Но и после этого онэрос и Охотники часто встречаются. Именно Ловцы Снов даруют Охотникам сверхъестественно быстрое и легкое исцеление от ран. Вот почему раненый Охотник испытывает непреодолимую потребность во сне.
- Да, я о нем знаю.
Астрид ожидала продолжения. Но М'Адок молчал, и она снова спросила:
- Что же ты знаешь о нем?
- Что никто из нас не в силах ему помочь.
Астрид вздрогнула. Ничего подобного она никогда не слышала.
- Как, совсем?
- Порой в его сны заглядывают скотос, но лишь для того, чтобы напитаться его яростью. И даже они не в силах оставаться там надолго.
Астрид слушала его со все возрастающим изумлением. Скотос, братья и сестры онэрос, в сущности, просто демоны. Эти повелители дурных снов, неспособные испытывать чувства сами, питаются эмоциями спящих и, если оставить их без присмотра, запросто могут свести с ума или убить того, кого "лечат".
Явление скотос не может помочь Зареку - напротив, способно лишь усилить его безумие!
- Но почему он… такой? Откуда в нем столько ярости?
- Не все ли равно? - отозвался М'Адок. - Я слышал, что он должен умереть.
- Я обещала Ашерону свершить над ним справедливый суд. Он умрет, только если я признаю его виновным.
- Тогда признай его виновным поскорее - и покончи с этим.
Почему все так мечтают убить Зарека? Астрид не понимала этой всеобщей враждебности. Неудивительно, что он озлоблен на весь свет!
Есть ли на свете хоть кто-нибудь, кто его… кому он хотя бы нравится?
Ни разу за целую вечность Астрид не слышала, чтобы М'Адок, неизменно бесстрастный и сдержанный, говорил о ком-то вот так.
- Что ты такое говоришь? Это совсем на тебя не похоже!
Послышался глубокий вздох, и рука его сильнее сжала ее плечо.
- Астрид, бешеную собаку не вылечишь Ее лучше всего усыпить. Лучше для всех - и прежде всего для нее самой.
- Хочешь сказать, существование в мире теней может быть лучше жизни? Да ты с ума сошел!
- Для Зарека так действительно будет намного лучше.
- Если так, - с ужасом и отвращением проговорила Астрид, - почему Ашерон не убьет его сам, из милосердия?
- Потому что для Ашерона это будет слишком похоже на самоубийство.
- О чем ты говоришь? - спросила Астрид после долгого молчания. - Я не вижу между ними ничего общего.
Ей показалось, что сознание М'Адока мягко соприкасается с ее сознанием.
- У Ашерона и Зарека общего очень много. Правда, большинство людей этого не видят и не понимают. Но, думаю, Ашерон чувствует: если нельзя спасти Зарека, значит, нельзя спасти и его самого.
- Спасти от чего?
- От самого себя. Оба они стремятся к страданию и саморазрушению.
При этих словах странное чувство охватило Астрид - что-то вроде острой боли, но не в теле, а в душе. Давнее, почти забытое чувство. Сострадание. Ей стало страшно жаль их обоих.
И особенно - Зарека.
- Что значит "они стремятся к страданию и саморазрушению"? В чем это проявляется?
М'Адок молчал. Впрочем, он и так уже сказал очень много. Обычно боги сновидений немногословны и загадочны, как оракулы.
- М'Адок, покажи мне, почему Зарека все ненавидят!
- Вряд ли ты захочешь…
- Покажи! - настаивала она. Астрид чувствовала, что должна это знать, и в глубине души догадывалась, что ее влечет уже не профессиональный интерес Судьи к подсудимому. А нечто большее.
- Это запрещено, - бесстрастно ответил М'Адок.
- Я готова вытерпеть любое наказание. Покажи мне! Пожалуйста!
М'Адок помог ей сесть на кровать.
Откинувшись на подушку, Астрид позволила Ловцу Снов погрузить ее в сон. Иногда боги сновидений усыпляли людей особыми дурманами, иногда - магическим туманом. Неизвестно, какой метод использовал М'Адок на сей раз, но, едва закрыв глаза, Астрид перенеслась в царство Морфея.
Здесь зрение ее не покидало, даже на земле. Поэтому во время работы Астрид любила находить отдых от слепоты в сновидениях. Рядом с ней бесшумно материализовался М'Адок. В царстве снов его мужественная красота казалась ослепительной, на него было почти больно смотреть.
- Ты уверена, что хочешь этого?
Она кивнула.
Вместе с М'Адоком они мгновенно пронеслись сквозь анфиладу фантастических покоев и очутились в Зале Тысячи Дверей. Отсюда Каллитехнис - повелитель снов - мог проникнуть в сон любого смертного. Тысячи тысяч дверей Зала открывались в прошлое, в будущее, в таинственные области, лежащие за пределами человеческого сознания.
М'Адок, словно в нерешительности, остановился у одной из дверей.
- Ему снится прошлое.
- Я хочу посмотреть!
Поколебавшись, он распахнул дверь.
Астрид переступила порог и осторожно вошла. Она не знала, может ли Зарек увидеть ее во сне. Боги сновидений остаются для сновидцев невидимыми, если сами не захотят им явиться, - но как насчет нее? Пожалуй, не стоит подходить близко. Лучше остаться незамеченной.
Астрид огляделась вокруг.
С первого взгляда ее поразила яркость и живость сна Зарека. Как правило, сны смертных смутны и довольно невразумительны: но здесь все выглядело так же ясно и четко, как в реальном мире, оставшемся у них за спиной.
Перед ней - античный дворик, а в нем собрались кружком трое мальчуганов в туниках.
Мальчишки, возрастом примерно от четырех до восьми лет, прыгают, смеются и тыкают палками во что-то, лежащее на земле.
К ним подбежал еще один мальчик, лет двенадцати. Черноволосый и синеглазый, он разительно напоминал мужчину, который сейчас метался в тисках кошмара у нее в спальне.
- Это Зарек?
М'Адок покачал головой.
- Марий, его сводный брат.
- Марий, он не хочет это есть! - крикнул ему один из мальчишек и пнул то, что лежало на земле (Астрид все еще не могла разглядеть, что это), ногой.
Марий взял из рук брата палку и с размаху опустил ее на бесформенную груду тряпья.
- В чем дело, раб? Гнилая капуста - слишком изысканное лакомство для тебя?
Астрид ахнула: она наконец поняла, что лежит на земле. Еще один ребенок. Мальчик в лохмотьях. Он сжался в комок, прикрывая голову руками: в его позе и образе не осталось почти ничего человеческого.
Дети прыгали вокруг него, хохотали, тыкали в него палками, пинали ногами, выкрикивали насмешки и оскорбления. Он не двигался и не отвечал.
- Кто они? - спросила она.
Сводные братья Зарека. С Марием ты уже знакома. Кареглазый, в синей тунике - Марк. Ему здесь, кажется, лет девять. Самый младший, в красной тунике - Луций, ему только что исполнилось пять. Средний - Эскул.
- А где Зарек?
- Зарек - тот, что на земле.
Астрид ожидала такого ответа - и все же скривилась, словно от боли. Она не могла оторвать глаз от скорчившегося и недвижимого ребенка в лохмотьях. Что ни делали с ним мучители, как ни оскорбляли его, как ни били - он не шевелился.
- Почему они над ним издеваются?
Серебристые глаза М'Адока окрасились печалью. Астрид поняла: он воспринимает эмоции спящего Зарека.
- Потому что им это позволяют. И даже требуют этого. Они - сыновья Гая Магнуса, надменного и жестокого патриция. Он - настоящий тиран и правит в своем доме железной рукой. Их мать он предал смерти за то, что она осмелилась улыбнуться другому мужчине.
Астрид слушала со все возрастающим ужасом.
- Магнус сам учил сыновей издеваться над рабами - так он приучал их к жестокосердию. Зареку не повезло дважды: первый раз - когда он сделался мальчиком для битья в доме Магнуса. Второй раз - потому что, в отличие от многих своих товарищей по несчастью, он выжил.
Астрид едва понимала его слова. В голове у нее стоял туман. За свою долгую жизнь она несчетное множество раз сталкивалась с человеческой жестокостью, но такое…
Неужели отец сам поощрял своих детей, совсем еще маленьких, так обращаться с другим ребенком? Тем более - с родственником?
- Ты сказал, они сводные братья Зарека. Почему же он в рабстве? У них общая мать?
- Нет, отец. Однажды Гай Магнус изнасиловал рабыню-гречанку в доме своего дяди. Она забеременела. Когда родился ребенок, подкупила другую рабыню, чтобы та расправилась с младенцем. Но женщина пожалела новорожденного и не стала его убивать, а отнесла в дом отца.
Астрид снова взглянула на мальчика, скорчившегося на земле.
- Но отцу он тоже оказался не нужен. - Это был не вопрос, а констатация факта.
Без сомнения, в этом доме малыш не был нужен ни одной живой душе!
- Даже хуже того. Для отца Зарек был отвратительным существом, недочеловеком, в жилах которого благородная кровь римского патриция смешалась с презренной кровью рабыни. Так что Гай сделал Зарека своим рабом. Но другие рабы видели в нем сына жестокого господина и вымешали на нем гнев и ненависть к его отцу. Всякий раз, когда кто-либо из рабов или слуг бывал обижен отцом или братьями Зарека, доставалось мальчику. Он сделался всеобщим козлом отпущения.
Тем временем Марий схватил Зарека за волосы и заставил подняться. У Астрид перехватило дыхание, когда она увидела покрытое шрамами лицо мальчика. В свои десять лет он был уже так страшно изуродован, что почти потерял человеческий облик.
- В чем дело, раб? Ты не голоден?
Зарек молча вертел головой, пытаясь освободиться от хватки Мария. С его губ не слетало ни слова протеста, должно быть, он слишком хорошо понимал, что жаловаться и протестовать бессмысленно. А может быть, просто привык к издевательствам.
- Отпусти его!
К братьям подбежал еще один мальчик, ровесник Зарека, - такой же черноволосый и синеглазый, очень похожий на своих братьев.
Он толкнул Мария, заставив того отпустить Зарека, и заломил ему руку за спину.
- Валерий, - подсказал М'Адок. - Еще один из братьев Зарека.
- В чем дело, Марий? - воскликнул Валерий. - Или ты забыл о чести? Как ты можешь нападать на того, кто намного слабее тебя? Смотри, он еле держится на ногах!
Марий вывернулся из его хватки и с размаху ударил Валерия, опрокинув его наземь.
- Слабак с заячьей душонкой! Не могу поверить, что этот жалкий трус носит имя нашего деда! - презрительно процедил он. - Вспомни, что говорит отец: только сильные и безжалостные владеют миром! А ты вечно жалеешь слабых, бросаешься защищать тех, кто сам себя защитить не может! Можно подумать, что нас с тобой носила не одна мать!
Другие мальчишки набросились на Валерия, а старший брат вернулся к Зареку.
- Ты прав, раб, - проговорил он, снова хватая Зарека за волосы. - Гнилой капусты ты не заслужил. Навоз - вот пища, достойная тебя!
И Марий потащил его к навозной куче.
Но в этот миг Астрид вырвалась из сна Зарека, не в силах смотреть на то, что произойдет дальше.
Привыкшая бесстрастно взирать на зло, творимое людьми, сейчас она была поражена и испугана собственными чувствами. Ее буквально трясло от ярости и сострадания к Зареку.
Возможна ли такая жестокость?
И как Зарек выносил все это - и продолжал жить?
В этот миг она готова была проклясть своих сестер - Судеб, распоряжающихся людскими жизнями.
Разумеется, даже Судьбы не всесильны. В конечном счете свою судьбу каждый определяет сам. Астрид знала об этом, но это не могло ее утешить. Разве выбирал свою судьбу этот несчастный, забитый ребенок?
Ребенок, выросший в угрюмого и озлобленного мужчину…
Стоит ли этому удивляться? Чего еще ждать от того, кто рос, не чувствуя ничего, кроме боли, не видя от окружающих ничего, кроме презрения?
- Я тебя предупреждал, - проговорил, бесшумно вырастая с ней рядом, М'Адок. - Вот почему даже скотос редко посещают его сны. Честно говоря, это еще одно из самых безобидных воспоминаний.
- Не понимаю, как он выжил, - растерянно прошептала она. - Почему не покончил с собой?
М'Адок окинул ее внимательным взглядом.
- На этот вопрос может ответить только сам Зарек.
И протянул ей прозрачную чашу, до краев наполненную багряной влагой.
Астрид молча смотрела на рубиново-красное зелье, так похожее на кровь. Идиос. Один из магических напитков онэрос. Испив его, можно на краткое время слиться со сновидцем, войти в его сознание, ощутить его мысли, чувства и воспоминания, как свои.
Обычно боги сновидений используют это средство, чтобы помочь сновидцу понять другого человека, на несколько мгновений став с ним единым целым.
Лишь трое из Ловцов Снов - М'Адок, М'Ордант и Д'Алериан - обладают этим зельем. Благодаря ему мы, заснув в гневе и обиде на кого-то из ближних, порой просыпаемся умиротворенными, полными понимания и сострадания.
Один глоток - и сознание Астрид сольется с сознанием спящего Зарека. Она познает всю глубину его души.
Поймет все чувства, которые им движут.
Станет с ним одним целым…
Серьезный шаг. В глубине души Астрид понимала: после этого ей уже никогда не быть такой, как прежде.
Что, если, проникнув в сердце Зарека, она не найдет там ничего, кроме злобы и ненависти? Что, если он действительно кровожадный зверь, каким считают его все вокруг?
Один глоток - и она узнает правду…
Астрид приняла чашу и решительно отпила зелье.
Она не знала, что снится Зареку сейчас, - лишь надеялась, что прежний сон уже сменился каким-то иным.
Так оно и оказалось.
В нынешнем сне Зареку было уже четырнадцать лет.
Поначалу Астрид показалось, что к ней вернулась слепота, но в следующий миг она сообразила, что "видит" мир глазами Зарека. Точнее, одним глазом. Левый глаз не открывался: вся левая сторона лица была страшно изувечена и болела при каждом движении. С правым глазом тоже было что-то неладно: его затягивала какая-то мутная пленка вроде катаракты. Через несколько минут, когда воспоминания Зарека достигли сознания Астрид, она поняла, что произошло.
Роговицу правого глаза ему повредил два года назад стражник, избивший его на рынке по приказу матери. А левый глаз он потерял еще раньше, когда Валерий, его брат, избивал его кнутом по приказу отца.
Так что теперь Зарек почти ничего не видел.
Впрочем, это не слишком его огорчало. Быть полузрячим - значит не видеть собственного отражения, не замечать презрения и отвращения на лицах окружающих. Это не так уж плохо.
Зарек ковылял по людной улице, ведущей к рынку. Шел он с трудом - правая нога, не раз перебитая в разных местах и неправильно сросшаяся, была короче левой и почти не сгибалась: от этого Зарек сильно хромал. Правая рука болталась, как плеть - неподвижная и почти бесполезная.
В здоровой левой руке Зарек держал три кодранта. Мелкие монетки, для большинства римлян - ничтожные гроши; но для него - настоящая драгоценность.
Валерий, поссорившись с Марием, выбросил в окно его кошелек с мелочью. Марий отправил раба собрать монеты, однако три кодранта остались ненайденными. Дело в том, что они упали Зареку на спину, а затем скатились к его ногам.
Сначала Зарек хотел вернуть деньги хозяину. Но он прекрасно понимал, что благодарности за это не получит. Марий, старший и самый жестокий из братьев, терпеть не мог уродливого раба: Зарек знал, что стоит попасться ему на глаза - и он будет безжалостно избит.
А Валерий…
Его Зарек ненавидел еще сильнее прочих. В отличие от остальных, Валерий порой старался за него заступиться, но всякий раз в результате Зареку доставалось еще сильнее.
Как и все в семье, Зарек терпеть не мог Валерия за мягкотелость. Лучше бы Валерий плевал на него, как это делали другие! Но этот хлюпик, вечно играющий в благородство, то пытался ему помочь - и всякий раз неудачно, то, пойманный на этом деле, лупил его еще сильнее всех прочих, надеясь этим доказать, что он не слабак и не трус.
Зарек ковылял к прилавку булочника, куда манил его чудный запах. Горячий, нежный, сытный запах свежевыпеченного хлеба. При одной мысли о том, чтобы попробовать хоть кусочек, сердце его начинало биться быстрее, а рот наполнялся слюной.
Вокруг него то и дело раздавались брань и проклятия. Затуманенным взором Зарек видел, как люди стараются отойти от него подальше.
Ну и наплевать. С самого рождения Зарек знал, что вызывает у людей только омерзение. И теперь это его уже почти не волновало.
Если бы у него был выбор, он бы и сам постарался держаться подальше от самого себя. Но, увы, до конца жизни он обречен существовать в этом безобразном, искореженном теле.
Хотел бы он быть не только полуслепым, но и глухим! Тогда он не слышал бы оскорблений.
Зарек приблизился к прилавку, где стояли корзины со свежим хлебом.
- Эй ты, пошел отсюда! - рявкнул на него молодой, судя по голосу, булочник.
- Прошу вас, добрый господин, - пробормотал Зарек, не отрывая взгляда от земли, - я хотел бы только купить ломоть хлеба…
- Иди отсюда, бродяга! Нищим не подаем!
Он ощутил удар по голове.
Привыкший к боли, Зарек даже не поморщился. Он попытался на ощупь сунуть в руку продавцу свои монетки, но кто-то стукнул его по руке, и драгоценные кодранты улетели в грязь.
Зарек рухнул на колени, начал ощупывать землю под ногами в поисках денег. Он щурился и моргал, отчаянно пытаясь что-то разглядеть.
Неужели все потеряно? Нет! Пожалуйста, только не это! Он не может потерять деньги! Ведь неизвестно, когда ему так повезет в следующий раз - и повезет ли вообще!
С яростью, порожденной отчаянием, он снова и снова месил руками грязь.
Где же его монеты?
Где?!
Наконец ему удалось нащупать одну монетку, но в этот миг на спину ему звучно опустилось что-то, по ощущению похожее на метлу.
- А ну, брысь отсюда! - взвизгнул над ухом женский голос. - Всех покупателей нам распугаешь, урод!
Зарек продолжал искать деньги - привычный к битью, он почти не почувствовал удара.
Но в следующий миг булочник наградил его чувствительным пинком под ребра.
- Ты что, глухой? - прорычал он. - Убирайся, падаль, а то стражу позову!
Эту угрозу Зарек воспринял всерьез. Последняя встреча с рыночной стражей стоила ему глаза. Он не хотел лишиться зрения окончательно.
При воспоминании о матери сердце его сжалось - он не мог забыть, как приняла она давно потерянного сына.
Но еще ярче отпечаталось в памяти то, как встретил его дома отец.
По сравнению с тем, как он наказал Зарека, побои стражи показались ему дружеской лаской.
Зареку не разрешалось выходить за пределы виллы. Если отец узнает, что он снова убежал на рынок, - страшно даже подумать, что он с ним сделает! Не говоря уж о трех украденных монетах…
Точнее, уже об одной.
Зажав в кулаке свою единственную денежку, он захромал прочь от прилавка булочника - так быстро, как только позволяло его искалеченное тело.
Пробираясь сквозь толпу, он ощутил у себя на щеке что-то мокрое. Провел грязными пальцами по лицу. Кровь.
Устало вздохнув, ощупал голову и обнаружил ссадину над бровью. Не слишком глубокую. Но болезненную.
Зарек привычно утер рукавом потеки крови, смешанные с грязью и слезами.
Он хотел просто съесть кусок хлеба! Вкусного свежего хлеба. Неужели для такого, как он, и это недоступная роскошь?