* * *
Как она подкралась, эта старость, он и не заметил. Не учуял, не разглядел вовремя. Всегда приближение опасности чувствовал, впереди ее бежал и разворачивался к ней лицом, а тут вдруг его застали врасплох. Руки леденеть ни с того ни с сего начали, по утрам злая неврастения головой правит, а к вечеру равнодушие муторное нападает, душу в петлю тянет, хоть волком вой. Нет, оно понятно - возраст и все такое. Но он же еще не старый! Какой у него возраст - для мужика вроде самый расцвет жизни.
Вытянув под столом ноги, Командор откинул красивую с проседью голову на мягкий подголовник кресла, рукой дотянулся до кнопки селектора. Коротко приказал:
- Наташа, кофе мне сделай. И коньяку принеси.
- Одну минуту, Андрей Васильевич.
- Ты до Андрея дозвонилась?
- Да. Дозвонилась.
- Где он?
- Я не знаю… Он сказал, что на работу сегодня не придет.
- Заболел?
- Нет… Я не знаю…
- Ладно. Кофе неси.
Вот так вот вам! Даже отцу не удосужился позвонить. Между прочим, он ему не просто отец, а на сегодняшний день и работодатель тоже! Взял и прогулял. И ведь знает, подлец, что ничего ему за это не будет! Знает, что он трясется над ним, как старая барыня над молодым любовником, и пользуется. Надо же, никогда не подозревал, как обыкновенные мужские инстинкты в нем крепко сидят. И ведь смирился уже, что детей у него нет и не будет, и жил с этим, и ничего… И вдруг вот она вам - ахиллесова пята. Сыночка бог послал на старости лет. Хотя какой, к черту, старости! Нет, он еще не старый, совсем не старый. Он сильный, он властный, от одного его взгляда любого корежит, он недавно конкурента свалил, крупного кабана, купил его фирму с потрохами. В конце концов, у него жена - соплюха юная, пальчиком помани - из платья прямо при людях выпрыгнет! Хотя жена - это не показатель, конечно. Чего - жена? Всего лишь демонстрация его мужской силы, не более того. Нисколько не лучше предыдущей. Тоже, если помирать будет, стакана воды не подаст. Да он и не претендует. Черт с ним, с этим стаканом.
Тихо отворив дверь, в кабинет вошла секретарша Наташа, неся перед собой маленький поднос. Хорошая телка. Ступает ровно, с достоинством, лицо строгое, прическа гладкая. А глаза все равно испуганные. Чего она так боится, глупая? Он даже голос на нее ни разу не повысил. И руки под юбку не запустил. Хотя девчонка молодец, изо всех сил старается своего страха не показать.
- Еще что-нибудь нужно, Андрей Васильевич?
- Нет. Все. Иди.
Он проводил взглядом ее стройную спину и в меру вихляющий зад. Давай-давай, вихляй, старайся. Машенька тоже в секретаршах целый год выходила, теперь женой стала. Может, и тебе повезет. А не повезет - внакладе не останешься. За такую зарплату тебе в другом месте ой как повкалывать придется, одной только модельной фактуркой да умением варить кофе не отделаешься.
Да, вкус к женским прелестям у него всегда был, глаз научился принимать их зримо, объективно. Только он не сразу это вкусовое удовольствие осознал. Бабы - как жвачка. Сначала жуешь - вкусно, а потом выплюнуть хочется. По молодости, правда, и по-настоящему случалось влюбляться, с потерей всяческой объективности. Молодость, молодость… Обманное кривое зеркало. Медный грошик рублем представляется, обыкновенная баба - Венерой Милосской, пьяная подлая харя - другом ближайшим и преданным. Нет, в холодной объективности жить надежнее. По крайней мере, знаешь, за что платишь.
Зря Анна не сказала ему про сына, зря. Он всегда знал, что бабья гордость - дело пустое и глупое. Ну, не сказала, и кому хорошо сделала? Вырос парень в нищете, ни богу свечка, ни черту кочерга. А нищета - она как плесень, чистишь ее, чистишь, а запах все равно остается, ничем его не вытравишь. Вроде и порода у парня его, сильная, статная, и характер есть, а повадки все оттуда, из нищеты, следом притащились. И что теперь с ним делать прикажете? Перевоспитывать поздно, ломать - страшно. Не чужой все-таки. Сын, он и есть сын.
Подняв тяжелую голову с подлокотника, Андрей Васильевич взял широкий коньячный фужер, поднес к губам. Пахучая маслянистая жидкость податливо потекла в рот, мягко обожгла гортань, расползлась благородным теплом по желудку. Сейчас, сейчас все наладится. Это хороший коньяк. Тоска и недовольство уйдут, и все встанет на свои места. Ну, загулял мальчик, с кем не бывает. Запах денег почувствовал. Может, это и хорошо, может, на пользу. Все равно он от него никуда не денется. Его детище, его сын, его плоть. Черт, это даже ни любовью, ни привязкой не назовешь! Это все гораздо труднее, сложнее, объемнее. И очень хочется все это упорядочить, облагородить, и в то же время лишнее телодвижение сделать страшно. Что-то подсказывает изнутри - нельзя. Нельзя торопиться. Надо ждать. Справиться с недовольством и ждать.
Вот и коньяк наконец сделал свое доброе дело - в голове прояснилось, и мысли прежние тревожные ушли. Нет, и в самом деле - все же хорошо… Есть у него сын, и слава богу. Не наркоман, не психопат, не популярный певец, и на том спасибо. А тоска - она сама по себе тоска, которая ему по возрасту и быть положена. Организм старости да смерти испугался, потому и прижмуриваться начал, капризничать. Еще и неизвестно, куда его эта тоска потом выведет, в какое сумасшествие. Некоторые вон в монастыри уходят, например. Или все денежные состояния в детские дома жертвуют. Или на Тибет подаются. Ходят там босиком, с облаками разговаривают. А ему в монастырь еще рановато, у него и здесь работы полно. Дело огромное, силы требует, жена молодая, не успела еще надоесть. И сын… Где ты сейчас гуляешь, чертов сын? Запил, что ли? Толстая Анька рыдала в трубку, жаловалась, что дома не ночевал.
В который уже раз Андрей Васильевич потянулся к телефону, нетерпеливо нажал на кнопки. Имя "Андрей" стояло первым в адресной книге. И не потому, что начиналось с первой буквы алфавита. Если бы сына, например, Яковом звали, он все равно определил бы его первым в списке. Потому что на данный момент он и был первая и главная составляющая его жизни. Спасибо Анне, хоть на его фамилию догадалась записать.
- Да, пап. Слушаю. - Неожиданно оборвались занудные гудки.
- Во-первых, здравствуй. А во-вторых, соизволь объяснить, где находишься. И почему на работу не пришел, - стараясь придать голосу побольше отцовской трезвой строгости, проговорил Командор в трубку.
- Здравствуй, папа. Это, во-первых, значит. Нахожусь за городом, в лесу. Это уже во-вторых. А насчет работы… Если я один день прогуляю, я думаю, дела твоей фирмы от этого не пострадают. А если пострадают, можешь меня уволить к чертовой матери. Так даже лучше будет.
- Кому лучше?
- И мне, и тебе. Не могу больше себя идиотом чувствовать.
- Ладно, потом об этом поговорим… А что ты в лесу делаешь?
- Долги отдаю.
- Какие долги? У тебя есть долги? Сколько? Быстро говори! Я дам тебе столько, сколько надо, я людей нужных отправлю.
- Да нет, пап. Ты чего так всполошился? Это не те долги. Не материальные. Я их сам отдам.
На фоне разговора в трубке слышались еще какие-то движения и чей-то веселый разговор, а потом и звонкий женский смех врезался колокольчиком откуда-то издалека.
- У тебя там что, пикник, что ли?
- Ну да, вроде того.
- С женщинами?
- Да. И с женщинами.
- А… Понятно. Анька, значит, утром в санаторий укатила, а ты…
- Нет. Анька тут ни при чем, пап.
- И поэтому ты дома не ночевал? Слушай, а можно мне тоже приехать?
- Нет… Нет, пожалуй. Не стоит. Напугаешь только.
- Ладно, ладно… - добродушно хохотнул Командор в трубку, слегка, впрочем, уязвленный. - А потом познакомишь? Надеюсь, она молода и красива? Если что, я тебе помогу, сынок…
- В чем ты мне поможешь?
- Помогу побыстрее с твоей коровой Анной разделаться. У меня в этих делах опыта побольше. Так познакомишь?
- Пап, давай я сам разберусь, ладно? Я и сам пока ничего не понимаю.
- Ну, хорошо. Сам так сам. И все же…
- Пока, пап. Я больше не могу разговаривать. У меня мясо горит…
Короткие гудки заверещали в ухо, и Андрей Васильевич отбросил аппарат на стол. Телефон легко заскользил по гладкой поверхности, рикошетом отскочил от края подноса с чашкой кофе, потом юркнул вниз, неслышно упал на мягкое покрытие пола. Так. Это что? Он психует, что ли? А не сам ли давеча убеждал сына на предмет перемены семейных обстоятельств? Тогда откуда взялись нервные жесты с бросанием телефонов? Сынок-то, наоборот, послушным оказался. Внял папочкиным советам. Ишь, быстро как прокрутился! Уже и молодуху себе нашел. Похвально! Но расслабляться не стоит, надо этот процесс полностью проконтролировать. Еще неизвестно, что там за молодуха такая выискалась…
* * *
Андрей быстро сунул в карман телефон, подмигнул поднявшему голову от мангала Кирюхе:
- Переворачивай быстрее, горит же! Ни на минуту тебя при деле оставить нельзя!
- Не волнуйся, не сгорит. Слушай, а чего ты Аньку с маманей утром провожать не поехал? Приперся с вечера сердитый… А я что? Я же тебе в ночевке не откажу. И спросить не спросил, чего ты вдруг домой не поехал.
- И правильно, что не спросил. Твое дело другановское - ни о чем не спрашивать. Раз приятель заявился на ночлег, значит, так и надо.
- Да это понятно, не учи ученого. А чего папаня звонит? Изволновался весь, да? Ножками сучит, пальчиком грозит? Ишь, какой папаня нервный тебе попался.
- Нет. Не сучит и не грозит. Совершенно нормальный папаня. Зови девчонок, сейчас первая порция подойдет.
- Да успеется… Они вон за пацаном пошли. Слушай, а странный пацан, правда? Другой бы бегал-прыгал, а этот зашел в лес, встал меж деревьями, задрал голову вверх и смотрит, смотрит… Уже минут сорок прошло, как стоит. Чего он там углядел-то?
- Не знаю…
Андрей обернулся, нашел глазами бредущую по снежной целине Лесю. Вот она подошла к мальчишке, обняла за плечи, склонилась, потрясла его слегка. Потом тоже задрала голову вверх, тоже замерла будто. Интересно, чего они там увидели? Надо будет спросить…
- …Да ты посмотри, посмотри внимательнее, Лесь! Вон та ветка держит на себе снег с гордым достоинством, будто так и надо. А вон та, которая чуть повыше, видишь, какая норовистая? Так бы и стряхнула его с себя поскорее! Они живые, ветки-то, они все чувствуют, как люди. Видишь?
- Ага… Вижу… А ты не замерз, Илька? Ты давно уже тут стоишь… Мы-то коньяком согрелись, нам не холодно. Может, к костру пойдем? Скоро шашлыки будут…
- Погоди… Погоди, Лесь! Давай еще постоим. Ты знаешь, мне кажется, что сегодня здесь какой-то праздник происходит.
- Какой праздник?
- Зимний. Лесной. Солнце с деревьями балуется. То одно дерево тронет, то другое. А вон на той сосне, на верхушке, будто короной село. Красиво так… Оно, наверное, эту сосну королевой праздника выбрало. Эх, надо было с собой бумагу и краски взять… Жаль, что у меня мольберта нет. Но это ничего, я и так все запомню…
- Ильк, мы непременно купим тебе мольберт, честное слово! Я устроюсь на новую работу, и купим.
- Да ладно… Нам с тобой не до покупок. Быть бы живу. Ничего, Лесь, прорвемся.
- Ага, прорвемся. Обязательно прорвемся. Пойдем, замерзнешь…
- Эй, вы чего тут застряли? - окликнула их издалека Ритка. - Пойдемте уже! Так шашлыками запахло, что у меня желудок от предчувствия в трубочку свернулся.
- Идем, идем! - пошла ей навстречу Леся, увлекая за собой Илью.
Почему-то с утра настроение у нее сложилось насквозь бесшабашное. А потом и свежий воздух, и выпитый перед шашлыками аперитивом коньяк добавили к этой бесшабашности еще и счастливую уверенность, что она этот день заслужила. Как сказал Илька - зимний праздник. Если у деревьев он есть, пусть и у нее будет. Белый, холодный, с яростным, преломляющимся сквозь желтые стволы солнцем, с веселым хмельным головокружением, с аппетитным запахом дыма… А еще - с этим красивым синеглазым парнем, ее "должником" по фингалу. Да ради такого праздника она согласна и второй глаз под кулак подставить, если на то пошло! Хотя нет, лучше не надо…
- Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… - неожиданно засмеялась Леся и, выйдя на тропу, закружилась в вальсе.
- Ты чего, Леськ? - улыбаясь, радостно уставился на нее Илька.
- Да так, ничего… Песенка одна привязалась, с утра в голове вертится.
Песенка действительно весело руководила Лесей все утро. Она ее в старом кино слышала и, казалось, не особо и запомнила. А тут вдруг всплыла в памяти, да так настойчиво! В том кино тоже пикник был, только на фоне осенних листьев. Героиня сидела в шезлонге, а вокруг суетилась мужская, очень интеллигентная компания, и песенка эта трогательно звучала за кадром: "…будет весна, полагаете? Да, полагаю… Я уж давно эту белую книгу читаю…" А потом у этой героини все хорошо в жизни сложилось. Может, и для нее не зря эта песенка внутри поется? Может, и ей свое счастье суждено встретить? Как в том фильме? Случайное, непредвиденное, похожее на этого парня с яркими синими глазами, который машет им призывно рукой от костра?
- Все, мы нагулялись! Давайте ваши шашлыки! Илька замерз совсем! - Леся подбежала к Андрею с Кирюхой, обогнав намного замешкавшихся Ритку с Ильей.
- Слушай, а подружка-то у тебя симпатичная… - задумчиво проговорил Кирюха, наблюдая, как неуклюжей каракатицей пробирается меж деревьев через снежную целину Ритка.
- Кто - симпатичная? - удивленным хором переспросили Андрей и Леся, сойдясь взглядами на лице Кирюхи. Потом переглянулись и, будто поймав на лету свое взаимное удивление, дружно, на одном радостном вдохе спохватились и чересчур убедительно, практически в один голос затараторили:
- Да, да, конечно! Очень симпатичная! Очень!
- Она и хозяйка хорошая, знаешь! В смысле домашнего уюта всякого, стирки-готовки… - еще и приврала для пущей убедительности Леся.
- И ты ей, по-моему, тоже понравился! - подхватил Лесину нахваливающую интонацию Андрей.
Вдруг он поймал себя на мысли, что именно так он и жил всегда. Рядом с этой женщиной. И поддакивал ей с радостной во всем готовностью - тоже всегда. И даже будто это доставляло ему особое удовольствие. Он даже головой слегка потряс, отгоняя наваждение. Но оно лишь усмехнулось внутри, хитренько погрозив пальцем, зря, парень, стараешься… Никуда я из тебя теперь не уйду…
- Так и не надо уходить… - пробурчал он себе под нос, улыбнувшись.
- Куда не надо уходить? - подняла на него удивленные и радостные глаза Леся.
- Да это я так… Про себя подумал…
Леся улыбнулась, поняла будто. И глаз больше не отвела. Так и стояли они друг против друга, держа в руках стаканы с коньяком и горячие шампуры с мясом. Сначала улыбками разговаривали, а потом глазами начали. "Что это? Что это с нами происходит?" - будто спрашивала Леся. "Да я и сам не знаю… Видимо, что-то очень хорошее!" - отвечал ей его синий веселый взгляд. А потом они разом отвели глаза друг от друга, будто уже решили для себя что-то. Он, по крайней мере, точно решил. А она, похоже, с радостью приняла это решение, так и не проговоренное вслух. Что ж, так бывает, наверное. Любовь, говорят, зарождается на небесах, а там о ней не шибко разговаривают. Как случается, так и случается. А остальное, суетно-жизненное и бытовое, оно потом, уже следом подтянется…
- Скоро Новый год… - тихо произнесла зачем-то Леся, колыхнув слегка в стакане коньяк.
- Ага. Будем вместе встречать. Ты согласна? - тоже встряхнул своим стаканом Андрей.
И снова она посмотрела на него так, будто спрашивала: а хорошо ли это? Правильно ли? И снова он отвечал ей взглядом - да, да! Именно правильно, именно так и надо! Тут и сомневаться не стоит.
Впрочем, они были не одиноки в проявлении своих вдруг нахлынувших откровений. Ритка, присевшая у костра на раскладной стульчик, вовсю кокетничала с Кирюхой, уплетая за обе щеки шашлык и запивая его коньяком. Не умела Ритка вот так - глазами разговаривать. Более практичная в жизни была. Какие взгляды, какие глаза, когда надо брать дичь голыми руками? А проморгаешь - улетит, одно перышко от хвоста в руках останется. Тем более дичь попалась интересная, холостая, для завязывания матримониальных отношений вполне годящаяся.
Илька, присев по другую сторону костра, долго еще глядел, как опускаются декабрьские синие сумерки на снежный темнеющий лес. Потом вздохнул, взял из Кирюхиных рук горячий шампур с пахучим мясом, с удовольствием вонзился в него зубами. Вкусно. Горячая добавка к удовольствию созерцания. Но - всего лишь добавка, и не более того. Так он давно для себя решил.