И с этими, произнесенными одновременно со смущением и с кокетством, словами Катя появилась в проёме.
До этого Аполлон видел Катю только одетой, по большей части в халате, поскольку сознательно избегал более тесного общения раньше времени, справедливо полагая, что не следует больше играть с огнём, пока не зарубцуются полученные ранее на любовном фронте раны.
И вот теперь она стояла перед ним совершенно обнажённая. Второй раз при виде одного и того же человека у Аполлона отвисла челюсть. Уже тогда, в первую встречу, в кабинете Пуритина, намётанным взглядом он уловил под производственной одеждой точёную фигурку, но чтобы точёную до такой степени!..
А Катя, уловив его растерянность, подняла руки и простым, но очень грациозным движением откинула свои пышные распущенные белокурые волосы, и улыбалась смущённо и одновременно откровенно-бесстыдно – смотри, мол, вот я вся перед тобой какая есть. Это ж надо обладать таким даром обольщения!
– Ну как? – спросила она, довольная произведенным эффектом и, наверное, ещё, чтобы вывести своего обалдевшего единственного зрителя из оцепенения.
– Катюша, ты просто богиня! – только и смог произнести Аполлон.
Он отстранился, уступая ей место под душем, и всё никак не мог налюбоваться этим чудом природы, боясь даже дотронуться до него.
Наконец к нему вернулось самообладание. Он обнял стоящую к нему спиной Катю, завёл руки под её большие круглые груди, приподнял их, наслаждаясь их упругой живой тяжестью, провёл по топорщащимся соскАм кончиками пальцев. Зарылся всем лицом в золотистые волосы, прижался губами к затылку, потом заскользил ими по обнажившейся шее. Почувствовал, как дрожь пробежала по её телу. Продолжая левой рукой ласкать грудь, правой заскользил вниз по животу. Подушечки его пальцев задержались на пупке, очень похожем – когда он любовался ей, успел это заметить – своей маленькой аккуратной вертикальной складочкой на другую прорезь, находившуюся в каких-то двух десятках сантиметров ниже, за тёмной, гораздо темнее волос на голове, курчавой порослью. Рука его уже как раз спустилась к этим мокрым, спутавшимся кудряшкам, пытаясь добраться до самых их корешков.
Вместе с новыми осязательными открытиями возрастало возбуждение.
Катя повернула голову, поймала своими губами губы Аполлона.
Аполлон переместился вперёд, обнимая Катю одной рукой за спину, а второй – за попку. Губы Аполлона соскользнули с губ Кати и заскользили вниз по её подбородку, шее, нежно коснулись сосков. Кончик его языка неистово затрепетал по этим розовым бугоркам, танцуя вокруг них, прижимаясь к ним…
Катя, откинув голову назад и закрыв глаза, счастливо улыбалась. Сквозь её полуоткрытые губы слышалось лёгкое постанывание.
Губы Аполлона отпустили соскЗ и поползли вниз по животу Кати, пока не достигли мягкой шелковистой дорожки. Аполлон опустился на решётку у её ног, зарывшись лицом в кудряшки на её лобке, обхватив руками под попкой. И Катя подалась животом навстречу его страсти. Её руки легли ему на голову, и пальцы стали перебирать волосы, гладить их, и даже бинт, то чуть заметно погружаясь, то вдавливаясь с силой.
Лицо Кати излучало вожделение, с её губ уже срывался стон. Она подняла одну ногу и поставила её на плечо Аполлона. И он зарылся лицом между её ног и стал нежно и страстно вылизывать её там.
Она на мгновение задержала дыхание, и тут же с её губ сорвался сладострастный крик. Всё её тело содрогнулось. Её пальцы с силой вдавили голову Аполлона в её конвульсивно подёргивающееся тело.
Пальцы Аполлона скользнули по пояснице Кати, затем ниже, по упругим округлостям ягодиц.
Постепенно Катя успокоилась, и Аполлон повторил путь своими губами в обратном направлении, пока не поймал ими её губы. Они снова надолго слились в сладком чувственном поцелуе.
И снова его губы заскользили по шее Кати, по её волосам. Он снова переместился ей за спину и, стоя сзади, обнял одной рукой за живот, а второй стал нежно ласкать грудь.
Почувствовав прикосновение к своему телу вздыбившегося, затвердевшего как камень инструмента любви, Катя оттопырила попку, прижимаясь ей к нему всё сильнее и сильнее, изящно, как потягивающаяся кошка, выгнулась в пояснице.
Аполлон почувствовал, как кисти её рук протиснулись между передней стороной его бёдер и её идеальной формы округлостями, коснулись члена, и затем стали медленно раздвигать прижавшуюся к нему её плоть. Раскрыв таким образом заветный вход в святая святых, Катя своими тонкими гибкими пальчиками уверенно направила в него дрожащего от нетерпения Аполлонова головастика. Аполлон даже слегка удивился, как тот легко, без всяких затруднений, вошёл в предназначенное для него мудрой природой место женского организма. "Как быстро она возбудилась", – мелькнуло в уже затуманивающейся от страсти голове Аполлона. И как бы в подтверждение его мысли, уже при первых его толчках Катя громко и пронзительно вскрикнула. Аполлону нравилось такое проявление страсти, оно возбуждало его не меньше, чем лицезрение извивающейся партнёрши, но, к сожалению, такой громкий и пронзительный крик мог долететь и до чьих-нибудь посторонних ушей. Вообще-то, конечно, наплевать, но это всё же не пляж, а промышленное предприятие, и он, и она – на работе…
А Катя продолжала в такт его мощным размашистым движениям во всю мощь своих лёгких сладко вскрикивать. "Может, прикрыть ей рот?.. Ну уж нет. В настоящем сексе такое не делается. Это подавляет чувства обоих, да к тому же будет смахивать уже на ханжество".
Но всё больше и больше распаляясь, Аполлон оставил эти, совсем не уместные в данной ситуации, мысли. Пусть кричит! Нет на свете музыки, способной сравниться по своему эмоциональному воздействию с этим криком. Как всё-таки интересно устроена природа – насколько противен крик окололюбовных кошачьих разборок и совокупляющихся зверьков, настолько приятен крик горящей в огне любви женщины.
Аполлон всё убыстрял и убыстрял темп. Туловище Кати уже приняло горизонтальное положение: она вцепилась вытянутыми руками в краники подачи воды и повисла на них, так прогнувшись в пояснице, что её попка аппетитно выделялась своими увеличившимися и идеально округлившимися половинками как самостоятельный элемент этого великолепного молодого женского тела. Всё громче и чаще вскрикивая, Катя начала делать встречные толчки попкой назад, завершая почти каждый свой выкрик томно выдыхаемой просьбой:
– Сильнее… Ещё… Сильнее… Миленький мой…
Аполлон делал размашистые резкие толчки, слегка наклонившись и держа, да что, там держа – прямо скажем, натягивая Катю на своё задубевшее естество за роскошные бёдра.
Чувствуя, что близится развязка, Аполлон выдохнул заботливый, истинно джентльменский вопрос:
– Можно туда… кончать?
– Да-а-а, – простонала в ответ Катя, и добавила после очередного протяжного крика, – о-о-о, как хорошо… Как мне хорошо… Милый мой…
Их тела делали уже сумасшедшие движения навстречу друг другу. Наконец, когда темп этих сумасшедших скачек стал просто бешеным, Катя вдруг замерла, задержала дыхание – стало слышно, как стучит по Аполлоновой спине вода, – по её телу пробежала конвульсия, попка задёргалась с невероятной быстротой, и в этот самый момент из её горла вырвался такой силы пронзительный вопль, что Аполлону, несмотря на то, что он в этот момент тоже кончил, показалось, что у него лопнули барабанные перепонки. Он просто не осознавал, что это был двойной вопль, что он сам тоже взвыл почище Кати, потому что в этот самый, кульминационный, момент Катя в своих оргастических подёргиваниях крутанула один из кранов, а скорее, сразу оба в разные стороны, и на спину Аполлону хлынул чуть ли не кипяток.
Аполлон отскочил в сторону, развернув за собой прижатую к его животу попку Кати ещё прочно сидящим в сжавшемся влагалище рычагом. Та вскрикнула и, видимо, почувствовав, как из неё выскальзывает столь вожделенная штуковина, взмахнув руками, ухватила Аполлона за задницу и крепче прижала его к своей попульке. Она продолжала наслаждаться, в то время как Аполлону было не до наслаждений – горела стремительно покрасневшая спина, а в забинтованном темечке что-то стрельнуло, и сознание помутилось. Если бы не Катина стремительная поддержка, он, наверное, и не устоял бы на ногах.
Почувствовав неимоверную слабость и ухватившись, чтобы не упасть, за Катины роскошные груди, сжав и оттянув их при этом так, что, казалось, вот-вот выдавит из них всё и оторвёт, он безвольно повис на её спине и преклонил бедную свою голову на её шею. По иронии судьбы – никогда нельзя сказать с уверенностью, чего хочет женщина, особенно в сексе – это оказалось именно тем, что от него требовалось для закрепления достигнутого сексуального эффекта. Катя, продолжая прижимать к себе побледневшего и сразу как-то осунувшегося Аполлона, и не давая выскользнуть из своей расщелины его сморщившемуся перчику, откинув назад свою восхитительную головку с закрытыми глазами, нежно проворковала:
– О, милый мой… Аполлоша… Мой Аполлон, – и тут же кокетливо добавила, – ты думаешь, это всё? Хочу ещё…
Аполлон, не ожидавший такого скорого захода на новый виток, не знал, что и сказать. Да и что говорить? – Спина, мол, горит, верхняя голова трещит, нижняя только что опустилась, и, чтобы её поднять, нужно время? Милочка, ведь так быстро это не делается даже в здоровом состоянии! Наше устройство отличается от вашего коренным образом. А те неиссякаемые потоки спермы, которые изливаются из пенисовых перпетуум-мобиле в порнухе, это всего лишь сметана…
– Ты бесподобен, милый мой, хороший! Хочу ещё… – капризно-настойчиво повторила Катя. – Мы будем заниматься этим с тобой всю ночь… с перерывами на работу…
– Да-а-а? – только и смог простонать угасающий на глазах Аполлон.
– Да, любимый мой! Это только начало, мой хороший… Я так этого ждала… Так изголодалась!
– Ну, если ты его поднимешь… – с трудом выдавил, поморщившись и скрипя зубами, Аполлон, и сделал попытку приподняться с её спины.
Катя не заставила себя долго просить.
– Подниму, – весело сказала она и, отпустив его задницу, повернулась к нему лицом.
Аполлону с трудом удалось улыбнуться. Но чего не сделаешь ради женщины?! Он улыбнулся так, что она даже не заметила, как ему, извините, хреново. Но, скорее, она не заметила потому, что просто была не в состоянии замечать что бы то ни было, что не относилось к её разбуженной неуёмной страсти.
С детским задором она присела на корточки перед ним. Аполлон повис на краниках, приходя в себя, и машинально вновь отрегулировал температуру воды.
А Катя тем временем занялась его нижней головкой. Аполлон лишь догадывался, какие манипуляции она там проводила – он закрыл глаза и, увлекая за собой, как на поводу, Катю, сел на лавку. Катя устроилась между его ног на решётке, в непоколебимой решимости достигнуть задуманного. Хотя, если быть точнее, это была уже потребность, насущная необходимость.
Аполлон, страдальчески сморщившись, осторожно прислонился горящей спиной к мокрой скользкой стене, расслабился. Как раскалывается голова! И спина горит… "Зря она старается – ничего у неё не выйдет", – пожалел он Катю. Это были его последние сознательные мысли. Голова его безвольно опустилась на грудь. Он то ли уснул, то ли потерял сознание.
Опять же, трудно сказать, сколько прошло времени, но очнулся Аполлон от пронзительного крика. Такого знакомого, такого родного!
Он вздрогнул, медленно поднял голову, медленно разлепил веки… Сомнений не было, это кричала Катя. Но прямо перед его глазами была отнюдь не Катя, а большое неясное белое пятно. Постепенно пятно приобрело чёткие контуры и превратилось в… большую, белую, как Антарктида, упитанную жопу, на каждой половинке которой было вытатуировано по человечку с лопатами, сходящимися внизу расщелины, как раз в том месте, где у "Антарктиды" предполагалось известное отверстие. Жопа эта энергично ходила взад-вперёд, при этом обладатель её прямо-таки гарцевал на месте, переминаясь с ноги на ногу, и кочегары подбрасывали ему в задницу уголька, который был на лопатах.
Эта живая картинка настолько близко находилась у лица Аполлона, и была настолько искусно выполнена, что у него возникло ощущение реальности происходящего на этой чудо-жопе.
Аполлон в недоумении смотрел на энергичную задницу. По ней стекали струйки воды, а откуда-то сверху на лицо Аполлона оседали тёплые брызги.
"Что со мной? Где я? – не сразу врубился в ситуацию Аполлон. – Может, уже в чистилище?".
Он поднял голову и увидел продолжение дёргающейся задницы – такой же крупногабаритный и упитанный торс, на который падала струя из-под душа. Торс же завершал стриженый затылок Пети. Тут, кроме чувственных вскрикиваний Кати, доносившихся из-за этого усердно работающего мощного телесного сооружения, Аполлон уловил восторженно-нежное "и-най и-най…". "Катюша, ты бесподобна!" – по уже выработавшейся привычке мысленно машинально перевёл Аполлон. Он снова посмотрел на Петину холку и обратил внимание на то, что верхняя часть спины счастливого труженика любовной отрасли резко контрастировала с задницей своим багровым цветом. "Ага, уже второй заход делают – резюмировал Аполлон. – В какой же глубокой жопе я был, что не слышал первого победного Катиного крика?".
Кочегары неутомимо подбрасывали в Петину задницу уголька, и тот на всех парах, продолжая гарцевать, всаживал в Катю своего молодца.
– И-най, и-най… И-тай… – снова послышался голос Пети.
"Катюша, ты бесподобна!" – снова машинально перевёл Аполлон.
И, как бы в ответ ему, послышался томный, сдавленный голосок Кати:
– Петенька, миленький, ты просто чудо! О, как хорошо… Ещё… Ещё… Сильнее… Так… Да-а-а…
"Вот это женщина! От одних её поощрительных слов мурашки по коже…" – подумал Аполлон, и тут же озабоченно встрепенулся. "Елки-палки, там же разварники!" – как молнией стукнуло в его голову. Он вскочил – голова ещё болела, но терпимо – и, никем не замеченный, выскочил в предбанник.
Он успел вовремя – масса немного переварилась, но была в пределах нормы. Часы над дверью, ведущей в кочегарку, показывали без четверти два. Значит, он пробыл в бане всего около сорока минут… Но Катя-то, Катя! Хороша, чёрт возьми! Эх, если б не этот чёртов Антон со своим коромыслом… Аполлон машинально ощупал голову. Что теперь Катя подумает? Ещё, чего доброго, запишет в импотенты… Ладно, он ей потом всё объяснит и реабилитируется. Больная голова и ошпаренная спина – о, как горит-то! – это, всё-таки, извиняющие обстоятельства… Нет, до чего ж она хороша! Ну, Петя-то, наверное, её удовлетворит – не зря пацаны на речке удивились размерам его аппарата, с жеребячьим даже сравнили… Дьявол, опять что-то начинает трещать голова. Наверное, всё-таки есть сотрясение.
Аполлон ничуть не ревновал Катю к Пете. Он знал, что Петя ему не конкурент, ну, разве что в величине этой штуки между ног. Но ведь одной этой штукой, как говорится, сыт не будешь. А потом, как опытный любовник, он прекрасно понимал Катю: неудовлетворённая женщина – это больная женщина. А раз сам не смог её удовлетворить, пусть и по глупому стечению обстоятельств, – Петя как раз оказался кстати. Аполлон был даже рад, что так получилось. Если бы Пети там не оказалось, его следовало бы привести… А голова-то, голова!
Аполлон увидел входящего в цех из кочегарки Михаила Ивановича, подождал, пока тот подошёл к нему.
– Ну, как дела, поэт? – спросил Михаил Иванович.
– Нормально. Уже пятый выгружается.
– А тыква как? – кивнул Наполеон на голову.
– Немножко побаливает, – сказал Аполлон. – Пойду полежу с полчасика в лаборатории, пока выгрузится.
– Что ты там лизать будешь? – сострил, подмигнув, сменный. – Ладно, давай. А то, смотри, иди домой, если сильно болит.
Последние слова удаляющегося начальника смены Аполлон не расслышал за грохотом оборудования. Да, там, в бане, Иерихонская труба реветь будет, тут не услышишь, не то что Катиных вскрикиваний. А прощальные слова начальника он и так уже знал наперёд: "Ну, если что, я в солодовне", или "…в бродильном".
Аполлон открыл глаза, посмотрел на будильник, стоявший на столе рядом с колбами и пробирками. На циферблате была половина третьего. Аполлон поднялся. Вроде полегчало. А Кати-то всё нет. Вот ненасытная девчонка! Аполлону даже стало жалко Петю – наверное, уже все соки из него выжала. Он ведь, дурачок, кроме как письку в письку вставлять, ничего ещё не умеет. А с такими ненасытными женщинами опыт нужен просто позарез. Это тебе не картошку лопатой в бункер кидать!
Пока Аполлон возился со своими разварниками, голова опять разболелась. Видно, на данный момент оптимальным положением для неё было горизонтальное. Какая-то кошмарная смена!
Аполлон опять поднялся в лабораторию, прилёг на кушетку. Головная боль стала успокаиваться. Спать уже не хотелось. Наверное, выспался.
Вошёл Михаил Иванович.
– А Катюха где?
– Да только что вышла, – соврал Аполлон.
– Ну ладно, обойдёмся и без неё.
Михаил Иванович достал из шкафа колбу со спиртом и стакан. Выпил. Закусил. Сочувственно посмотрел на Аполлона.
– Может, примешь лекарство? – сменный кивнул на колбу.
Аполлон поморщился, отрицательно покачав головой.
– Ну, как знаешь…
Наполеон спрятал колбу и стакан в шкаф, и бросил, выходя:
– Катюхе скажешь, что я заходил… Если что, я в дрожжевом.
Аполлон полежал ещё минут пятнадцать. Вышел. Прошёлся по цеху, повозился с разварниками. Но ни Катя, ни Петя всё не появлялись. Аполлон мало-помалу начинал нервничать.
Он поднялся по лестнице на загрузочную площадку, открыл люк разварника, отодвинул задвижку бункера. Однако из того высыпалось всего лишь с десяток картофелин.
– Ну вот, – Аполлон даже не заметил, что уже бурчит вслух – первый признак приближающегося раздражения, – бункера пустые… Надо идти гнать этого ёбаря-перехватчика… Они уж там совсем совесть потеряли… В конце концов, они на работе, а не в свадебном путешествии…
Подойдя к двери бани, Аполлон прислушался. Слышно было, как шумит за дверью падающая вода, похоже, даже сразу из двух леек. Но криков не слышно.
"Уснули они там, что ли?". Аполлон потихоньку приоткрыл дверь, и прямо с порога в проёме, ведущем в душевую, увидел такую картину, что в третий раз остолбенел при виде одного и того же человека – Кати Теньковой. Правда, на этот раз были видны только отдельные фрагменты Кати. Остальные недостающие части были скрыты за голыми мужскими телами. А остолбенеть, действительно, было от чего, даже многое повидавшему в своей эротической жизни Аполлону.