- Замечательный получится некролог. Блистательный Стекольников погиб от руки человека, пожелавшего войти в историю как убийца одного из одареннейших людей двадцатого столетия. Мои диски будут расходиться миллионными тиражами. Позволь мне только написать завещание.
- Паяц. Виталий прав - ты настоящий паяц. Я не стану марать о тебя руки. Пошли отсюда, Леля.
- Нет, постой, Вирджиния. Сперва послушай мой совет. Или, если хочешь, пожелание старшего друга и родственника. Никогда не позволяй плоти восторжествовать над разумом. Иначе очутишься в смертельной ловушке, из которой нет выхода. А твоей судьбой будут распоряжаться все, кто угодно, кроме тебя самой. Поняла, маленькая Вирджиния?
- Если ты думаешь, будто Ксюша продолжает любить Шубина, ты ошибаешься, - сказала Леля.
- Кто произнес слово любовь, Вирджиния? Покажите мне этого человека, и я рассмеюсь в его наивные глаза. А между тем твоя сестра ест эти конфеты, не подозревая о том, что они отравлены. Но я не раскаиваюсь в содеянном и не рву на себе волосы, как нынче модно в среде русских интеллигентов. Я сделаю это тогда, когда будет поздно что-либо изменить. Аддио, мои дорогие.
Пошатываясь, он спустился по лестнице и растворился во мраке.
- Когда он успел набраться? Всего полчаса назад он сидел в качалке и листал журнал. Помнишь, он помахал нам рукой, когда мы шли на озеро? Я не видела никакой бутылки. Может, он нюхнул травку?
- От него воняет коньяком, - сказал Петя. - Пижоны вроде этого баритона не станут употреблять наркотики. Этим людям не дано понять, что такое истинное отчаяние.
- А тебе дано?
Петя взял из букета на столе розу и протянул ее Леле.
- Я знаю, ты никогда не полюбишь меня. Я знаю, мы очень скоро расстанемся надолго или даже навсегда. Я испытываю отчаяние, когда думаю об этом. Наступит момент, и это отчаяние начнет душить меня, и тогда я попробую то, что дает силы продлить агонию, оставляя ясным разум. Не алкоголь, нет - он притупляет мысли и чувства.
- Иногда мне кажется, Ромка и тот умней тебя. В тех фразах, которые он заучил, по крайней мере есть какой-то смысл.
- Я знал, что ты так скажешь. Спасибо.
- Ты во мне разочаровался?
- Нет. Ты всегда такая, какая есть на самом деле. Ты не стремишься казаться умней, вообще не стремишься казаться. Я балдею от подобной искренности.
Леля прижалась всем телом к брату, и он обнял ее за талию. Они вышли на крыльцо. Справа темнела всеми своими окнами похожая на севший на мель пароход Башня.
Леля встала довольно рано - еще и девяти не было - и решила искупаться.
Поверхность озера, подернутая легкой серебряной рябью, блестела в лучах утреннего солнца, и она пожалела, что не взяла темные очки. Швырнув на траву юбку, нырнула с мостков и поплыла под водой, взяв влево - там была низина, где росли высокие сиреневые цветы, которые здесь называли омелой. Они пахли горькой карамелью.
Едва Леля вылезла из воды, как ее кто-то окликнул. Из-за тополя вышел Сева Шубин, он же Шуберт, друг и частый гость их дома.
- Как дела, княжна? - Он улыбался и протягивал ей обе руки. - Ослепнуть можно от такой красы. Увы, не для нас цветут эти пышные цветы. Дай я хотя бы понюхаю их.
Он сгреб Лелю в охапку и поцеловал в обе щеки.
- И когда ты пожаловал? - спросила она, отжимая волосы.
- Два часа назад. У вас тихо, как в раю. Генка сказал, все баре изволят почивать. Кто все, хотел бы я знать?
- Как всегда, плюс Стекольников.
- Что он здесь делает? - Шуберт нахмурился.
- Думаю, ты не обрадуешься, узнав, что Борис стал мне родственником.
- Выходит, она сделала это. - Шуберт похлопал по карманам в поисках сигарет и нервно закурил. - Я думал, это была всего лишь угроза молодой капризницы.
Они зашли в низину. Их окутал грустный аромат уходящего лета.
- Ты надолго? - прервала Леля гнетущее молчание.
- Сам не знаю. Сперва я должен посмотреть ей в глаза.
- Ксюша не производит впечатления страстно влюбленной женщины. Правда, несчастной и разочарованной я тоже не могу ее назвать. Впрочем, мы не виделись со вчерашнего вечера.
Леля вдруг вспомнила, какую ахинею нес накануне Борис, и смолкла. Только что сказанные слова, казалось, несли в себе двоякий смысл.
- В чем дело?
- Чепуха. - Леля затрясла головой. - Знаешь, мы с недавних пор живем, как на оперной сцене. Я хочу сказать, страсти кипят и бушуют. Иной раз статистам начинает казаться, будто их партия главная.
- Вижу, княжна, ты хорошо поработала не только над своим телом, но и над интеллектом. Что, этот баритон уже дал петуха?
Она улыбнулась.
- Кажется. Но партер вряд ли это заметил.
- Я наконец продал "Ослепительное танго". Я хотел пригласить твою сестру на Канары либо в Италию. Спрашивается, зачем она так поспешила с замужеством?
- Понятия не имею.
- А Барсик? Что думает по этому поводу он?
От этого прозвища, который Шуберт давным-давно дал отцу, на Лелю потянуло беззаботным детством.
- Отец увлекся спиритизмом. Сурок сказала, он выпивает.
- Спиритизмом? С чего бы это вдруг? Никогда не замечал в нем интереса к потустороннему миру. И что, духи осчастливливают его своим присутствием?
- Я… не знаю.
В самый последний момент Леля решила не говорить о том, что видела вчера вечером.
- А я-то думал, Барсик свихнется, когда старшая из его княжон выйдет замуж. Как-то по пьянке он сказал мне, что заставит ее будущего мужа мочиться в собственный рот.
- Может, еще и заставит. Кто знает? Скажи, Шуберт, а это правда, что отец давно ничего не пишет? - внезапно спросила Леля и посмотрела Шуберту в глаза.
- Кто тебе это сказал?
- Сурок. По большому секрету.
- Эта мокрая курица еще и хорохорится. Наверное, забыла, что Барсик спас ее от дурдома.
Шуберт недолюбливал Милу, и про это знали все. А потому Леля не придала его словам никакого значения.
- Он удивительного таланта художник, - продолжал Шуберт. - Его "Сирень с балкона Златокудрой Изольды" омыла меня мощной волной весны и светлых надежд. Он писал эту картину зимой, в крещенские морозы. Помню, мы пили в его мастерской на Трубной, за окном падал снег, а мне казалось, я сижу у речного обрыва в кущах распускающейся сирени. А что еще каркает эта ворона?
- Да ерунду какую-то. Как всегда.
- Ясно. Хорошо, что Петька пошел в отца.
- Ты знал его, Шуберт?
- Княжну интересует генеалогическое дерево семейства Барсовых?
- Он не Барсов, а Суров. Ты говорил, будто знал его отца.
- Достойный человек. Редкого достоинства.
- И это все, что ты можешь сказать?
Шуберт закашлялся и отшвырнул сигарету.
- Мужчины народ не наблюдательный, княжна. Да и очень наивный. Как ты думаешь, твоя сестра обрадуется мне?
- Не знаю. Последнее время мы отдалились и давно не поверяем друг другу наши девичьи тайны. Тем более что у меня их нет.
- Так я и поверил. - Шуберт хлопнул Лелю по спине. - Барсовы - очень таинственная порода. Особенно по женской линии.
- Интересно, что вы все нашли в Ксюше?
- Кто это - все?
- Ты, Стекольников, этот Достигайлов. Кстати, ты с ним знаком?
- Приходилось встречаться. - Шуберт нахмурился. - Говоришь, он тоже записался в поклонники? И как давно?
- Недавно. Но это версия Сурка. Она говорит, он смотрел на Ксюшу похотливо.
Шуберт поскреб затылок.
- Опять эта Милка. Она всегда все узнает первая. Глаз - алмаз, да и только.
Когда они входили в ворота усадьбы, Леля взяла Шуберта под руку и сказала:
- Только не поднимай хиппежа, ладно? Здесь и так последнее время неспокойно.
Борис спал в гамаке под соснами, и Леля решила воспользоваться его отсутствием и поболтать со старшей сестрой, как они это делали раньше.
Она босиком поднялась в мансарду, обе комнаты которой отдали в распоряжение молодоженов.
Дверь в спальню была приоткрыта. На полу валялись рулоны обоев и Ксюшины тряпки. Крепко пахло "Иссимиаки".
Леля вошла и остановилась возле кровати, залюбовавшись спящей сестрой. Темно-пепельные густые волосы разметались по подушке мягкими волнами, руки раскинуты, точно два легких крыла, ноги прикрыты наискосок простыней - левая сверху правой и чуть-чуть согнута в колене. Словно Ксюша собралась поклониться публике после выступления. Леля невольно подняла глаза на фотографию над кроватью - Ксюша в розовой пачке с охапкой цветов. Такой сестра была в восемнадцать лет, когда навсегда простилась с профессиональным спортом, не выдержав сумасшедшего ритма и постоянных травм.
Стараясь не скрипнуть половицей, Леля подошла к раскрытому чемодану, стоявшему на полу возле окна. В нем кучей валялись мужские рубашки, пестрые плавки, разноцветные штаны, журналы с обнаженными красотками, ноты. Словом, в спальне царил хаос, и Леля удивилась - Ксюша с детства отличалась аккуратностью, к чему ее, видимо, приучили частые поездки. От вазы с белыми розами, которые ей вчера прислал Достигайлов, за версту разило мочой. Леля брезгливо сморщилась и присела на край кровати. Она всегда так делала, если заставала сестру спящей. Если сон крепкий, не проснется, ну а если начнет просыпаться, какая разница, произойдет это сейчас либо через пять минут?
Лицо сестры казалось юным и безмятежным. Это от нее пахло "Иссимиаки" - рядом на полу стоял почти пустой конусообразный пузырек с металлическим колпачком. Леля отвинтила его и провела пальцем по шее и за ушами. Вздохнув, встала и нехотя побрела к двери. Внизу у лестницы столкнулась с отцом.
- Что ты там делала? - озабоченно, как ей показалось, спросил он.
- Ксюша спит. А мне так хотелось поболтать с ней. С этой проклятой светской жизнью мы скоро станем совсем чужими.
- Ты не видела ее сегодня?
- Нет. Тебя, между прочим, тоже. Доброе утро, пап.
- Доброе, малыш. Я поднимусь - может, ей что-то нужно.
Он поставил ногу на нижнюю ступеньку.
- Разве что новый флакон "Иссимиаки". Мне кажется, твоя старшая дочь принимает ванны из туалетной воды.
- Что ты выдумываешь?
Он смотрел на Лелю в упор. У него были острые, колючие зрачки.
- Пап, это правда, что ты пьешь по ночам?
Он неопределенно хмыкнул и отвернулся.
- А с Сурком у вас все в порядке?
- О чем ты, малыш?
- Обо всем на свете. И о творчестве тоже.
- Я окончательно завершил "Закат". Приходи взглянуть.
- Ты?
- А кто же? У меня никогда не было подмастерьев и учеников. Как ты знаешь, твой отец заданности предпочитает импровизацию.
- Сурку нравится "Закат"?
Отец нахмурился.
- Я пишу не для какой-то отдельно взятой личности. Я пишу для себя и будущих поколений.
- Пап… Я видела вчера маму, - набравшись духу, сказала Леля.
- Брось. Это ты от Петра заразилась. Он помешан на призраках и прочей ерунде.
- А ты?
- Меня эта проблема интересует сугубо теоретически. Как философия, античность. Мне любопытны некоторые аспекты, связанные с человеческой психикой. Если бы даже существовала возможность вызвать Тасину душу, я бы никогда не осмелился ее потревожить.
- Но я видела…
- Ты ничего не могла видеть, малыш.
Он сказал это громко и резко. И тут же, посмотрев наверх, приложил к губам палец.
- Я никому не скажу.
Отец как-то неестественно рассмеялся.
- Пап, это серьезно.
Он задумчиво посмотрел на Лелю и вдруг повернулся и вышел на веранду.
Она видела, как отец остановился у стола, возле которого хлопотала Мила, погрозил ей пальцем и быстро сбежал вниз, чуть не налетев на Шуберта.
Леля обратила внимание, что у Милы красные глаза.
- Ты что раскисла? - спросила Леля, машинально взяв со стола яблоко.
Мила поманила ее пальцем и, когда Леля подошла ближе, сказала шепотом:
- Он хочет, чтобы они уехали завтра утром. Он настаивает на этом.
- Но почему он мне ничего не сказал? - удивилась Леля.
- Он и мне велел держать рот на замке. Ему стыдно. Очень стыдно.
- Чего ему стыдно?
- Что он не может справиться со своей ненавистью к Борису.
- Я не верю в это, Сурок.
- Поверь, очень стыдно. А тут еще этого Шубина черти принесли. Зачем только Виталий его вызвал?
- Вызвал? Первый раз слышу.
- Я сама позавчера передала по телефону телеграмму. Только это большой секрет. Петуня и тот ничего не знает.
- У вас сплошные секреты последнее время. Прямо в детей превратились.
- Душа истинного художника та же детская комната, полная тайн, игрушек и сказок. Твой папа - творческий человек.
- Ты только вчера сказала, что он вот уже двенадцать лет…
- Забудь про это. Я была на него ужасно сердита.
- Так это правда или нет?
- Тсс. Они идут сюда. Поговорим потом.
Шуберт уже успел переодеться. Теперь на нем была майка с пальмами и зеленые шорты до колен. Леля обратила внимание, что тело его покрыто морским загаром.
- Я очень рад тебе. Я и не ждал, что ты сумеешь так скоро выбраться к нам, - говорил отец, поднимаясь рядом с Шубертом по ступенькам. - Малыш, а у нас нежданные гости.
- Мы уже виделись, пап. Шуберт разгуливал на пастбище, не рискуя потревожить твой княжеский сон.
- Правда? Но я встал сегодня по-солдатски - в семь тридцать. Правда, я дописывал "Закат"… - По его красивому лицу словно тучка пробежала. - Пошли, я покажу тебе его. Малыш, ты с нами?
- Я тоже пойду, - сказала Мила, быстро развязывая фартук. - Я не видела твой "Закат" в готовом виде.
Телефон звонил давно - кто-то решил во что бы то ни стало добиться ответа. Леля легко перемахнула через низкие перила балкончика и взяла трубку аппарата, стоявшего на подоконнике.
- Я знал, что подойдете вы, - услыхала она глуховатый голос Достигайлова. - Может, уделите мне несколько минут?
- Когда?
- Если не трудно, выйдите за ворота и сверните направо.
- Сейчас?
- Да. Одна.
- А в чем дело? - начала было она, но в трубке уже пищали частые гудки.
Она вышла через дверь на веранду, где ее поджидал Петя. На его левом плече восседал Ромка. С его большой когтистой лапы свисал белый крученый шнурок.
- Я с тобой, - сказал Петя.
- Во-первых, нехорошо подслушивать, во-вторых, я всего лишь собралась переодеться и привести в порядок волосы.
- Ты замечательно одета и причесана. Кто тебе звонил?
- Ошиблись номером.
- А мне показалось, это был кто-то знакомый.
- Дур-рак, дур-рак, - произнес Ромка с механическим хрипом в голосе. Ощущение было такое, будто у него кончается завод.
- Пожалуйста, позволь пройти.
Леля попыталась отстранить Петю рукой.
- Ты пожалеешь потом.
Он широко растопырил руки, попугай взлетел, шумно хлопая крыльями, и стал биться в затянутое капроновой сеткой окно.
- Отстань! Получишь по носу, Петуня.
Он больно схватил ее за обе руки.
- Этот человек ненормальный. Он хочет иметь то, на что не имеет права!
- Пусти! - Леля со злостью пихнула Петю в грудь. - Как ты надоел мне со своими дурацкими философствованиями. Зануда.
- Да, я зануда. - Он опустил руки. - Те, кому дано видеть будущее, очень скучные и неинтересные люди. Но ты не должна верить тем, с кем интересно и весело.
Совершив круг под потолком, Ромка уселся Пете на макушку. Он хлопал крыльями и верещал как резаный, тщетно пытаясь уцепиться когтями за его вихры.
Леля уже была на аллее.
- Погоди! Всего секунду!
Она замедлила шаги и обернулась. Ромка сидел на его плече, склонив набок голову и словно что-то нашептывал на ухо.
- Я все равно буду любить тебя. Что бы ты ни сделала. А теперь иди. Это неизбежно, как рок.
Она медленно побрела в сторону ворот. Сердце стучало гулко и часто.
Свернув за воротами направо, она огляделась по сторонам. Ни души. Лишь протягивает свои колючие стебли чертополох да где-то в кустах шиповника трещит сорока.
Леля присела на теплый, поросший дерном бугорок и перевела дух. Ей вдруг захотелось, чтоб не было этого звонка Достигайлова, чтобы время повернуло вспять… Хотя бы на неделю. Возможно, она бы прожила ее иначе.
- Спасибо, что пришли.
Она вздрогнула и подняла голову. Достигайлов стоял, уперев руки в бока - большой, грузный, совсем чужой.
- Я на две минутки.
Он подал руку и помог ей подняться.
- Да, конечно.
- Вы хотели мне что-то сказать?
- Давайте говорить друг другу "ты". Ладно?
Она обратила внимание, что лицо Достигайлова приняло просительное выражение. Из-под полуприкрытых век поблескивали неспокойные глаза.
- Если получится. Я уже привыкла к "вы".
- Привычка - самое скучное дело. - Он усмехнулся в кулак. - Вы… ты должна мне помочь.
- Что-то случилось?
- Да нет, все, слава Богу, в порядке. Я хотел, чтоб ты выбрала подарок для одной очень славной девушки. У меня совсем нет вкуса, понимаешь?
- Это несложно. А сколько ей лет?
- Не знаю. Она еще совсем молодая. Чуть больше моей Ленки.
Говоря это, он осторожно взял Лелю за локоть и увлек по тропинке вправо. Скоро они очутились возле заброшенного колодца, окруженного старыми тополями и вербами. Под ними поблескивало в редких солнечных лучах что-то ослепительно красное.
- Смотаемся в город? - предложил Достигайлов. - Ты сядешь за руль.
- Но я должна сперва предупредить домашних.
- Мы позвоним им из машины.
Она ахнула, увидев ее. Это был новенький "БМВ", малолитражка. Он напоминал большого жука на толстых лапах. Внутри было прохладно и пахло как-то волнующе раскованно: нездешней жизнью, многообещающей, зовущей.
- Твой? - Леля восхищенно разглядывала щиток с приборами. - Даже есть компакт-проигрыватель.
- И холодильник тоже. Только я не успел его наполнить. Что, поехали?
Леля без труда справлялась с управлением. Они выехали на шоссе и понеслись в сторону города. Казалось, машина предвосхищает ее движения и даже желания. От этого легко и победно кружилась голова.
- Не бойся - я подстрахую, если что. - Его большая смуглая рука была совсем рядом. - На милицию не обращай внимания.
Леля испытывала упоение. Перед ними расступались все без исключения машины. А те, которые неслись навстречу, напоминали реактивные самолеты. Стрелка спидометра подрагивала возле цифры "120", но скорости как таковой она не ощущала.
- На минутку притормози возле ресторана. - Достигайлов положил руку на руль, и машина свернула на бетонную дорогу, обсаженную молодыми елками. - Я сейчас вернусь.
Он появился минуты через две с букетом кремовых роз в целлофане и полиэтиленовой сумкой. В ней оказалось пиво и бутерброды с красной и черной икрой.
- Цветы для той девушки? - с улыбкой спросила Леля.
Достигайлов серьезно кивнул и положил розы на заднее сиденье.
На въезде в город она сама отдала ему руль.
- Но мы сперва подкрепимся. Правда, это можно будет сделать не останавливаясь. Ты умеешь открывать бутылки?