– Свободно? – спросил он.
Аполлон кивнул:
– Да, пожалуйста.
Мужики поставили пиво на стол. Один из них сел, достал из кармана несколько таранок, стал стучать ими о край стола. Второй пошёл к раздаче.
От окошечка раздачи с подносами вернулись уже двое. Расставили тарелки, сели к столу.
Уха оказалась довольно вкусной. Проголодавшийся Аполлон наслаждался пищей. Можно даже сказать, был поглощён поглощением пищи. Вообще-то, ему была знакома русская кухня, но у этой ухи вкус был несколько непривычным для его заморского языка. Отправляя очередную ложку в рот, Аполлон незаметно рассматривал своих случайных сотрапезников. Один из них, тот, что достал рыбу, был примерно Аполлонов ровесник, великан, плотной комплекции, краснощёкий, с крупным носом и массивным подбородком. Второй – тоже молодой, среднего роста, круглолицый, с золотистыми волосами, торчащими во все стороны, как солома. Добродушное розовое смешливое лицо его было сплошь усеяно веснушками. Третий, появившийся последним, был маленький, юркий, чернявый, лет сорока, с нечесаными вьющимися волосами, с хитринкой в выражении лица.
– Доставай, Хома, – сказал веснушчатый, обращаясь к краснощёкому великану.
Тот повертел головой по сторонам, расстегнул на животе потрёпанный пыльный пиджак, вытащил из-за пояса небольшую блестяще-металлическую плоскую, слегка выгнутую как раз под линию внушительного вида живота, ёмкость. Отвинтил пробку, наполнил до половины заранее придвинутые к нему пустые гранёные стаканы, после чего ёмкость быстро и незаметно исчезла на привычном месте под пиджаком на животе. Веснушчатый тут же долил стаканы ещё на треть взятой в буфете минералкой. Все трое выпили. По их гримасам было видно, что это была не просто вода, а нечто более крепкое и приятное. Краснощёкий запил пивом, двое других уже закусывали котлетами.
Когда Аполлон принялся за второе блюдо – бледные рыбные котлеты в мучной подливе с картофельным пюре, парни были уже навеселе, постоянно обменивались репликами с только им одним понятными прибаутками, от которых кто смеялся, кто улыбался, а кто просто фыркал. Не доев котлеты, не спеша тянули пиво, со знанием дела закусывая таранкой.
– Володь, ну, ты вчерась поймал что-нибудь? – спросил краснощёкий веснушчатого.
– Да не… Что-то совсем не клевала. Погода, наверно, не способствовала… Да и гуси мешали: коршуна увидели – гогот подняли. Они ж, блин, как базарные бабы – как начнут гоготать, так на целый день.
– Херовому танцору яйца мешают, – хмыкнул краснощёкий, – я вчерась под мостом полтора десятка вот таких линей натаскал.
Он выставил свою, величиной чуть ли не с теннисную ракетку, ладонь над столом, рубанул ребром другой ладони по подлокотному сгибу.
– А на что ты ловил? – поинтересовался веснушчатый.
– На что… На червяка. Пробовал на хлеб – не пошёл.
– Что вы – червяк, хлеб… – хитровато-презрительно скривился чернявый, – я вон на прошлой неделе с Любой Касаротой под лесопилкой два раза бреднем затянул без всяких червяков – и три ведра карасей. Да если б Люба ещё потверёзей был…
– Когда надо, я и карпов бреднем натаскаю, – перебил его краснощёкий, – хоть пять вёдер. А удочка – это для души…
– Что ты, Бочонок, брешешь. Три ведра карасей он наловил, – не дал договорить краснощёкому веснушчатый. – Под лесопилкой отродясь столько карасей не водилось. Мне Люба рассказывал, каких вы карасей наловили. Лучше б помалкивал.
Чернявый, не обращая внимания на реплику веснушчатого, пережёвывая редкими жёлтыми зубами таранку, с тем же хитрым видом прочавкал:
– Какая-то у тебя, Хома, душа не такая. Для моей души так лучше вмазать, да солёненьким огурчиком закусить… Наливай, что ли?
Краснощёкий Хома повторил таинство с блестящей металлической ёмкостью.
"Что-то тут не то, – Аполлон сквозь очки наблюдал и с интересом прислушивался к разговору, жуя котлету, – в меню одна рыба, разговоры тоже о рыбе".
В этот момент, как подтверждение его размышлениям, в десну ему впилась рыбья косточка. Аполлон застыл с открытым ртом.
– Чёрт! – вырвалось у него.
Видно было, как его язык шарил за щеками, перекошенными гримасой боли. Нащупав, наконец, языком источник неудобства, Аполлон засунул два пальца в рот и достал оттуда злополучную косточку.
– Послушайте, ребята, здесь, вообще, кроме рыбы что-нибудь бывает?
Парни замолчали, затем переглянулись, посмотрев сначала на Аполлона.
– В каком смысле? – спросил Хома.
– В смысле поесть. Мясо, например.
– А-а-а… В столовой, что ли? Бывает, конечно. Только сегодня четверг.
– Ну так что, что четверг? – уже во второй раз в течение какого-то получаса задал один и тот же вопрос Аполлон. И во второй раз получил такой же, как и в первый, ответ:
– Как что? Рыбный день.
– Что значит – рыбный день?
– Да ты что, с Луны свалился? Каждый дурак знает, что по четвергам – рыбный день.
– Это что же, каждый четверг в этой столовой – только рыба? – спросил Аполлон, слегка смущённый низкой оценкой его умственных способностей.
Парни снова недоумённо переглянулись. Было заметно, что у веснушчатого и чернявого взгляды при этом были уже слегка подзатуманены.
– Почему в этой? Во всех. По всей стране. И в ресторанах, наверно, тоже. Ты чё, мужик? – Хома смотрел на Аполлона с явным удивлением, если не с сочувствием – как на сбежавшего из дурдома недоумка.
Аполлон сконфузился. По его лицу пробежала неуверенность. "Опять влип со своими расспросами".
– Да я в том смысле, что – какой смысл?.. – начал выкручиваться он.
– О-о-о! Смысл оч-чень большой. Вот ты прикинь, – чернявый поднял вверх руку и покачал указательным пальцем, – в году – пятьдесят два четверга. Значит, пятьдесят два дня в году вся страна жрёт только рыбу. Секёшь, какая экономия мяса за год получается? Рыбы-то вон сколько плавает по океанам да морям. А поросёнка или бычка выкормить – это тебе не рыбку поймать. Не-е-е. Смысл оч-чень даже большой.
Язык у чернявого уже слегка заплетался.
– А-а-а… Теперь понятно. Действительно, как я раньше не догадался.
Хома с веснушчатым переглянулись – то ли парень, действительно, дурак, то ли сам смеётся над всезнающим Бочонком. Но, взвесив все "за" и "против", решили, видимо, что совсем не дурак.
Новая косточка вонзилась в Аполлонов язык, исказив тем самым лицо мученической гримасой. Видно, у Аполлона был совсем уж жалкий вид после всех мытарств за последние полусутки, потому как парни посмотрели на него с сочувствием, а Хома извлёк из-за пояса ёмкость и, с молчаливого согласия товарищей, наполнил уже не три, а четыре стакана – включая Аполлонов уже опустевший стакан из-под компота. Веснушчатый долил минералки. Все трое подняли стаканы. Выражение лица Аполлона сменилось с мученического на любопытствующее.
– Ладно, земляк, давай выпьем, – сказал чернявый, обращаясь к Аполлону, и поднёс свой стакан ко рту.
– Что это? – спросил Аполлон.
– Не бойся, не отравишься. Лекарство, – веснушчатый от души, заразительно засмеялся.
Аполлон, конечно, догадался, какого рода это "лекарство", и хоть он употреблял спиртное очень редко, совсем даже, можно сказать, иногда – только в качестве допинга в душещипательной компании какой-нибудь красотки, но тут решил, что как раз сейчас такое "лекарство" пойдёт ему впрок. Он вдруг вспомнил все свои так оперативно приобретенные синяки и царапины, и решительно взял в руку стакан. Вслед за парнями опрокинул его содержимое в рот. У него тут же перехватило дыхание. Можно даже сказать, что он чуть не задохнулся – так перехватило. Он покраснел, на выпученных как у рака глазах выступили слёзы, непроизвольно открылся рот. "Лекарство" оказалось покрепче, и намного, любого из употреблявшихся ранее напитков, будь то хоть виски, ром, коньяк или водка, и Аполлон скорее инстинктивным, чем осознанным, движением опрокинул в открытый рот остававшийся стакан компота вместе с яблоками и грушами.
– Во даёт! Спирт компотом запивает, – радостно засмеялся веснушчатый. – А на закуску – яблоки с грушами.
– А вы знаете, что такое коктейль "Светофор"? – спросил Хома, обводя взглядом по очереди всех сотрапезников, включая Аполлона, который уже успел прийти в себя.
– Ладно, рассказывай. Чего тянешь? – вместе с вопросом прожевал кусок котлеты чернявый.
– Обожди, дай закусить.
Хома закинул в рот остатки котлеты, вытер тарелку кусочком хлеба и тоже отправил его в рот.
– Значит так, – наконец произнёс он, – наливаем в стакан на одну треть томатного соку…
– А-а-а… Знаю. Это "Кровавая Мэри" называется, – нетерпеливо перебил Хому чернявый.
– Сам ты кровавая Мэри, Бочонок, – беззлобно ответствовал Хома, – не перебивай. Наливаем, значит, на треть стакана томатного соку. Потом вливаем туда аккуратненько желток с яйца, а сверху потихоньку, чтоб не перемешивалось, наливаем спирту или водки… лучше, конечно, спирту… и капаем…
Тут Хома интригующе, в предвкушении грядущего эффекта, опять обвёл взглядом всю компанию.
– …И капаем туда каплю зелёнки.
– А на хрена зелёнка? Ты что, Хома, того?.. Первый раз слышу, чтоб зелёнку пили. Сам – было дело, когда-то припекло – так лосьон какой-то у бабы выпил, – чернявый вдруг заржал, – ты ж потом зелёным гавном срать будешь.
– Мозги у тебя ни хрена не соображают, Бочонок. Ты ж только каплю на полстакана водки капаешь. Для цвету. Получается светофор: сверху зелёный, в середине жёлтый, внизу красный. И пить удобно: выпиваешь сто грамм и следом закусываешь яйцом и томатным соком, – Хома улыбнулся, – а главное, красиво.
Веснушчатый и чернявый по прозвищу Бочонок удовлетворённо хмыкнули.
– Только у светофора всё наоборот, – как бы прикидывая что-то, заметил веснушчатый, – сверху-то красный, а зелёный внизу… Ты, Хома, когда права получать будешь, не забудь эту истину.
– А мне и забывать нечего, я и без тебя знаю. Ты прикинь, соломенная твоя башка, когда ты его в рот опрокидываешь, тут и получается всё как надо.
Все трое дружно заржали. Аполлон тоже засмеялся. После выпитого спирта с минералкой внутри у него было тепло, а снаружи спокойно, наконец, и весело.
– А вы знаете, что гады немцы придумали? – продолжил он тему, так неожиданно заданную его действиями по восстановлению перехваченного дыхания, случайно услышанной на вокзале в Москве шуткой.
– Что? – в один голос вопросили все трое.
– Изобрели такой порошок: всыпаешь его в стакан холодной воды, размешиваешь, и у тебя на глазах получается пиво – цвет, пена под потолок…
Тут настала очередь поддатого Аполлона заговорщически обвести своих слушателей взглядом.
– А-а-а, слышал. Концентрат называется, – протянул веснушчатый. – Где-то в газете читал, кажись.
Тут Аполлон ещё раз обвёл всех посоловевшим взглядом и поставил победоносную точку:
– А в осадок – вот такая таранка выпадает, – он ткнул пальцем в лежащую на столе общипанную рыбину.
Парни проводили внимательными взглядами движение его руки, в недоумении уставились на рыбий полу-скелет. Наступила короткая пауза. Все переваривали сказанное, сопровождённое указанным. Потом захохотали, оценив, наконец, шутку.
– Вот заливает, – воскликнул сквозь смех веснушчатый и доброжелательно спросил, – тебя как звать-то?
– Аполлон, – слегка заплетающимся языком ответил Аполлон.
– Американец… – не то утверждая, не то спрашивая, уставился на него мутными глазами Бочонок.
У Аполлона похолодело в груди – "вычислили уже". Он невольно осмотрел себя с ног до головы.
Пока Аполлон соображал в слегка растерянном, побледневшем виде, что ответить на столь проницательное замечание Бочонка, веснушчатый, спокойно отхлебнув пива, обратился к Бочонку:
– А чё американец-то?
– Ну как же. Ты что, совсем неграмотный, что ли? – у Бочонка уже заплетался язык, и он немного заикался, быстро проговаривая слова. – У нас ракеты – "Восток", "Восход", "Союз", а у американцев какие?.. "Аполлон". А ещё эта стыковка "Аполлон" – "Союз"…
– А-а-а, и правда.
– Слушай, Аполлон, ты приезжий, что ли? – спросил Хома, окинув Аполлона оценивающим взглядом с головы до ног.
Аполлон кивнул. Он уже понял, почему его назвали американцем, и успокоился. Даже развеселился – как, оказывается, всё просто и логично. И как он только сам не догадался про эти ракеты.
– Откуда? – допытывался Хома.
– Из Закидонска, – ответил Аполлон, как его учил на инструктаже толстый этнограф, и как значилось в его документах.
– В гости приехал, или по делам?
– Чё ты, Хома, к человеку пристал, как банный лист к жопе? – безразлично-риторически произнёс Бочонок.
– Обожди, – отмахнулся от него Хома. – В отпуск, что ли?
– Да так, проездом, – Аполлон немного растерялся перед неожиданными вопросами, – еду к родственникам, может, там на работу устроюсь получше, – вспомнил он наставления толстяка из этнографического общества.
– А ты кто по специальности? – продолжал допрос Хома.
– Жур… – у Аполлона чуть не вырвалось: "журналист", но он вовремя спохватился, в напряжённом раздумье посмотрел на Хому.
– Журавли у вас водятся? – наконец радостно спросил он.
Хома изумлённо уставился на Аполлона:
– А на хрен тебе журавли?
– Люблю журавлей, – ещё радостнее ответил Аполлон.
– Водятся, – Хома шумно вздохнул, – на болоте под лесопилкой – хоть жопой жри!.. И аистов до хрена. Любишь аистов?
Хома доверительно наклонился к Аполлону.
– Люблю… Они детей приносят, – простодушно улыбаясь, ответствовал тот.
– Ладно, – Хома похлопал Аполлона своей теннисной ракеткой по руке. – Так кто ты по специальности-то?
– Шофёр, – наконец вспомнил инструкцию Аполлон.
– О! – воскликнул Хома, победоносно посмотрел на Бочонка, как бы вопрошая: "ну что я говорил?", и продолжил анкетирование:
– А давно баранку крутишь?
– К-какую баранку?
– Ну, руль.
О! Ещё бы! Наверное, ему не было ещё и семи, когда отец дал ему прокатиться на стареньком "Форде".
– Да уж лет семь, – прикинул по имевшимся у него советским водительским правам Аполлон.
– А права у тебя с собой? Трудовая?
– Конечно.
– Слушай, Аполлон, – Хома придвинул к нему стул, – нам на завод как раз хороший шофёр нужен. На спиртовоз. Вон, как Перепелиное Яечко.
Он кивнул на веснушчатого, который потягивал пиво, закусывал его таранкой и улыбался.
Сразу два пункта из этой короткой информации задели слегка подзатуманенный рассудок Аполлона. "Индеец", – сообразил он по поводу Перепелиного Яечка и чуть не воскликнул: "Земляк!". Но вместо этого, слава богу, обрадовано переспросил насчёт второго пункта:
– Так вы со спиртзавода? Из Синели?
– Во! Только приехал, а уже знает, – с гордостью за своё, как оказалось, широко известное село произнёс Перепелиное Яечко.
– Точно, Американец, давай к нам. Колобок через неделю увольняется, в совхоз уходит. У него хорошая машина – "157-й"(тяжёлый трёхосный грузовик "ЗиЛ-157".)…
– Почти новый, – Бочонок откинулся на спинку стула, тщательно вытер о пыльную рубашку пальцы.
"Почему его, такого худого, Бочонком зовут?" – размышлял Аполлон, попутно вникая в смысл сказанного. Однако, удача сама шла в руки. Как говорят русские, на ловца и зверь… Но для виду, наверное, надо поломаться.
– Так это ж через неделю…
– Да ерунда какая. Недельку послесаришь, а потом принимай "лайбу".
– Ну, так вот сразу? Надо подумать…
– Да чего тут думать. На спиртовоз каждый хочет сесть. Вон, хотя бы Бочонок. Да только пусть лучше зерно или уголь возит, сто лет он мне сдался, – подковырнул Хома Бочонка.
Тот, однако, не обиделся, по-прежнему со своей, как выяснилось, традиционной, хитрецой улыбался:
– Да ладно тебе, Хома. Можно подумать, ты меньше меня пьёшь. У тебя веса в два раза больше по сравнению с моим… А то, может, и больше… На один мой стакан тебе надо два выпить… А то и три… чтоб уровняться… И кто тебя только подвальным поставил? Надо было меня поставить, как раз в два раза б экономия продукта получилась… А то и в три…
Бочонок хитро подмигнул Перепелиному Яечку, посмотрел с лукавинкой на Аполлона.
Хома, не обращая внимания на реплику Бочонка, продолжал наседать на Аполлона:
– Ну так что, по рукам? Ты мне сразу понравился. Парень, видать, не глупый, не то, что некоторые – не будем пальцем показывать.
Он заговорщически кивнул на товарищей. Те снисходительно улыбались – заливай, мол, заливай!
– А далеко ехать-то?
– Через два часа там будем… Заработок хороший. Если два рейса в день делать будешь, так вообще… Ты как, женатый? А то мы тебе и невесту найдём – у нас там такие девки пропадают.
– Да, одна Катюха чего стСит, – протянул Бочонок.
– Об Катюху уже не один зубы поломал. Колобок, вон, подкатывался, и то отшила. Он же ж привык, что они под него сами ложатся. А тут от такого позору неделю спать, наверно, не мог, – Перепелиное Яечко засмеялся. Как он искренне, заразительно смеялся!
"Надо соглашаться, а то ещё, чего доброго, передумают". Аполлону нравились эти простые ребята. А ещё, и это, наверное, было основным аргументом, его уже заинтересовала таинственная, неприступная Катюха.
– О'K… – вырвалось у него, но он тут же сориентировался, – к-конечно согласен.
– Ну вот, так бы сразу, – Хома полез за пояс. – Это дело надо обмыть.
На этот раз он наполнил только два стакана – свой и Аполлонов. Аполлон вопрошающе посмотрел сначала на Хому, затем на его товарищей. Хома поймал его взгляд, и с серьёзным видом разъяснил:
– А им больше нельзя – они за рулём.
– К-как за рулём?
– Обыкновенно. А ты думал, кто нас повезёт?
Аполлон обалдел, вперившись растерянным взглядом в Бочонка – его повезёт шофёр, еле ворочающий языком! В голове молнией промелькнула картина: по хайвею несётся мощный грузовик, в кабине которого сидит он, Аполлон, рядом с глупо улыбающимся Бочонком, болтающимся за рулём, как дерьмо в унитазе… Может, ещё не поздно отказаться?
Видно, на лице мысли эти его летальные выступили слишком отчётливо, потому что Хома поспешил успокоить:
– Да ты не бойся. Первый раз, что ли? У нас все шофёры асы. Ещё не было случая, чтоб до завода кто-нибудь не доехал. Спят за рулём, а едут…
Бочонок в воображении Аполлона перестал глупо улыбаться и заболтался за рулём с закрытыми глазами. Ещё лучше!
– Ну что, вздрогнем? – Хома поднёс свой стакан ко рту. – За знакомство сначала.
Хома опустошил свой стакан под завистливые взгляды Бочонка и Перепелиного Яечка, запил пивом.
"А-а-а, там видно будет". Аполлон тоже взял свой стакан.
Снова у него полезли глаза на лоб, выступили слёзы. Он схватил бутылку минералки и выцедил её прямо из горлышка до последней капли.
– Володь, сгоняй ещё за пивком, – сказал Хома Перепелиному Яечку, одной ракеткой доставая из кармана смятую рублёвку, а другой расстёгивая пиджак. – И килечку на сдачу.