Алёна смотрела на стеклянное панно с фотопечатью в виде черно-белых городских перспектив и не могла оторвать от него глаз. Огромное, почти во всю стену, оно завораживало не то темнотой ночи, не то яркими огнями. У Шаурина в квартире вообще вся концепция интерьера построена на черно-белом контрасте с отсылками к ар-деко, - исполнена в узкой цветовой гамме, но удачно обыграна в разности фактур. Тут и серая кожа в обивке мебели, и на стенах белое многослойное текстурное покрытие с перламутром, и блеск металла в предметах декора – все играло. И пол, конечно, пол, черный, глянцевый. По всей квартире сплошное каменное полотно с серыми прожилками. Поначалу Алёна даже поймала себя на мысли, что ступать на этот пол не хочется. Кажется, холодный он, неприятный. Но нет, удивилась невольно, когда босыми ступнями почувствовала тепло.
Повернувшись к противоположной стене, ткнула пальцем в плазму:
- Ты же не смотришь телевизор.
Ванька стоял тут же в гостиной и наблюдал за девушкой, расслабленно облокотившись о радиусную барную стойку. После слов Алёны он бросил взгляд на висящий позади телевизор, словно вспоминая, зачем и правда повесил его на стене.
- Это декор, - ответил с усмешкой.
- То есть иногда ты все-таки делаешь то, что от тебя ждут?
- Иногда делаю. Ну, давай-давай, не останавливайся. У тебя же есть, что сказать.
Алёна поджала губы, храня на лице таинственное выражение.
- Ну ты же не сам проектировал дизайн? Тут явно работали профессионалы.
- Конечно, но я же высказал свои пожелания. Обсуждал детали. Это то, что я хотел получить.
- Напрашиваешься на диагноз? - уперла руки в бока.
- Напрашиваюсь, - оттолкнулся от столешницы. - Ты хотела посмотреть, как я живу. Ты у меня дома – валяй.
Алёна задумчиво оглянулась и серьезно сказала:
- Мне надо все посмотреть поближе и подумать. Чтобы насочинять тебе красиво.
- Смотри. Давай красиво.
- Я буду чай с апельсином. Если это не декор, - взглядом указала на круглую стеклянную вазу с апельсинами, стоящую на барной стойке, и жестом отправила Шаурина на кухню, не желая, чтобы он ходил за ней по пятам. И так не могла сконцентрироваться в его присутствии. И расслабиться тоже не могла.
- Не декор, - улыбнулся. - Чай с апельсином… Будет тебе с апельсином.
Ваня отошел, и Алёна вздохнула немного свободнее. Настолько, насколько это вообще было возможно, находясь в шикарных апартаментах рядом с человеком, который бесконечно ее волновал. Последние дни с ней творилось что-то невероятное. С того момента, как покричала ему в плечо, будто в голове что-то переклинило. Никак не могла избавиться от запаха его сумасшедшего парфюма и ощущения тепла, которое почувствовала, утыкаясь ему в руку. От мыслей о Ваньке не могла избавиться и внутренней к нему тяги.
Осмотревшись в гостиной, Алёна перешла в прихожую и застыла перед широкими стеклянными дверями. На них было нанесено такое же изображение городских видов, как и в гостиной. Наверное, за ними находилась спальня. Но соваться туда без хозяина совсем уж как-то невежливо.
- Итак… - довольно подтолкнул Шаурин Алёнку к разговору, когда она, обследовав его огромную квартиру, вернулась на исходную точку.
- Ты очень агрессивный, - начала она.
- Да?
- Да. Вот эти твои собаки, - обернулась и указала взглядом на две серебристые статуи оскаленных псов, охраняющих объединенную зону кухни и гостиной, - …и другие металлические предметы… Стальной холодный блеск сразу вызывает ассоциации с оружием. Опасность. И таких деталей в твоей квартире много. Статуэтка Будды, или как его там, божок в кабинете, картина в металлической раме в прихожей. Не золото же, не тепло, не роскошь, а сталь – холод. Ты умеешь стрелять?
- Конечно, - кивнул Иван.
- Конечно, - эхом повторила Алёна. - Вот видишь. Конечно. Ты даже не задумался. Сказал "конечно", как будто уметь стрелять, это что-то само собой разумеющееся в нашей жизни. Я вот, например, даже боевого пистолета ни разу не видела.
- А разве я что-то сказал про боевой пистолет? Я, может быть, пневматику имею в виду.
- Да ладно, - хмыкнула она.
- Хорошо, ладно. Я умею стрелять из боевого оружия. Это делает меня агрессивным человеком?
- Это делает тебя способным на агрессию, - выдала с умным видом, и Шаурин улыбнулся. А Алёна, снова напустив на себя сосредоточенный вид, продолжила: - Белые стены и нет острых углов. Объединенные зоны, все так обтекаемо. Ты такой, конечно, душка, - скользя пальцами по черной каменной столешнице, прошлась вдоль барной стойки, которая огибала стену с плазмой и уходила на кухню. - Но этого не заметно, это не ощущается. Черный пол. Черный фактурный… - Перекатилась с пяток на мыски и обратно. - Снова глянец, блеск, он поглощает эту мягкость и белизну стен.
- Может быть уравновешивает?
- Это тебе уравновешивает, а по мне, так он все поглощает. Где спальня?
- Пошли.
В прихожей Ваня указал на те самые широкие стеклянные двери, но не тронул их, позволяя ей самой войти в комнату.
- Приват, полный приват, - промурлыкала Алёнка, раздвигая двери. - М-мм, как у тебя здесь тепло и шоколадно.
- Так спальня же. Чтобы спалось хорошо.
Алёна подавила смешок и шагнула в комнату. В спальню ее потянуло. При том, что комната была решена в темноватых тонах, совсем не чувствовалось в ней мрачности, - больше тепла и уюта. Больше спокойствия. Стены в текстильных фисташково-шоколадных обоях. На полу массивная доска с неярко выраженной текстурой.
- Это крокодил? - коснулась ладонью высокого коричневого изголовья кровати.
- Угу, - Ванька кивнул.
Алёнка рассмеялась:
- Нет, Шаурин, все-таки ты белый и пушистый. Без сомнения! - снова рассмеялась. - У тебя изголовье кровати обито крокодиловой кожей, но ты вообще не агрессивный, ты добрый и понимающий. Разодрал крокодила над кроватью и добреешь с каждым днем все больше, и больше.
- Это декор, - ухмыляясь, сказал Иван.
- Ага, декор. Да у тебя все исполнено в таком стиле, что даже если какая-нибудь девица разбросает по квартире розовые лифчики и расставит рамочки с фотографиями, здесь ничего не изменится. Эти розовые лифчики потеряются на фоне этого брутального интерьера. Такое тут явное мужское доминирование.
Снова окинула спальню беглым взглядом. Наверное, если задернуть шторы, то в комнате станет темно даже днем, очень уютно для сна.
Шаурин обнял Алёну сзади и почувствовал, как она вздрогнула. Так приятно и беззащитно вздрогнула в его руках, но не возмутилась, а так чуть высокомерно глянула через плечо.
- Ты ко мне пристаешь?
- А у тебя по этому поводу остались еще какие-то сомнения?
Так близко ее губы. С ума сходил от этих губ. Да и вообще от нее с ума сходил. Не помнил, когда в последний раз испытывал такое бешеное влечение к девушке. И Алёнка сегодня такая очаровательно-загадочная и, как всегда, невозмутимая. С распущенными волосами, в узких белых джинсах и просторной футболке-тельняшке, оголяющей одно плечо. Только поблескивающие светло-голубые глаза выдавали ее явную заинтересованность в происходящем. И видеть это, ощущать, было безумно приятно, невероятно просто.
Ее округлая грудь дрогнула под его ладонью, – от рваного вздоха. Не смог сдержаться и не тронуть, это выше его сил. Осознание того, что под футболкой на ней нет белья, будоражило, лишало способности трезво мыслить. Едва себя контролировал, чтобы не раздеть ее и не завалить в спальне на кровать.
- Если ты ждешь, что я покраснею и стану возмущенно ахать, то не дождешься.
- Ты посмотри, и правда не краснеешь. И чтоб ты знала: я не пристаю, я с тобой знакомлюсь. Мы же должны узнать, удобно ли нам обниматься. Мне кажется, что нам очень удобно, - говорил на ухо вполголоса, почти шептал.
Ни в каком другому месте его низковатый глубокий голос не производил бы такого ошеломляющего эффекта, как здесь, в его квартире, в полной тишине. Дрожь побежала по спине. А Ваня не отпускал и, наверно, прекрасно чувствовал реакцию ее тела.
- А, может, ты музыку включишь? - понимала, что несет чушь, тем не менее сказала, чтобы хоть как-то разбить эту ошеломляющую интимность.
- Нет, - коснулся губами шеи и замер.
Дышать ей становилось все труднее, грудь вздымалась все чаще, ноги предательски слабели.
- Познакомился? - легко спросила, когда он развернул ее к себе.
Боялась, что начнет целовать в губы, жутко боялась, ужасно. Сама не знала – отчего и почему. Может, себя боялась, своей реакции – что не сумеет себя контролировать. Или потому что безумно хотелось, чтобы наконец поцеловал.
- Да, - слегка самодовольно прозвучало.
- Понравилось?
- Очень. Божественно.
- Я или моя грудь?
- Не могу в своем воображении отделить одно от другого.
Крепко ухватив ее за талию, легко приподнял. Алёна, не задумываясь, обхватила его ногами.
- Какой чудесный рефлекс, видишь, как мы хорошо подходим друг другу. Мне даже не нужно тебе подсказывать, ты сама все знаешь.
- Так как насчет музыки? - сцепила руки на его плечах и чуть отстранилась, чтобы не касаться его грудью, хотя хотелось наоборот – крепко прижаться всем телом.
- Нет. Не хочу, чтобы ты расслаблялась. Мне нравится твое напряжение. И ты такая нормальная ханжа… - мягко улыбнулся и переместил руки, подхватывая ее под ягодицы. - Не носишь мини-юбок и чего еще там… прозрачных блуз… но зато приходишь ко мне без лифчика под футболку и так запросто даешь себя облапать. Да, ты нормальная ханжа.
Про напряжение Ваня прав. Напряжение между ними колоссальное. Даже дышать трудно, невероятных усилий стоило вести себя непринужденно и не дергаться в его руках. Не отвечать на провокации, но и не шарахаться, как невинная школьница.
- Я могу к тебе даже голая заявиться. Мы же просто дружим.
- Ты даже представить себе не можешь, как много я вкладываю в это понятие.
- Да? Что – неужели все так тривиально? Ты меня к себе привел, чтобы просто затащить в постель?
- Какая пошлость. Кошмар просто. Как ты можешь обо мне так думать? Если бы я хотел с тобой просто переспать, я бы сначала повел тебя в шикарный ресторан. Пил бы тебя, гулял, танцевал…
- Развлекал бы меня всякими разговорами…
- Зачем? Я же сказал: пил, гулял, танцевал. Для постели этого хватит.
- А ты вообще собираешься водить меня по ресторанам? По таким шикарным, чтобы я ахнула.
- Вообще, собираюсь. По таким шикарным, чтобы ты ахнула.
- И на Багамы свозишь?
- И на Багамы свожу. Куда угодно. Куда ты только пожелаешь, - улыбнулся и отпустил ее, Алёна глубоко вздохнула. Показалось, что и Ваня сделал шумный вдох.
- Пойдем. Твой чай с апельсином уже остыл.
- Это прекрасно, - еле удержалась, чтобы не рвануть на кухню быстрее него.
А затем, с показным равнодушием забираясь на высокий стул, оценила предложенный Ванькой десерт:
- Убийственно, просто убийственно. Жирные сливки, ягоды… - Вынула из чашки кусочек апельсина, чтобы чай не горчил.
- Еще скажи, что ты на диете.
- Нет. Никогда не могла сидеть на диетах. У меня нет на это выдержки. Я маленький человек со слабой волей.
- Нет, Доктор, ты очень серьезный человек. Настоящий профи. Ну как – прощупала меня? - посмеиваясь, спросил Шаурин.
- Угу… - Зажала чайную ложечку губами.
- Понравилось?
- Очень. Божественно, - с нескрываемой иронией повторила его недавние слова. - Я только еще не спросила, чем ты занимаешься. Я, конечно, имею представление о вашем холдинге. Но вот чем конкретно ты занимаешься? - кажется теперь можно вздохнуть свободно. Сердце еще неровно постукивало, но по другую сторону барной стойки Алёна чувствовала себя защищенной.
- Хочешь узнать масштаб моей фигуры в нашей корпорации?
- Почему нет? Ты же знаешь, чем я занимаюсь.
Он поджал губы, словно раздумывая, как лучше ей ответить.
- После Дениса Алексеевича Шаурина я второй человек. Если обозначать конкретно, то я коммерческий директор, а если масштабно, то занимаюсь я всем. Есть такие люди, которые отвечают за все. Это про меня. Курирую планово-экономический отдел, контролирую оптовый и розничный каналы сбыта алкогольной продукции, а также филиальную сеть в регионах. И еще много-много всяких текущих вопросов.
- Хорошо твой отец устроился. Ты очень мощно его поддерживаешь.
Иван ответил глубоким кивком и спросил неожиданно:
- А что случилось с твоими родителями?
- Они давно погибли, мне года три было, и я довольно плохо их помню. Отца убили, а мать потом повесилась. Меня воспитывал дядя, Викин отец, - ровным тоном произнесла Алёна фразу, будто одно слово.
- Нормальные люди не говорят об этом с таким равнодушием, - вдруг заявил Иван.
- Значит, я ненормальная. И к тому же, я была очень маленькой, когда все случилось, - в тихом голосе прорвалось едва уловимое раздражение.
- Неважно, когда это случилось, это трагедия в любом случае. Мне показалось, или тогда за столом у матери ты пыталась меня этим уесть?
- Тебе показалось, - чуть резче сказала Алёна. - Просто я не могу понять, неужели трехлетний ребенок не достоин, чтобы жить ради него. Как можно бросить на произвол судьбы собственное дитя! - тон ее стал заметно высок, и Алёна выдохнула, чтобы снова обрести равновесие. - Я хочу еще чаю.
Чаю она не хотела, но очень хотела, чтобы Шаурин перестал сверлить ее взглядом, прекратил этот допрос и отвлекся на что-нибудь. Ваня поднялся, наполнил ее чашку и добавил в чай кусочек апельсина. Подал ей чай и снова уселся на место.
- Что? - спросила в ответ на его чуть насмешливый взгляд,
Серо-зеленые глаза еще раз лениво пробежались по ней. Шаурин удобно сложил локти на столе, устроившись так, словно приготовился сказать длинную речь.
- Ты потрясающий собеседник, - начал с многозначительностью в голосе, - с тобой можно говорить, о чем угодно. Бесконечно. Ты ходячая энциклопедия. - Сделал паузу, подождав, пока Алёна отставит свою чашку и сконцентрирует на его словах все внимание. - Но ты как следователь – увязываешь факты в логику. Такая у тебя мыслительная деятельность. При этом ты способна найти консенсусные точки в любой дискуссии. А где ты сама среди всех этих умозаключений и выводов? Тебя нет. Я тебя не вижу, - развел ладонями, демонстрируя непонимание.
- Что значит – меня нет? - хмыкнула она. - Любой наш разговор – это работа моей мысли. Как меня может не быть? Любое умозаключение или суждение – это работа моего сознания.
- А вот так, - Ваня усмехнулся и сказал с нажимом: - Нет тебя. Я спросил про родителей, а ты говоришь "трехлетний ребенок". Ты не сказала "я", не сказала "да, для меня это трагедия", не рассказала, как ты пережила свое несчастье в этом возрасте. Трехлетние дети прекрасно соображают. Я помню себя в три года, помню, какие у меня были игрушки, как вели себя мои родители. Не все, конечно, но многое я помню.
- У психики человека есть такое свойство – блокировать воспоминания стрессового и травматического характера. Скажем так, у детской психики оно проявляется гораздо сильнее, - заученно парировала Алёна.
- Хорошо, согласен. Не могу здесь спорить.
- Любые воспоминания агрессивного и депрессивного характера – это трата психической энергии. Можешь считать, что таким образом я экономлю свои жизненные ресурсы. И это действительно так.
- Хорошо-о, - растянул слово, точно предупреждая, что сейчас последует железный аргумент. - Твои слова: "Даже если какая-нибудь девица раскидает розовые лифчики…" Здесь тоже агрессивность? Депрессивность? По-моему, у нас с тобой все более чем позитивно. Но ты сознательно выводишь себя из ситуации. Почему?
Алёна не задержалась с ответом, спокойно и уверенно сообщив:
- Это моя профессиональная заморочка. Я абстрагируюсь, чтобы правильно оценить ту или иную ситуацию.
- Абстрагируешься до такой степени? - как будто удивился Шаурин. - Ты встречаешься со мной. Ты находишься в моей квартире. И при этом говоришь про "какую-то девицу", а не про то, что если ты раскидаешь свое белье и расставишь свои рамочки с фотографиями, ничего не изменится. Можешь два часа рассказывать мне о том, как приготовили этот десерт, - кивнул на ее тарелку, - перечислить все ингредиенты, но я не почувствую вкуса. Вкуса я не чувствую. Понимаешь? А теперь давайте, Доктор, попробуйте привычно дезориентировать меня холодным волевым взглядом, - сложил губы в ироничную улыбку.
На этот раз Алёна не смогла сразу ответить. Шаурину тяжело противостоять, но все же она попыталась выбраться из ловушки.
- А, может быть, все дело в том, что прошло еще слишком мало времени, чтобы я расставляла в твоей квартире свои рамочки с фотографиями? - чуть наклонив голову, спросила она, глядя на него напряженным взглядом.
- Может быть, - сказал Иван, но не сходящая с лица улыбка ясно говорила, что этот довод его совсем не убедил, рассмешил еще больше. - Мне еще парочку примеров тебе подкинуть? Я с десяток уже точно насобирал… такого жесткого абстрагирования. - Не отпуская ее взгляда, отпил из своей чашки, а потом отставив ее, снисходительно заговорил: - У меня классическое юридическое образование, Доктор. Я тебе сам все, что хочешь, в логику сведу, такую причинно-следственную связь выведу, что не выберешься. Утоплю тебя в доказательной базе. Зарою в фактах. Так что не лечи мне голову.
- Мне уже пора бежать? - усмехнулась Алёна, скрывая за лучезарной улыбкой полную растерянность.
- Попробуй. Я тебе уже предлагал.
- Ага. То в воду прыгать, то из машины на ходу.
- Конечно. Кто ж свою дичь в чистом поле выпускает. И я не отпущу. - Шаурин отодвинул свою тарелку, снова сложил локти на столе и подался вперед, опираясь на столешницу. - Ты попалась.
Алёнка, подыгрывая, приняла свою роль: нахмурилась, сделав вид, что задумалась.
- Не могу понять, где я просчиталась, - растянула фразу.
- Давно уже, - медленно произнес он. - Когда назвала мне свой номер телефона. Он у меня к тому времени уже был в записной книжке. Но я спросил – и ты дала. А теперь скажи: я похож на мальчика, который дружит с девочками?
Он и раньше смотрел на нее с такой страстностью? От Ванькиного взгляда внутри все судорожно затрепетало, и тело охватило чувство непонятного восторга. Или паники… Словно перед прыжком с парашютом. Когда стоишь у самого края, у последней черты, и нужно срочно принимать решение – либо прыгать в бездну, либо отступать безвозвратно.
Алёна прикусила губу, не позволяя дурацкой глупой улыбке расплыться по лицу.
- Что ж ты меня тогда чаем поишь, а не чем-нибудь этаким? - повторила шауринскую позу: тоже сложила локти и чуть придвинулась, оказываясь с ним почти нос к носу.
- Я прям мечтаю напиться с тобой чего-нибудь этакого, - вкрадчиво заговорил Шаурин. - Но не сейчас. Потому что когда я пьян, я жутко жаден до разврата. А так… - отодвинул в сторону чашку недопитого чая и скривился, будто это было самое гадкое, что ему приходилось пить в жизни, - …а так, я хоть как-то еще себя контролирую. - Окинул ее несдержанно жадным взглядом и провел пальцами по краю ее футболки, касаясь обнаженного загорелого плеча. - Ты чувствуешь? Ты попалась, Доктор.