- И ты передашь ему мое благословение, святое дитя, ведь он просит об этом, - сказал папаша Каде, в неимоверном усилии простирая к девушке обе руки.
Это произошло впервые с тех пор, как старика разбил паралич, - левая рука папаши Каде вновь обрела жизнь и способность двигаться.
II
ПРОПУСК
Если уж Мариетта решила предпринять путешествие, то первое, что ей следовало сделать, - это обзавестись русским пропуском.
Дороги заполнили войска союзников, и потому даже с пропуском такую молоденькую и хорошенькую девушку, как Мариетта, все равно подстерегали некоторые опасности.
Правда, она могла взять с собой защитника, который никому не позволил бы коснуться даже кончика ее пальца.
Таким защитником был Бернар.
Но Бернар, способный сразиться с одним, а то и с двумя злодеями на большой дороге, на проселке или в лесу, ничего не мог предпринять против часового у двери, против приказа, воспрещающего входить в город, против полка, расположившегося в боевом порядке и закрывающего проход.
Единственное, что могло бы помочь преодолевать подобные препятствия, был, как уже говорилось, русский пропуск.
К счастью, главнокомандующий Сакен находился в Виллер-Котре, где он должен был устроить большой смотр войскам; проживал он в доме инспектора лесничества, куда в прежние времена Мариетта не раз приносила молоко.
В четыре часа пополудни Мариетта знáком велела Бернару следовать за ней и отправилась в Виллер-Котре.
Через три четверти часа она уже звонила в дверь инспектора.
Все знали и любили красавицу-молочницу и, поскольку она не появлялась у них уже больше месяца, встретили ее и собаку радостно и шумно.
Но она, ответив на все приветствия и комплименты грустной улыбкой и легкими кивками, выразила намерение поговорить с русским генералом.
Просьба казалась такой странной, что слуги переглянулись и, смеясь, спросили, что за дела ей требовалось уладить с московским его превосходительством?
- Дело, от которого зависит моя жизнь, - ответила Мариетта столь серьезно, что смех тотчас умолк, а один из слуг сказал:
- Хорошо, надо бы только предупредить госпожу.
- Но, - заметила кухарка, - госпожа сидит за столом с его превосходительством и всем штабом и наверняка не встанет из-за стола ради мадемуазель Мариетты.
Кухарка была не в настроении: через слугу, подававшего блюда к столу, ей сделали выговор за плохо приготовленный соус к рагу из кролика.
- Конечно же, - ответил тот самый слуга, что взял Мариетту под свое покровительство, - госпожа встанет из-за стола, если скажут, ктό ее спрашивает, ведь она очень любит свою "милую молочницу", как она говорит, и еще вчера она спрашивала, нет ли вестей от нее.
- В таком случае, - сказала девушка, - я очень прошу вас об этом.
- Хорошо, дитя мое, хорошо, - согласился слуга, - иду, и, хотя рискую не более чем грубым отказом, я не стал бы этого делать, если бы меня столь любезно не просили такие милые губки.
- Льстец! - заявила кухарка, передернув плечами, и повернулась к плите, чтобы не упустить воздушный омлет.
Не обращая внимания на язвительную реплику, слуга вошел в столовую и шепнул хозяйке на ухо пару слов; та встала из-за стола и вышла.
- Так это ты, моя маленькая Мариетта! - обрадовалась она, увидев девушку. - Вот уже месяц, как ты о нас совсем забыла!
- Вы убедитесь, сударыня, что я вовсе не забыла о вас, совсем напротив, - возразила Мариетта, - ведь во время, для нас очень печальное, я пришла именно к вам.
- И что же вас так печалит? - спросила жена инспектора.
- О сударыня, слишком долго пришлось бы вам рассказывать, а мне надо сегодня вечером или самое позднее завтра утром отправиться в путешествие на самый край департамента. Но, если вы дадите мне возможность поговорить с русским генералом, я буду вынуждена рассказать ему обо всем, чтобы попросить его оказать мне милость, и тогда вы узнаете, как мы несчастны…
- Ты, дитя мое?! С русским генералом?! - поразилась жена инспектора.
- Да, сударыня, - твердо ответила Мариетта, - с русским генералом; в конце концов, если я не смогу поговорить с ним сейчас, позвольте мне остаться или на кухне, или во дворе, или в саду, и я буду ждать.
- Нет, дитя мое, нет, - сказала хозяйка дома, удивленная этой печальной настойчивостью, - нет, если дело, о котором тебе нужно поговорить с русским генералом, такое срочное, надо поговорить с ним тотчас… Иди со мной!
- О сударыня, как вы добры и как я вам благодарна! - воскликнула девушка и поспешила за хозяйкой.
Та прошла вперед и открыла дверь столовой, где заканчивали обед около двенадцати русских офицеров.
Мариетта последовала за ней. Преданность Консьянсу взяла в ней верх над робостью.
- Генерал, - обратилась хозяйка дома к офицеру, сидевшему у середины стола, - вот девушка, которая хочет попросить у вашего превосходительства о некоей милости и которую я позволю себе рекомендовать вам.
- Ах, вот как! Если вы ее рекомендуете, - сказал генерал с чуть заметным акцентом, выдающим русского, - если вы ее рекомендуете, она здесь дорогая гостья.
Затем, отодвинув свой стул подальше от стола, чтобы освободить место между ним и двумя соседями по столу, он сказал:
- Идите сюда, мое прекрасное дитя!
Опустив глаза, волнуясь и смущаясь, Мариетта приблизилась к человеку, для нее олицетворявшему Провидение, поскольку он мог открыть ей путь, ведущий к Консьянсу.
- Я здесь, сударь, - сказала девушка.
- Как вас зовут?
- Мариетта, сударь.
- Да она и вправду очаровательна! - восхитился генерал Сакен, погладив подбородок девушки.
Однако Мариетта с редкостным чувством собственного достоинства взяла его слишком фамильярную руку в свою и почтительно поцеловала, как и подобает молодой скромной девушке, которая, тем не менее, желает, чтобы и сильные мира сего относились к ней с уважением.
Генерал почувствовал этот деликатный нюанс и, убрав руку, сказал:
- Ах, мадемуазель, это иное дело… Чего вы желаете?
- Сударь, - ответила она, - мне хотелось бы получить пропуск, чтобы добраться до Лана.
- Как, совсем одной?!
- О нет, сударь, не совсем одной… вместе с Бернаром.
- А кто такой Бернар? - поинтересовался генерал.
В эту минуту Бернар, до сих пор почтительно сидевший за дверью, услышал, как дважды произнесли его имя, и подумал, что не будет столь уж нескромно и ему представиться хозяевам; он надавил передними лапами на дверь, она открылась, пес вошел и стал рядом с Мариеттой.
- Это и есть Бернар, - сказала девушка.
Генерал посмотрел на великолепное животное, не сводившее с него горящих глаз и готовое по первому слову своей хозяйки мигом преодолеть все оттенки эмоций между ласковостью и яростью.
- Черт возьми! - изумился генерал. - Это и в самом деле отличный спутник, дитя мое. Но что вы собираетесь делать в Лане?
- Я хочу найти там раненого солдата, он в лазарете.
- Раненного в бою?
- Ослепшего от взрыва зарядного ящика.
- И этот солдат ваш брат… ваш кузен… ваш родственник?
- Этот солдат - Консьянс.
- А!.. И Консьянс - ваш возлюбленный. Именно в таком случае он вам не родственник: не кузен, не брат, потому что он просто Консьянс, и все тут?
- Этот солдат - человек, которого я люблю и за которого должна выйти замуж.
- Как! Вы, такая юная и хорошенькая, собираетесь выйти замуж за человека искалеченного, слепого, беспомощного?.. Ну и ну!
- Я, помнится, сказала вам, что люблю его, сударь.
- Да, но вы любили до случившейся беды.
- О сударь, - воскликнула Мариетта, не сдержав слез, - после случившейся с ним беды я люблю его еще сильнее!
- Однако, - заметил генерал, посмеиваясь и вместе с тем смягчаясь, - это воистину столь же интересно, как идиллия Крылова. У меня есть желание дать этой красивой девочке не только пропуск, который она просит, но и мою карету с эскортом казаков.
- Сударь, прошу вас, не смейтесь надо мной! - сказала Мариетта. - Я говорю вам от имени Всевышнего, велевшего мне покинуть мою деревню и родную мать, чтобы разыскать Консьянса. Я не нуждаюсь в карете, так как легко хожу, и не нуждаюсь в эскорте, так как меня сопровождает Бернар; мне нужен только пропуск, чтобы по пути никто меня не оскорбил и не задержал.
- Хорошо, дитя мое, - согласился генерал, окончательно растроганный таким чистосердечием. - Я не хочу умалять ни на йоту достоинство и величие вашей верности, так что сделаю для вас то, о чем вы просите, ни больше ни меньше.
Затем, повернувшись к молодому человеку, своему адъютанту, он велел ему:
- Элим, приготовьте для этой девушки пропуск на трех языках - русском, немецком и французском; поставьте на него печать и принесите мне на подпись.
- Благодарю, сударь! Надеюсь, Господь вознаградит вас за вашу доброту, - сказала Мариетта и отступила к стене, чтобы подождать в сторонке возвращения адъютанта.
Через пять минут тот вернулся, принеся заполненный пропуск и заранее обмакнутое в чернила перо, чтобы генералу оставалось только поставить свою подпись.
Сакен взял пропуск в левую руку, перо - в правую и прочел:
"Офицерам, солдатам и властям русским, прусским и французским приказываю не препятствовать свободному передвижению по всей территории департамента Эна девушке - предъявительнице настоящего пропуска и в случае необходимости даже оказать ей помощь и содействие".
Прочитав текст, генерал кивнул в знак одобрения и написал в нижней части этого трехъязычного документа:
"Главнокомандующий в департаменте Эна
Сакен".
Затем он вручил пропуск Мариетте.
Она вознамерилась еще раз поцеловать ему руку, но генерал встал, привлек девушку к себе, по-отечески поцеловал ее в лоб и сказал:
- Иди, дитя мое, и да хранит тебя святой Александр Невский!
Мариетта стала красной как вишня, но поняла все целомудрие этого генеральского поцелуя.
Она схватила руку хозяйки дома и, несмотря на сопротивление, поцеловала ее, а затем выбежала из столовой.
Бернар, разделяя радость девушки, прыгнул вслед за ней и тотчас исчез из виду.
Обед продолжался, и до самого его конца инспектору и его жене пришлось объяснять, кто такие Консьянс, Мариетта, папаша Каде и остальные члены семейства, такое впечатление на генерала и русских офицеров произвело неожиданное появление девушки.
Через три четверти часа в хижину слева вбежал Бернар, словно возвещая возвращение хозяйки, а Мариетта, пройдя через всю деревню Арамон, торжествующе вошла в дом с пропуском в руке.
Таким образом, ничто уже не мешало Мариетте отправиться в путь.
Папаша Каде повернулся на кровати и извлек из тайника свой старый кожаный кошелек.
Увы, там осталась одна-единственная золотая монета!
- Держи, моя девочка, - со вздохом сказал старик, протягивая золотой кружок Мариетте, - бери и приведи к нам Консьянса!
Но, зная о стесненных обстоятельствах, в которых оказалась семья папаши Каде после болезни старика и отъезда его внука, девушка только покачала головой и ответила:
- Спасибо, дедушка! Приберегите вашу золотую монетку: у меня есть все, что мне нужно.
Затем, повернувшись к г-же Мари, Мариетта прошептала ей:
- Матушка, если, проходя через Виллер-Котре, я возьму у мясника те тридцать франков, что он нам должен за теленка, которого мы ему продали два месяца тому назад, ты не будешь против?
- Делай все, что считаешь нужным, дитя мое, - согласилась г-жа Мари. - Разве не Господь движет тобою?! Противодействовать Божьим замыслам - значило бы гневить Бога!
III
ХОЗЯИН И ЕГО ПОВОЗКА
На следующий день рано утром, распрощавшись со всеми, Мариетта отправилась в путь, грустная и вместе с тем радостная.
Грустная оттого, что с Консьянсом случилось несчастье.
Радостная оттого, что она его снова увидит, пусть даже в несчастье.
Утреннее прозрачное небо обещало великолепный день.
На западе звезды сияли как никогда ослепительно среди еще темной ночной лазури; на востоке небесная твердь мало-помалу окрашивалась первыми солнечными лучами, и самые бледные оттенки розового переходили в густонасыщенные пурпурные тона. Все пробуждалось и все просыпались вместе с зарею - и обитатели долин, и хозяева лесов. Жаворонок поднялся ввысь словно по вертикали, приветствуя первые проблески дня звонкой беспечной песней; в травах прыгали кузнечики; с куста на куст перелетали малиновки; на ветке дерева покачивалась белка; только две-три запоздалые летучие мыши, словно протестуя против разливающегося утреннего света, свершали свой безмолвный и неровный перелет в поисках самых темных уголков леса.
Наступил один из тех первых дней весны, которые по росе спускаются с горных вершин для того, чтобы разбудить оцепеневшую природу, овеяв ее лицо своим теплым и душистым дыханием.
Хотя для Мариетты идти по лесу на заре было делом вполне привычным, она не утратила восприимчивости ко всем тем переменам, что творились вокруг нее. В этот день на сердце у девушки было легче, чем когда-либо прежде, поэтому она замечала все эти радостные порывы земли к небесам - воистину, она делала доброе дело, прояснившее и душу ее и чело.
Но если сердце ее было легко, то маленьким ногам было еще легче. Ей не потребовалось и четверти часа, чтобы пересечь лес. Затем она вышла в парк и в городке остановилась лишь для того, чтобы взять у мясника тридцать франков, которые могли понадобиться ей в пути, и пошла дальше по дороге на Суасон.
До Лана она рассчитывала дойти на третий день; она знала, что ей предстоит путь в четырнадцать или пятнадцать льё; значит, в каждый из двух первых дней она пройдет по семь льё, а на третий - всего лишь одно. Она наметила именно такие этапы своего странствия, рассуждая вполне здраво: если она доберется в Лан вечером, то Консьянса сможет увидеть только утром следующего дня, а она предпочитала переночевать в какой-нибудь деревне в окрестности города, но не в самом городе.
Сбиться с пути девушка не могла: дорога из Виллер-Котре на Лан была первоклассная.
Около семи утра Мариетта вышла из Виллер-Котре по дороге на Суасон; весеннее солнце в предыдущие дни подсушило землю, и она шагала по обочине дороги, где можно было воспользоваться ухоженной тропой, вроде парковой. Бернар бежал впереди Мариетты, возвращался к ней, радостно прыгал и снова устремлялся вперед, словно разведчик, получивший приказание проверить каждое дерево, каждый камень, каждый куст.
Судя по его прыжкам, по его бегу то вперед, то назад, пес будто понимал, что девушка идет на встречу с Консьянсом. Да он и действительно это знал, иначе не был бы так радостно возбужден.
Мариетта прошла уже около половины льё, и ей казалось, что нет ничего более легкого, чем идти вот так целый день, когда вдруг услышала за спиной у себя голос.
- Эй, Мариетта! - окликнули ее.
Мариетта обернулась и увидела повозку; уже несколько минут она слышала за спиной стук ее колес; в те времена дилижансы были редкостью, и поэтому хозяин повозки доставлял людей из Виллер-Котре в Суасон.
- А, это вы, господин Мартино? - отозвалась Мариетта.
- Конечно, я… И куда это вы держите путь, прекрасное дитя?
Мариетта подошла к повозке, оперлась о ее борт и рассказала вознице и четырем его пассажирам о причине и цели своего путешествия.
Сначала пассажиры нетерпеливо слушали девушку, остановившую их посреди дороги, но затем мало-помалу нетерпение уступило место интересу.
Впрочем, Мартино, возвышавшийся на своем сиденье, был здесь таким же абсолютным хозяином, как капитан корабля на своем мостике, и на самом деле у пассажиров не было причин для беспокойства: Мартино рассчитывал шаг своей лошади так, чтобы с учетом остановок для ее отдыха она покрывала за четыре часа шесть почтовых льё, отделявших Виллер-Котре от Суасона.
Похоже, рассказ девушки заинтересовал возницу еще живее, чем его пассажиров, поэтому, как только Мариетта закончила свою историю, он сказал:
- Эх, прекрасное дитя, не стоит так себя утомлять, как это делаете вы, направившись пешком Бог знает куда.
- Но, - улыбнувшись, ответила девушка, - мне поневоле приходится идти пешком, господин Мартино, ведь повозки у меня нет.
- Э, черт возьми, это не так: повозка у вас есть.
- Это какая же?
- Моя, черт побери!
Мариетта отступила.
- Вы смеетесь, господин Мартино, - сказала она. - Вы прекрасно знаете, что я не так богата, чтобы ездить в повозке: вы берете по сорок су с пассажира, а у меня всего-то тридцать франков на то, чтобы разыскать Консьянса и вернуться с ним в Арамон; вот ему-то, наверное, и потребуется ехать в повозке, а не мне… Впрочем, у вас и так много пассажиров.
- А кто вам говорит об оплате, прелестное дитя? Об этом, слава Богу, и речи нет, а что касается места, то в самой повозке и в самом деле уже все занято, зато найдется местечко на сиденье… я потеснюсь. К тому же, - добавил Мартино весьма галантно, - не так уж неприятно, когда тебя потеснит хорошенькая девушка, вроде вас.
- Благодарю, господин Мартино, - ответила Мариетта, делая шаг в сторону от повозки.
- Да садитесь же! - настаивал возница. - Прошу, без церемоний, дитя мое. Хотите ли вы увидеть Консьянса как можно скорее?
- О да! - воскликнула девушка.
- Вот и хорошо, я доставлю вас в Суасон не позднее одиннадцати утра; повозка моя уютна, словно колыбелька, так что вы не утомитесь. Если вы не захотите задержаться в Суасоне, никто вам не помешает: перекýсите со мной и дальше пойдете своей дорогой. Кто знает, может быть, вы захотите переночевать в Шавиньоне или даже в Этувеле, а послезавтра утром увидите вашего доброго друга, вместо того чтобы встретиться с ним на день позже. Это чистых двадцать четыре часа выигрыша! Что вы на это скажете, красавица?
- Соглашайтесь же! - стали уговаривать девушку пассажиры, кто из интереса к ней, кто в надежде тронуться снова в путь, как только Мариетта устроится на сиденье.
- Ей-Богу, - откликнулась Мариетта, - вы мне от всего сердца предлагаете такую милость, господин Мартино, что у меня появилось большое желание принять ее.
- Вперед, хоп! - поторопил девушку Мартино; он взял ее за руку и помог взобраться на сиденье, не обращая внимания на слабеющие попытки противиться ему.
Наконец Мариетта, раскрасневшаяся от смущения, села рядом с возницей.
- Ну вот! - сказал Мартино. - А теперь в путь, кляча!
И, нахлестывая лошадь, он погнал ее дальше.
Как и обещал Мартино, в одиннадцать утра повозка его уже стояла у городских ворот Суасона. Охраняли их русские солдаты, но у Мартино, имевшего патент возницы, был безупречно оформленный пропуск, так что Мариетте не понадобилось предъявлять свой.
Бедняжка никогда еще не видела столь большого города. Его закрытые ворота, опущенная заградительная решетка, орудия, установленные на валах, часовые с оружием в руках - все это сначала устрашало Мариетту, но при мысли, что прежде ей предстояло пройти через все эти препятствия совсем одной, она только порадовалась тому, что приняла предложение Мартино.