Лина внимательно слушала Серафиму, и леденящий холод проникал в душу. Ею овладел страх за юное существо, которое из зависти, из любопытства, из юной самонадеянной глупости заглянуло туда, куда никому из смертных ни на миг, пусть даже из любопытства или отчаяния, даже одним глазком - заглядывать нельзя. Чтобы не стать разменной монетой в незримой битве светлых и темных сил, которая будет продолжаться всегда, пока на Земле живут люди… Или дело обстоит проще, и девушка стала жертвой чьего-то расчетливого, вполне земного промысла?
Лина не очень-то поверила в электронного дьявола, но теперь по ее спине побежали мурашки. А если вправду он существует в Сети? Нет, маловероятно, отогнала она эту мысль от себя, как наваждение. Трудно поверить в то, что силы зла освоились с новыми технологиями и орудуют в Интернете, охотятся за душами неискушенных юных созданий, таких, как Серафима! Или…
Какофония в ее голове внезапно сменилась ясной мелодией. Вот сейчас… сейчас она узнает…
"А вдруг кто-то невидимый, расчетливый, вполне земной овладел новыми технологиями и подчинил себе душу бедной девочки? Но зачем?" - промелькнула в голове ужасная догадка. Она заставила Лину содрогнуться. Эта версия выглядела гораздо правдоподобнее, чем происки дьявола. Но сейчас ее заботило другое.
Лина тихо спросила девушку:
- Как же ты будешь жить дальше?
- Отец Геннадий сказал, что раскаяться никогда не поздно.
- Ты не боишься, что я все расскажу следователю и тебя арестуют за серию покушений на убийство?
- Пожалуйста, рассказывайте. Может, мне станет легче. Моя совесть наказывает меня каждый день и каждый час гораздо сильнее, чем приговор любого суда, - прошептала Серафима, не поднимая глаз.
- Но на тебе - страшный грех, - не отступала Лина. - Дьявольский замысел чудом сорвался, и все остались живы. Все… кроме твоей души. Ты же продала ее? Как ты теперь будешь жить? Без души, с одной красивой оболочкой… Знаешь, сколько всего эта кукольная бездушная оболочка способна натворить?
- Отец Геннадий сказал, что милость Господа безгранична, - прошептала Серафима. - Раскаяние и молитва помогут вернуть бессмертную душу. В любом случае в этом доме мне больше находиться нельзя. Сегодня вечером уеду, чтобы начать другую жизнь.
- А как же Стасик? - поинтересовалась Лина.
- Он хороший, добрый парень, за него я не беспокоюсь. Постепенно забудет меня, встретит другую девушку, подарит Людмиле Викентьевне внука или внучку.
- А отец? Что будет с ним? Он так привязался к тебе…
- Викентий Модестович знает, что я его дочь.
- Что?! - ужаснулась Лина. - Ты рассказала? Зачем?
- Так было надо. Я рассказала ему все. Он слушал не перебивая, а потом долго молчал. Наконец согласился, что мне надо уехать как можно скорее. Он прав. Мне не место в этом доме. А он… он должен все обдумать. Сказал, что, возможно, не сразу, но попытается понять и простить меня. И еще признался, что тоже виноват передо мной. И перед мамой. Ну, перед мамой и я ужасно виновата. Постараюсь искупить все это, только пока не знаю как. Может быть, через несколько лет я вернусь в этот дом. Но обещаю: вы меня не узнаете, это будет другая Серафима.
Девушка замолчала и, не простившись с Линой, стремительно пошла в дом за вещами.
В "Веселых утятах" было совсем невесело. Два десятка растерянных женщин сидели в подвальчике и тихо беседовали на вечную российскую тему: "Что делать?" Закрыть студию и всем дружно искать работу? Или вступить в бессмысленную и беспощадную борьбу "Утят" с матерыми волками - чиновниками-коррупционерами? И то и другое Лине не очень нравилось. Однако отступить, уволиться, сдаться она тоже не могла. Стыдно было перед детьми и перед женщинами, с которыми съели не один пуд соли… Бороться? А как? Написать заявление в прокуратуру или в налоговую полицию? Но тогда нагрянет ОБЭП, счета "Утят" арестуют, помещение опечатают - и жизнь студии закончится на радость конкурентам. Руководители "Шалунов", "Веселых ноток" и прочих поющих и танцующих соперников "Утят" и так мысленно уже проводили их студию в последний путь и повесили веночек на входную дверь в их подвале. Нет, время терять нельзя. На носу - новый набор в студию, День города. Не успеешь оглянуться - подоспеют "елки", самая жаркая страда для детских коллективов. В общем, суд отменяется.
- Надо действовать нестандартно, - бодро начала Лина, когда дамы расселись вокруг нее, словно хор на репетиции. И грустно закончила: - Если бы знать - как…
- Постойте, Ангелина Викторовна, мы так не договаривались, - поднялась с места хоровичка Ольга Германовна - крупная дама с короткой седой стрижкой и низким властным голосом. Она взмахнула рукой, словно дирижируя хором, и зал неожиданно притих. - Мы не договаривались растоптать дело нашей жизни и закрыть студию, - уточнила она в полной тишине. - Предлагаю делегировать Ангелину Викторовну на переговоры с Иваном Михайловичем. Тем более что в управе ее к нему же и направили. Так что визит нашей делегатки будет вполне официальным. Ангелина Викторовна, вы должны заставить его вернуть наши деньги. Авось в официальном кабинете он окажется сговорчивей, чем в этом подвале.
- Но это… Это утопия, - запротестовала Лина. - Иван Михайлович не для того сбежал, чтобы возвращать денежки.
Она обвела аудиторию растерянным взглядом и осеклась. На нее смотрели с надеждой и отчаянием два десятка женских глаз. У тех, кому принадлежали эти карие, зеленые и синие внимательные глаза всех оттенков, не было ничего, кроме маленькой районной детской студии. У многих даже семьи не было. Только любимая работа с детьми. Творческая, суетливая, малооплачиваемая.
- Ну хорошо, я попробую, - неуверенно сказала Лина.
И аудитория, услышав от нее то, что хотела услышать, издала вздох облегчения, задвигала стульями и стала потихоньку расходиться.
- Михаил Соломонович! - раздался в телефонной трубке взволнованный голос. Я в отчаянии! Надо что-то делать! Пора бить во все колокола!
- Простите? - не понял мужчина. Я не служу звонарем, так что в колокола в храме бьют без меня. А вы, собственно, кто?
- Это ваша новая знакомая Марианна Лаврентьевна, - представился женский голос на другом конце провода.
- О, покорно прошу меня простить! Не узнал! У вас, Марианна Лаврентьевна, такой молодой голос, - галантно отозвался Михаил Соломонович. - А что, собственно, случилось?
- Эти фарисеи, эти лицемеры, они…
- Что? Говорите скорее…
- Наш дуб! Они его спилили!
- Что?! - взревел Михаил Соломонович. - Не может быть!
- Да говорю же вам! Предлагаю прогуляться в наш сквер, увидеть все собственными глазами и срочно решить, что делать.
- Ну, что тут поделаешь, - вздохнул Михаил Соломонович.
- Извините, не ожидала! - ядовито возмутилась Марианна Лаврентьевна. - Вы казались мне мужественным человеком. Что ж, извините и прощайте. Я привыкла бороться в одиночку.
- Нет! - вскричал Михаил Соломонович. - Я с вами!
- Жду вас через полчаса в сквере, - жестко объявила дама.
Через час пожилая пара стремительно шагала по бульвару.
- Вихри враждебные веют над нами, - тихонько напевал красивым баритоном Михаил Соломонович, вышагивая по дорожке и элегантно опираясь на щегольскую трость.
- Грозные силы нас злобно гнетут, - тоненько подхватила Марианна Лаврентьевна, семеня по бульвару крохотными ножками, обутыми в изящные ботиночки. Порой она встревоженно поглядывала на спутника, который дышал все чаще. Внезапно дама прищурилась и остановилась как вкопанная.
- Видите? Его нет! - закричала Марианна. Лицо дамы стало багровым от гнева.
- Ну да, нет… - растерянно подтвердил Михаил Соломонович, неохотно прерывая песню на полуслове. - Дуб исчез! - повторил Михаил Соломонович, подойдя вплотную к высокому зеленому забору, загородившему место, на котором прежде стояло раскидистое дерево.
На заборе красовалось сразу две надписи: "Высокое напряжение" и "Не влезай - убьет!". Марианна Лаврентьевна зашипела, как рассерженная кошка:
- Ах так! Я ему покажу - напряжение! Он у меня так напряжется, что никакая изоляция не поможет!
- Кто? - продолжал проявлять легкую туповатость Михаил Соломонович.
- Да наш глава управы! Тот самый главный чиновник, который приезжал в сквер, помните?
Весьма скользкий тип, как я, наконец, поняла. Его зовут Алексей Иванович! Ну, вспомнили теперь?
- Еще бы! - поддакнул Михаил Соломонович. - Денег еще на храм пожалел, жмот несчастный. Все думает, что он в рай по льготным спискам прошмыгнет. Как бы не так! Жариться ему на сковородке! Сдается, что дуб - самый малый грех в его длиннющем послужном списке!
- Что ж, голубчик Алексей Иванович, допрыгался! - пробормотала Марианна Лаврентьевна тихим, грозным голосом. - Пускай теперь винит только себя. Я бросаю вызов местным властям. Хотят черный пиар - получат! - жестко объявила старушка и посмотрела на спутника сверкающими, как у кошки, глазами. - Кто не с нами - тот против нас. Вы со мной?
- А вы еще не поняли? - с обидой спросил Михаил Соломонович и поднял руку, сжатую в кулак, в революционном салюте.
Катя и Леша почти не удивились, когда узнали, что у них билеты на один авиарейс. Судьба, соединившая их по своему капризу в туристическом автобусе, теперь не имела права выпускать своих избранников из виду. Регистрируясь на посадку, влюбленные попросили забронировать им места рядом.
Теперь они сидели в соседних креслах, держались за руки, боялись шелохнуться и не желали думать о том, что через два часа придется расстаться - пусть на время, пускай даже на один день!
"А вдруг мы потом никогда не встретимся? Во всех глянцевых журналах пишут, что курортные романы не имеют продолжения", - с грустью подумала Катерина.
И Лешка, словно прочитав ее мысли, предложил:
- Кать, а с какой такой радости тебе из аэропорта к подружке на дачу ехать? Шифруешься - так шифруйся грамотно. Давай к нам! Мы с мамой тоже по Киевке живем, только чуть дальше от Окружной, чем твои предки. Я по выходным дома отсыпаюсь, а по будням ночую в столице, в съемной комнатухе. Короче, отдохнешь у нас, а завтра на моем мотоцикле отправимся в разведку. В сторону вашего фамильного замка.
Катя вначале честно хотела сказать "нет". Все-таки это слишком легкомысленно - ехать домой к молодому человеку через два дня после знакомства. Но она тут же со страхом подумала, что намного легкомысленнее взять и расстаться с ним прямо сейчас. Такие мальчики на ее жизненном пути пока штабелями не валялись. Незаметно Катя скосила глаза на соседа и словно впервые разглядела его. Ни фига себе! Высокий, черноглазый, темноволосый красавец с обаятельной улыбкой и приятным голосом. Это уже немало, а если вспомнить, что он еще и в серьезной фирме работает, и французским владеет… М-да, умные девушки такими не разбрасываются… Сейчас Лешка просто сидел рядом, его рука с длинными пальцами нежно поглаживала ее руку. Вроде бы - ну и что? Со сколькими мальчиками она держалась вот так за руку в кино или целовалась у себя в комнате. Пару раз после вечеринок даже происходило кое-что большее - ну и ладно, в наше время это, как говорится, еще не повод для знакомства. Но сейчас мысль о том, что буквально через два часа им придется разомкнуть пальцы, почему-то показалась невыносимой. Впервые в жизни.
- Поедем, - просто сказала она.
И Лешка, не удержавшись, громко чмокнул ее в щеку.
Когда самолет приземлился, Кате пришла эсэмэска от матери:
"Привет, дочка, как там погода в Париже?"
"Отличная! - бодро отписала Катя. - Собираюсь в Сен-Дени. Там усыпальница французских королей".
"Не надо могил, лучше влюбись", - попросила мама.
"Уже", - честно ответила Катя и убрала мобильник в сумочку.
Навстречу ей быстрым шагом шел Лешка. На каждом его плече висело по дорожной сумке. Одна его, другая Катина. Катерину охватил восторг, словно она сбежала с уроков. Девушка подумала: самое интересное только начинается.
Лина стремительно влетела в приемную Ивана Михайловича, словно смерч принес ее сюда и опустил напротив секретарши.
- Мне бы хотелось встретиться с Иваном Михайловичем. - Она старалась наладить дыхание. Лина думала, что говорит уверенным и даже слегка развязным голосом, однако секретарша профессиональным слухом уловила в нем дрожащие нотки.
- А вам назначено? - с отработанной вежливостью спросила строгая стражница.
Лина почувствовала, как по спине потекла струйка пота. Надо срочно что-то придумать. А то Михалыч, как уже бывало не раз, удерет в другую дверь, что тогда она скажет "Утятам"? Что те напрасно на нее понадеялись?
Иван Михайлович, видимо, решил покончить и с "поющими водоплавающими", и с другими неприятными фантомами из прошлой жизни раз и навсегда. Недавно он сменил номер мобильника, на звонки Лины в приемную упорно не отвечал, а в студии не показывался. Его секретарша с неизменным многозначительным вздохом сообщала, что хозяин кабинета "в городе". Лина ждала, дни летели, стремительно приближая окончательный крах "Утят". Сейчас, в этой маленькой приемной, ей, похоже, выпал последний шанс, упустить его было нельзя.
- Он сказал, что ждет меня в любое время, - соврала Лина, заливаясь краской до ушей.
- А вы кто? - уже гораздо любезнее спросила секретарша.
- Его давняя знакомая из города Пензы, Виолетта Васильевна Пузанкова, - кокетливо потупив глаза, прошептала Лина. Она внезапно вспомнила, что в студии любили посудачить про роман Ивана Михайловича в старинном российском городе, куда он частенько наведывался за счет "Утят" - якобы на семинары, конференции и фестивали. Лина каждый месяц посылала в Пензу факсы на имя Виолетты Пузанковой с просьбой забронировать Ивану Михайловичу номер люкс в загородной гостинице. Лина назвала фамилию-имя незнакомой пензенской прелестницы шепотом, но со значением - как пароль.
Сработало! Секретарша, секунду поколебавшись, заглянула в кабинет шефа. И вот уже сам Иван Михайлович, радушно простирая пред собой руки, выплыл в приемную. Он не замечал Лину и лучился самой обворожительной улыбкой. Всем видом шеф демонстрировал, как обременительны ему, творцу, чиновничьи обязанности и как он рад нежданной гостье.
"Какой он все-таки обаятельный", - подумала Лина с неприязнью.
Наконец хозяин кабинета увидел посетительницу, и лицо его стало стремительно, как в кино, меняться. Из вдохновенно-радушного оно сначала стало настороженным, потом недоуменным, а затем и вовсе приняло неприкрыто злобное выражение.
Секретарша задела локтем столик, на пол со звоном упала кофейная чашка.
- К счастью, - мрачно пробормотал Иван Михайлович, но, опомнившись, сменил свирепое выражение лица на дежурно-приветливое. - Все хорошеете, Виолетта, оттого и не узнал, - ехидно процедил он сквозь зубы и жестом пригласил ее в кабинет, попутно обняв за плечи и подмигнув секретарше. - Какого черта вам потребовался весь этот балаган! - зашипел он Лине, когда закрылась дверь и они уселись за маленький чайный столик.
- Усе у порядке, шеф, учусь у вас, - парировала та. - Вы ведь тоже придумываете всякие предлоги, лишь бы не встречаться со мной и не говорить о деньгах.
- Как вам не стыдно! Это ложь! - возмутился Иван Михайлович. - И вообще, как вы могли явиться сюда сейчас, когда у меня столько проблем! Старший внук не может вылететь из Лондона, там бесконечная забастовка авиаторов. Младшая дочь вот-вот родит. Столько денег пришлось отвалить за элитный роддом! И вообще, теперь у меня иной масштаб, иные задачи…
- Тем более в ваших силах помочь "Утятам", - не отступала Лина.
- Будьте реалисткой, Ангелина Викторовна! Мне некогда заниматься какой-то детской студией. У нас в округе их десятки, - назидательно сказал Иван Михайлович. - Этот ваш самодеятельный кружок так мечтал от меня избавиться! Получили наконец желанную самостоятельность - так давайте, действуйте. А то привыкли, чтобы вас за ручку водили. Докажите, что вы сами чего-нибудь стоите! Что вы не "утята", а орлы, черт побери! Хорошо вам было выезжать на готовеньком - точнее, на моем хребте и моих связях…
- Чтобы "выкручиваться", нужны деньги. Верните их! - не отступала Лина. И, вобрав побольше воздуха в легкие, решительно бухнула: - Мы подадим на вас в суд, Иван Михайлович!
- Это ваше право, - неожиданно спокойно, даже как-то сонно и устало отреагировал на угрозу хозяин кабинета. - Могу даже телефончик подбросить, чтобы долго не искать.
И попросил секретаршу по местной связи:
- Раечка, принеси, пожалуйста, чаю, а заодно захвати телефон Сергея Петровича.
Через пять минут в комнату вплыла Раечка с листком в руке. Она заинтригованно поглядывала на Лину, чуя в ней какую-то серьезную, но пока непонятную угрозу хорошему настроению шефа.
"Эта чумовая тетка через полчаса уйдет, а мне до конца дня слушать его рычание", - внезапно сообразила Раечка.
- Чудненько, - добродушно пророкотал Иван Михайлович. Он снова вошел в роль свободного художника, лишь по недоразумению попавшего в кабинет чиновника.
- Держите, Виолетта, телефон моего давнего друга, - сказал Лине и, взглянув на секретаршу, вновь лукаво подмигнул. - В Пензе пригодится. Это судья одного из столичных районных судов, - сказал со значительной ухмылкой. - Мой давний приятель. Позвоните, скажите, что от меня, и ваш вопрос решится гораздо быстрее, чем вы ожидаете. Вы, наверное, слышали, что сейчас суды завалены исками и их не успевают рассматривать?
- Ну, ничего страшного, есть еще налоговая инспекция, - пригрозила Лина, когда секретарша вышла, - и трудовая комиссия, ну худой конец.
- Не советую, - добродушно хмыкнул Иван Михайлович, отхлебывая чай из стакана в изящном подстаканнике. - Пока будут выяснять, что да как, время упустите, ваши счета в банке арестуют, помещение опечатают, родители заберут детей, студию придется закрыть еще раньше, чем по суду. А меня власти в обиду не дадут. Иначе что же получится? Что они сами маху дали, раз такого-сякого Ивана Михайловича на столь ответственную должность назначили. Проглядели, прошляпили, так сказать. Словом, они теперь будут изо всех сил меня защищать. Так что послушай, Линок, старого тертого чиновника, - завершил он свой пламенный спич. - Не ссорься с властями, Виолетта Васильевна, целее будешь, - вот мой совет!
И, слегка рисуясь, зашагал по кабинету.
- Займитесь делом, встаньте наконец с дивана, найдите спонсора, черт побери! - В дверь заглянула секретарша, и он решил завершить начальственную речь на публике: - Как только выберу время, нагряну к вам в Пензу по старой памяти. Посидим за рюмкой чая, вспомним былое - а, Виолетта Васильевна? - Иван Михайлович лихо подмигнул Лине. Потом нагнулся к ней и похлопал по коленке. Лина чуть чаем не подавилась и, наскоро простившись, выбежала из кабинета.
- Вот народ, все им подай на блюдечке! - пожаловался Иван Михайлович секретарше, когда за Линой закрылась дверь. - Ничего сами не могут решить. Ну прямо как дети! Видишь - даже из Пензы ко мне приезжают за советом. Ох, устал я от них. А давай-ка, милая, тяпнем с тобой коньячка! Так сказать, за успех общего дела!
Через пару минут секретарша вошла в кабинет с коньяком и рюмками на подносе. Иван Михайлович впервые окинул ее с ног до головы не начальственным, а пристально-оценивающим мужским взглядом и разлил коньяк по рюмкам.