– Хоть подхуйлим, хоть надхуйлим, а если жопу начальству лижет – жополиз, хуже дрисни.
К Аполлону вернулось бодрое расположение духа. Чтобы вернуть разговор в прежнее русло, он спросил:
– Ну, ясно. Только ты мне скажи, причём тут всё-таки Зинка?
Он и в самом деле не понимал, какое отношение ко всей этой истории имеет дробильщица Зина.
Вася хотел что-то ответить, но, увидев вышедшую на крыльцо молодую, худенькую, но довольно симпатичную женщину, с вёдрами в руках и двухгодовалым карапузом, уцепившимся за подол, торопливо сказал:
– Вон, кобра выползла… Щас за бардой погонит.
Он показал одними глазами на крыльцо. Аполлон понял, что эта, совсем не похожая на какое-либо пресмыкающееся, девушка – Васина жена. Правда, вид у неё был, действительно, воинственный – она строго посмотрела в их сторону и демонстративно загремела вёдрами, спускаясь с крыльца.
Предчувствуя семейную разборку, Аполлон поспешил ретироваться. Он встал.
– Ладно, я пошёл.
Вася хотел что-то сказать напоследок, но, посмотрев на свою подбоченившуюся супругу, махнул рукой:
– Ну давай.
По пути к дому Аполлон заметил, что встречные здоровались с ним по-особому приветливо и уважительно. А женщины, так те, вообще, долго вослед ему шушукались.
Уже возле дома он встретил соседа Перепелиное Яечко. Тот, как и Вася, обрадовался, увидев его целым и невредимым.
– Привет, Американец! Что, уже выписали?
– Привет. Как видишь…
– Да-а-а, попал ты в переплёт. Хорошо ещё, что живой остался… И всё из-за Катюхи. Ну кто б мог подумать! Недотрогу из себя строила…
Аполлон вдруг вспылил, на его лице появилась неподдельная злость:
– Хватит болтать! Завидуешь, наверное, что тебя там не было.
Перепелиное Яечко осёкся, как будто пойманный с поличным, затем сказал:
– Да ты чего? Я ж так. А что ей? Она всё равно уехала.
– Как уехала?
У Аполлона как будто что-то оборвалось внутри.
– А что ты хотел? Какая ей тут теперь жизнь? Так ославилась. Ей вон давеча Саньки Митрофанова жинка в волосья вцепилась, чуть не повыдёргивала все, – Перепелиное Яечко заискивающе смотрел на Аполлона. – А Васькина кобра, так, вообще, обещала глаза повыколоть, чтоб, говорит, бесстыжие твои зенки на чужих мужиков не зыркали… Вот она третьего дня взяла расчёт и уехала.
Аполлон смотрел на Перепелиное Яечко невидящим взглядом.
– А куда? – он и сам не знал, на что надеялся.
– А хрен её знает, куда. Она в отделе кадров Польчихе сказала, что на край света… А на хрена она тебе?
Аполлон рассеянно смотрел куда-то мимо собеседника.
– Десятку я ей должен…
– Тю… Радуйся. Ты её теперь и с милицией не найдёшь!
Аполлон развернулся и, как в тумане, ничего не видя вокруг, побрёл в свою кадепу.
Глава XII
Вечер анекдотов
На Аполлона навалилась страшная, хищная и зелёная, как крокодил, тоска.
Конечно, какая-то там большая и светлая любовь – это всё выдумки для детей. Это только в детстве бывает, что и сердце бешено колотится при встрече, и слова все куда-то улетучиваются, тем более, что язык становится непослушным. Но с известием об отъезде Кати Аполлона охватили такое сожаление, такое отчаяние, такая безысходность, как будто бы он навсегда потерял что-то очень дорогое и родное. Он вспомнил неповторимый запах её золотистых волос, её огромные, то наивные, то уверенно-насмешливые глаза…
Аполлон был очень влюбчивым парнем. Всех женщин, которые встречались ему в жизни, пусть даже некоторые из этих встреч длились всего какие-то считанные минуты, он любил. Каждую по-своему, по-разному, но любил…
Как всё по-дурацки получилось!
Аполлон как сомнамбула добрёл до кровати, плюхнулся на неё лицом вниз и накрыл голову подушкой. В его голове пронеслись все последние события в обратном порядке. "Как перед смертью", – подумалось ему.
Возник вечер накануне смены. Чёртов алкаш Антон! Всё Аполлоново отчаяние вдруг трансформировалось в такую злость на этого Антона, что он даже зарычал под подушкой и заколотил кулаками. Потом злость снова перешла в тоску, тоска – опять в злость, на этот раз на самого себя… В конце концов, растратив всю внутреннюю энергию на эти метаморфозы, Аполлон забылся в тяжёлом, тревожном сне.
Он лежит на больничной кровати. Баба Поля моет пол. Закончив мыть, заботливо поправляет на нём одеяло и выходит из палаты со словами: "Так я скажу Клаве, она придёт. Она такая хорошая, такая красивая!". Открывается дверь, и входит Катя. На ней коротенький белый халатик, туго стянутый поясом на осиной талии. Он садится на кровати и говорит: "Здравствуй, Катя. Как хорошо, что ты пришла!". Она отвечает: "Здравствуй, Аполлон. Только я не Катя, а Клава". Она улыбается, как тогда, когда вошла в душевую, расстёгивает халатик и сбрасывает его на ещё влажный пол. На ней больше ничего нет. "Как ты прекрасна!" – говорит он. "Правда? – спрашивает она. – А разве ты не знал?". "Подойди ко мне", – говорит он. Она подходит к его кровати. Он обнимает её за бёдра, зарывается лицом в мягкие, пахнущие какими-то цветами и химикатами кудряшки на лобке. Тычется в неё, как слепой котёнок, теребит губами шелковистые волосики. Ощущает под губами нежную влажную плоть, целует её. Она поворачивается к нему спиной, кокетливо улыбнувшись, наклоняется, раздвигает пальцами идеально округлившиеся ягодицы. Он слышит её ласковый, сладкий голос: " Милый, полижи и там тоже". Он удивлённо вскидывает брови: "А разве ты моё начальство?". "Я твоя судьба", – отвечает она. "Да, ты моя судьба!" – повторяет он. Он видит перед своим лицом её тонкие изящные пальчики с красивыми розовыми ногтями, и между ними – маленькую тёмную припухлость со сходящимися в центре, в едва заметном углублении, тоненькими лучиками складочек. Это похоже на какой-то маленький сказочный цветок. Нежность переполняет его. Он медленно приближает губы к этому живому, трогательно подрагивающему тончайшими лепестками, цветку. Вдруг прямо перед его лицом появляется какое-то холодно блеснувшее препятствие. Это толстое бутылочное горлышко в блестящей белой фольге. Оно грубо вонзается в цветок, безжалостно вминает его нежные лепестки, раздвигает их своим холодным серебристым телом, проникая всё глубже и глубже. "Нет! Не-е-ет!" – в отчаянии кричит он, ухватившись за это мёртвое тело, изо всех сил препятствуя его продвижению. "И-най и-най", – слышится откуда-то сверху. Он поднимает голову и видит обнажённое упитанное туловище Пети, из-под низа живота которого произрастает большая зелёная бутылка, осквернившая своим металлизированным горлышком божественный цветок. Он видит на бутылке чёрную этикетку с золотистыми словами: "Советское Шампанское". "Не-е-ет!" – снова кричит он с болью в голосе. Петино туловище вдруг подаётся назад, серебристое горлышко бутылки при этом выходит из цветка и, развернувшись, входит ему в рот, прервав крик. Он пытается выдернуть этот красивый кляп изо рта. Сверху вдруг слышится страшный, демонический смех. Он поднимает глаза, и ужас охватывает его – огромная коричневая змея сползает вниз по туловищу. Она с шипением раздувает капюшон, и на его месте возникает знакомое женское лицо. "Я тебе зенки твои бесстыжие повыкалываю", – слышит он, и в тот же миг ощущает, как его шею обвивает скользкий холодный канат. Он хочет вдохнуть поглубже, чтобы издать новый крик безысходности, но во рту у него стеклянный кляп в серебристой обёртке, а горло всё сильнее и сильнее сжимает змеиное тело. Он конвульсивно дёргается, пытаясь одной рукой вырвать изо рта бутылку, а второй ослабить хватку кобры. Он задыхается, стараясь вырваться из этих смертельных объятий. Нечем дышать…
Задыхающийся Аполлон отчаянными конвульсивными движениями сорвал с головы подушку, вскинул голову, хватая ртом воздух. Там, где только что лежала его голова, простыня была влажной. Полубессознательно ощупал взмокшую шею. Мокрая от пота рубашка прилипла к телу. В висках – океанский прибой. Медленно, как побывавшая на берегу и снова попавшая в воду рыба, он приходил в себя.
В комнате царил полумрак, и стояла почти мёртвая тишина, если не считать весёлой возни мышей под полом.
Послышался громкий, настойчивый стук в дверь.
– Открыто, – крикнул Аполлон, вставая с кровати и направляясь в кухню.
Скрипнула дверь, и на пороге возникла тёмная фигура. Это был Вася.
– Ты ещё не спишь? – спросил он. – А то я смотрю, света нету.
– Да нет, – ответил не совсем ещё пришедший в себя Аполлон. – Я, похоже, уже выспался.
– А меня баба выгнала, – пряма с порога сообщил, важную в масштабах посёлка, свежайшую новость Вася.
– Включи свет. Выключатель там, возле двери, – попросил Аполлон.
Вася щёлкнул выключателем, сощурился от вспыхнувшего яркого света. Один глаз у него заплыл от кровоподтёка. Взглянул оставшимся целым на лампочку.
– У тебя что, двухсотка? – спросил он, и, узрев на лице Аполлона признаки непонимания, пояснил. – Ну, лампочка на двести ватт…
– Да. Люблю яркий свет.
– Ну да, ты ж за свет, наверно, не платишь, чего тебе экономить. И холодильник у тебя, вижу… Хорошо живёшь.
Вася прошёл к столу, достал из внутреннего кармана пиджака бутылку, наполненную чем-то белёсо-мутным, поставил на стол. Из наружного кармана извлёк металлическую консервную банку с красным ободком, на котором была нарисована рыбина и написано "кильки". Не дожидаясь приглашения, сел на стоявший рядом стул. Помолчал, как бы что-то обдумывая. Окинул взглядом комнату, задержав его на проёме, ведущем в спальню. Было заметно, что он уже немного выпивши.
– Ты тут один живёшь? – наконец спросил он.
– Один.
– Я смотрю, кровати свободные есть… Может, пустишь пока у тебя пожить?
– Живи, – безразлично сказал Аполлон, растирая шею и садясь на другой стул.
У них обоих было прескверное настроение.
– Ну, тогда давай выпьем, что ли? – предложил Вася и, не дожидаясь согласия хозяина, с характерным хлопкСм вытащил из бутылки пробку, сделанную из скрученной газеты.
– У тебя открывачка есть? – спросил он, наполняя стаканы до самых краёв мутной белёсой жидкостью.
– Что? – не понял Аполлон. – Какая открывачка?
Вася с сочувствием посмотрел на него и махнул рукой:
– Ладно, ножиком открою.
Он взял лежавший на столе столовый нож, приставил острие к жестянке с килькой, стукнул ладонью по торцу рукоятки. Из пробитой в банке дырки брызнул рыжий соус прямо ему на лицо. Вася размазал его по щеке тыльной стороной ладони, отчего щека, загорелая почти до черноты, приобрела рыжий оттенок, быстрыми движениями вскрыл банку.
– Ну, что ты как таранка? – сказал он, заметив, что Аполлон с отрешённым видом уставился куда-то в стену. – Сейчас пропустим по стакашку, и похорошеет…
"Пожалуй, вовремя он это дело придумал. Выпить сейчас как раз не помешает", – подумал Аполлон, встал, сполоснулся под умывальником и снова сел к столу.
– Хлеба вот только нет, – извиняющимся тоном сказал он.
– А это что? – Вася дотянулся до лежавшей на дальнем конце стола, возле стены, полбуханки чёрного хлеба.
Аполлон молча, с любопытством во взгляде, проследил за этим движением.
– Да, таким хлебом, конечно, убить можно.
Вася постучал зачерствевшим – остававшимся ещё с того дня, когда Аполлон уходил на свою последнюю смену – куском по столу. Раздался глухой, но отчётливый стук.
– О, анекдот вспомнил, – оживился вдруг Вася, – про чукчей. Сидят, значит, чукчи – муж и жена – за столом. Ну, вот как мы с тобой. Муж и говорит: "И чего это нас, чукчей, такими тупыми считают?", и стучит пальцем по столу, – Вася постучал костяшками пальцев по столу, – а жена поворачивается к двери и говорит: "Войдите". А муж ей: "Сиди, дура, сам открою".
Вася засмеялся, натужно, со скрипом, разломил о колено хлеб, поднял стакан:
– Давай за чукчей.
– А что это? – Аполлон, наконец, решился спросить, уже подняв свой стакан и заглянув в него. Это, явно, было то же самое, что Бочонок получил за ведро зерна.
– Да ты не смотри, что он мутноватый. Дай ложку, – вместо ответа попросил Вася.
Аполлон, слегка смутившись, что сам не догадался предложить гостю инструмент, достал из ящика стола две вилки.
– Это называется вилка… – в голосе Васи снова послышались нотки сочувствия. – Ты мне ложку дай… Чем борщ едят…
Аполлон пожал плечами, достал ложку, подал Васе. Однако Вася, вместо того, чтобы почерпнуть ею кильки в томате, плеснул в неё из своего стакана.
– Держи.
Он сунул Аполлону ложку, достал из кармана спичечный коробок, зажёг спичку и поднёс её к жидкости на дне ложки.
– Ну, видишь? – спросил он.
– Что?
– Как что? Горит!
– Не вижу, – честно сознался Аполлон, уставившись в ложку.
– А, слепой ты. Ну, тогда палец сунь.
Аполлон поставил свой стакан и послушно поднёс палец к жидкости в ложке. Тут же отдёрнул его, почувствовав резкую боль от ожога.
– Действительно, горит, – удивился он. Тут только, присмотревшись, он заметил голубоватый ореол пламени.
– Так что, не думай. Первак! – гордо задрал подбородок Вася. – Сам гнал. Из бураков.
– А-а-а, это знаменитый самогон, – догадался Аполлон.
Вася снова сочувственно посмотрел на него – точно, мол, видать, герой головой повредился прочно и надёжно. Дунув в ложку, загасил пламя.
– Ну ладно, – сказал он, – за что пьём-то?
– За чукчей, – напомнил Аполлон, к которому постепенно возвращалось душевное спокойствие.
– Да ну их к чёрту, – скривился Вася, – они не моются. Давай лучше выпьем за нас.
– Давай, – согласился Аполлон.
Они чокнулись и опустошили стаканы.
Самогон, действительно, оказался очень крепким, да ещё с каким-то не очень приятным запахом и привкусом. Аполлон открыл рот, хватая воздух, покраснел, затем заикал. Быстро наполнил стакан водой, запил.
– А чего тебя жена выгнала? – спросил он, отыкавшись и хрустя хлебной коркой вперемешку с килькиной головой.
– Да я ж тебе говорил… Зинка, зараза… – прохрустел в ответ Вася, тщательно разжёвывая сухарь.
Самогон начинал действовать. К обеим жертвам женских чар возвращался смысл жизни, для каждой – свой.
– Когда мы в бане с Катькой кувыркались, она, оказывается, заглянула – на радостях мы про дверь совсем забыли, не закрыли. Никто её, тварюку, и не заметил. Мы ж по сторонам не глазели, некогда было, да и картинки у нас поинтересней телевизора были, – Вася заулыбался, вспоминая те счастливые минуты, – ну а баб же ж хлебом не корми, дай только новость сног-сши-бательную по деревне разнести…
– Сенсацию, – выразился попроще и попривычнее Аполлон.
– Что? – на этот раз не понял Вася.
– Сног-сши-ба-тель-ная, – Аполлон еле выговорил начавшим заплетаться языком трудное слово, – новость называется сенсация.
– А-а-а, – протянул понимающе Вася, и продолжил, – вот она и распространила эту… как ты говоришь?.. Санкцию?
– Сен-са-ци-ю.
– Во-во, – Вася был более привычен к возлияниям крепких напитков, а потому, даже несмотря на то, что ещё когда он только вошёл в комнату, в воздухе запахло спиртным, рассказывал вполне бодро. – Колькам-то чего? Они оба холостяки, с них всё, как с гуся вода. Про Петю и говорить нечего – чего с дурака взять? Он теперь, наоборот, гоголем ходит. А как же! Кто первым неприступную Катюху оприходовал? Может, даже, целку сломал… Он, Петя. Вся деревня в курсе. Выходит, первый парень на деревне.
Он презрительно сплюнул на пол, втёр плевок в половицу и продолжил:
– А все шишки нам с Санькой достались. Что того баба задолбала, что меня. Никакого житья нету. А сегодня, как увидела тебя, давай ещё пуще пилить – вон, говорит, смотри, Американец чевой-то не позарился на эту блядь, а вы, кобели женатые. Ну и пошла, и пошла… Ну, я ей и ляпнул: "Если б все вы, бляди, давали, как Катька, тогда б никто по чужим бабам не бегал". Вот я тебе скажу, – Вася доверительно приблизил своё лицо к Аполлонову, – ну что мне, нужна б была чужая баба, если б своя ублажала, как Катюха?.. Так она ж ляжет, как бревно… Ну хоть бы за хрен взяла, что ли?.. А то и вообще не даёт. То голова у ней болит, то некогда, говорит, глупостями заниматься…
– О! – воскликнул Аполлон. – Я тоже анекдот знаю, как раз про это. Когда телевизор в Сенске покупал, один мужик рассказывал.
– Ну-ка, ну-ка, – оживился Вася.
– В зоопарке прогуливаются муж с женой. Жена зазевалась возле клетки с гориллом…
– С гориллой, ты хотел сказать, – поправил Вася.
– Не-е-е, с гориллом, – настойчиво повторил Аполлон, – это с-самец был: здо-о-оровый такой!
Аполлон развёл руки вверх-вниз, потом – в стороны, показывая, какой здоровый был самец.
– Ну, у него лапы… а, может, они у него руками называются… в общем, к-конечности… передние… длинные, он её сцапал, и в клетку к себе. И д-давай с неё одежду с-срывать… – Аполлон рванул на своей рубашке ворот. – Она орёт, мужа зовёт. А он уже платье сорвал, б-бюстгальтер, уже трусы стаскивает… А муж увидел это дело, да как захохочет. Жена ему: "Ты что, дурак, смеёшься, он же сейчас м-меня изнасилует!". А муж ей: "Во-во! А ты ему объясни, что у тебя г-голова болит, что у тебя месячные, что тебе спать охота, что некогда…".
Когда Аполлон услышал этот анекдот в магазине, он тогда не совсем понял его смысл. Конечно, трудно ему было понять такие тонкости, ведь он никогда не говорил женщинам, давай, мол, снимай трусы, я тебя сейчас ублажать буду. Он брал их лаской. Ему и в голову не приходило, что секс может быть какой-то обязанностью, даже обузой, особенно для женщины. Теперь он вник в смысл этой шутки, и сам посмеялся вместе с Васей.
– А ты слышал, в Хуторе один мужик малолетнюю дочку изнасиловал. Так его на десять лет посадили, – сообщил вдруг Вася, достал "Приму", закурил.
– Ещё м-мало дали, да за это вообще… – возмутился Аполлон.
– Зато жене его пятнадцать дали, – успокоил Вася с интригующим видом.
Аполлон непонимающе уставился на него:
– А жене-то за что?
– А чтоб вовремя мужу давала, – заключил Вася и выжидающе вперился в Аполлона.
Тот недоумённо выпучил глаза, пытаясь как можно правильнее переварить полученную информацию. Наконец недоверчиво протянул:
– Да-а-а? – и, от удивления потеряв над собой контроль, добавил. – Ну и законы у вас…
Аполлон испуганно замолчал, но Вася только от души рассмеялся, довольный тем, что его ожидания реакции собутыльника оправдались, и за полученным удовольствием не уловив особой разницы между "у вас" и "у нас".
– Это ж анекдот такой. А ты и поверил… – не то спросил, не то констатировал он.
Аполлон растерянно улыбался, не зная, что сказать.
Ухмыляющийся, удовлетворённый Вася разлил остатки самогона.
– Да-а-а, меньше чем по полстакана… – удручённо протянул он.
– У м-меня ж б-бутылка шампанского есть! – вдруг хлопнул себя по лбу Аполлон.
Он достал из холодильника шампанское, затем из тумбочки – пакет с конфетами.
– Это ты к какому празднику готовился? – спросил с некоторым удивлением Вася.
– Да так, – уклончиво протянул Аполлон.
Он с шиком открыл бутылку – получился и хлопСк, и не пролилось ни капли.
– Д-давай коктейль с-сделаем? – предложил он и, не дожидаясь согласия собутыльника, дополнил стаканы шампанским.