– Да. Думаю интересы производства превыше всего, – убеждённо выпалил Аполлон.
И когда только он успел научиться говорить советскими лозунгами?! Чего только ни сделает с человеком любовь с первого взгляда.
Директор посмотрел на Аполлона с любовью, прямо, можно даже сказать, по-отечески.
– Вот если бы все так рассуждали и делали, уже давно бы коммунизм построили… А ты смотри, как всё складно получается! За пару смен освоишься – Павленко, начальник смены, тебя подучит. Ещё недельки полторы поработаешь, а там и машина твоя освободится. И к тому времени Макаркин из больницы выйдет… Их смена как раз только что заступила на работу. Если есть желание, можешь прямо сейчас и начинать осваиваться. А с пропиской и военкоматом я сам всё улажу. Оставь только документы. Ты там выписался, с учёта снялся?
Аполлон на мгновение задумался, затем уверенно подтвердил:
– Да, – тот пузатый этнограф уверял, что ко всем его советским документам комар носа не подточит. – Конечно, есть желание осваиваться прямо сейчас. А чего зря время терять – куй железо, пока горячо!
Аполлон ликовал.
Глава VII
В полку советских пролетариев прибыло
Сменный мастер Михаил Иванович Павленко, по прозвищу Наполеон, подвёл Аполлона к двум большим металлическим ёмкостям, похожим на огромные авиабомбы, какими их изображают на карикатурах, стоящим на стабилизаторах головками вверх. Стабилизаторов, правда, не было. Вместо них в разные стороны отходили различной толщины металлические трубы, замызганные какой-то вонючей, жёлто-коричневого цвета, массой.
Михаил Иванович, небольшого роста, лет сорока пяти, с весёлыми глазищами и розовой культёй вместо кисти на левой руке, в сером халате, из нагрудного кармана которого торчали какие-то бумаги, оценивающе посмотрел на новичка, одетого в такой же серый халат, висящий на нём как на вешалке.
– Значит, говоришь, Аполлоном зовут. Прямо как американскую ракету.
– Да нет. Американская ракета тут ни при чём. Это меня отец в честь русских поэтов Майкова и Григорьева назвал.
– Поэтов, говоришь? Ну-ну. Вот тебе и источник вдохновения, разварник Генца называется, – мастер указал на ближайшую бомбу, затем тыкнул пальцем в сторону соседней, – а рядом второй.
У обоих источников вдохновения из каких-то невидимых щелей в трубах свистел пар.
– Так вот, Пушкин, сложного тут ничего нету. Засыпаем в разварник зерно или картошку – там, вверху, люк есть. А над ним, вон, видишь, бункер, – Михаил Иванович указал на виднеющуюся вверху металлическую площадку, над которой над каждым разварником было видно по большой металлической ёмкости в виде воронки. – Главное, когда засыплешь, хорошо залючить, и за сальниками смотреть повнимательней… Этот я уже загрузил и залючил. Теперь, смотри, пускаем в него пар.
Он взялся за торчащий из одной из труб вентиль и стал его быстро откручивать. В трубе зашумело, в разварнике тоже, из каких-то прорех зашипел пар.
– Вот по этой трубе пар поступает сюда из котла – он там, в кочегарке, – мастер кивнул на открытую дверь неподалёку от разварников. – Давление держи три-четыре атмосферы. Вон манометр стоит.
Стрелка на стоящем за вентилем манометре начала прыгать в такт подрагиваниям трубы.
– Минут через сорок будет готово… Вон, как раз второй на подходе.
Михаил Иванович подошёл ко второй "бомбе", взял стоявший рядом металлический прут, нажал им какой-то клапан на толстой, отходящей снизу, трубе. В стоящее под клапаном задрипанное ведро веером выстрелила струя парующей жёлтой жидкости со специфическим запахом. Мастер сунул ведро под нос Аполлону.
– Вот, видишь, какая консистенция? Как похоже на понос, так, значит, готово.
Действительно, сравнение было довольно точное – на дне ведра паровала жижа, цветом и запахом мало чем отличающаяся от поноса.
– Закрываем подачу пара, – Михаил Иванович закрутил паровой вентиль, – и открываем разгрузку – сварили картошечку.
Он открутил вентиль на нижней трубе, и по ней зашумела, уносясь куда-то уже знакомая жидкость, которой предстояло превратиться в спирт.
– Ну вот, понёсся наш понос в бродильное отделение. Там к нему дрожжей добавят и бражечку сделают, – Михаил Иванович повернулся к Аполлону. – Ты самогонку когда-нибудь гнал?
– Нет, – сознался Аполлон.
– Принцип тот же. Но твоя задача – сварить сырьё, остальное тебя не касается… Главное – чтобы всё было согласовано – пока один варится, второй выгружается, а потом загружается. Понял, поэт?
Мастер посмотрел на Аполлона и, видно, уловил на его лице некоторую растерянность.
– Да ты не бойся, – подбодрил он новичка, – через пару смен асом будешь.
Михаил Иванович подошёл к стоящему у стены ведру с бурой густой жидкостью.
– Иди сюда.
Аполлон подошёл.
– Знаешь, что это? – спросил мастер, указывая в ведро.
– Нет.
– Это барда… А чего ж ты самогон-то никогда не гнал?
– Да я, вообще-то, не пью, – чувствуя, что говорит что-то неприличное, пролепетал Аполлон.
– Это хорошо, что не пьёшь – другим больше достанется… Короче, Есенин, это отходы производства. Спирт – продукт, его отвозим в Хутор, на базу, а барда – для скотины в самый раз.
Они снова подошли к разварникам.
– При каждом спиртзаводе, – продолжал мастер, – откормсовхоз, потому как барды – залейся… В нашем совхозе три тыщи бычков, и всем хватает, и ещё всей домашней скотине хватает, и ещё остаётся. Вот так-то! Понял? Это тебе не самогонный аппарат!
Аполлон согласно кивнул.
– Ладно, пошли наверх – покажу, как загружать надо.
Они поднялись по металлической лестнице на верхнюю площадку. Михаил Иванович указал на какие-то огромные то ли мясорубки, то ли кофемолки рядом с загрузочными бункерами.
– Это дробилки. Это не твоё, это Зинкино хозяйство, – он повернулся к бункерам. – А вот это – твоё. В эти бункера идёт картошка, или зерно, или бурак с мойки. Этим Петя занимается…
– Это который "И-най, и-тай"? – оживился Аполлон.
– Что, уже познакомился?.. Он самый. Он в своём деле ас, хорошо работает… Ну вот, а твоя задача…
Аполлон бросил взгляд с площадки вниз. С металлической лестницы, расположенной у противоположной стены, спускалась… Катя, в белом халате, с осиной талией, и с небольшим деревянным ящичком с пробирками в руках.
Аполлон бросил быстрый взгляд на мастера. Тот что-то говорил, указывая на люки разварников и жестикулируя. Его рот открывался и закрывался, но Аполлон его не слышал – в ушах у него стоял шум бешено разгоняемой сердцем крови.
Катя лёгкой грациозной походкой пересекла цех и вышла в одну из дверей.
Аполлон думал, что он следит за девушкой украдкой, но понял, что ошибается, когда услышал вопрос мастера, который, как выяснилось, уже добрых полминуты выжидающе смотрел на его затылок:
– Я кому рассказываю, Твардовский?
Аполлон повернул голову и рассеянно посмотрел на мастера:
– Мне… Да-да, я слушаю, Михаил Иванович… В эту дырку, – Аполлон указал на задвижку в конусе бункера, – сыплется картошка, или дурак…
Мастер покачал головой:
– Да-а-а, Байрон… Тоже присох… Если в эту, как ты выразился, дырку всыпать дурака, хороший из него супчик получится… Ладно, не отвлекайся, рифмоплёт… Рассказываю дальше…
Аполлон сделал вид, что внимательно слушает мастера, а сам искоса поглядывал вниз за металлические перила на дверь, за которой исчезла Катя.
Катя появилась из двери с ящичком с заполненными какой-то жидкостью пробирками, подошла к лестнице у противоположной стены, и начала подниматься по ней. Под халатом Кати соблазнительно двигались круглые аппетитные ягодицы.
Аполлон как завороженный следил взглядом за девушкой.
Катя ступила на последнюю ступеньку и исчезла за дверью, на которой висела табличка с надписью "Химлаборатория".
– …Ну вот, – послышался голос мастера, – теперь ты всё знаешь. А если какие вопросы возникнут, зови меня.
Аполлон предельно сосредоточенно, но, на самом деле, предельно рассеянно, посмотрел на мастера:
– Да-да, конечно, Михаил Иванович.
Михаил Иванович указал на широкую открытую дверь в стене, рядом с бункерами, за которой, в глубине, виднелись ещё две двери.
– Там баня, можешь помыться после смены. А рядом – выход наружу, к мойке, к Петиному хозяйству… Там уборная, если приспичит по нужде. У Пети спросишь, он покажет… Ну, я думаю, мы сработаемся. Если что, я в солодовне.
Выходя в противоположную дверь прямо с площадки, мастер весело подмигнул Аполлону.
Аполлон быстро сбежал вниз по лестнице и бросился к той лестнице, по которой поднялась Катя. У самых ступенек он остановился в нерешительности, повернулся и с задумчивым видом пошёл к своим разварникам.
Та "бомба", что выгружалась, уже почти не подавала признаков жизни. Новоиспечённый варщик выпустил остатки пара из разварника через специальный клапан и поднялся на площадку загрузки. Там, у "мясорубок", он заметил ещё какие-то чаны, о которых у него, отвлечённого появлением Кати, было представление только в виде фразы "это не твоё", а возле них – пожилую женщину в сером, таком же, как у него, халате, которая подметала металлический пол, собирая просыпавшееся проросшее зерно ("солод", как объяснил Михаил Иванович). В женщине Аполлон узнал свою соседку, которая утром скликала цыплят.
– Здравствуйте, – Аполлон широко улыбнулся.
– Здравствуйте, – распрямилась женщина и тоже приветливо заулыбалась. – А вы наш новый генцевар?
– Кто?.. А-а-а, да. Пока Макаркин в больнице.
– Не повезло Юрику, – сочувственно произнесла женщина, – пар не сбросил, что-то там с клапаном случилось, полез загружать, – она кивнула на торчащие рядом верхушки "бомб" с загрузочными люками, – тут его паром и обдало. Хорошо ещё, успел глаза рукой прикрыть. Так вы, смотрЗте, осторожней будьте.
– Да уж меня Михаил Иванович проинструктировал. Я и в журнале по технике безопасности расписался.
– Мы с вами, вроде, как уже знакомы, только звать не знаю, как… Меня – Евдокия Романовна. Можно просто тётя Дуся. А вас как?
– Аполлон.
– Прямо как американская ракета, – засмеялась тётя Дуся.
Аполлон понял, что от родных американских ракет ему не отделаться при каждом новом знакомстве, и, обречённо вздохнув, согласился:
– Да, как американская ракета.
– Значит, мы кругом соседи – и дома, и на работе. Я тут в солодовне работаю, – тётя Дуся махнула рукой в сторону двери, через которую вышел Михаил Иванович. – А тут, на дробилках, моя подруга Зина работает, она отпросилась на сегодня – в Сенск поехала зуб рвать… Так я тебя тогда Полей буду звать?
Тётя Дуся снова простодушно засмеялась.
– Зовите Полей, тётя Дуся.
Спустившись вниз и подойдя к первому разварнику, свистящему и шипящему от загнанных в него паровых атмосфер, Аполлон взглянул на манометр.
Стрелка прыгала по всей шкале безостановочно и подрагивала в такт дрожанию трубы, на которой был установлен прибор.
"Дьявол, сколько же там атмосфер?! Может, уже все десять?".
Аполлон струхнул. Быстренько завинтил подачу пара, взял пробу. Консистенция была та, что надо – как в туалете после слабительного. Открыл выгрузку и подошёл к только что загруженному картошкой разварнику. Потихоньку стал откручивать подачу пара, поглядывая на манометр. Стрелка сначала стояла на месте, как вкопанная, потом дёрнулась, затем прыгнула в конец шкалы, возвратилась назад, задёргалась в мелкой дрожи и, наконец, запрыгала со всем размахом.
"Да они же оба не работают", – дошло, наконец, до Аполлона. Его охватила паника. Он пулей, позабыв о своей болячке в штанах, влетел на верхнюю площадку.
Тётя Дуся заканчивала уборку.
– Тётя Дуся, где солодовня?
– А что такое? Я сейчас туда иду.
– Позовите, пожалуйста, Михаила Ивановича. Срочно. Он в солодовне должен быть.
– Хорошо, я ему скажу. Да что случилось-то?
Видно, у Аполлона был здорово перепуганный вид. Но на вопрос тёти Дуси он только махнул рукой и сбежал вниз. На всякий случай прикрутил вентиль подачи пара.
В этот момент из двери, ведущей в кочегарку, появился чумазый парень в испачканных в угольной пыли брюках и рубашке. Он изучающе посмотрел на перепуганного Аполлона:
– Привет! Ты, что ль, новый генцевар?
– Да, – Аполлон повернулся к парню.
– А я в кочегарке работаю, – проинформировал тот, вытер чёрную от угля руку о штаны и протянул её для рукопожатия. – Ну, будем знакомы: меня Вася зовут. А тебя как?
– Аполлон, – Аполлон пожал протянутую руку.
– Что, прямо так и зовут? Как американскую ракету?
Аполлону ничего не оставалось, как обречённо вздохнуть и подтвердить:
– Да, как американскую ракету.
Вася засмеялся:
– Американец, значит… – он повернулся к притихшему разварнику. – А чё не варишь, генцевар?
Аполлон кивнул на манометр:
– Да манометр не работает.
Вася удивлённо уставился на Аполлона:
– А он когда-нибудь работал? – в его голосе слышалась ирония.
– Не знаю…
– Не зна-а-аю… – передразнил Вася. – Да-а-а, Американец, если ты будешь всю смену на манометр зенки пялить, то никогда каши не сваришь.
Вася подошёл к паровой трубе и быстренько открутил вентиль до упора. В разварнике зашумело, загудело, всё сооружение вместе со всеми трубами и клапанами задрожало, как голый негр на сибирском морозе, и окуталось паром. Стрелка на манометре запрыгала, как бешеная.
Аполлон с ужасом проследил за действиями кочегара и попятился назад. "Настоящая бомба!", – мелькнуло у него в голове.
– Вот это другое дело, – удовлетворённо изрёк Вася.
– Ты что делаешь? – пришёл, наконец, в себя Аполлон. – Он же взорваться может. Мы ж не знаем, сколько там атмосфер – манометры ж не работают!
– Что, Наполеон сказал тебе четыре атмосферы держать?
– Какой ещё Наполеон?
– Ну, Павленко… Михал Иваныч.
– Да-а-а, – удивлённо проронил Аполлон.
– Поня-а-атно, – протянул Вася с хитрой улыбочкой. – Это у него шутка такая… А манометры тут и на хрен не нужны.
Вася с сочувствием посмотрел на Аполлона.
– Не бойсь, Американец, не взорвёмся. Объясняю для тугодумов. У наших котлов в кочегарке запас прочности меньше, чем у твоих разварников. Так что, скорей шарахнет котёл, чем генцы. Да только котёл, скорее, не шарахнет никогда, чем шарахнет. Ты думаешь, у нас на котлах манометры работают? – в голосе Васи слышались поучающие нотки. – Они там тоже на хрен не нужны, потому как на том угле, что привозят, и борща как следует не сваришь.
Вася снова засмеялся, глядя на растерянного Аполлона:
– Да не ссы ты, Американец. Что ты дрожишь, как этот генец?!
Из одной из дверей в цех вошли два парня в одинаковых серых халатах. Только у одного из нагрудного кармана торчал разводной ключ, а у другого – отвёртка и плоскогубцы. Парни подошли к стоящим у разварников Аполлону и Васе.
– Вот, мужики, – обратился к ним Вася, – это наш новый генцевар, вместо Макаркина… Аполлоном звать.
Парни обменялись с Аполлоном рукопожатиями:
– Нас обоих Николаями зовут…
– А чтоб не перепутать, этого зовут Колян – он слесарь по оборудованию, а этого, электрослесаря – Колёк, – пояснил Вася, подмигивая.
– И кто ж тебя как американскую ракету назвал? – спросил Аполлона Колян. – Это ж надо!
– Отец, – вздохнул Аполлон.
Вася, Колян и Колёк между делом с нетерпением поглядывали вверх, на площадку лестницы у двери химлаборатории.
– Щас появится, – Колёк посмотрел на часы. – Я по ней свой "будильник" сверяю.
И в самом деле, вслед за его словами дверь химлаборатории открылась, и из неё вышла Катя с уже знакомым нам ящичком с пробирками.
– Во, появилась, – обрадовался Колёк.
Впрочем, было очевидно, что обрадованно оживились и остальные трое. Появился и ещё один – по лестнице, ведущей к загрузочной площадке, громыхал большими резиновыми сапогами Петя, в фуражке лесника, в распахнутом сером халате, за которым виднелся китель с россыпью медалей и значков.
– Во, по нём тоже можно часы сверять, – указал на Петю Колян.
Катя тем временем успела спуститься, и подошла к чану с жидкими дрожжами, стоящему посреди цеха. Она озорно посмотрела на привычную троицу у разварников и слегка смутилась, заметив среди парней Аполлона.
Но тут обзор Аполлону заслонила широкая спина Пети, который уже успел спуститься и приближался к Кате.
Вася, Колян и Колёк стартовали в том же направлении, позабыв про существование нового варщика со столь редким именем.
Катя поднялась на невысокий настил у чана. Её тут же облепили четверо воздыхателей и наперебой затараторили:
– Катюха, давай мы тебе мензурки наберём…
– И-най, и-тай, и-най…
Аполлон в растерянности смотрел на это столпотворение, пытаясь высмотреть милое личико средь мельтешения мужественных пролетарских фейсов. Оно мелькнуло лишь на мгновение – Катя между голов своих поклонников заинтригованно смотрела на Аполлона.
И тут позади Аполлона послышался голос сменного мастера, появившегося из двери кочегарки:
– Ну, Маяковский, докладывай, что тут у тебя стряслось?
Аполлон обернулся.
Раскрасневшееся лицо Михаила Ивановича сияло, глаза хмельно поблёскивали, а от всего его организма исходил запах спиртного вперемешку с луком.
Через несколько дней Аполлон в смене уже был в доску своим. Познакомился и с будущими коллегами – шоферами. И почти все, не только в смене, но и вообще, кто его знал, звали его Американцем. Один только Михаил Иванович-Наполеон называл его поэтом и всякими производными от этого слова именами собственными. Поскольку Аполлон уже был проинформировал, что его разварники "никогда не шарахнут", все страхи перед взрывоопасностью "источников вдохновения" отпали, со своей, в общем-то, немудрёной работой он справлялся играючи, и даже успел придумать усовершенствование со взятием пробы. И у него ещё оставалась уйма свободного времени, чтобы вплотную заняться неприступной Катей Теньковой. Впрочем, памятуя о предыдущем печальном опыте и своей относительной недееспособности, он не торопил события, не шёл на плотное, или, если хотите, плотское, сближение, что стоило ему больших усилий, медленно, но уверенно подготавливал почву к решающему штурму. Хотя, в подготовке-то как раз особых усилий с его способностями и не требовалось – Катя, ввиду излишней мужественности местных кавалеров, которые и звали-то её не иначе как Катюха, не избалованная галантным обращением, была просто сражена изысканными комплиментами и неистощимым остроумием нового варщика.
– Катя, ты сегодня просто неотразима! – бывало, встречал он пришедшую за анализами Тенькову, бросал восторженный взгляд на шикарную грудь, рвущуюся из распахнутого белоснежного халатика сквозь тонкую ткань нового платья. – На тебе сегодня такое красивое платье! Как оно тебе идёт!
И тут же, подмигнув ей, подковыривал кого-нибудь из вертящихся рядом воздыхателей, Петю, например:
– Смотри, Петя от восхищения так просто дар речи потерял.