Следующие полчаса мы объезжали наш вчера еще образцовый двор с ровно подстриженными лужайками и аккуратными барбарисовыми кустиками, весь заваленный сейчас переломанными ветками и деревьями. Наконец мы остановились метрах в сорока от моего по-прежнему недосягаемого подъезда, только с другой стороны.
- Игорек, давай-ка девушку домой как-нибудь откомандируй, - вздохнул бритый.
Только что, пока мы продирались по завалам, которые теперь окружали мой дом, ребята, смеясь, рассказали мне, что они оба работают в Службе спасения. Но сегодня у них выходной, и они поехали вечером на оптовый склад за йогуртами. А если бы не поехали, то так бы и стоять мне под падающими березами до утра и ждать аварийную команду.
- Барышня, вашу руку! - Игорек вытащил меня из джипа и неопределенно махнул рукой в сторону чудовищной кучи деревьев: - Там должен быть проход.
Прохода там не оказалось, поэтому мы полезли на ствол наклонившегося дерева. Игорек уверенно лез впереди, а потом вдруг спрыгнул. К этому времени мы были уже на уровне второго этажа, и мне прыгать вниз совсем не хотелось.
- Сгруппируйся и на меня, - раздался снизу спокойный голос, и я увидела в темноте распахнутые мне навстречу сильные руки невысокого Игорька.
- Я не могу, - ответила я и спрыгнула ему на голову.
Он ловко поймал меня, перенес через колючую кучу бывших голубых елок и поинтересовался:
- А "Фанта" что, дорога как память?
- Какая "Фанта"? - с ужасом спросила я, думая, что спасатель, видимо, сам переволновался от происходящего и теперь говорит ерунду.
- Да вот эта, которой ты меня колотишь по голове. - Он аккуратно вынул из моей руки пластиковую бутылку с недопитой "Фантой", открутил крышку и галантно предложил мне первой: - За спасение утопающих?
- Можно за вечное спасение… - Я отпила воды, не чувствуя ее вкуса, и протянула ему бутылку. - Будете?
- А то! - весело подмигнул мне спасатель, допил газировку, выкинул бутылку и посетовал: - Надо же, грязь-то какая, хорошие брюки испортил.
Тут я почувствовала, что у меня разодраны все ноги и вообще сил больше нет, и заныла:
- Мы не доберемся никогда…
- Глаза открыть! - скомандовал вдруг Игорек. - Сумку через плечо назад и за мной на карачках!
- Ура! - прошептала я и, стараясь не смотреть по сторонам, поползла за ним. Все-таки очень хорошо, когда в критический момент жизни кто-то может на тебя рявкнуть.
Мне казалось, что мы уже раз пять проползли вокруг моего дома, а подъезда все никак не было видно.
- Можно встать, - неожиданно разрешил спасатель и, поскольку я замешкалась, легко поставил меня на дрожащие ноги. - Страшно было?
- Нет, - отчего-то засмеялась я. - Очень весело.
Игорек подергал нашу тяжелую кодированную дверь.
- У меня магнитный ключ. - Я стала рыться в сумочке.
- Это хорошо, - кивнул он. - Только вот электричества-то нет.
- Заклинило? - с большим опозданием догадалась я.
- С петель надо снимать, - задумчиво сказал Игорек. - Или… - Тут он легонько постучал в решетки первого этажа. - Есть кто дома?
В окне сразу показалась встрепанная мелированная голова соседки Машки, которая не всегда со мной здоровается, потому что у нее страшный на лицо, но молодой и плечистый муж, и она ревнует его ко всем женщинам моложе ее самой. Тем более что, познакомившись с Комаровым несколько лет назад, я стала носить юбки все короче и короче, что не добавило мне популярности у окружающих меня женщин. Да если честно, и у Комарова моя популярность оказалась недолгой, несмотря на все мои старания, колготки с бабочками и тонкие летящие каблучки.
Игорек тем временем встал на сломанное дерево и приподнялся к окну, чтобы Машка лучше его видела.
- Хозяйка, вы не против, если я через вас зайду на второй этаж?
- Это кто? - не поняла Машка.
- Служба спасения. А девушка со мной, - объяснил Игорек, повесил себе на шею мою сумку, легко подтянулся на Машкиных решетках и кивнул мне: - Не отставай.
- А-а-а!.. - услышала я свой голос и поняла, что стою, вернее вишу, и ноги мои где-то посередине Машкиного окна, а сама она кричит уже снизу что-то несвязное, из квартиры, поскольку просунуть голову через решетки не может.
- Держишься пока? - спокойно спросил Игорек. - Секунду погоди…
Я не успела ничего понять, а он отпустил руки, качнулся и, похоже, упал. Я охнула и сильно стукнулась носом о мокрую шероховатую стену, судорожно цепляясь за прутья балконной ограды наверху и чувствуя, как соскальзывают ноги с мокрых решеток на Машкином окне.
- Бояться не надо, - раздался голос моего спасателя откуда-то сверху. - Руку давай. Правую… ту, что ближе ко мне! Потом отпусти левую.
Я, наверно, сделала все, как надо, потому что дальше он крепко взял обе мои руки и рывком втянул меня на балкон второго этажа.
- Умница, - похвалил он меня и заботливо поправил мою разодранную в очень неудачном месте майку. - Не ушиблась?
- Да вот… - показала я на огромный, проступающий прямо на глазах синяк выше колена.
Игорек покачал головой и сказал буднично и просто:
- Сейчас в форточку полезем. Готовься.
Я кивнула:
- Полезем! Игорь… А может, не надо?.. Не очень как-то…
- Ну, в общем-то, конечно, не очень, - согласился он и, ловко забравшись на подоконник, открыл с той стороны все окно. - Не шлепнись, тут что-то мокро на полу.
Я ожидала, что сейчас проснется и закричит, видя двух незнакомых людей в своей комнате, какая-нибудь бабуся, или залает собака, или выскочит, мерцая зелеными глазами, кошка и зашипит…
Но, к моему удивлению, никто ничем не замерцал, не залаял и не проснулся. Если кто и спал в соседней комнате (что вполне могло быть, потому что моя мама, например, благополучно проспала весь ураган), то мы с Игорьком так этого и не узнали. Он аккуратно провел меня в темноте чужой квартиры к входной двери, тихо ее открыл и так же беззвучно захлопнул.
- У тебя есть телефон? - спросил Игорь и слегка подтолкнул меня к лестнице, потому что я остановилась, собираясь отдышаться.
- Есть, сейчас дам. - Я полезла в сумку, висевшую у него на спине. - Где-то у меня была ручка…
- Зачем мне твоя ручка? - удивился Игорек. - Я свой мобильный не взял. А мне бы надо Димычу позвонить, чтобы он вернулся на старое место.
- Откуда мы по большому кругу поехали? - догадалась я.
- Точно. - Игорек почему-то внимательно посмотрел на меня и достал мои ключи. - Сама откроешь?
- Верхний два раза длинным ключом, - попросила я, чувствуя, как радость моя от борьбы со стихией быстро убывает, а прибывают усталость и ужас. У меня был открыт балкон. Валились деревья. У окна стоит мой драгоценный компьютер, не так давно приобретенный, а в нем - так много того, что повторить невозможно, если это случайно пропадет. И если на него упала балконная дверь или даже огромное стекло…
Повезло, что окна были открыты, а то бы все стекла повыбивало. - Игорь окинул взглядом мою небольшую квартиру, в которой все на удивление оказалось цело. - На компьютере играешь? - сочувственно спросил он.
- Нет, времени нет на это. Я пишу там… разное…
- Это хорошо, - улыбнулся Игорь и оглядел меня: - Смотри-ка, на тебе ни одной царапины… И синяк какой красивый, на бабочку похож… - Он подул в молчащую трубку телефона и несколько раз нажал на рычаг. - Да, телефон, видно, оборвало… Ну ладно. Можно руки помыть? Мобильного нет, да? - спросил он, глядя на меня в зеркало над раковиной.
Я покачала головой. Игорь помыл руки и затер слегка грязь на своих светлых штанах. Я предложила ему еще помыть ботинки, но он отказался:
- Теперь их только выбрасывать.
- Вы не могли бы потом моей маме позвонить, что я жива и дома? - попросила я его и дала мамин строгинский телефон. Как выяснилось, напрасно, потому что мама все равно к телефону не подошла. Кто ночью звонить-то может?
Игорь аккуратно сложил вчетверо бумажку с маминым телефоном.
- Спасибо вам, Игорь, - стала наконец приходить в себя я.
- Пожалуйста, барышня, - ответил Игорек и улыбнулся.
Я не поняла, старше он меня или моложе. Пока я ему светила фонариком в ванной, я разглядела, что он, как и первый мой спаситель, симпатичный, что у него светлые волосы, прямой короткий нос, красивые, как будто нарисованные губы и веселые, не очень юные глаза. Если бы я была режиссером, то вполне могла бы поручить ему сыграть благородного спасителя одинокой девушки, попавшей в страшную бурю.
Он убрал бумажку, кивнул мне и пошел к лестнице, а там обернулся.
- Как вас зовут?
- Наташа, - ответила я.
- Дура ты, а не Наташа, - заметил, откуда ни возьмись, мой внутренний голос, трусливо молчавший во время борьбы со стихией. Хотя вообще-то он не любит посторонних командиров, но тут, видимо, пришлось смириться.
- Давай разборки потом? - предложила я, потому что как раз в это время Игорек еще раз улыбнулся мне и сказал:
- До свиданья, Наташа!
Он спустился еще на несколько ступенек и добавил:
- Я в соседнем доме живу. По вечерам часто гуляю с собакой. У вас нет собаки?..
Утро наступило как-то очень быстро. Часа в четыре приехала аварийная команда и стала расчищать завалы вокруг дома. К этому времени внизу уже собралась приличная толпа наших жильцов, которые пришли домой, когда стих ураган, а в дом так и не смогли попасть. Жильцы всю ночь хохотали и ходили друг к другу в гости из машины в машину.
Когда только начало рассветать, я поняла, что живу теперь на пустыре. Около моего дома не осталось ни одного дерева. Ни огромных берез, ни рябин, ни крепких дубков и кленов, ни гордости нашего двора - голубых елок, нарядных и пушистых в любое время года…
Часов в семь утра, когда мне надоело смотреть на спасательную команду, быстро и энергично убиравшую остатки деревьев, мой внутренний голос решил меня поддеть.
- Не пора ли Комарову позвонить? Рассказать ему про ураган, про бескорыстных спасателей и про пустырь вокруг дома? Поныть: "Мне было так страшно…"? Заинтриговать: "А спасатели такие смелые и красивые были… и не в рваных портках, а на сверкающем джипе"? А, как?
- А кто это - Комаров? - смело спросила я.
- Поздравляю, гражданочка, соврамши! - торжествующе заключил внутренний голос, подталкивая меня к только что заработавшему телефону.
- Соврамши, конечно, - грустно согласилась я, набирая номер комаровского пейджера. Мне кажется, что он последний в Москве не расстается с пейджером. Из-за меня - чтобы я имела возможность сказать ему все плохое в письменном виде, а также по сто раз повторять все хорошее…
- Доброе утро, девушка, будьте добры для абонента 49-82: "Я пошла гулять с чужой собакой. У меня всю ночь не работал телефон. Ураганом снесло березу, на которой долго висела красная косынка, та, что ты привез мне из Турции. Помнишь? Я тебя очень любила, Комаров, очень. Как теперь жить на пустыре - не знаю". Без подписи, пожалуйста.
- Повторить сообщение два раза? - любезно спросила меня девушка.
- Говори - три! - захихикал внутренний голос. - Говори - три!..
- Н-нет, - ответила я. - Не надо повторять. И, знаете, наверное, не надо этого сообщения.
Мне показалось, что девушка улыбается в трубку.
- А что, правда березу снесло? - поинтересовалась она.
- Правда. Вырвало с корнем.
- Зато теперь светлее, наверно, стало?
- Наверно, - неуверенно согласилась я, повесила трубку и выглянула в окно.
Вокруг моего дома спасательная команда дружно отпиливала самые большие ветки на поваленных деревьях, и уже образовался просвет, в который можно было пробраться к подъезду. Я вернулась к компьютеру, открыла папку "Прощальные письма" и написала:
"Здравствуй, мой милый Комаров! В моей квартире стало теперь гораздо светлее, потому что нет больше той березы, на которой висел красный платок с золотыми монетками. Я так тебя любила…"
В этот момент зазвонил телефон, на дисплее определился номер "179-13-30" и Комаров, зевая, спросил:
- Тебя ничем там во время урагана не стукнуло?
- Нет! - ответила я. - А тебя?
- Хорошо, - сказал он. - Пойду-ка я посплю. - И повесил трубку.
Я открыла папку "Просто письма" и написала:
"Здравствуй, Комаров! Ты не проспал ураган? А в моей квартире стало теперь гораздо светлее…"
И, как бы там ни усмехался мой неромантичный внутренний голос, письмо получилось очень хорошее. И даже, в кои-то веки раз, почти правдивое. Может быть, когда-нибудь я прочитаю его своему ребенку, когда буду рассказывать, как много-много лет назад я отчаянно и безнадежно любила одного остроумного, неотразимого и очень переменчивого человека.
А собаку Игоря зовут Рюрик. Это смешной спаниель с шелковой нежной шерсткой, совсем не похожий внешне на собаку спасателя. Он любит свежие овощи, шоколадные конфеты и питание "Вискас" для котят. Очень трогательно здоровается со мной, норовя каждый раз допрыгнуть мне лапами до плеч и лизнуть в щеку. И когда выпадает возможность, отчаянно, самозабвенно дерется с большими собаками.
Я тоже была замужем
У меня хорошая соседка наверху. По ночам она не спит и ходит, ходит по квартире, что-то переставляет, включает воду, на что сразу гулким стоном отзывается весь измученный стояк нашей девятиэтажной хрущевки. А соседка поет. Или что-нибудь из репертуара Эдит Пиаф, чаще всего строчку из самой известной песни "О-о рья дё рья", и начинает плакать. Или печальную песню народов Севера из двенадцати куплетов с припевом "О-о-ой - мандыр-да-а-а", и тогда уже она не плачет, а слегка притоптывает в такт.
Когда ночью не спишь, а думаешь о жизни, хорошо, если в это время кто-то поет, пусть даже о грустном.
Бывшая хозяйка моей квартиры, продавая ее мне, хвалилась соседкой:
- Чудесная девочка. Тихий ангел. Музыкант. Скрипачка.
То, что музыкант - понятно. А почему скрипачка? - часто думаю я, не решаясь спросить у нее самой. Может, раньше она играла на скрипке, а теперь исполняет удмуртские плясовые? На самом деле она действительно хорошая женщина, в том возрасте, когда надежды уже перестают сбываться. И я уже который год с надеждой смотрю на ее постоянного кавалера, не очень молодого, изрядно потрепанного жизнью, но с приятным постоянством навещающего ее и забирающего на выходные куда-то к себе. Я все надеюсь, что она первой сломает тайную закономерность нашей части подъезда: со второго по девятый этаж у нас живут только одинокие женщины. А на первом - квартира сдается…
* * *
С самого начала совместной жизни мой муж Марик пугал меня:
- Вот уйду, и будешь, как эта дура наверху, по ночам выть.
- Я не знаю удмуртского языка, - успокаивала я его.
Я всегда боялась, когда он волновался. Потому что чрезмерное перевозбуждение могло спровоцировать у него длительный запой. С травмами, моими в том числе, с продажей неожиданных и очень нужных вещей из дома, потерей работы и последующей многомесячной реабилитацией, плавно переходящей в следующий запой.
- Марик, хочешь кушать? - сбивала я его с опасной темы.
- Хочу, - радостно соглашался он.
Это было единственное, что могло отвлечь и на короткое время угомонить Марика. Неврастеник с полускелетной конституцией, он ел столько, сколько давали. Если он только что покушал, он вздыхал и отвечал:
- Скоро захочу.
Месяца через два после нашей свадьбы я поняла, что сделала невероятную ошибку, и сказала об этом Марику. Он расстроился донельзя и объяснил мне, что идти-то ему, в общем-то, некуда. Так что… Так что мне пришлось прожить с ним в одной квартире еще некоторое время, пока ему нашлось, куда идти. Для собственного спокойствия я продолжала его кормить, невзирая на отсутствие общего семейного бюджета, на свою растущую неприязнь и брезгливость к нему. Сытый Марик был не так опасен, как голодный.
В последние месяцы короткой совместной жизни, ненавидя его до обморочного удушья, я ставила эксперименты. Я варила полкастрюльки перловой каши. Потом кастрюльку. Брала кастрюлю побольше. Пересаливала. Не солила вообще. Нарезала к каше пять кусков хлеба. Шесть. Восемь.
Муж Марик съедал все с одинаковой жадностью и равнодушием. Единственно, чего он не любил категорически, это сложных блюд и красивого нижнего белья.
- А нельзя ли отдельно, на разные тарелки? Рис отдельно, помидорки отдельно и мясо тоже, - просил Марик, и его кукольные глаза доверчиво наблюдали, как я сошвыривала помидорки на отдельную тарелку.
Сразу после свадьбы я почти на всю свою стипендию купила новый лифчик, шелковый, французский, с вышитыми атласными нитками бледно-лиловыми розочками.
- Посмотри, тебе нравится? - спросила я Марика, удивительно быстро переодевшегося в пузырящиеся желтые треники, от которых никак не отстирывались застарелые коричневатые пятна.
- А чё такое? - искренне удивился Марик.
Лифчик, действительно, вещь совсем бесполезная. Его нельзя продать, как плафон от люстры, или выпить, как лосьон для чувствительной и склонной к веснушкам кожи…
- Как же вас угораздило замуж-то за него? - однажды совершенно неожиданно спросил меня лечащий врач Марика, когда тот маялся в очередной алкогольной психушке.
Я не знала, что ответить, потому что сама уже начала сомневаться в своем необыкновенном счастье в виде синеглазого брюнета и будущего известного всей стране артиста Марика.
Я принеслась в больницу к жениху с утра пораньше с консервами и сигаретами "Ява". Время было голодное, в психосоматике кормили плохо, а выкуривал Марик в день пачки по три, потому что хотел выпить, но боялся, в сочетании с психотропными препаратами, помереть. В психушках Марик всегда был очень несчастный, жаловался на неподходящее ему общество, заглядывал мне в глаза и много плакал.
- Так как же это вы такого себе нашли? - улыбаясь, спрашивал тогда молодой врач, разглядывая меня с непонятным мне удовольствием.
Мне в то время было странно любое мужское внимание. Марик как-то сумел быстро убедить меня, что я удручающе некрасива и уже старовата для замужества, и лишь он, Марик, сумел увидеть во мне нечто такое, что заставило его прописаться в мою квартиру на Октябрьском поле… Я очень переживала, но ему верила. Наверно, я все же была влюблена в красивого, беспородного Марика. Или очень хотела наконец кого-то любить.
- Я вылечу его, - ответила я молодому врачу.
- Правда? Может, тогда вы и остальных здесь вылечите? У вас дети есть?
- Н-нет.
- Это хорошо. А почему, кстати?
Почему… Потому что мои гипотетические рассуждения о будущих детях приводили Марика в недоумение. "Кто их кормить-то будет?" - вслух задумывался Марик и терпеливо ждал от меня ответа.
- Милая девушка! - Молодой врач слегка прикоснулся к моей заштопанной и вышитой по штопке бисером маечке. - Вы только поймите: это ведь - крест. Это патология, ошибка природы, если хотите.
- А вшиться, закодировать?
- Ну, если вам себя не жалко, - кодируйте, вшивайте…