Гонконг
"Поэтому не будет у тебя никого кто бросил бы жребий для измерения в собрании пред Господом"
гл. 2 ст.5 Книга пророка Михея
"И помолился Иона Господу Богу своему из чрева кита"
гл. 2 ст. 2 Книга пророка Ионы
"Всегда ночью и днем, в горах и в гробах, кричал он и бился о камни"
гл.5 ст.5 Евангелие от Марка
От жары, ей – Богу, свихнуться можно как в синагоге у Вань-Мэня… Китаец, обратившийся в иудейство все-равно что луннатик Фрейд, блуждающий ночью по крышам родилъных домов…
Впрочем, иные богачи от безделья и скуки и не такое вытворяют…
А здесь, что поделаешь, Гонконг, – здесь тебе и ближний Восток, и дальний, и даже сама Европа, – все соединилось друг с другом… Жара…
Пот как патока стекает с жарких тел… Какие-то истуканы тотчас превращаются в пепел и как пыльца любвеобильных растений летают по ветру… Не здесь ли акватория того самого Тихого Моряка и Океана, где любое совращение как превращение естественно как восхождении из куколки паука…
Глаза человека к старости делаются уже как мечты и надежды, – шепчет мне
Вань-Мэнь, пытаясь, как видно, показаться благообразным раввином…
– Но почему тогда они у тебя все время такие узкие?!
Вань-Мэнь добродушно смеется на мой вопрос и кивком головы приглашает в свою синагогу… Алтарь из бамбука выглядит не менее экзотично, чем сам Вань-Мэнь с пейсами в черной шапочке и с Талмудом…
– Да, да, мой друг – продолжает меня увещевать Вань-Мэнь, – иудейство объективная реальность и даже здесь, на востоке от этой веры никуда не денешься… Особенно без каббалы… Эти цифирки, буковки, знаки и шифры прекрасно прочитываются мною на компьютере…
– Как загадки, кроссводы и шарады, – добавил я и увидел как Вань-Мэнь доброжелательно заморгал глазами…
– Ах, этот вечный ребенок, – жалуется мне матушка Вань-Мэня – Сэнь-Чжуй, – он никогда не повзрослеет, даже в синагоге рисует кораблики, а когда читает Тору, часто сморкается, наверное, из жалости к Яхве…
Вань-Мэнь тут же из-за спины своей матушки делает мне такие обезьяньи морды и ужимки, что вскоре мы вместе с ним падаем от смеха на плетенную циновку и катаемся как два лопоухих шарика…
Сэнь-Чжуй обливает нас холодной водой из кувшина, и мы постепенно приходим в себя только под вечер, когда наступает время помолиться о завтрашнем дне…
P. S. Любая Вера может поднять человека на ноги… Самое главное – просто радоваться этой жизни и жить вопреки всякому пугающему нас бессмыслию…
Миф об Арраве
Аррава – фатальное существо Долгое время он для меня оставался загадкой, пока я впервые не услышал о нем от Цикенбаума.
Правда, следует отметить что для Цикенбаума любая реальность довольно играючи признается сверхреальностью, поскольку он так часто тяготеет к мистификации, что его разум с необыкновенной легкостью распоряжается потусторонним миром…
Одна "Мифология безумного рассудка" чего стоит?!
Впрочем, многие ученые бессильны навсегда понять Цикенбаума, а поэтому заранее склонны отрицать его труды как специфический результат его же безумия…
Однако, Аррава! Кто это и какова цель его существования?! Аррава – это человек в черном, конечно он более всего похож на мужчину, но по Цикенбауму он ничто иное как запрограммированная Неизвестным и Вечным амеба, т. е абсолютно бесполое, а поэтому божественное существо.
Далее, появляется он всегда в темноте и к тому же не для всех, а только для людей с расшатанными нервами и соответственно психически болезненными восприятиями…
Отсюда, у некоторых гностиков возникает сразу же едкая ирония, мол, раз, мол, его видят только ненормальные людишки, то его и вовсе не существует!
Оно бы и было так, если бы он не появлялся сразу и одновременно в совершенно разных местах нескольким людям…
Что-то вроде Лох-Несского чудища, только если у этого чудища есть свое озеро, т. е определенное место обитания, то у Арравы есть одна только ночь, то есть не место, а время, и кроме этого у Арравы нет никаких биологических или исторических корней, – он просто возникает совсем из ничего, в то время как Лох-Несское чудище – праобраз или архетип давно уже вымерших динозавров или ихтиозавров поскольку возникает из воды…
Более того, у Арравы есть какая-то определенная цель, которая по-настоящее время остается все еще тайной для всех, своего рода это испытание разума метафизической совестью или ненавистью к себе.
Потом вполне очевидно, что Аррава связан со зведными скоплениями и их перемещениями относительно нашей Земли, и его еще можно назвать астральным существом…
Например, в полнолуние при созерцании нашей Земли Водолеем, этот Аррава является только убийца своих супругов (Женоубийцы как и мужеубийцы встречают его с одинаковым ужасом у своих домов, где некогда они наслаждались семейным кровом, а не кровью, а теперь же ужасно боятся ее и его…
Точно также вызывает удивление тот факт, что почти всех убийц Аррава ведет за руку, в то время как воры и насильники идут за ним послушно сами. В контексте Небытия любые обрядовые жесты и поведение Арравы служат находкой для дальнейшего исследования Цикенбаума, – он составляет таблицы вроде восточных танг, где с помощью китайских и древних египетских иероглифов находит настоящее, т. е. подлинное положение Арравы сразу в нескольких точках…
Это говорит о бесконечной раздвоенности странного образа Арравы и о его извечном стремлении отдавать часть себя в метафизическую собственность людям, которые равно бесправны перед его метафизической Истиной…
Он говорит им, но они не слышат его, завороженные его загадочной реальностью, в которой корень его возникновения – это их собственный грех…
Трудно понять, как Аррава может среди множества людей находить только тех необходимых ему грешников и указывать им один путь туда, – через Самоубийство…
И еще возникает попутно один закономерный вопрос: Как он может отделить случайное от бессознательного, а людей от грешников?!
Цикенбаум пытается найти ключ к очевидности спасения некоторых людей самим Арравой, так как он иногда взяв на себя обязанность довести их до определенной и назначенной им цели, вдруг бросает их на полпути, что в общем-то и помогло донести до нас сам образ Арравы…
Люди оставшиеся в живых и уже испытавшие ужас перевоплощения в собственные тени, шли за ним вроде бы в полном сознании и полностью готовые на Смерть…
Однако, в самую последнюю минуту Аррава их бросал, мгновенно исчезая в свои потусторонние миры…
Здесь очень ясно прослеживается инвариантность его поступков, – ибо в одних случая Аррава является несколько раз одному и тому же человеку, добиваясь конечного результата постепенно, т. е через осознанную казнь субъекта собой, в других случаях он вообще может возникнуть лишь раз и больше никогда появляться, оставляя человека наедине со своими тревожными раздумьями до самой смерти.
Еще возникает тоже что вроде вопроса и ответа: А не достигает ли таким путем Аррава очищения этого человека через свое же возникновение и последующее за этим исчезновение во Вселенной, но при этом оставаясь конкретной таинственной тенью в его разуме…
Ведь след Арравы уже потом остается на всю жизнь, и убийцу преследует страх нового возникновения Арравы всю оставшуюся жизнь…
Может поэтому многие видевшие Арраву, закончивают свою жизнь в психиатрических клиниках?!…
Однажды Цикенбаум беседовал с женщиной, убившей своего мужа и выяснил, что Аррава приходил к ней два раза и больше никогда не появлялся, и она прожила после этого двадцать лет…
Для чего тогда он оставил ей эти годы на земле, уж не для того ли, чтобы она еще раз пережила то же самое и очистилась до конца?! О чем это говорит?! – спрашивает меня Цикенбаум, – О том, что Арррава пробуждает-включает своим возникновением механизм самоочищенвя человека собой, а если такого механизма нет или Аррава его включить не может, то он подводит человека к этому же другим путем через его собственную Смерть…
"Следовательно, на земле есть такие пути самореализации, – говорит Цикенбаум, – которые приводят нас к познанию самих себя через потусторонние существа и их образы, и поэтому Аррава будет существовать всегда, пока живо человечество, ибо всегда пока живо человечество, будут совершаться убийства и другие злодеяния, обозначенные христианством как грехи…"
Р. S. Я еще долго думаю об Арраве, спрашивал себя: ну, как могли в разное время и в самых разных точках земли найти его, пусть даже и в ночной темноте и в собственных болезнях самые разные люди… Цикенбаум-то знает, поэтому все время молчит и улыбается…
Уготованный согрешению
"Путь беззакония во мне, и отврати от него,
и наставь меня на путь вечный…"
Псалом Давиду 23 Кафисма 3
Ненастной пасхой вошел в мои глаза деньт и множество смертных потянулось на кладбище, и среди них один, ищущий в лице испытаний, был принят в душу мою, и глядел я из него студеным оком на грешное чрево, умащенное земной грязью человеческого стада…
Тела перекатывались и тонули в кладбищенских воротах между гнилыми корягами и чавканьем грязи под торопливыми ногнами, подчеркивая равнодушную оторопь жалких созданий при скорбном виде истосковавшейся по ним мысли о всеобщем грехе и умирании…
И был мой человек снесен человеческой рекой в убогую клеть когда-то родившей его матери, и смотрел он куда-то мимо, и часто прикладывался к бутылке водки словно к ее сосцу, и хлюпал охрипшей гортанью над безмолвным холмиком уже давно съеденного червями праха…
– Прости, – шептал ее сын, – слишком поздно ты смирила мою гордыню… Да, не будет мне никогда прощения за обиды нанесенные мною тебе…
Никто не спасет меня от брани моей разбившей твое бедное сердце и унесшей тебя от меня…
Горькие всхлипы изведали мою душу и стала ты мне сниться ночами, и очистил я тогда твой холмик от бурьяна и зажег в храме покаянную свечу…
И стал бояться всего, и учиться молчанию…
Только ты, моя мать, укрывала меня теплотой сердца своего и учила ходить по земле, только ты лечила мои раны и ссадины, и гладила меня по бедной голове моей, и только ты прижимала меня к себе и утешала, когда мне было больно и умудряла меня божьими заповедями, но мал и неразумен я был тогда, и страшный грех проник в мою душу…
Кто вложил в мои уста лживый яд и направил его в чистое сердце твое, кто утвердил на земле беззаконие мое, предав тебя, моего ангела, смерти…
Неужели всякая тварь на земле виновата с рождения в том, что она тварь, и никогда не будет другой, ни чистой, ни прекрасной, неужели… – человек съежился и уронил голову на колени, он сидел на скамье у могилы матери, уже обитая в тайных затворах мертвого царства…
И вставали покойники в ряд, но за крестами и плитами их не видел никто…
Безумный мрак падал с неба и ел землю… И трепетала ее каждая горсть и травинка, прислушиваясь к гневному голоса Бога…
К громам и молниями, что оплетали раненую землю и не давали никому из живых увидеть Тайну своего же происхождения…
А здесь среди живых, посещающих могилы, пьяный богохульник осквернял обряд, бросаясь с поцелуями ко всем проходящим мимо него женщинам, и каждую жадно целовал с криком: Христос воскрес!
И на устах всех людей обитала страшная неправда, и люди чувствовали ее и скрывали своими жалкими улыбками, они еще были живы, и готовы были грешить до конца дней своих…
А я это все видел и плакал… За тьмою лицемерных взглядов, и за тьмою пустых и бесполезных слов, и за тьмою притворных, совершаемых из страха обрядов люди остервенело позабывались в себе, как и в блуждании своего ослепшего разума…
Разум будто устал сам от себя и был никому не нужен…
Кто-то одержимый разглядывал покойников и спрашивал их о загробном мире…
Старушки и пьяницы собирали с холмиков принесенную снедь…
В их тела на время забегали души покойников и они стонали, ощущая себя мертвыми… Дикий крик заполнял небо над крестами и деревьями, и черные вороны жалобно вздрагивали и разливались по всему кладбищу своим отчаянным криком…
Полночь… Кладбище опустело… Двое несут закапывать третьего, не поделив с ним деньги…
Милосердный Бог даст тебе покров, – приговаривал один из грешников, берясь за лопату…
Тихий шепот деревьев окружал хмельные откровения нечсестивцев, зарывших от страха вместо мертвеца только что разрытый ими гроб…
Словно корабль в пучине, покойник немного пошевелился и затих, его ледяные алмазы глаз посещали Вечность…
И любое произнесенное возле него слово подхватыл и уносил порыв ветра…
И камни говорили и спорили между собой, ужасаясьб человеческому беззаконию…
– Изгнал ты меня и возложил на страшную землю, – молчал Богу покойник…
– Я дал тебе Вечность, а без нее ты бы был несчастен, – молчал Бог покойнику…
– Что будет с другими заблудшими?! – спрашивал Бога покойник…
– То же что и с другими, – молчанием отвечал Бог…
Серп луны резал пополам тихое кладбище, где сонм покойников уже кружил над собственным прахом…
Их белые холодные лица прорезала призрачная скорбь, несущая каплю утешения темному небу…
И отнял Бог от лиц мертвых свое огненное животворящее углие…
И померкла даль… И растаяли все мечты, страхи и сомнения…
– Прибежище мое, – шептала дева Мария и обвивала в плаче каждый крест…
Кресты шевелились в ее материнских объятиях словно люди, а из праха на небо вырывались светящиеся звезды…
Пьяный сторож разглядел деву Марию и перекрестившись лег спать, он уже давно умер, но все еще жил, охраняя остатки никому ненужного разума…
И в этом была великая его скорбь… Ночь опускалась все глубже во тьму таинственного праха, а из праха вырастали новые мертвецы и птицами улетали на небо…
Все друг с другом прощались и улетали в Неведомое…
– Мама! Папа! – голосил убиенный абортом младенец, а его корявые в зародышевых бляшках пальчики превращались в сияние огненной звезды, всходящей к молчаливому полумесяцу…
Какой-то мертвый льстец все еще продолжал в забытьи молиться на покосившийся крест своего начальника и горько плакал от невозможности сесть за свой рабочий стол и погрузиться в чтение бесполезных бумаг…
Ветер подхватывал мертвых и уносил их еще дальше, будто вырывая из них отзвучавшие знания…
– Вас посещают, – сказал я уснувшему сыну, хранящему в сердце своем давно растаявшее тепло своей родной матери…
– Я люблю мир, – сказал он мне и я вдруг у3видел, что за его спиной растут два белых крыла, и что он ангел…
– Как, – спросил я его, – вы обитали в неправде, а стали ангелом…
Ангел приложил палец к губам и призвал меня в храм Святого своего…
Хранящая молчание кладбищенская часовенка тут же раскрылась по одному взмаху его ангельских крыл…
Теплый свет коснулся моего зрения и увидел я одни человеческие уста, исходящие нежным сказочным светом…
Уста говорили, но вместо слов из них выбиралась одна чудесная музыка…
Музыка поднимала всех и живых и мертвых и кружила их незримым вращением вокруг Вечной Истины, ибо она музыка и была той самой Вечной Истиной, которую при жизни не расслышали люди…
– Вот она, Вечная Истина, – прошептал ангел, – чтобы уста не сказали, все истина…
– Как ложь, – сказал я и испугался…
– А Вечная Истина и есть Ложь, – подтвердил ангел и подвел меня к младенцу в гробике…
Две свечи освещали спящее личико младенца и лишь два черных круга под глазами говорили о его смерти…
– Он мертв, – спросил я…
– Да, за него сейчас молятся, – ответил ангел, – у него было самое чистое сердце и его разум еще не успел ослепнуть и заблудиться…
Ангел три раза коснулся младенца крыльями и мальчик привстал…
Два черных круга исчезли и щечки его порозовели…
– Что тебе снилось, – спросил его ангел…
– Луна и звезды, – полусонным шепотом ответил мальчик…
– Это хорошо, – ангел приподнял мальчика из его гробика и я увидел, что у него тоже вырастают за спиной два белых крыла…
И они взяли меня за руки и поднялись вместе со мной над кладбищем…
Болезненный свет луны едва обозначил смутные очертания едва шевелящихся мертвецов, и деву Марию собравшую все кресты воедино в один бесконечно растущий над унылой землею крест…
– Почему они не ангелы, – спросил я у своих спутников, глядя на шевелящихся в земле мертвецов…
– Они бы и хотели, да не могут, – прошептал мальчик-ангел…
– В чем же они виноваты, – спросил я…
– Ни в чем, – улыбнулся мне сын-ангел, – они нужны для равновесия, ибо каждой птице нужен червь…
– Они ползают, чтобы вы летали, – вдруг озарило меня и ангелы опустили меня в самую гущу скорбно поющего кладбища…
Грустные мертвецы водили вокруг меня хороводы и плакали…
Их безнадежный плач входил в самую сердцевину моего озябшего дыхания…
И собрал я в себе все согрешения этого окаянного смертного мира и пропитался ими до своего исчезновения…
Земля и небо срослись с отверстою бездной…
И дерзновенные дочери Вавилона отняли у меня уста и грешными змеями вползли в глубины моего умирающего тела…
И истощили меня своим адским лобзанием…
И разжегся во мне сатанинский огонь…
– Вот она, пища для моей плоти, вот оно, сотворение новой смерти на земле…
Ум покинул меня, и плоть моя уже потеряла свои очертания, и только одна капелька моего греховного семени в одной из Вавилонских девы сохранила для других мой прежний внутренний облик для нового моего исчезновения…
Так, грех бросил меня в бездну и он же, грех уберег от нее, потому что сам Бог был спрятан во мне, но его никто кроме меня не видел…
Так я умер здесь и заново родился…
И понял я, что мир позади меня несовершенен, а впереди еще не завершен…
И никогда не будет в нем ни конца, ни начала…
И весь мой внутренний облик полный постоянного согрешения и исчезновения доказывал мне, что я опять ни здесь и не там, а в Ином, которого нет нигде, и все же оно есть…