* * *
Заходя в спальню мужа, в которой горел рассеянный свет ночника, Милена вдруг поняла, что его смерть - это лучшее, что может случиться. Потому что тогда и коварные русские, и Гордион разом оставят ее в покое. Перестав быть женой Делберта и сделавшись его вдовой, она разом потеряет всю ценность как агент.
Потому что нет человека более беспомощного и ненужного, чем бывшая первая леди. Так, во всяком случае, сказала когда-то Жаклин, а уж она-то должна была знать.
Только вот о чем это она думает? Видимо, о смерти мужа-президента. И только для того, чтобы решить собственные застарелые проблемы.
Милена уставилась на кровать, на которой возлежало массивное тело Делберта. Так и есть, он не дышал и был мертв!
Однако в этот момент до нее донесся рык - и Милена поняла, что муж храпит. На широкой, обтянутой пижамой с золотой монограммой на груди покоился его золотой же президентский смартфон.
Милена подошла ближе и увидела, что супруг спит и из ушей у него торчат затычки. Наверняка взбешенный поведением этой француженки, он заперся в своих апартаментах и заткнул уши, чтобы не слышать ее вопли, а затем улегся на кровать, чтобы выдать в "Твиттере" новое сообщение.
И за этим элементарно заснул.
Милена взяла смартфон мужа и положила его на столик около огромной кровати, принадлежавшей раньше какому-то то ли герцогу, то ли даже императору, купленной в Европе и привезенной в Новый Свет.
Она опустилась на край кровати, примостилась около мужа и погладила его по руке. Супруг издал громогласную руладу и зачмокал во сне губами.
Она ведь когда-то любила его… Впрочем, врать она могла другим, например, пронырливым журналистам или назойливым родственникам, но никак не себе. Делберта она никогда не любила, а вот любил ли он ее?
Наверное, любил, раз попросил именно ее стать своей третьей женой, а не, к примеру, ту же Лоретту или любую иную фотомодель, актрису или светскую даму.
Милена склонилась над мужем и поцеловала его в розовую щеку. Потрепав его знаменитые крашеные волосы, она поправила подушку, подошла к шкафу и вынула из него одеяло. Вытащить то, на котором покоился Делберт, из-под него, весившего не меньше двухсот тридцати фунтов, было для нее делом непосильным.
Муж, по мнению многих, самый могущественный человек в мире (а уж по своему собственному - во всей Вселенной!), мирно спал, при этом похрапывая. Не гася ночника (спать в кромешной темноте супруг ужасно не любил, что было истинной причиной того, что они спят в раздельных спальнях), Милена вернулась в гостиную, погасила свет в ванной и выключила столь любимого Делбертом политического комментатора, любившего презентовать слухи и сплетни из разряда "теории заговора".
Затем она вышла в коридор и увидела в напряжении ожидавшего ее Грэга Догга.
- С президентом все в полном порядке, - произнесла она, - он просто спал. Спит и сейчас.
Лицо Догга расслабилось, и Милена, поддавшись внезапному импульсу, заметила:
- Вам тоже стоит отдохнуть. Думаю, до шести утра теперь все будет спокойно.
Грэг усмехнулся и ответил:
- Мэм, приятно услышать от вас такое, мне в самом деле надо прилечь. Вас проводить до ваших апартаментов?
- Да! - сказала Милена еще до того, как мозг велел ей отказаться. И снова они шли по пустому, огромному, столь нелюбимому Миленой дому и молчали. Но удивительно, что от этого совместного с Грэгом молчания у Милены пела душа. Только один тот факт, что он был рядом, поднимал ей настроение.
- Доброй ночи, мэм, - произнес заместитель начальника секретной службы, и Милена вдруг поняла, что они оказались около двери ее апартаментов. И как это они так быстро добрались до них?
Она ничего не ответила, глядя в широкую спину медленно, по-кошачьи удалявшегося Грэга.
Ей так и хотелось окликнуть его, пригласить зайти, выпить - хоть виски, хоть снова апельсинового сока. Просто поговорить с ним. Или даже помолчать. Главное, знать, что он рядом.
Однако она понимала, что ни за что и ни при каких обстоятельствах не может позволить себе подобное. Да и Грэг наверняка бы отказался от ее предложения - быть уволенным президентом США с "волчьим билетом" ему, молодому и явно рассчитывавшему подняться по карьерной лестнице, вряд ли хотелось.
Как и заводить роман, хотя бы исключительно в фантазиях и совершенно платонический, с первой леди он тоже никогда бы не стал.
Или, быть может…
- Грэг! - окликнула Милена мужчину, и тот быстро, чересчур быстро обернулся.
Он что, ждал, что она его окликнет?
- Да, мэм? - произнес он странным, сдавленным тоном.
Милена сжала кулаки. Нет, она не имеет права, она не может поддаться сиюминутным желаниям. Даже если она и пригласит к себе посреди ночи заместителя начальника секретной службы, чтобы, к примеру, обсудить… обсудить инцидент с этой француженкой (хотя, что тут, собственно, обсуждать), то он ведь все равно не прижмет ее к себе, не поцелует, не возьмет на руки и не отправится с ней в спальню.
Потому что она была первой леди США, а он - ее телохранителем. Как глупо и пошло, прямо как в этом старом, как бы сказал Делберт, идиотском старом, но таком пронзительном фильме с ныне покойной Уитни Хьюстон и еще, слава богу, живым, но превратившимся в грандиозную развалину Кевином Костнером.
Господи, да она что, хочет переспать с Грэгом Доггом? Или, что намного хуже, влюбилась в него?
- И вам тоже доброй ночи, Грэг! - проговорила Милена тихо и вдруг поняла, что назвала его по имени.
- Спасибо, мэм.
Он развернулся - причем намного медленнее, чем до этого повернулся на ее зов - и двинулся дальше по коридору, оставляя апартаменты первой леди у себя за спиной.
И только опять же в идиотских фильмах телохранитель в подобных сценах разворачивался и бежал навстречу своему высокопоставленному объекту, который тоже плюет на все условности и забывает все приличия и в экстазе сливается с ним на фоне заходящего (или, в качестве разнообразия, восходящего) солнца.
Милена внезапно поняла, что не имела ничего против того, чтобы слиться в экстазе с Грэгом Доггом. Хоть на фоне заходящего, хоть на фоне восходящего солнца, или даже луны или звезд.
"Спасибо, мэм". Вот и все, что она услышала от него. Но на что она надеялась, что она ожидала? Надо бы разузнать, есть ли у него жена и, возможно, дети? Или хотя бы подруга…
Милена зашла в свои апартаменты, заметила лежавшую на каминной доске открытку - и онемела. На ней появилась приписка: "Гордион".
Ведь до этого на ней была всего лишь одна кодовая фраза, а теперь… теперь появилось и имя того, кто ее начертал!
Неужели Гордион, который, кажется, и так облюбовал ее апартаменты, снова в них проник, пользуясь ее отсутствием, и, словно издеваясь, добавил свою агентурную кличку?
Нет, не словно, а очень даже целенаправленно и безо всякого стеснения.
Милена вздрогнула, пронзенная мыслью о том, что имя мог приписать и Грэг, пока она переодевалась - она ведь видела открытку у него в руках. Или он мог сделать это позднее, получив задание сопроводить эту француженку в ее будуар, а по пути заглянув на пару мгновений в апартаменты первой леди.
Или это был кто-то совершенно другой?
Милена хотела было сначала выйти в коридор и спросить одного из дежуривших неподалеку агентов, не заходил ли в ее отсутствие кто-либо в ее апартаменты. И если да, то кто. Но потом поняла, что этот вопрос прозвучал бы слишком уж странно. Это наверняка приведет к ненужным слухам, не дай бог, еще окажется в виде донесения на столе у мужа.
И вдруг Милена поняла, что больше всего боится, что агент мог бы ей сообщить, что в апартаменты заглядывал Грэг Догг. И тогда бы ее мечта слиться с ним в экстазе оказалась разбитой.
Но ее мучил все тот же вопрос: если не Грэг, то кто? Кто?
24 декабря, 7:30–23:30
Утро Сочельника прошло на редкость тихо. Завтракал Делберт всегда рано, не позднее половины восьмого, причем не делал скидки ни на праздничный день, ни на чью-то болезнь. И даже те члены его семьи, которые предпочитали нежиться в постели, собственно, и делали это, однако предварительно посетив Белую столовую (Золотая использовалась только для вечерних мероприятий) и отзавтракав в обществе мистера президента. Тех, кто пропускал завтрак или хотя бы только опаздывал на него, появляясь после мистера Грампа, Делберт открыто презирал и мог применить штрафные санкции, посему никто, даже из закоренелых "сов", не рисковал вызвать на себя гнев хозяина Белого дома.
Завернутый в халат со своей вышитой золотой монограммой (не тот, в котором он уснул, как отметила Милена, а другой, утренней расцветки: халатов у мужа было не меньше двух дюжин, причем в одной только резиденции, поэтому она долго смеялась, когда пресс-секретарь Белого дома, Стивен, когда-то с гневом отверг инсинуацию либеральной, столь преданной Старой Ведьме и ее последышам прессы о том, что президент-де проводит вечера, сидючи в халате, поедая пиццу и смотря по телевизору россказни консервативных комментаторов вместо того, чтобы заниматься государственными делами, не придумав ничего умнее, чем заявить, что у президента США нет халата) Делберт с аппетитом завтракал, поглощая яичницу с беконом и запивая ее крепчайшим черным кофе.
- Мистер президент, - произнес верный Франклин, отодвигая стул для Милены, - мадам дю Прэ просила передать, что ей нездоровится и что она останется в постели.
Милена громко - намеренно громко - хмыкнула, а Делберт, пробегая глазами бульварное издание, которое обожал и которое всегда хвалебно отзывалось о нем (государственные документы за едой Делберт читать ненавидел, хотя, впрочем, и не только за едой), прожевав кусок бекона, проговорил:
- Наверное, вчера переохладилась.
Делберт-младший и Уинстон, сидевшие за столом вместе, злорадно хихикнули, а Злата пропела, обращаясь к Франклину:
- А где кашка для моих ангелочков? Почему вам требуется так много времени, чтобы приготовить обычную кашку?
- Прошу прощения, мэм. Сию секунду осведомлюсь на кухне, - ответил Франклин, однако в этот момент появилась Хантер Рогофф, как всегда, в черном, как всегда, с непроницаемым лицом, и поставила две тарелочки с кашкой перед отпрысками Златы и Джереми.
- Прошу, мэм! - произнесла она тихо, но, как была уверена Милена, с затаенной, что ли, угрозой. В любом случае Злата не стала дальше нудеть и принялась кормить своих близнецов, сюсюкая и восторгаясь. Милена отлично знала, что и воспитанием, и кормежкой детишек занимаются высокопрофессиональные няньки, но Злата всегда разыгрывала заботливую мать, когда появлялась с детьми в доме отца-президента.
Милена краем глаза уставилась на Хантер. Вот если кто и походил на роль Гордиона, так именно она. Такая задушит на кухне нерадивого официанта голыми руками, а потом переступит через труп и, подхватив поднос с шампанским (или именно что детской кашкой), двинется потчевать гостей. Да что там задушит - хребет сломает!
И фамилия у нее была подозрительная, кажется, русская, хотя и переделанная на западный манер. И никто толком не знал, почему Делберт, вообще-то всегда отдававший предпочтение мужчинам, вдруг нанял себе в управляющие гигантским поместьем, по сути, ставшим не только зимним, но и новым Белым домом, эту хладнокровную и навевавшую тихий ужас особу женского пола.
- А что за крики были посреди ночи? - осведомилась Ясна, увешанная, как всегда, прямо с утра отборными драгоценностями - еще бы, с учетом щедрых отступных Делберта, таких безделушек у нее было пруд пруди.
- Марианна папу домогалась, - кратко заметил ничего не евший за завтраком и возившийся со своим телефоном Тициан.
Восседавшая напротив него Эйприл оторвала глаза от своего аппарата и, прыснув, с нежностью взглянула на единокровного брата.
Милена дала себе слово, что запретит сыну общаться с Эйприл. Нет, как сестра она была выше всех похвал - не в пример жестоким Делберту-младшему и Уинстону и надменной Злате, девица явно благоволила к подростку. Но, кажется, чересчур благоволила. Не хватало еще, чтобы они начали испытывать друг к другу нежные чувства и… О возможных последствиях иного плана Милена даже и думать не хотела, но у нее все равно пропал аппетит.
- Мне только фруктовый салат и кофе с молоком, - произнесла она, обращаясь к одному из официантов. А затем, взглянув на Хантер Рогофф, сказала:
- Мадам дю Прэ требуется медицинская помощь?
- Хороший психиатр ей требуется! - заверещала Ясна, а Тициан резюмировал:
- Сексопатолог!
Эйприл снова прыснула и даже положила смартфон на стол. Сын, откинув длинную светлую прядь, улыбнулся единокровной сестре. Милена ощутила сильное беспокойство.
- Мистер президент, прибыли мистер Бартон и мистер Флинт, - доложил Франклин, а Делберт, сложив газету и бросив ее на пол (его давняя привычка, означавшая, что с прессой он разделался), неспешно допил кофе и проговорил:
- Проводи их ко мне в кабинет. - Затем, поднявшись, с мечтательной улыбкой добавил: - Что же, желаю всем хорошего Сочельника! У меня, увы, кое-какие дела в первой половине дня. Но потом все время будет принадлежать вам, моей семье! А сейчас надо озаботиться делами государства. Настало время кое-кого уволить.
Он удалился, а Шэрон, щедро намазывая масло на тост, сказала:
- А кого он будет увольнять? Этого кошмарного Бартона или этого еще более кошмарного Флинта?
Все посмотрели на Джереми, который считался серым кардиналом и всегда был в курсе планов тестя-президента. Но муж Златы, спешно поцеловав ее, бросился вслед за Делбертом.
- Делберт, подожди. Не торопись, нам надо сначала взвесить все за и против.
Милена, размешивая кофе, подумала, что, похоже, муж принял какое-то важное решение, не проконсультировавшись с Джереми. Что же, по всей видимости, наступали новые времена. В том числе и для "сладкой парочки" интриганов семейства Грампов.
- А что, Джереми не в курсе? - спросила Шэрон, как всегда, своим простоватым замечанием попав в десятку. - Но ведь, дорогая, Делберт с ним раньше всегда советовался!
- Видимо, отныне не всегда! - заявила Ясна, триумфально поглядывая на Злату. Милена знала, что мать с дочерью не переваривают друг друга и что это является продолжением каких-то старых семейных конфликтов: Ясна с самого начала тряслась над своими сыновьями-погодками, пренебрегая дочерью. А та из кожи вон лезла, чтобы заслужить любовь могущественного отца и при разводе тотчас заняла его сторону, обвиняя мать во всех смертных грехах.
Злата дернулась, пронеся ложку с кашкой мимо рта одного из близнецов и вместо этого ткнув ему в пухлую щечку. Ребенок отчаянно заголосил. Встав и указав няньке на плачущего малыша, Злата схватилась тонкими пальцами за виски и заявила:
- Это становится невыносимо! Просто невыносимо!
Она выбежала из Белой столовой, а Ясна, щелкнув пальцами, удовлетворенно заявила:
- Где мой стейк? Я же сказала, что хочу на завтрак стейк!
А потом притворно вздохнула и обратилась как будто к сыновьям (а на самом деле ко всем присутствующим):
- Ваша сестренка уже в детстве была чересчур нервной. Думаю, это у нее пошло с тех пор, как она вообразила, что домовой попытался затащить ее в шкаф.
- Это я был! - похвалился Делберт-младший, явно ожидая похвалы от собравшихся.
Тициан, снова занявшийся мобильным, проговорил, не отрываясь от экрана:
- А я думал, это Ясна была.
Делберт-младший, багровея, начал подниматься из-за стола, а Милена, вспомнив, как он напал на Тициана накануне, холодно заявила:
- Делберт, не забывай, что ты в гостях в доме отца-президента, поэтому и веди себя соответствующе!
Делберт, побагровев еще сильнее, просипел:
- Я, может, тоже стану президентом!
- Ты уже президент, - заметил иронично Тициан. - Отец сделал тебя президентом своей строительной компании. А, ты имеешь в виду, что станешь президентом США, как и папа. Вынужден тебя разочаровать - им стану я! Так что место, любимый братец, уже занято.
Эйприл громко расхохоталась, длинные ресницы Тициана затрепетали. Милена поняла, что подростков надо как можно быстрее развести и держать друг от друга как можно дальше.
Смотря на смартофоны двух младших отпрысков Делберта, Милена вдруг осознала, что в цифровую эпоху держать на расстоянии двух влюбленных друг в друга тинейджеров, являющихся, по странному стечению семейных обстоятельств, единокровными братом и сестрой, вряд ли получится.
- Бонжур, мои дорогие! - раздался манерный голос стилиста Луи-Огюста, который, напрочь игнорируя незыблемые правила и тот очевидный факт, что президент уже удалился, явился на семейный завтрак в Белой столовой в немыслимом наряде (перстни, стразы, позументы). - Надеюсь, я не опоздал?