* * *
Довольно странно, что раньше он полагал себя счастливым человеком. Вроде того - все у него сложилось, все срослось. Чего, чего срослось-то? Жизнь ведет за собой, словно телка на веревочке, а он бежит и радуется, как идиот. Женили - женился, сытую жизнь дали - взял, налили - выпил… А сейчас даже назад не хотелось оглядываться. Господи, как же он жил без нее, без Леськи?
Андрей давно уже проснулся, наблюдал из-под опущенных ресниц, как она гладит ему рубашку, вся сосредоточившись на этом занятии. Как смешно набирает воду в рот и, надув щеки, старается брызгать ею без звука, чтоб его не разбудить, и ничего у нее при этом не получается, и вода течет по подбородку, и попадает не в то горло, и Леся кашляет в ладошку коротко и испуганно, кося в его сторону глазами. Наконец он не выдержал и начал смеяться. И Леся, смутившись, махнула на него рукой и тоже засмеялась, и зимнее солнце светило прямо в глаза, и вкусно пахло из кухни горячими бутербродами, которые Леся готовила на завтрак. Вот оно, стопроцентное мужицкое счастье, такое, что дышать трудно. Полцарства за стопроцентное мужицкое двухнедельное счастье. Полжизни! Хотя почему - полцарства и полжизни? Уж отдавать, так все. Оно того стоит. И, кстати, почему он обозвал его двухнедельным? Это уж вовсе ерунда, это уж дудки…
- Леськ, выходи за меня замуж!
- Что? - испуганно обернулась она к нему от гладильной доски. - Что ты сказал?
- Что слышала. Делаю тебе предложение руки и сердца. Пойдешь замуж?
- Ага… Сейчас вот рубашку твою доглажу и сразу пойду. С ума, что ли, сошел? Ты ж женатый!
- Сегодня женатый, завтра холостой. Так пойдешь или нет? Хотя чего я тебя спрашиваю… Головой в мешок, и готово…
Леся хихикнула, глянула на Андрея испуганно и в то же время немного снисходительно, как глядит мать на задавшего трудный недетский вопрос ребенка.
- Я вообще-то серьезно, Лесь.
Он отбросил в сторону одеяло, вскочил на ноги, шагнул к ней, притянул к себе за плечи. Потом сжал в руках так сильно, что она даже ойкнуть не могла, только сопела, прижавшись носом к его плечу.
- Давай жить вместе. Я по-другому больше не смогу, честное слово. Если хочешь, я каждый день буду тебе в любви объясняться… Прямо с утра. Всю оставшуюся жизнь. Хочешь?
- Мгм! - утробно и сердито промычала она и попыталась дернуть головой, высвободиться из его цепких объятий. Андрей ласково погладил ее по голове, отпуская, проговорил менторским нежным голосом:
- Ну вот и молодец, Лесечка. Послушная девочка. Хорошей женой будешь. Покладистой. Гладь, гладь мою рубашку дальше. Учти, я на работу опаздываю.
- Ты что! Ты же мне ребра чуть не переломал! - сердито оттолкнулась она от его груди и тут же рассмеялась, чуть запрокинув голову назад.
Наверное, у всех счастливых в любви женщин смех звучит одинаково - искренне и бездумно.
Леся и сама не поняла толком, как прожила эти две недели. То ли в шальном непривычном разгуле, то ли в празднике, то ли в бездумной радости. Жила и жила, ни о чем не думая. Бездумность эта поселилась в ней сразу, как приехали они после зимнего пикника, окутала непроницаемой теплой стеной от остального мира. Леся и не хотела разрушать эту стену, и не пыталась даже. Наоборот, сидела за ней, будто получила неожиданный отпуск, отпустив от себя привычное состояние грусти и тревоги. Наверное, так и ведет себя уставший от проблем человек, когда ему неожиданный отпуск выпадает? Просто выключает себя, и все. Вот и она себя выключила, отдавшись в счастливую чужую власть. Хотя со стороны это, наверное, не совсем хорошо выглядело - что-то навроде веселого пьяного загула в суете предновогодних дней. Все смешалось в один смеющийся, бесшабашный калейдоскоп из прогулок, походов по магазинам, веселых застолий, Риткиных обалдело счастливых глаз, неотрывно прилипших к лицу Кирилла. Да и у нее, наверное, лицо нисколько не лучше выглядело. Однажды сунулась к зеркалу и чуть не расхохоталась от смешной дисгармонии - все нижнее веко багровым фингалом затянуто, а сверху счастливый глаз сияет, как бриллиант. А то, что они с Риткой в квартире устроили, вообще можно нехорошим словом назвать. Даже, простите, нецензурным. Выползали обе по утрам, каждая из своей комнаты - косматые, томные, нацелованные, переглядывались летуче и не могли при этом сдержать довольных улыбок. А с другой стороны - пусть! Как говорится, хоть как назовите, только в печь не ставьте. Да и вообще - какие могут быть слова, если на голову двух бедных женщин любовь свалилась? Это еще хорошо, что Ритка вчера к Кириллу переехала, иначе от этой необузданной радости можно было с ума сойти. Такую концентрацию чувственности вокруг себя развели, что, казалось уже, и дышать нельзя, только целоваться можно. Даже перед Илькой неловко.
- Илюха, погоди, я тебя до школы подброшу! - вытягивая у Леси из-под утюга недоглаженную рубашку, закричал Андрей в приоткрытую дверь. - Я сейчас, я быстро!
- А завтракать? - подняла Леся на него обиженные глаза. - Я овсянку с сыром на завтрак сварила…
- Сама ешь свою овсянку! Красивше будешь! - Извернувшись, Андрей чмокнул ее в нос и продолжил натягивать брюки. - И вечером нас с Илюхой тоже рано не жди, мы в магазин поедем. В этот, как его… В художественный. Где всякие бебихи для рисования продают.
- Слушай, а с Риткой все-таки неловко вышло… Получается, выжили мы ее?
- Так не на мороз же! Она, по-моему, таким выживанием очень даже довольна осталась.
- И все равно - нехорошо. Это ж ее квартира!
- Ой, да какая разница… Ну хочешь, я с Кирюхой договорюсь, и мы у него жить будем? Какая разница, где жить, Лесь? Мне - так лишь бы с тобой…
Последние слова Андрей проговорил уже на пути в ванную, потом они потолкались все вместе в прихожей, потом дверь наконец захлопнулась, и Леся осталась одна в гулкой квартирной тишине. Побродила по пустым комнатам, зашла на кухню, приподняла крышку над кастрюлей с полезной невостребованной кашей, улыбнулась бездумно. Потом налила себе в большую чашку кофе, плеснула туда сливок, села у окна. Мыслей в голове опять никаких не было. Отказывались они в голове появляться, и все тут. Вместо них перекатывалось там что-то мягкое, теплое, огромное и до невозможности нежное, занимало все пространство вокруг. И ничего не хотелось делать. Хотелось просто сидеть вот так и растягивать губы в улыбке. Час сидеть, два сидеть, три сидеть. Медленно вставать, снова наливать себе кофе и снова садиться у окна с пустой и легкой, как перышко, головой. Леся и забыла, что существует в природе замечательное женское и человеческое состояние - быть любимой. И любить. И не тревожиться безнадежным одиночеством. А организм не забыл, оказывается. Ишь, как нежится в наплывшей беззаботности, словно торопится наверстать упущенное. Хотя, наверное, можно эту беззаботность и обозвать как-нибудь обидно - леностью и глупостью души, например. Душа ж по определению обязана трудиться да напрягаться до изнеможения каждую жизненную секунду. Но это пусть тот обзывается, кто может позволить себе взять и поплавать в этом состоянии в любое удобное время, и плавает частенько, кстати, не отдавая себе в этом отчета. И не ценит.
А Леся теперь знала, какова на вкус эта беззаботность. И какова она на ощупь. И на запах. От нее счастьем пахло, поцелуями да ночными радостными безумствами, а еще тихим одиноким утром, овсяно-сырной кашей и хорошим крепким кофе. В общем, обыкновенной счастливой женской жизнью пахло. А еще - она увидела счастливые Илькины глаза, вспыхнувшие радостным ожиданием обещанной поездки в магазин за "художественными бебихами", как их неуважительно давеча обозвал Андрей.
- …Илюха, я твоей тетке сегодня предложение сделал! - обернулся Андрей к мальчишке, притормозив у школьного крыльца. - Ты как вообще к этому относишься? Не против?
- А Леська что? - поднял Илья на Андрея большие светлые глаза.
- А тетушка твоя с предложением согласилась! - придав голосу немного смешливой церемонности, важно кивнул Андрей. - Так что будем жить, как умеем. За тобой в котором часу заехать?
- У меня шесть уроков. Часа в три, наверное? А мы правда в магазин поедем?
- А то. Договорились же.
- Только, знаешь, я должен тебя предупредить - там все дорого. Там одна кисточка треть Леськиной зарплаты стоит.
- Да ладно! Не дороже денег твоя кисточка. В три я за тобой заеду. Жди меня на крыльце. Пока!
- Пока…
Выйдя из машины, Илья долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Кто-то легко тронул его за плечо, и он обернулся, ткнувшись взглядом в конопатое лицо бывшего обидчика Селиванова.
- Слушай, Быстров… А кто он тебе, этот мужик? Новый папаня, да?
- Ну да… Вроде того, получается… - пожал плечами Илья, улыбнувшись.
- Круто. Повезло тебе, Быстров. Классный мужик, сразу видно, при бабках. И тачка у него классная. Ты это… Если кто будет на тебя наезжать, ты говори… Ага? Мы с пацанами разберемся.
Слава богу, школьный звонок задребезжал вовремя. И благодарить Селиванова за доброе, но весьма сомнительное предложение не пришлось. Развернувшись, Илья весело запрыгал по школьным ступеням - не хотелось опаздывать на урок истории. Тема была очень уж увлекательная, про декабристов. Интересные люди. Богатые, вельможные, но все блага в одночасье отринувшие. Почему? Так хотелось подойти поближе к этому "почему", покопаться в нем. Они ж предполагали, наверное, что восстание неудачей закончится? Значит, и власть для них не самоцелью была? Хотя вопросы эти наверняка на уроке и не будут подниматься. И задавать их учительнице тоже нет смысла - она его на смех поднимет. В прошлый раз, например, вообще заявила: у меня, Быстров, здесь обычный школьный урок, а не духовный спиритический сеанс.
- …Андрей Андреевич, вас директор просил зайти, как появитесь, - выплыло из-за компьютера навстречу вошедшему в приемную Андрею строгое, но приятное лицо секретарши Наташи.
- Хорошо, зайду, - бросил ей на ходу Андрей.
- Нет, вы прямо сейчас зайдите, прошу вас. Андрей Васильевич сказал - сразу, как придете! Он, знаете, сердился…
- Хорошо. Я сейчас зайду.
Развернувшись, Андрей, как был, в пальто, решительно толкнул дверь отцовского кабинета, шагнул через порог:
- Ты, говорят, на меня сердишься?
- Нет, с чего ты взял… - поднял на него задумчивые глаза отец. - С чего бы мне на тебя сердиться? Вот завидовать - это да. Последние дни смотрю на тебя и завидую.
- Хм… Чему завидуешь?
- Да от тебя радостью за версту прет, руками потрогать можно! Что, баба классная попалась, да? Я в молодости тоже от баб настроением зажигался. Бывало, бывало дело. По утрам гору свернуть мог, такая сила внутри появлялась! Когда ты мне ее покажешь, сынок? Познакомь, интересно же!
- Что она, картина, чтоб ее показывать? - недовольно пробурчал Андрей, отводя глаза в сторону. - И вообще, у тебя это звучит как-то… не так. Я не хочу о ней в таком тоне разговаривать.
- Ого… Что, дело серьезными отношениями пахнет? Может, тебя и влюбиться, не приведи господи, угораздило?
- Да. Угораздило. И я этому рад. И вообще, это мое дело! Только мое!
- А если угораздило, так покажи свою бабу, не жадничай. Что в этом такого, не понимаю? Чего ты над ней, как царь Кощей над златом, чахнешь?
- Я не чахну. Просто не хочу, и все. Боюсь, сглазишь.
- Да ладно… Уж поверь мне, я знаю в женщинах толк. А ты в этом вопросе вообще мальчишка неопытный, просидел столько лет на одном месте, толстым Анькиным задом придавленный. Я же сразу оценю.
- Нет. Не надо мне твоих оценок. И толковости твоей не надо. Придет время - познакомишься. А пока не хочу. Она у меня женщина скромная.
- Хм… Скромная, говоришь? Что ж, не самое хорошее бабское качество - скромность. А она, часом, по внешности - не копия ли твоей Аньки?
- Слушай… Отстань, а? - едва сдерживая накипь раздражения, глухо проговорил Андрей. - Я же сказал - потом.
- Ладно, иди. Не больно-то и хотелось, - вяло махнул рукой Командор, утыкаясь в разложенные на столе бумаги.
- Обиделся, что ли?
- Нет. Мне чувство обиды незнакомо. Потому что не родился на свет человек, от которого я бы снес обиду. А кто родился, того уже в живых нет… Понял? А поскольку ты есть мой сын, то тебе все можно. От тебя - не обида. От тебя - милые мальчишеские капризы. Не более того. Ладно, иди… Мне работать надо.
Однако работать Командо́р больше не смог. Застряла заноза в голове, шевелилась обидной досадой. Он думал: "Нет, что этот наглый парень себе позволяет? Да он в ногах у отца должен валяться. Провидение благодарить за подарок в виде такого отца! Конечно, личная жизнь мужчины - неприкосновенна, в этом он с ним согласен. А с другой стороны - он же не чужой ему. Он же свой. В конце концов, он никогда не был ему по-настоящему отцом, и это тоже надо понимать! Любое новое состояние для человека непривычно. Тем более такое - состояние неожиданного отцовства. Оно трудное и незнакомое. Но видит бог, он старается, он изо всех сил радуется этому новому состоянию. В конце концов, он безмерно счастлив, если выражаться высоким штилем… А если так, то нет у Андрея никакого права оскорблять отца в лучших чувствах. Не наелись пока его мужские инстинкты сладкими родительскими ощущениями, им большего надо, им единения подавай, отцовой-сыновней близости, и по самой полной программе. Он имеет право, он отец!"
- Наташа, позови ко мне Игоря Хрусталева. Который охранником на входе стоит. Высокий такой, красивый. Ты тихо к нему подойди, поняла? Так, чтобы Андрей не видел, - проговорил Командор решительно в селектор.
- Хорошо, Андрей Васильевич. Сделаю.
Голосок Наташин стих, селектор ласково щелкнул, мигнул зеленой кнопкой. Задумчиво откинув красивую седую голову на спинку кресла, Командор побарабанил пальцами по подлокотникам, нахмурил слегка лоб. Да, с Игорьком нехорошо получилось, конечно. Да и с Иванычем, его отцом, тоже. Так с преданными людьми не поступают. А с другой стороны - на каком месте он должен Андрея на фирме держать? У него ж образования нет, даже самого мало-мальского. Слесарюга из автосервиса, ноль без палочки. Место начальника службы охраны - для него самое то. А отец и сын Хрусталевы и без должностей переморгаются, ничего страшного с ними не произойдет. Из дома же он их не выгоняет, в конце концов.
- Звали, Андрей Васильевич? - тихим приятным тенорком прозвучал от двери вежливо-почтительный голос Игоря.
- Да, Игорек, заходи. Чай-кофе будешь? А может, коньячку?
- Нет, спасибо.
- Ну, тогда сразу к делу?
- Слушаю, Андрей Васильевич.
- У меня к тебе будет поручение самого деликатного свойства, Игорек. Этого я не могу доверить никому, кроме тебя. Ты парень свой, я тебя с малолетства знаю.
- Я сделаю все, что вы мне скажете, Андрей Васильевич. Вы можете на меня рассчитывать в любом вопросе. Абсолютно в любом. Даже в самом интимном.
Игорь так преданно глянул шефу в глаза, что самому приторно стало. Переборщил, наверное. Хотя у шефа ни один мускул на лице не дрогнул, лишь выскочила из глаз маленькая искорка глумливой насмешливости, вроде того - эка ты, брат, загнул с интимностью-то.
- Нет, моя просьба не представляет собой ничего сверхособенного. Надо просто узнать, с кем встречается мой сын Андрей. Что за женщина, из каких кругов, возраст, семейное положение, ну, и так далее. Хочу удовлетворить свое отцовское любопытство, не более того. Справишься? Но только так, чтоб Андрею и в голову не пришло, что…
- А я уже сейчас готов вам сообщить всю информацию об этой женщине, Андрей Васильевич. Абсолютно полную. Хотите?
- Да? Но как ты?..
- Да случайно. Совершенно случайно. Это моя бывшая жена, Леся Хрусталева. Вы ее должны помнить. - Он сглотнул и будто заволновался сильно, опустил взгляд себе под ноги, замолчал.
Командор посмотрел на него с недоумением, потом протянул задумчиво:
- Бывшая жена, говоришь? Странно. Нет, я ее совсем не помню.
- Ну как же, Андрей Васильевич! Вы должны ее помнить. Вы же… Вы же…
- Ах, да-да, была там какая-то история. Точно была! Погоди… Кто ж у меня тогда в женах ходил? Валентина, что ли? Точно, Валентина! То бишь Валерия. Модная была актрисулька, популярная - жуть. Красивая женщина, жаль, что спилась. А твоя баба мне тогда просто под руку попалась, ты извини. Оно как-то случайно все вышло. Хотелось, понимаешь ли, Валентину ревностью расшевелить. Мне вообще все равно было, какую бабу под глазок камеры в спальню заволочь… Главное, чтоб убедительно было.
- Так это… Это вы сами кассету в телевизор сунули?.. Чтобы… Чтобы все увидели?
- Ага. Сам. Я ж говорю - твоя жена мне тогда первой под руку попалась. Она, кстати, и не сопротивлялась совсем. Шла, как овечка на заклание. Дура она у тебя была. А кстати, чего ты с ней развелся-то? Ко мне приревновал, что ли?
- Н… Нет… Я не ревновал. Меня отец заставил. Сказал, что она фамилию опозорила. И вроде как на вас сослался, что вы развода потребовали.
- Я?! Развода? Да ну, зачем… Я эту историю и забыл тут же, если честно. А ты уверен, что мой сын… он с этой твоей бывшей время проводит? Она кто сейчас?
- Да никто… Кем ей быть? Сами же говорите - овечка. Живет, с хлеба на воду перебивается. Комнату в спальном районе снимает. Сестра ей ребенка подкинула, а сама квартиру продала и в Америку смылась. Теперь она ее пацана растит, так и живут.
- Ого! Там еще и ребенок есть. Что ж, понятно… А как думаешь, серьезно у него с ней?
- Серьезнее некуда. Он там живет последние дни, я сам видел.
- Живет? С чего это он у нее живет? А, ну да… Толстая Анька же в санаторий уехала. Нет, погоди, это что же у нас получается? Я эту бабу перед камерой трахнул, вы с отцом ее из дому выгнали, а мой сын подобрал, выходит? Отработанным материалом пользуется? Как бомж на свалке? Потом еще и знакомить меня с ней начнет, идиот.
- Выходит, что оно так и есть, Андрей Васильевич. Выходит, не уважает он вас. Не ценит.
Командор дернулся, поднял голову, уставился на Игоря ледяным удивленным взглядом. Потом помолчал немного, переспросил тихо:
- Что? Что ты сказал про уважение, я не понял?
- Извините… Извините, Андрей Васильевич. С языка сорвалось.
- Пусть с твоего языка ничего подобного более не срывается, понял? Я не нуждаюсь в твоих комментариях. Что дозволено шаху, того не дозволено… другому человеку. Есть такая поговорка. Слышал?
- Извините.
- Ладно, поехали.
- Куда, Андрей Васильевич?
- Как - куда? К этой… К бабе твоей. К бывшей. Как ее зовут, я забыл?
- Леся.
- Поехали, отвезешь меня.
- А вы… Вы что…
- Да ничего я ей не сделаю. Поговорю только. Объясню, кто есть я и кто есть мой сын. Думаю, она поймет. Нет, я все-таки не понимаю, не понимаю его! Помани пальцем - столько шикарных баб налетит на молодость и деньги, а он себе какую-то Лесю выискал, отставной козы барабанщицу… Нет, не будет этого. Поехали.