Леля весело кивнула, предвкушая забавную игру. Он откусывал от бутерброда, который она держала в левой руке, и запивал пивом из бутылки - ее он ставил на полочку своей дверцы. Пиво было холодным и очень вкусным. По телу разлились приятная слабость и покой.
- А та девушка красивая? - вдруг спросила Леля и с любопытством посмотрела на Достигайлова.
- Мне кажется, очень. Да и не только мне.
- И у нее много поклонников?
Он кивнул.
- Тогда я задам, если можно, последний вопрос: она тебе родственница?
После пива "ты" давалось с веселой легкостью.
- Она мне как младшая сестренка. Я всю жизнь мечтал о младшей сестренке.
- Наверное, это очень здорово, когда находишь родственную душу. - Она сказала это с легкой завистью в голосе. И тут же поправилась: - Я очень за тебя рада.
- Спасибо. Вот только я боюсь ее потерять. Я грубый и неуклюжий, у меня не было времени читать книжки и ходить по музеям - ПТУ, потом работал на стройке… Да и тяги у меня особой к этому делу не было. А она выросла в замечательной семье.
- Я тоже выросла вроде бы в неплохой семье, но всего два, нет, три раза за свою жизнь была в музее. - Леля сосредоточенно наморщила лоб, вспоминая: - Раз - Третьяковка, в дремучем детстве, два - музей Пушкина со всем классом и Жабой Болотовной, нашей классной дамой, три - дом-музей Чайковского в Клину этой весной. Это уже Ксюшина причуда. Она у нас вроде культурного атташе при доме Барсовых. - Леля хихикнула. - Так ее отец называет.
- Мне нравится твоя сестра. Редкая красавица.
- Красивей меня? - задиристо спросила Леля.
Похоже, Достигайлов смутился.
- Мы не говорим о присутствующих, - буркнул он.
- Хочешь сказать, что я вне конкуренции? Он глянул на нее исподлобья, так и не подняв до конца своих тяжелых век.
- Это бесспорно.
Леля откинулась на спинку удобного сиденья и сделала большой глоток из бутылки. Хорошо. Просто замечательно. И Тамбов совсем не так провинциален, как ей казалось раньше. На тротуарах пестрая веселая толпа куда-то спешащих людей, ярко-желтый, как спелый грейпфрут, автобус, застыв на перекрестке, дает им дорогу, в открытых окнах улыбающиеся лица… Нет, жить на этом свете не так уж и грустно.
Она повернулась к Достигайлову и сказала, капризно наморщив нос:
- Я бы хотела быть той девушкой, для которой мы едем покупать подарок.
Бросив на нее взгляд, он рассмеялся, обнажив крепкие желтоватые зубы.
- Смешно, да? Мне самой смешно. Но если честно, я немного ревную тебя к ней. Вы с ней тоже на "ты"?
Он кивнул.
- И в этой машине ты уже возил ее?
- Нет, но…
Достигайлов притормозил возле ювелирного магазина. Леля посмотрела на себя в зеркало: волосы растрепались, щеки пылают. "Похожа на девушку легкого поведения, сказал бы Петуня. Ну и черт с ним". Она показала своему отражению язык и смело ступила на городской асфальт.
В магазине было полутемно и безлюдно. Угодливый продавец с золотыми зубами открывал перед ними коробочки разных фасонов и размеров. Леля с ходу забраковала безвкусную брошь с россыпью мелких бриллиантов, рубиновый браслет, несколько кулонов. Она брезгливо кривила губы и отодвигала от себя коробочки. Наконец Леля увидела этот большой бриллиант в окружении рубиновых зернышек.
- Аленький цветочек! - восхищенно воскликнула она.
- Вы совершенно правы. Этот перстень так и называется. Это авторская работа, и подобной ей нет во всем мире. - Продавец протянул ей кольцо. - Размер семнадцать с половиной. Если вам нужно меньше, у нас есть своя мастерская. Работы минут на двадцать.
Перстень пришелся впору. Он искрился и сиял в тусклом солнечном свете сквозь толстое стекло двойной витрины. Леля любовалась своей изящной загорелой рукой. Из-за перстня пальцы казались еще длинней и тоньше.
- Берем? - склонившись к ее уху, спросил Достигайлов.
Она кивнула, не отрывая глаз от перстня.
- У вас отменный вкус, сударыня. Я бы сказал, королевский вкус, - сказал продавец и растянул губы в фальшивой улыбке.
Они сели в машину, и Леля наконец оторвала взгляд от перстня.
- Счастливица эта твоя родственница, - сказала она, глядя на Достигайлова. - И чем она такое заслужила?
Он взял ее руку в свою и осторожно поднес к губам. Они были сухие и очень горячие. Лелю это неприятно поразило - словно ее коснулось что-то нечистое, даже гадкое. Ей захотелось вырвать свою руку, спрятать за спину. Но вместо этого она почему-то кокетливо улыбнулась.
- Заслужила. Теперь я наверняка это знаю. Она была так снисходительна к моей серости. И объяснила мне терпеливо и по складам, что чудеса сбываются.
- Чудеса? Или желания?
- Мои желания давно сбылись. Все до единого. И мне последнее время стало скучно. Как вдруг я понял, что на свете бывают чудеса.
Леля отвернулась. За окном тянулись однообразные домишки, которые лепились друг к другу с упрямством, присущим убожеству. Она представила себя на мгновение в одном из них, представила, как встает каждое утро под тиканье ходиков, садится за застланный клеенкой кухонный стол, наливает из эмалированного чайника кипяток в чашку… А "Аленький цветочек" сиял так празднично и ярко.
- Я чудо, - прошептала она. - Я знаю об этом с детства. Знаю, что не такая, как все.
Она видела краем глаза, что Достигайлов тяжело сглотнул и крепче ухватился за руль.
- Этот перстень ты купил мне, - утвердительным тоном сказала она.
Он кивнул, не глядя в ее сторону, и наклонил голову.
- За него ты потребуешь от меня очень многого.
Он еще ниже наклонил голову.
- Молчишь? Потребуешь ведь?
- Да, - хрипло отозвался он. - Но я не из тех, кто применяет силу. Ты сама должна этого захотеть.
- Петька сказал, это неизбежность. Теперь я поняла, что он имел в виду. Какой удивительный перстень!
- Машина тоже твоя.
- Не много ли?
- Нет.
Он вздохнул и поерзал на сиденье.
- И ты всегда будешь таким беспредельно щедрым?
- У каждого мешка есть дно.
Она заливисто рассмеялась, вспомнив, что отец назвал Достигайлова мешком с баксами. Хмель уже начал проходить. Ей стало душно. От того, что сидящему с ней рядом человеку не хватало легкости и бездумного веселья богемных людей, среди которых она выросла. "Его тянет не так ко мне, как к среде моего обитания, - подумала она. - Он считает, все в этом мире можно купить за баксы. Может, так оно и есть? Интересно, я долго буду ему сопротивляться?.."
- Но мне еще нужно закончить одиннадцатый класс и поступить в институт. Отец хочет, чтобы я получила высшее образование.
Достигайлов достал из холодильника пузатую бутылочку пива, открыл ее и протянул Леле. Она сделала большой звучный глоток и поперхнулась.
- Я тоже этого хочу. И для своей Ленки тоже. Ты могла бы поступить в Королевский колледж в Лондоне.
- Хорошо, я подумаю, - серьезно ответила Леля. Ее веселил этот разговор. Это был своеобразный аукцион, на котором ставки обещали быть супервысокими. А Достигайлов оказался не таким уж и валенком.
- Только не спеши с ответом. Пускай все ответится само собой.
На обратном пути она не захотела сесть за руль. Она смотрела вперед, на серую полоску асфальта, которую быстро наматывал на колеса их "БМВ". Потом задремала, убаюканная скоростью и молчанием своего попутчика.
Леля проснулась от того, что в комнате кто-то был. Человек двигался почти бесшумно, но громко дышал.
- Кто? - окликнула она, натянув до подбородка простыню.
Ей не ответили, но по характерному скрипу она поняла, что человек, кто бы это ни был, сел в плетеное кресло возле туалетного столика.
В этот момент из-за тучи выплыла толстая скибка полумесяца, и Леля разглядела лицо сидевшего в кресле. Она вскрикнула и закрылась ладонями.
- Малыш, я должен поговорить с тобой.
- Не надо, пап.
- Давненько мы не говорили по душам.
- У меня больше нет души.
- Можно я присяду на краешек твоей кровати?
Она услыхала, как он встал и сделал шаг в ее сторону. Перед глазами поплыли малиновые круги, и голова бессильно упала на подушку.
- У тебя такая горячая рука, малыш. - Он прижал ее к своей щеке, потом ко лбу. - Ты что-то от меня скрываешь. Влюбилась?
- Поговорим об этом днем, пап.
- Нет, давай лучше сейчас. Днем все иначе. Я ненавижу день. Если бы можно было, я бы спал, когда светло. Позволь я поцелую тебя. - Он наклонился и прижался к ее лбу нервно вздрагивающими губами. - И в волосы. Я так люблю твои роскошные, пахнущие майским медом волосы.
Она слабо сопротивлялась, чувствуя, что силы оставляют ее.
- Так, как когда-то, уже не будет, не будет… - шептал отец, целуя ее в шею и плечи. - Помнишь, как нам было хорошо?
- Помню, - слабо прошептала она.
- Я носил тебя на руках по комнате и целовал. В этом нет ничего дурного, малыш. Просто я очень люблю тебя. Больше жизни. Больше всего на свете.
Он просунул руки ей под спину и коленки и легко поднял в воздух. Простыня, которой она была накрыта, зацепилась за что-то и соскользнула на пол. Она увидела свою наготу и простонала.
- В чем дело, малыш? Я сделал тебе больно?
- Если бы ты не был моим отцом!..
- Забудь про это. Для нас, богемных, законы не писаны. - Он зарылся лицом ей в грудь и шумно потянул носом воздух. - От твоей кожи так волнующе пахнет. Так пахло от ее кожи.
- Ты уже говорил мне об этом.
- Да. Я очень любил твою мать. Я не хотел, чтоб это случилось.
Он заплакал. Леля видела, как по его щекам текут слезы. Она боялась слез и слегка брезговала ими. Это подействовало на нее отрезвляюще. В следующую секунду она уже стояла ногами на полу. Отец попытался схватить ее за талию, но она повернулась и звонко ударила его по щеке.
- Это гадко! Неужели все это случилось со мной? Уходи!
- Нет. Постой. Я должен излить тебе душу. Иначе я взорвусь и от меня останутся одни ошметки. - Он сел на пол, неуклюже подогнув под себя ноги. - Я больше не притронусь к тебе. Клянусь.
- Ладно, пап. - Она легла и накрылась с головой простыней. - Что ты хотел мне сказать?
- Я дрянь. Ничтожество. Это понимают все до одного. Ты в том числе. Но вы делаете вид, будто все идет как надо. А вот она говорила мне правду. Голую, суровую правду. Я так злился на нее за это. Но если бы Тася была жива, я бы никогда не превратился в личинку навозного червя, которая лежит в вонючей жиже и испытывает каждой клеточкой своего существа самодовольное блаженство.
- Хватит, пап.
Леля беспокойно шевельнулась под простыней.
- Нет. Ты моя любимая дочь. Ты прежде всего ее дочь. Ты наверняка не помнишь, какая у тебя была удивительная мать. Тончайшей, нежнейшей души женщина. Она знала, что такое любовь и как нужно любить. Она любовь ценила превыше всех земных благ. Вот только я тогда не мог ее оценить по заслугам. Мне казалось, каждая женщина несет в себе новую тайну, открытие, откровение. Я думал, овладев женщиной, я узнаю ее тайну. Может, так оно и было, но эти тайны оказывались пошленькими и скучными. А вот тайну Таси я так и не смог разгадать, хоть мы и прожили рука об руку двенадцать лет. Она умерла непонятой и неразгаданной. Боже мой, лучше бы я вообще ее не встречал. Лучше бы я…
Он уронил голову на грудь и зарыдал.
Леля села на кровати, прижав к груди простыню.
- Послушай, пап, теперь уже ничего нельзя изменить. Может, ты лучше расскажешь мне, как умерла мама?
- Ты все знаешь, малыш. Я никогда не делал тайны из того, что твоя мать покончила жизнь самоубийством. Да, Тася вскрыла себе вены.
- Почему она это сделала? Неужели потому, что ты изменил ей с другой женщиной?
- Боже мой, конечно же, это моя вина. Но кто же мог подумать, что Тася окажется такой непримиримой? Я был почти уверен в том, что она догадывается о моих мимолетных связях с женщинами и смотрит на это сквозь пальцы. Ведь я неизменно возвращался к ней.
- Почти? Ты не уверен в том, что мама знала про твои донжуанские похождения?
- Настоящий мужчина подобные вещи не афиширует. Это только мальчишки хвалятся перед своими подружками легкими победами на ниве любви. В ту пору я еще был настоящим мужчиной. Иначе бы Тася не влюбилась в меня.
- Выходит, ей кто-то проболтался. Может, этот человек знал о том, что мама очень ранима?
- Вряд ли, малыш. Она бы обязательно сказала об этом мне. Осыпала бы меня упреками, закатила скандал.
- Я никогда не слышала, чтоб мама скандалила, - возразила Леля.
- Ты права, права. Я бы… четвертовал этого человека или поджарил на медленном огне.
- Послушай, пап, а что, если ей сказала об этом одна из твоих… приятельниц? Та же Мила.
- Но я не знал ее в ту пору. - Отец тяжело вздохнул. - С этой психопаткой мы познакомились через полгода после смерти Таси.
- Мне казалось, она знает тебя давно. Пап, а ты был знаком с ее сестрой?
- Впервые слышу, что у Милки есть сестра. Откуда ты это взяла?
Голос отца звучал очень искренно.
- Ладно, забудем про это. Возможно, я не так поняла. Послушай, я видела, как мама шла по аллее и поднималась в твою…
- Только не это! - Отец простонал и скрипнул зубами. - Нет, нет, изыди! - Он несколько раз перекрестился с поспешностью человека, не привыкшего обращаться к Богу. - Я не хочу этого. Не хочу!
- Я своими глазами…
- Не-ет! - Он подскочил к кровати, схватил Лелю за плечи и сильно встряхнул.
Она видела над собой его налитые кровью глаза и искаженное злостью лицо. Она испугалась.
- Пап, я пошутила. Мне это приснилось. Успокойся! - лепетала она.
Он встал и, тяжело шаркая ногами, отошел к окну.
- Задушу своими руками того, кто скажет, будто я вызывал ее дух. Даже если это окажется моя собственная любимая дочь.
Он перешагнул через подоконник и исчез в саду.
На темной поверхности озера масляно расплывались огоньки гирлянды, протянутой между деревьями. Большой овальный стол, испокон века служивший для банкетов и прочих торжеств, связанных с приемом гостей, поставили на самом обрыве. Гостей было немного: две довольно пожилые пары художников, обитавших летом в здешних окрестностях, и Достигайлов.
Он принял самое деятельное участие в подготовке торжества. Привез накануне повара и двух официантов из своего ресторана, а еще много выпивки и закуски. К восьми вечера, то есть к началу праздника, доставили заказанные им корзины со свежими розами. Кресла, на которых должны были восседать молодожены, украсили белыми гвоздиками.
Леля надела открытое платье из блекло-розового китайского шелка - ей сшила его известная в Москве портниха, она же кутюрье, услугами которой пользовался почти весь столичный бомонд. Платье подчеркивало крутизну ее бедер, талию делало тонкой, до трогательной ломкости. Бледно-розовый орнамент в виде солнца, каким его изображали индейцы племени майя, приковывал внимание к высокой упругой груди девушки.
С утра ей нездоровилось - болела голова и в правом боку под ребрами, слегка подташнивало. Разумеется, она никому об этом не сказала. Она до полудня оставалась в постели, потом выпила холодного чаю. К счастью, ей никто не надоедал - все до единого были заняты приготовлениями к празднику.
В восьмом часу к ней без стука вошел Петя. В темно-сером костюме и белой сорочке с галстуком он выглядел старше своих лет и казался печальным.
- Мы с тобой вторая по значимости пара после молодоженов, - сказал он. - Оказывается, приедет отец Игнатий из храма Пресвятой Богородицы. Это Достигайлов придумал привезти попа. Что ты скривила губы?
- Они ведь уже поженились и вообще давно спят в одной койке.
- Но они не венчались. Говорят, это имеет большое значение для будущего.
- То есть?
- Хотя бы для их будущих детей.
- Думаешь, они у них будут?
- Кто знает? - Он задумчиво смотрел на Лелю.
- Выйди, пожалуйста, - мне нужно одеться. - Она поднялась с кровати.
- Я помогу тебе.
- Вот еще.
- Что в этом особенного? Я уже видел тебя обнаженную, да и не раз. Твое тело кажется мне частью моего.
- Зато мое тело - это только мое тело, ясно?
- Я сделаю тебе красивую прическу и макияж. Все поумирают от зависти.
- Пускай себе живут. Ладно уж, доставлю тебе удовольствие.
У Пети были очень ловкие и умелые руки. Леля сидела в кресле перед зеркалом, завернувшись в простыню, и если бы не волнами подкатывающая к горлу тошнота, наверняка бы радовалась тем изменениям, которые происходили с ее внешностью. Глаза стали огромными и выразительными, матово и словно изнутри засветилась кожа на скулах и лбу, губы заблестели нежно-карминовой свежестью. Собранные на затылке в свободный пучок волосы ниспадали на плечи упругими изящными локонами.
- У тебя жар, - сказал Петя, закончив колдовать над ней. - Не бойся - я никому об этом не скажу. У тебя что-то болит?
- Перегрелась на солнце, - сказала Леля, с трудом ворочая тяжелым, сухим языком.
- Выпей анальгина. У тебя есть?
Она отрицательно покачала головой.
- Сейчас возьму у мамы в аптечке.
В его отсутствие Леля прилегла, аккуратно расправив широкую юбку платья. Перед глазами плыло и подрагивало, в виски с шумом ударяла кровь. "Побуду с ними часа два и лягу спать, - решила она. - Ускользну потихоньку, когда все напьются…"
Казалось, это сон: факелы, которые они с Петей держали над головами Ксюши и Бориса, пока отец Игнатий кропил их святой водой, длинный до бесконечности тост Достигайлова, завершив который он застегнул на Ксюшиной шее жемчужное ожерелье, чей-то знакомый громкий шепот: "Это фиктивный брак, вот попомни мои слова", танцы на лужайке, окруженной с трех сторон молодыми березками, потные руки Достигайлова на ее голых плечах…
Потом все завертелось в бешеном ритме, заискрилось разноцветно, под ногами поплыла земля. Она услыхала над собой голос няньки, Шуры-Колобка: "Бедная Елочка, ты вся горишь. Сейчас я принесу льда". "Я брежу, - подумала она. - В бреду я всегда вижу Шуру…" Все погрузилось вдруг в вязкую густую тьму.
- Ей нужно все сказать.
- Нет. Этого делать нельзя. Она не вынесет удара.
- Но она все равно узнает.
- Только не сейчас. Пускай придет в себя, окрепнет духовно.
- Это касается ее будущего.
- Я сам позабочусь о ее будущем.
Шептались двое. Она знала их, но забыла имена. Ей казалось, она одна в пустыне. Наступила ночь. Подул ледяной ветер. Ноги вязнут в песке. А ей нужно куда-то идти…
- У нее плохая кровь. Вы не знаете, она не употребляла наркотики?
- Никогда в жизни. Она даже лекарства пила в крайнем случае.
- Я вызвал профессора Болдырева. Он будет здесь через полчаса. Вероятно, ее придется везти в Москву…