С берега снова что-то орали, но, разгоряченная борьбой с плавсредством, Таська не слышала.
– Эй, рыбачок! – донес порыв ветра. – У тебя сегодня понедельник, тринадцатое!
– Придурки, – тихо злилась Таська. Весла то уходили под воду, то едва задевали поверхность воды, будто давали озеру подзатыльник, странным образом берег не приближался ни на метр, как она ни упиралась.
– Тася, – вопила Ленка, – якорь! Якорь!
Помянув всех чертей, Таська вытянула кусок бетона из воды и снова взялась за весла.
Усиливающийся ветер сводил все Таськины усилия на нет, ботик сносило, но каким-то чудом он прибился к зарослям кустов, свисающих над водой.
К этому времени Таська совершенно выбилась из сил, волдыри полопались, ладони горели огнем.
Но и это еще был не конец.
Теперь лодка застряла в кустах.
Чтобы когда-нибудь еще она согласилась на эту проклятую рыбалку…
От обиды и боли Таська уже готова была пустить слезу, но тут под чьей-то поступью посыпались мелкие камешки, затем в кустах показалась гнусная физия Бориса.
– Ну, как тебе сахалинская природа, москвичка?
– Отвянь, – огрызнулась Таська, – лучше помоги выбраться.
Таськин спаситель окинул улов быстрым взглядом и, ни к кому не обращаясь, тихо произнес:
– Блин горелый. Тайменя выловила. – Сказано это было таким странным, дрогнувшим голосом, что Таська насторожилась.
О боже, что опять она сделала не так? Или это от зависти у Бори в зобу дыхание сперло?
Пока Таисия соображала, Борис вошел в воду, взял лодку за кольцо на носу и, виляя по каменистому дну и спотыкаясь о собственные ноги, как бурлак, поволок Таську с уловом вдоль берега в сторону лагеря.
Кроме обиды и боли, Таська теперь испытывала жгучее чувство стыда и унижения. Ладно, уговаривала она себя, чемпион по гребле из нее не вышел, зато рыбалка вполне удалась, несмотря на анохинское карканье, есть чем похвастаться.
– Держись! – Боря подставил спину, Таська уцепилась за загорелую до черноты шею и поджала ноги, каждую секунду ожидая, что пьяный Боливар не выдержит двоих.
Однако Борис все-таки выбрался на берег, испытывая неимоверное облегчение, Таська спрыгнула на камни. И в следующее мгновение увидела Анохина – тот двигался к лодке, то и дело оступаясь на гальке и переходя с галопа на иноходь.
Измученной мелкими и крупными пакостями судьбы Таське внутренний голос подсказал, что ее ждут новые испытания.
– Ну все, хана тебе, – укрепил ее в худших подозрениях Борис.
Николай Анохин подрулил к боту, сфокусировал глаза и нетрезвым зорким соколом уставился на горку серебристых тушек.
Покрутил большой головой и, будто не доверяя собственному зрению, уточнил:
– Таймень?
– Таймень, – подтвердил Боря и, как показалось Таське, втянул голову в плечи.
Новообращенная рыбачка струсила, прислушиваясь к нарастающей в груди тревоге и ловя себя на желании мимикрировать под камни.
Совершенно неожиданно для нее Анохин бухнулся на колени, громко сопя, лег пузом на раздутый резиновый борт лодки и принялся вылавливать и выбрасывать в воду одну за другой роскошных, отливающих серебром рыбин. Это был полный беспредел.
– Ты что? Ты зачем? – заволновалась Таська.
Рыбины выскальзывали из неловких, толстых пальцев, но Анохин продолжал свое черное дело.
– Затем, что это мои дети, – пыхтел он, – детей трогать не позволю, пока жив. Кто этого не знает, того учим, а кто не хочет понимать – того заставляем.
– Что? – Таська не знала, как реагировать на весь этот поток сознания. – Это каким же образом?
– Рукоприкладствуем, – развеял сомнения Анохин.
– Ты что, драться со мной будешь?
– Если не поймешь с одного слова – придется надавать по заднице.
– Ты больной? – догадалась Таська, на всякий случай забегая в тыл Анохину.
– Ну, это смотря с чьей точки зрения. С точки зрения тайменя – я здоров, а ты как раз больная.
– Ничего не понимаю, – призналась Таська, – почему нельзя ловить что хочется?
– Нельзя, и все. Это ты у себя в столице будешь делать, что твоей душеньке угодно, а здесь моя власть. Таймень – краснокнижный вид, чтоб ты знала. За тайменя я любому башку оторву. Усекла?
Таське стало обидно.
– Ты не много на себя берешь, хозяин тайги? Чужих судеб не бывает – так, что ли?
– Рот закрой, – кряхтя, посоветовал Анохин, – не дома, чай.
– Ну, понятно, – окрысилась Таська, – самим, значит, можно браконьерничать, а другим, значит, нельзя.
От Таськиной неосмотрительной реплики Боря, все это время с повышенным вниманием изучающий носки собственных сапог, вскинулся:
– Да, браконьерничаем! А что нам еще остается? Вы в своей столице вспоминаете об окраинах, только чтобы грабли запустить. А мы живем от путины до путины.
– Между прочим, Сахалин пока что в составе России.
– К великому сожалению, – вставил Анохин.
– Я уже жалею, что с вами связалась. Тут наверняка полно более адекватных бизнесменов, – не выдержала Таська.
– Коля, ты слышал, что она несет, эта столичная выскочка?
– Слышу, слышу. Гони эту дурынду в три шеи, надоела, – посоветовал другу Николай, вылавливая со дна лодки очередную жертву московского произвола.
– Слышала, что сказали? – наступал на Таську Борис. – Вали отсюда, пока я добрый. Ты о нашей жизни по новостям раз в году узнаешь, а мы здесь выживаем.
Тем временем с одинаковым выражением глуповатого любопытства на лицах к лодке подвалили Ленка с Геной, оба в изрядном подпитии.
– Ребята! – с ласковой придурью позвал Гена, но в пылу перепалки на него никто не обратил внимания.
– Ну да, бедные-несчастные, – скривилась Таська, – с хлеба на воду перебиваетесь. А "хаммер" – это так, покататься взяли. Кстати, у кого взяли? У соседнего племени рыболовов?
– Таська, ты чего нарываешься? – пьяно удивилась Ленка и дернула Тасю за куртку.
– Чё это она тут языком лязгает? – завелся с пол-оборота Гена, – нет, чё это она лязгает?
– Совсем нюх потеряли эти столичные, – кипятился Боря, – давай, москалька, давай проваливай. На крыло, и домой. Никто с тобой здесь не станет работать, ни один бригадир. Я отвечаю.
Рыбацкая склока трансформировалась в политическую – кому рассказать, мелькнуло в Таськиной головушке, – не поверят. Бред какой-то. До чего отсталый народ.
– Да пошли вы все! – На Таську разом навалились голод, усталость и боль. Не чувствуя ни рук, ни ног, она побрела к костру с твердым намерением выпить и закусить. Шпротами. Назло этим рыбакам-мракобесам.
– Сама пошла, – догнали Таську чьи-то грубые слова.
Нет, это уже не спишешь на придурь, шовинизм или сахалинский синдром – это обычное трамвайное хамство.
Кругленькая и маленькая, Таська распрямила плечи, с достоинством, на какое была способна, обернулась:
– Лен, дай, пожалуйста, ключ от дома.
Ленка переводила взгляд с Таськи на компанию земляков, решая, чью сторону принять. Победила женская солидарность:
– Ребята, прекращайте, ну чего вы, в самом деле, взъелись? Ну нельзя же так. Откуда она могла знать, что тайменя ты не ловишь?
– Лен, дай ключ, – с нажимом повторила Таська. Сохранять достоинство с каждой минутой становилось все трудней, слезный ком уже подкатил к горлу.
– Куда ты пойдешь? – замахала на нее руками Ленка. – Прекрати.
– Хорошо, я уйду без ключа, – срывающимся голосом проскрипела Таська.
Поняв по Таськиному тону, что отговаривать ее бесполезно, Ленка полезла за ключом в карман красной куртки.
– На, держи. – Она сунула Таське связку.
Забыв об усталости, Тася резво развернулась и зашагала прочь от озера в сторону дороги, краем уха слыша, как Ленка пытается усовестить рыбаков:
– Ребята, ну зачем вы так? Сами же завтра пожалеете…
Мужские голоса в ответ что-то загомонили, но Таська уже не слышала – что.
С каждым шагом все назойливей стучала в висках одна убийственная мысль: она все испортила.
Все.
Обратная дорога на попутке – расхристанном бортовом ЗИЛе, перевозившем корма для животных – немного развлекла Таську, но, стоило попасть в Ленкину квартирку, события последних месяцев внезапно навалились всей тяжестью и буквально смяли бизнес-леди.
Покидав немногочисленное барахло в сумку, Таська перетащила ее в прихожую и вызвала такси в аэропорт Хомутово, после чего с глухим стоном упала на диван и с силой сдавила голову.
За какие шиши теперь лечить Егора?
И что говорить Настене и Яге? А Алексей? Ведь он поверил ей…
Хотелось лечь и умереть. Быстро. Без мучений.
В ту минуту, когда Таське показалось, что от черных мыслей у нее лопнет череп, раздался звонок. Звонили в дверь.
Слава богу, Ленка вернулась, мелькнуло в голове, а то она уже не знала, как поступить с ключом: оставить соседям или опустить в почтовый ящик. Или сунуть под коврик.
Таисия повернула замок и буквально окаменела: Ленка вернулась не одна – с сопровождающими лицами. Сопровождающие лица были мятыми, отечными, смурными и смотрели на мир мутными глазами.
Молчание нарушил Борис. Он мельком взглянул на готовый багаж, перевел больной взгляд на Таську и буркнул:
– Привет.
– Привет, – вторил ему Гена.
– Привет, – помедлив, осторожно отозвалась Таська. Чего еще ждать от потомков каторжан с уязвленным самолюбием?
– Мы войдем? – выдвинулся вперед Гена.
– Я здесь не хозяйка. – Таська сделала нейтральное лицо.
– Входите, входите. – Ленка внедрилась в коридорчик, потеснив свою жиличку.
Мелко суетясь, мужики вошли следом, в коридорчике сразу стало как в бочке с сельдью, если иметь в виду запах, и Таська отступила в глубь квартиры.
– Мы тут посовещались, – проскрежетал Борис, облизнув обветренные губы, – и решили отгрузить тебе тонн двадцать.
– Чего отгрузить? – Таське взбрело в голову, что Боря изъясняется на жаргоне.
Смысл фразы был неясен: двадцать тонн – это двадцать тысяч баксов или рублей? Затруднение также вызвал перевод на современный русский слова "отгрузить". Это тоже могло означать что угодно: от мордобоя до передачи денег.
Если собрались бить, то почему вежливо предупреждают? Такой рыбацкий этикет, что ли? Типа "иду на вы"?
– За чем приехала, то и отгрузим, – непонятно объяснил Гена.
– Ну, – подтвердил Боря.
– Что – ну?
Таська смотрела на новоявленных миротворцев круглыми глазами. Эти двое вели себя так, как будто не они вчера сцепились с нею из-за нескольких рыбин.
– Что ли, на самом деле обиделась? – натурально изумился Гена и взглянул на Борю.
– Я тебе говорил? Говорил? – чему-то радовался Борис. – Москвичи же шуток не понимают. – Очевидно было, что приятели продолжали ранее начатый спор.
– Вообще-то мы ребята не злые, просто иногда звереем от наглости столичных. Вот тебя крайней и сделали, – растолковал плохо соображающей Таське Боря.
– Ты на батю не держи зла, – добавил Гена.
– Меня крайней? – обрела голос Таська.
– Так я и говорю, – рассердился Гена, – мы признаем и раскаиваемся, и все такое…
– Может, пройдете? – встряла хозяйка. – Как люди, посидите, за столом потолкуете? – Ленка сбросила куртку, кроссовки и стояла в мятой леопардовой майке, от которой отчетливо подванивало дымком.
– Можно и пройти. Чай у тебя есть?
– Чай? – зло переспросила Таська. – А слюней сладких не желаете?
– Мы это, – предпринял еще одну попытку Гена, – мы того… нагрубили. Так ты того… не злись на нас.
– А-а, так это вы так извиняетесь, – уразумела Таисия. Еще немного, и она окончательно свихнется с ними.
– Ну, – снова буркнул Борис.
– Извинились?
– Таисия, – осадила ее из кухни Лена, – не заводись. Сказано же: ребята раскаиваются. Будет тебе рыба с икрой.
Таське показалось, что она ослышалась.
– Что-что? Будет?
– Ну. – Боря, очевидно, перешел с вербальной системы на сигнальную.
– Ребята, руки мойте, и к столу, – пригласила Ленка, выглядывая в куцый предбанничек.
Борис сбросил бушлат, Гена – куртку, похожую на плащ-палатку, все комом свалили под вешалкой на пол и замялись.
– Можете не разуваться, – спасла положение Ленка.
– А куда вы дели своего защитника природы? – с неприязнью спросила Таська. Отсутствующий противник открывал широкие возможности для нападок.
– Никуда не дели – домой отвезли. Он еще пару дней будет квасить.
– А как же рыба без него? – съязвила Таська, но друзья не приняли ее сарказма.
– Так как тебе наше предложение?
– А вы не боитесь, что он вас взгреет за самоуправство?
– Это вряд ли. Скорее наоборот. Отоспится и начнет нас плющить из-за тебя. Скажет, что это мы во всем виноваты – недоглядели. Зачем, скажет, ему такие помощники и друзья, которые не могут удержать его от ошибок. То есть он не так, конечно, выразится, но смысл будет этот.
Таська живо представила, как мрачный Анохин приходит в себя и начинает вешать всех собак на ближайшее окружение – на Гену с Борей. Человек, который рыбу называет своими детьми, способен на многое. Может, он в минуты раскаяния хлещет плетьми себя и своих верных вассалов по спинам.
Под Таськины размышления вся компания перебазировалась из коридора на кухню, где их ждал крепкий чай, розетки с вареньем из жимолости, а в плетенке высилась горка ванильных сухарей.
Опыт в делах у Таськи был короткий, но горький, она уже ни во что не верила и боялась радоваться.
Присев к столу, решила осторожно прояснить обстановку:
– Контейнер же двадцатичетырехтонный.
– Так это… – откликнулся Гена. Трезвый, он страдал косноязычием, – икрой загрузишь.
Таська так и впилась глазами в парламентера:
– А где я возьму икру?
– Об этом не беспокойся. – Боря обнял чашку ладонями так, что она исчезла в них. – Это мы берем на себя.
– И когда все будет готово?
– Вот батя очунеет, выйдем в море, а там посмотрим.
– А когда он… очунеет?
– Сказал же, – объяснил Боря, – на днях. Так что тебе надо подождать.
– Долго?
– Кто ж тебе скажет? Как фартить будет.
– И что, я буду сидеть и ждать, пока подфартит?
– Ну.
Так вот почему, припомнила Таська, Егор торчал по нескольку месяцев на Сахалине.
– Если тебя здесь не окажется, – пояснил Гена, прихлебывая чай, – мы ж не будем ждать. Мы ж сразу найдем покупателя другого.
– Елки зеленые, – горестно вздохнула Таська и потерла лоб, в точности, как это делал Егор, – ну и попала я.
– Так это ты еще в Москве попала, – рассудил Борис, – а не здесь. Здесь ты как раз пытаешься выбраться из попадалова.
Таська подняла глаза на рыбака.
– Думаете, получится выбраться? – тихо спросила она.
– А то. – Борис смотрел с участием.
Слезы благодарности подступили к горлу, Таська сглотнула, борясь с твердым комком. Если не считать Алексея, последнее время чувство благодарности Таська почти не испытывала. Трудно испытывать благодарность к должникам или тем, кому должен – наоборот: хотелось прибить тапкой если не всех, то через одного.
– Спасибо, – вытолкнула из себя она и понеслась отвечать на звонок телефона – звонили по поводу такси.
Отменив заказ, она совсем в другом настроении вернулась за стол.
– Ты не думай, мы того, – снова возник Гена, – мы женщин не обижаем. Они украшают жизнь и того… радуют нас.
За стеклянной перегородкой сновали клерки и клиенты банка, стоял ровный гул голосов, а на столе шелестели бумаги, которые Таське предстояло подписать, будь все неладно…
Мысленно Таська пыталась сконструировать план победы, а выходила чертовщина.
План хромал на все четыре лапы, потому что состоял из сослагательного наклонения.
Если Анохин не подведет, если договорится с частным рыбным заводиком и ей продадут икру… Если она пристроит в контейнер коробок двести неучтенки…
Если сунет на лапу кому надо, и если груз пропустят…
Если не произойдет никаких ЧП, природных и рукотворных, то…
Как она вляпалась во все это? – в который раз спрашивала себя Таська.
Пока оформляла банковский кредит, находилась в полусознательном состоянии. На нервной почве тоннами истребляла шоколад.
– Подпишите, – выдернул Таську из задумчивости голос менеджера.
Это был американизированный, лощеный молодой человек, натасканный на женщин бальзаковского возраста и съевший собаку на кредитах.
"Из чего состоит жизнь, – с тоской думала Таська, ставя подпись в договоре, – из сплошных ожиданий".
У злодейки-судьбы все приходилось вырывать зубами: работу, клиентов, деньги. Кредит и тот пришлось ждать две недели. Это не считая постоянного, тупого, перешедшего в хроническую стадию ожидания, когда очнется Егор.
Егор словно застрял между мирами, этим и тем.
А Славка Морозан уже дома. Звонил, корчил из себя начальника, давал руководящие указания…
Удивительное дело – указания и советы под руку страшно злили Таську.
Если уж она до сих пор обошлась без советов, то теперь точно обойдется.
– Перелом был со смещением, сросся неправильно. Снова ломали, – извиняющимся тоном объяснил Славка, – а то бы я сам полетел. Знаешь, как надоело валяться?
– Слав, ты лечись, не беспокойся ни о чем.
Очевидно, Славка думал, что Таська так его успокаивает.
– Ну как это – не беспокойся? Конечно, беспокоюсь. Ты мне не чужая. Тебе хоть Ленка там помогает?
– Конечно. Это она меня познакомила с Анохиным.
– Так ты познакомилась с Анохиным? – От ревности, которая сквозила в тоне партнера, у Таськи сладко заныло сердце. Все-таки она не поросячий хвостик, а настоящая бизнесвумен. Где-то даже конкурент Морозану…
– Да, познакомилась. – Удержаться от хвастовства было невозможно.
– А как дела вообще в конторе?
– У конторы серьезные проблемы с возвратом наличности. Никто не спешит перечислять деньги, а судиться можно годами, ты же знаешь.
– Елки, а Усхопов что?
– Я не сотрудничаю с Усхоповым. Мы разругались.
– Черт. А вот это ты зря. Нам нужны его связи на Сахалине.
– Знаешь, – в Таське зрело глухое раздражение, – если бы это было возможно, я бы продолжала с ним сотрудничать. Но, поверь, он просто слетел с катушек.
– А как же теперь финансировать путину?
– Вот поэтому я и взяла кредит.
– Ты взяла кредит? – обалдело переспросил Морозан.
– Сам же говоришь – путина. Деньги нужны кровь из носа.
– Знаю, – Славик сменил гнев на милость, – ну ничего. Держись. Через две недели рентген. Надеюсь, все срослось правильно, гипс снимут, и я сразу рвану на Сахалин. А ты сможешь с Егоркой побыть, вернуться, так сказать, к Kinder, Kuche, Kirhe, Kleider.
– Вот будет здорово, – соврала Таська.
Правда заключалась в том, что со своим предложением Морозан опоздал. Что-то случилось с Таськой. Необратимое.
Теперь от этих Kinder и Kuche на нее веяло серой скукой.
Очевидно, когда Фемида готовила испытания для Таськи, она вошла во вкус и не смогла вовремя остановиться. Муж в коме и кредит показались судьбе мелочевкой, и она для букета добавила большую рыбалку…