Зло вчерашнего дня - Нина Стожкова 8 стр.


Бога она старалась по пустякам не беспокоить: у него и без Лины забот хватало. А вот к своему ангелу-хранителю обращалась довольно часто. Все-таки у ее святой работа такая - помогать ей, Лине.

Икону святой Ангелины Сербской Лина привезла несколько лет назад из Черногории, из горного монастыря. С тех пор в самые трудные минуты Лина просила ее о помощи. И что самое удивительное, помощь каждый раз приходила - причем оттуда, откуда Лина не ждала.

- Научи меня, святая Ангелина, как жить дальше. Ну пожалуйста, ну миленькая, надоумь меня, неразумную, подскажи выход, ты же можешь, ну что тебе стоит, - попросила Лина одними губами, обращаясь к синему подмосковному небу, на котором сейчас не было ни облачка. Ни один листик не дрогнул на деревьях. Святая Ангелина не спешила подать знак.

В раздумьях, телефонных звонках и поисках информации в беспроводном Интернете пролетел день. Лина ничего не придумала, не решила и легла спать с толстым английским романом, обычно нагонявшим сон на пятой странице. Однако в этот раз даже с книжкой заснуть получилось не сразу. Прокрутившись ночь с боку на бок, она уснула под утро и открыла глаза, когда за окном был жаркий день.

- А у нас на Иванушку все камушки, - сказала Люся, заметив Лину на пороге кухни… Хозяйка, похоже, давно встала. Во всяком случае, вид у нее был не заспанный.

- Какой такой Иванушка? Что за камушки? - переспросила подруга удивленно.

- Га… рик. - Люся произнесла имя брата не сразу, словно через силу.

- Жив? Говори скорее! - потребовала Лина, не в силах ходить вокруг да около.

- Жив, - еле слышно выдохнула Люся и механически поправила взъерошенные ветром волосы. Лина обняла ее за плечи и поцеловала пушистую густую копну темных волос, пахнущих кофе, корицей и валерьянкой.

- Люсь, ну не плачь, ну будь, пожалуйста, умницей. А давай-ка выпьем еще валерьянки из твоей чудо-бутылки в холодильнике?

- Спасибо, я и так полбутылки уговорила, - устало прошептала Люся и вдруг стала тихонько всхлипывать.

Лина погладила ее по руке и подумала: "Хорош рай - три несчастных случая за три дня! Скорее - заколдованный "ведьмин круг"! Даже елки на пригорке сегодня как-то зловеще выглядят. Как в сказке про Бабу-ягу. Уж лучше наша загазованная столица - там спокойнее. Эх, угораздило меня здесь задержаться".

Она выглянула в окно и заметила у забора запыленный древний жигуленок. Странно, в этом доме такие машины не водятся. Лине показалось, что похожую развалюху она где-то уже видела. Чтобы лучше ее рассмотреть, Лина вышла на крыльцо и вновь удивилась. Собаки не бросились ей навстречу с радостным лаем. На участке стояла жутковатая, непривычная тишина. Зачем и от кого их закрыли?

Лина повернула на веранду и замерла на пороге.

Гарик с бледным лицом лежал на веранде, возле него пристроился на краешке дивана тот самый тип, который обхамил Лину на деревенской улице пару дней назад. На этот раз тип был гладко выбрит, молчалив и сосредоточен. Его идеально отутюженная синяя курточка и отглаженные форменные брюки выглядели безупречно. На голове у мужчины красовалась синяя шапочка, из-под которой на Лину настороженно уставились серьезные ярко-синие глаза.

"Неужели этот субчик-голубчик и вправду врач? - с изумлением подумала она. - Хорошо же он тогда под пьяницу замаскировался!"

- Что ж, на мой взгляд, никакой опасности для здоровья Игоря Викентьевича нет, - объявил доктор, с опаской взглянув на Лину. Краска смущения мгновенно залила его лицо. - Добрый день, - поздоровался он с гостьей.

- Здрасте, - буркнула Лина, сделав вид, что видит эскулапа впервые. И подумала: "В первый раз вижу мужчину, который так трогательно краснеет. Впрочем, ему есть чего стыдиться. И как только Люся, обычно такая осторожная, решилась пригласить в дом этого коновала?"

- Меня зовут Ангелина Викторовна, - официально представилась она.

- Петр Павлович, - скромно отрекомендовался врач, - для вас просто Петр.

Врач старался не глядеть на Лину и нервно теребил фонендоскоп на шее.

- Доктор, теперь скажите главное: а девушек-то я смогу любить? - Гарик из последних сил пытался бодриться, но получалось плоховато. Посиневшие губы еле двигались, голова, которую больной слегка приподнял, чтобы поприветствовать Лину, тут же рухнула на подушку.

- Конечно, сможете, молодой человек, но несколько позже, - ободряюще похлопал его по руке врач. - И все-таки, Людмила Викентьевна, прошу вас, последите за братом, - твердо попросил доктор. - Игорю Викентьевичу необходимы покой и сон. Пусть попринимает сердечные средства, которые я выписал, через пару дней навещу вас снова. И главное, никаких физических нагрузок!

Хозяйка тем временем, достав с комода белый конверт, медленно двигалась в сторону врача по периметру веранды. Врач наконец заметил нехитрый маневр Люси и резко повернулся к ней всем корпусом.

- Людмила Викентьевна, - закачал головой доктор. - Как не стыдно! И не думайте даже, и не пытайтесь: от вас не возьму. Не по-соседски это, а значит, не по-людски!

- Чем же мне отблагодарить вас? - растерянно пробормотала Люся, пытаясь сунуть в карман конверт и успешно проделав это только с третьего раза.

- Поделитесь вашей роскошной чайной розой! Давно хотел, но все не решался попросить отросток, - завистливо поглядел эскулап в сторону цветника.

- Вы любите цветы? - Люся не сдержала удивления. - Странное хобби для мужчины.

- Обожаю! - признался гость. - Они помогают переключаться после работы. В саду я вспоминаю, что жизнь - это не только больные, кровь, травмы, операции. Разборки с родственниками и коллегами. Но и что-то другое, порой приятное. Розы, например. Или симпатичные женщины.

И он застенчиво взглянул на Лину и улыбнулся.

Пока доктор выписывал рецепты, подруги вышли в сад. Люся все еще волновалась и нервно хихикала, иногда срываясь на истерику. Наконец отхлебнула еще немножко валерьянки из заветной бутылки, взяла себя в руки и лишь тогда смогла связно рассказать Лине о том, что случилось, пока она спала.

С утра Гарик надумал, как обычно, что-то мастерить возле сарая. После завтрака вышел на полянку, взялся за электропилу… Что случилось дальше, Гарик не помнил. Лина раньше думала, что амнезия бывает только в телесериалах, а тут - нате, живой пример. Люся, волнуясь, рассказала, что этот "живой пример" вдруг ни с того ни с сего упал со страшным криком в траву. Она в это время возилась на клумбе с цветами и не сразу поняла, что произошло. Да и Серафима убежала в дом, у нее, как назло, в это время зазвонил мобильник. В общем, рядом с Гариком никого не было. А когда Люся оглянулась - оторопела. Брат лежал без движения на земле, еле шевеля бескровными губами.

- Не тро… гай… пи… лу! - Она не сразу разобрала, что шептал Гарик, и наклонилась к нему. Поразила синеватая бледность брата. А когда Люся взяла его за руку и попыталась нащупать пульс, еле уловила слабое биение сердца.

Люся и без предупреждения Гарика не решилась бы прикоснуться к искрившему шнуру: она с детства была твердо убеждена, что техника - дело мужское, так же как борщи и уборка - дело исключительно женское. Подоспевший Василий быстро пришел на помощь: притащил резиновые перчатки и не без труда выдернул сильно оплавившийся штепсель из розетки.

Люся рассказывала о событиях раннего утра, все еще всхлипывая. Василий подошел к ним и застыл в растерянности, переминаясь с ноги на ногу.

- И шо же это делается? - Мужчина неловко развел руками. - Еще вчера вещь была исправна, а теперь - на тебе… Спалилась, як алкаш на винзаводе.

- Это, наконец, надоело, - вдруг жестко сказала Люся. Лина подумала, что подруга находится на грани нервного срыва, и вот теперь, похоже, началось. - Всему есть предел. - Губы Люси задрожали, нижняя губа задергалась. - Вы с Олесей давно живете в нашем доме, находитесь в курсе наших самых личных и семейных дел. Помогаете нам по хозяйству. Правда, как-то очень странно помогаете. Так стараетесь, что и до беды недалеко. То масло на ступеньки лестницы прольете, то пилу испортите… Василий, скажи честно. - Люся посмотрела на Василия своим особенным "фирменным" взглядом, под которым ее дети всегда признавались во всех настоящих и прошедших грехах. - Это что, классовая ненависть? Неужели вы с Олесей нас так сильно ненавидите? Хотелось бы услышать за что. Мы вас обижаем или унижаем? Помогать по хозяйству - это ваша работа. Неплохо, кстати, оплачиваемая…

- Да вы шо, Людмила Викентьевна, - оторопел Василий. Доброе круглое и слегка грубоватое лицо его внезапно стало багровым. - Как вам такое могло в голову прийти? Може, трошки на солнце перегрелись? Все-таки умная взрослая женщина, хозяйка большого дома, а ведете себя, как дитя… Даже не знаю, шо сказать. Голову свернул…

- Вы оба уволены. С понедельника, - жестко сказала Люся и, разволновавшись, зачем-то срезала самую лучшую розу. Немножко подержала в руке и, не зная, куда деть, вручила Лине. А Василию и подоспевшей Олесе объявила ледяным тоном: - Даю вам время до понедельника - собрать вещи и найти новое место. За неделю подыщу вам замену. А пока - сами справимся. Народу хватает, кое-кому из родственничков не помешает поработать: и в доме, и на свежем воздухе. А то, ишь ты, обленились, барами заделались…

- Э-эх, Людмила Викентьевна, а я вас человеком считал… Че-ло-ве-ком! А вы… Вон вы как… Вам, как и всем подмосковным буржуям, - лишь бы нас, простых людей, в грязь втоптать… - только и смог выговорить Василий. Он взглянул с укором на хозяйку, швырнул на траву резиновые перчатки, лопату и, резко развернувшись, зашагал к дому. Глядя на его усталую согнутую спину и опущенные плечи, Лина почувствовала внезапный укол совести.

- Зря ты так, Люся, - сказала она. - Зачем хороших людей обидела? Давай рассуждать спокойно. Я все-таки музыкант и привыкла играть по нотам. До - это до, а ля - это ля. Когда поют мимо нот, человеку с музыкальным слухом это режет ухо. Ну, не могли Василий и Олеся сознательно все подстроить. Для чего им это? Вы же хорошо им платили. Олеся и Василий регулярно отправляли детям в Приднестровье деньги. Условия их проживания здесь были такими, что многие москвичи позавидовали бы. На свежем воздухе, в сорока минутах езды от столицы, в отдельной пристройке.

В доме - все удобства. Они дорожили работой. Место у хороших хозяев в наше время найти не так-то просто. И вообще, чтобы решиться на такое - что за изощренный ум надо иметь? И какую больную психику! Опасные шутки. Особенно для гостей Московской области с временной регистрацией. Нет, чушь это все! Наверное, у тебя, Люсенька, просто сдали нервы.

В ответ Люся испепелила подругу таким взглядом, что Лина поняла: теперь она ни за что не уступит. Так птица, охраняя гнездо, отгоняет от него всех подряд - и опасных хищников, и безобидных зверюшек.

Люся махнула рукой, подняла лопату, надела перчатки, брошенные Василием, принялась ожесточенно выкапывать розу, обещанную доктору.

Вскоре и сам Петр Павлович вышел из дома. Он вручил Люсе рецепты, а она ему - маленький розовый куст с корневищем, аккуратно закутанным в газету.

- Люсь, а это что еще за добрый доктор Айболит? - спросила Лина как можно равнодушней, когда врач вышел за калитку. Не в первый раз его в деревне вижу.

- А, Петр Павлович! - Мрачное лицо подруги осветила слабая улыбка. - Это наш сосед! Хирург районной больницы. Кстати, добрейшей души человек. А какой профессионал! Познакомились, когда мы с Гариком пытались Дениску в больнице навестить. Помнишь, Дэн тогда сбежал, не долечившись? Ну вот, а Петр Павлович оказался его палатным врачом. Мы тогда в больницу с Гариком приехали. Я смотрю: был больной Тараканов - и нету. Ну, ты меня знаешь: за своих придушу кого угодно. Вот и принялась, как истеричка, скандалить. Ну а Петр как-то очень быстро нашел нужные слова. В общем, настоящий доктор, умеет успокоить. Оказалось - наш сосед, живет с матерью - вон в том зеленом домишке на пригорке. Работает, как зверь. Иногда сутками дома не бывает. То на скорой подрабатывает, то в больнице дежурит. Оставил, бедолага, квартиру бывшей жене, а сам изо всех сил пытается как-то обустроить материнскую хибару, чтобы жить с городскими удобствами. Но знаешь, какая у врачей зарплата и сколько нынче все стоит? Эх, надо было, чтобы он и тебе давление померил. Что-то мне твой вид сегодня не нравится. Между прочим, Петр Павлович тоже сказал, что ты какая-то бледная, измученная. - Люся пристально взглянула на Лину. Но та только отмахнулась.

"Все мои проблемы гроша ломаного не стоят в сравнении с тем, что творится на душе у Люси", - подумала она и предложила:

- А давай-ка я тебе летний пирожок испеку?

- Чтобы вместо одного "икса" в размере сразу два появилось? - проворчала Люся. Однако, секунду подумав, милостиво согласилась: - Ладно, валяй, только вначале собери ягоды, а то малина прямо на кусте сохнет. Ты ведь в курсе, Олесю я пять минут назад отправила в отставку? Так что теперь все будем делать сами. Долой эксплуататоров-кровопийц! Да здравствует свободный труд!

- Ну ладно, "ягода-малина нас к себе манила"!

И Лина, надев видавшую виды соломенную шляпу и повесив на шею пластмассовое ведерко, отправилась в сад.

В беседке возле малинника Ангелина услышала знакомые голоса.

- Вот видишь, сын мой, - говорил вкрадчивым голосом Михаил Соломонович, обращаясь к кому-то невидимому, - благодать оставила твой дом. А все почему? Жадность! Она, сын мой, мать всех пороков. Не захотел дать денег на храм, Господь и разгневался.

- Прекрати на меня давить и называть "сын мой"! - истошно возопил голос, принадлежавший Викентию Модестовичу. - Надоел ты мне, Мишка, своими пропагандистскими штучками. Я не сын твой, а однокашник, что, согласись, совсем не одно и то же. И как ловко ты, мерзавец, подвел разговор к главному - к отъему денег: "Бог наказывает за жадность!" Помню, в конце семидесятых так же прорабатывал меня секретарь парткома. Мол, не вступаю в партию, потому что не хочу часть зарплаты отдавать на партийные взносы. Ну, не хотел, это правда. И ведь прав оказался! Где теперь та всесильная партия? Ушла под воду. Как Атлантида. Мне-то хотя бы не пришлось потом каяться, жечь партийный билет перед телекамерами, как некоторым нашим деятелям культуры, отплевываться, намекать, что слышу запах серы…

А теперь - власть переменилась. Нынче ты просишь денег на храм. А вдруг завтра наука докажет, что Бога нет?

- Не дождешься! - запальчиво возразил Михаил Соломонович.

- А где доказательства, что я должен вкладываться во второе пришествие, словно в победу коммунизма, спрашиваю тебя?

- Да весь этот Божий мир - и есть главное доказательство его существования! - воскликнул Михаил Соломонович и широко обвел рукой вокруг. - Если даже допустить, что все само собой появилось, то почему тогда каждый цветок и каждое дерево так гармоничны и прекрасны?

- Михаил Соломонович, можно вас на минуточку? - раздался с веранды слабый голос Гарика.

Гость, извинившись, покинул беседку и исчез в доме.

- У меня к вам просьба, - прошептал Гарик, жестом приглашая Михаила Соломоновича присесть на диван.

- Внимательно слушаю, - наклонился к нему вошедший, поняв, что разговор пойдет серьезный и конфиденциальный. - Ты, наверное, хочешь, чтобы я осмотрел тебя? Мол, два врача - надежнее: целый консилиум.

- Да нет, никакой другой врач мне не нужен. Петр Павлович - доктор толковый. Я о другом. Вот, возьмите. - Гарик протянул пухлый белый конверт.

- Что это? - удивился Михаил Соломонович, однако, помедлив секунду, спрятал конверт в щеголеватый портфель.

- Мое пожертвование на храм, - тихо сказал Гарик. - И еще, - добавил он шепотом, - попросите, пожалуйста, настоятеля вашего храма как можно скорее приехать сюда и освятить дом и участок.

- Что-то случилось? - насторожился Михаил Соломонович. - Ты, Гарик, вроде никогда не был набожным. Как говорится, яблоко от яблони…

- Случилось, - вздохнул Гарик. - В последнее время у нас здесь творится что-то нехорошее. Я, хоть и потомственный безбожник, чую запах серы…

- Дьявол? - с интересом исследователя спросил гость, подсаживаясь ближе. - Ты можешь толком рассказать, почему ты так решил, сын мой?

- Да нечего рассказывать, - пожал плечами Гарик. - Так, ерунда какая-то в голову лезет. Бабьи бредни. Сначала Люськин муж. Потом сестра, а теперь вот я… И все - ближайшие родственники. За Катьку страшно. Да и за Стасика. И за отца. Вряд ли смогу объяснить это логически, но в доме происходит что-то очень нехорошее. Я, конечно, не верю в привидения, как Валерия, и все-таки… Словно какая-то темная сила испытывает нас на прочность. Чем мы заслужили такое - ума не приложу.

- Встанешь на ноги - сходи в церковь, покайся, поставь свечку, - предложил Михаил Соломонович. - Ая… Постараюсь выполнить твою просьбу. - Гость, пожав Гарику руку, вышел в сад.

- Кстати, а где та достойная пожилая женщина, с которой ты знакомил меня в прошлый раз? - поинтересовался Михаил Соломонович у "друга Викеши", поджидавшего на скамейке. Жизнелюбу Михаилу Соломоновичу сделались в тягость все эти печальные события и мрачные домыслы, захотелось подзарядиться энергией неистовой старушки.

- А, ты про Марианну? - Патриарх с досадой махнул рукой. - Да звонила она, звонила! Сказала, что не приедет. Кто бы сомневался! Разве ей до нас, скучных стариков? Человеков в футляре? Наша огненная валькирия снова при деле: организует пикет в сквере на городском бульваре. Ей уже борьбы с булочной и битвы за цены на лекарства мало. А в том сквере, видите ли, собираются спилить какой-то престарелый, как мы с тобой, дуб. Он небось сам давно прогнил и вот-вот рухнет на головы горожан. В общем, нашла очередной "вишневый сад" и борется за него с беспощадным временем.

- Удивительная женщина! Просто Жанна д_к наших дней! - восхитился Михаил Соломонович. - Не идет за толпой, а зовет ее за собой. Вся ее жизнь - вечный вызов властям в мире пошлости и чистогана. Она, не сомневаюсь, и с инквизицией в дискуссию вступила бы, как Жанна.

- Ну, знаешь… Сравнить пенсионерку с Пречистенки с Орлеанской девой… Это уже слишком! - усмехнулся Викентий и снисходительно похлопал приятеля по плечу.

Однако Михаил Соломонович сделал вид, что не заметил иронии. Он думал о чем-то своем и не был настроен спорить. Гость простился с обитателями усадьбы и, насвистывая Брамса, неспешно двинул к калитке.

- Постойте! - внезапно окликнула его Лина. - Михаил Соломонович, подождите меня, пожалуйста!

"М-да, день, кажется, удался. Неужели она тоже хочет дать денег на ремонт храма?" - с надеждой подумал Михаил Соломонович, тормозя возле беседки. Деньги он всегда принимал снисходительно, словно делал жертвователю одолжение. Тогда и жертвователь не считал свою лепту чрезмерной, а, наоборот, стеснялся ее малости.

- Михаил Соломонович, вы моя последняя надежда, мне не к кому больше обратиться, - тихо сказала Лина.

- Слушаю вас, матушка, - проговорил Михаил Соломонович слегка разочарованно.

- У вас в храме, наверное, есть богатые прихожане? - после неловкой паузы решилась спросить Лина.

- У Господа все равны, - уточнил церковный староста. - Между прочим, церковь - самая демократичная организация в нашей стране. Она принимает всех - и бедных, и богатых, и больных, и здоровых.

- И все-таки… - не отступала Лина.

- Разумеется, у нас есть разные прихожане. В том числе и небедные, - осторожно уточнил Михаил Соломонович.

Назад Дальше