Возница остановился в гостинице "Три девственницы". Там знали обычное время его прибытия - от одиннадцати до половины двенадцатого утра. Таким образом, его, как всегда, ждал готовый завтрак.
Старинная народная поговорка, не признаваемая, однако, истинными гастрономами, гласит: "Если есть еда для одного, ее хватит и на двоих".
В гостинице к г-ну Мартино относились столь благожелательно, что его завтрака хватало не только на двоих, но и на троих. Возница пригласил девушку за полностью сервированный стол. Та сначала отказывалась, но в конце концов приняла приглашение, села за стол и охотно поела; так же поступил и Бернар, в похвалу ему будет сказано.
Покончив с завтраком, возница сказал Мариетте:
- Оставайтесь здесь, мое прелестное дитя, а я позабочусь о вас.
И, слегка кивнув ей, он вышел.
Что означало обещание позаботиться о ней, Мариетта не знала.
Но через четверть часа всё разъяснилось.
Мартино возвратился, и лицо его сияло радостью.
- Пойдем, - сказал он, - дело улажено, и завтра мы увидим нашего друга Консьянса.
- Каким образом? - обрадованно спросила Мариетта.
- О, это очень просто, - отозвался Мартино. - Я нашел славного малого, моего старого знакомого, возницу из Шавиньона. Он приехал продавать свои овощи на суасонском рынке и возвращается порожняком. Он бросит в повозку две-три охапки соломы, чтобы было на чем сидеть, и возьмет вас с собой. В три часа вы будете в Шавиньоне. Вы прекрасно отдохнете в хорошей постели, которую приготовит вам его жена, а завтра на заре, свежая и бодрая, вы отправитесь в путь. Это означает, что из пятнадцати льё вам придется пройти пешком не более четырех-пяти.
- Ах, господин Мартино, тысяча благодарностей! - сказала Мариетта со слезами на глазах.
- Да не за что, - отозвался возница, щелкнув пальцами. - Честное слово, если бы Бог не выказывал милосердия к хорошим людям, то зачем он нужен?
- И когда мы отправляемся? - спросила Мариетта.
- Пойдем, - сказал Мартино.
Они вышли, а впереди них побежал Бернар: подкрепившись и отдохнув, он был явно не прочь пуститься в странствие.
Приятель Мартино оказался добродушным толстяком, продававшим летом артишоки, а зимой - капусту и морковь.
Он встретил Мариетту уже посвященным в курс дела и потому торопился поскорее добраться домой, чтобы юной девушке не пришлось проделать пешком лишних четыре-пять льё.
Мартино и зеленщик обменялись несколькими словами. Затем зеленщик, чей округлый живот и пухлые щеки дали повод называть его Толстым Шарлем, без церемоний пригласил Мариетту сесть поскорей в его тележку, так как, пояснил он, его ждала жена по имени Жавотта, а он не заставил бы Жавотту томиться ожиданием даже ради самой прекрасной на свете девушки.
Упрашивать Мариетту не пришлось. Она протянула г-ну Мартино руку и легко села в повозку, а Бернар, встав на задние лапы, заглянул сквозь ее решетчатую стенку, словно хотел убедиться, хорошо ли устроилась его хозяйка.
Видно, проверка его удовлетворила, так как он снова стал на все четыре лапы и принялся радостно повизгивать.
- Эге, - сказал толстяк, - да у вас такой спутник, что его не удержишь, если кому-то вздумается повысить на вас голос!
- Да кто бы стал оскорблять такую бедную девушку, как я, господин Шарль?
- Не скажите, - глядя на нее, возразил возница, - не очень-то доверяйтесь людям вечером на большой дороге, где полно негодяев из разных краев.
- Так вы думаете, нам есть чего опасаться, господин Шарль?
- О нет; впрочем, мы прибудем засветло. Однако, повторяю, вечером, ночью или утром, особенно перед рассветом, я бы держался настороже.
- Но ведь у меня, - заметила Мариетта, - есть пропуск на трех языках, выданный русским генералом, квартирующим в Виллер-Котре у господина инспектора.
- Вот как! - засмеялся Толстый Шарль. - Пропуск - это для тех, кто умеет читать, а как быть с тем, кто читать не умеет?
- Вы правы, - согласилась Мариетта. - По правде говоря, вы меня напугали, господин Шарль.
- Да что вы, я пошутил, - успокоил ее Толстый Шарль. - Всё, до встречи, Мартино! Спасибо, благодаря тебе я оказался в приятной компании… Вам удобно, прелестное дитя?
- Да, господин Шарль.
- Вот и хорошо! Н-но, Блюхер, пошел!
Таким именем - Блюхер - окрестил коня его хозяин.
В этом целиком и полностью выразился его политический символ веры, своего рода демонстрация протеста против недавно совершившихся событий.
Слова "Н-но, Блюхер!" сопровождались двумя ударами кнута, нанесенными по бокам коня с такой силой, какую исполненный патриотизма коренастый толстяк мог бы адресовать настоящему Блюхеру, окажись он с прусским генералом наедине в каком-нибудь укромном месте, где свидетелями его избиения были бы только леса, поля и облака.
На выезде из города Толстый Шарль столкнулся с теми же препятствиями, что и Мартино при въезде в Суасон. Но он извлек из своего бумажника чуть пожелтевший документ, где были начертаны несколько строк и поставлена печать, что давало возможность устранять все препятствия; таким образом, уже через десяток минут после отъезда из "Красного шара", когда на кафедральном соборе отзвонили час дня, Мариетта оказалась по другую сторону Суасона и повозка их катилась с такой скоростью, какая делала честь ногам Блюхера и вместе с тем любви Толстого Шарля к своей Жавотте.
IV
ТОЛСТЫЙ ШАРЛЬ И ЕГО ЖЕНА
Всю дорогу Толстый Шарль только о том и говорил с Мариеттой, что о своем супружеском счастье.
Еще до Груи, что в трех четвертях льё от Суасона, Мариетта узнала, что он женился на Жавотте два года тому назад, что у них родилось два мальчика и девочка, а это доказывало, что времени он даром не терял.
По сути дела, Мариетта не очень-то понимала, каким это образом за два года можно родить троих детей, но девический инстинкт подсказывал ей, что лучше не вдаваться в расспросы на эту тему.
Мариетта узнала, что Жавотта была небольшого роста пухленькой ревнивой блондинкой, что она драчлива и, будучи не в духе, поколачивала муженька, точно так же, как хозяин в минуты веселости хлестал кнутом по спине Блюхера.
В полульё от Шавиньона Толстый Шарль уже старался помочь Мариетте различить крышу его дома и дымок над ней среди множества деревенских дымков и крыш.
Девушка охотно слушала эти разъяснения, но думала о своем - о том, что Шавиньон отделяют от Лана всего лишь четыре льё и что в один и тот же день, не утомившись и не потратив ни одного су, она проедет больше двенадцати льё, то есть почти два перегона.
Девушка говорила самой себе: подобно тому, как Блюхер, разделяя нетерпение своего хозяина, прошел нужный путь менее чем за два часа, быть может, и она в этот же день пройдет два-три льё, с тем чтобы на следующий день к семи или восьми утра добраться до Лана.
Надо сказать, эта мысль глубоко засела в ее уме и полностью овладела девушкой в ту минуту, когда Толстый Шарль целым концертом, исполненным ударами кнута, объявил о своем прибытии и остановил Блюхера у дверей своего дома.
Услышав удары кнута, на порог вышла Жавотта, держа на руках крошечного мальчугана, в то время как другой уцепился за подол ее юбки. Третья же малышка спала в своей колыбели.
Из всех характеристик Жавотты, данных ее супругом по дороге домой, прежде всего подтвердилась ревность, несомненная для любого постороннего наблюдателя.
- Ух-ты, ух-ты! - воскликнула она, увидев Мариетту. - Где же это мы выудили такую молоденькую, скажите, пожалуйста?
Столь любезной встречи Мариетта не ожидала, и краска смущения залила ее щеки; но толстяк незаметно толкнул ее коленом и подмигнул, чтобы она не обращала внимания:
- Где выудили? Сейчас вам скажут это в двух словах прямо в глаза, госпожа Жавотта; дайте мне только слезть с облучка и поцеловать вас!
- Ах, поцеловать меня! - смягчилась Жавотта. - Это мы еще успеем, черт подери!
- Э, нет! - возразил Толстый Шарль. - Откладывать не будем!
Он прыгнул с повозки и, раскрыв объятия, двинулся к Жавотте, потихоньку подталкивая ее внутрь дома. Мариетта, оставшись в тележке, трепала стоявшего у колеса Бернара, который просунул свою добрую морду сквозь бортовую решетку.
По-видимому, Толстый Шарль сумел урезонить Жавотту, так как через минут десять она вновь появилась на пороге со словами:
- Слезайте, красавица, и милости просим в дом!
Поскольку на сей раз в благожелательности Жавотты не приходилось сомневаться, Мариетта не заставила себя упрашивать и весело спрыгнула на землю.
Затем в дверях показался хозяин дома и подмигнул девушке, словно говоря ей: "Видите, есть только один способ обуздать мою женушку, и я сделал все, чего ей хотелось". Вслух же он произнес иное:
- Ну что ж, главнокомандующего отведем в конюшню, а сами на славу пообедаем: ведь я просто помираю с голода. Пошли, Блюхер! Пошли, приятель, пошли!
Заскрипели, открываясь, ворота, и Шарль завел во двор Блюхера с повозкой, предоставив Мариетте возможность завершить начатое им укрощение Жавотты.
Это не составило труда: хозяйка была по-настоящему доброй женщиной: с двух слов она поняла преданность и возвышенность души Мариетты и, поскольку ее поступок делал честь всему женскому полу, охотно внесла свою лепту в благое дело.
Тем временем Мариетта, со свойственной ей мягкой приветливостью, уже завоевала доверие одного из малышей; она ласкала его и целовала, а Бернар, улегшись у ног второго, позволял мальчугану крутить собачьи уши и залезать ручонкой в огромную пасть - ведь Бернар был псом добродушным и общительным.
Жавотта воспользовалась свободной минутой и спустилась в погреб, откуда поднялась, держа по бутылке в каждой руке, и эта картина привела в восторг Толстого Шарля, появившегося в воротах как раз тогда, когда его супруга вышла из дверей погреба.
Пять минут спустя все уже сидели за столом, и Толстый Шарль доказал, что в сказанных им словах о бешеном голоде, который одолевал его, не было и тени преувеличения.
Столь серьезному недомоганию соответствовало длительное лечение.
Что касается Мариетты, отобедавшей в полдень с Мартино, то она ела мало и напряженно размышляла, как бы ей затронуть вопрос о ее дальнейшем пути в этот же день.
Однако ей, наверно, покровительствовал добрый ангел и внушал желательные для нее побуждения всем, кто ее окружат.
К концу обеда хозяин подмигнул Мариетте, давая понять: то, что он сейчас скажет, не заслуживает никакого внимания.
Жавотта уловила его взгляд.
- Ну и что дальше? - спросила она.
- Дальше? - хмыкнул ее муженек. - Что ж, мать, я хотел спросить у тебя, что за ослицу я увидел сегодня в конюшне? Она облизывалась, доедая в яслях то, что оставил главнокомандующий.
- Как, разве ты не узнал ее, дурачок?
- Именно потому, что я ее узнал, хотел бы услышать от тебя кое-что о ней! Это ведь ослица мамаши Сабо?
- Собственной персоной.
- Не обращайте внимания на имя, прекрасное дитя, - сказал хозяин, наклонившись к Мариетте. - Мы зовем ее мамаша Сабо, потому что она жена Гийома, который делает сабо. Сейчас, правда, речь ни о мамаше Сабо, ни о Гийоме: речь идет об их ослице. Каким это образом она оказалась у нас, Жавотта?
- Черт подери, да потому что ее предоставили кормилице из Парньи, для того чтобы у той молоко не нагревалось от чрезмерной ходьбы. Сегодня она приходила к ребенку, а ослицу оставила здесь, предупредив, что договорилась с мамашей Сабо вернуть животное домой при первом же удобном случае.
- Так что поедем! - заявил Толстый Шарль с лукавым видом. - Я-то отлично знаю!
- Что же ты знаешь, толстое животное?
- Я знаю, что эта юная красотка найдет еще возможность продолжить свой путь, не утомляя своих ножек… Жавотта, ты видела, какие у нее маленькие ножки? И подумать только, с такими-то ножками она пустилась в путь длиной в целых тринадцать льё! Ничего не скажешь, отважная девушка!
- Хорошо, хорошо, - оборвала его Жавотта, не любившая слушать, как ее муж распространяется насчет достоинств других женщин. - Что дальше?
- А дальше выпадает подходящий случай: завтра утром мы посадим это прелестное дитя на ослицу мамаши Сабо, повернем голову ослицы в сторону Шиви и скажем: "Пошла!", и она пойдет себе прямо без остановки до двери своего стойла.
- Смотри-ка, это и вправду мысль, - поддержала супруга Жавотта. - Да ты, муженек, еще не такой глупый, каким кажешься.
Взгляд, которым Жавотта сопроводила свои слова, говорил Толстому Шарлю, что бывают минуты, когда она вовсе не считает его глупым.
Во время этого диалога, слышимого и немого, воображение Мариетты, неизменно устремленное к цели ее странствия, уже отправилось в путь.
- Боже мой, госпожа Шарль, - робко произнесла она, - я думаю об одном деле.
- О каком, дитя мое?
Толстый Шарль продолжал подмигивать Мариетте.
- Я думаю, что сейчас нет еще и четырех часов пополудни и у нас есть еще три с половиной часа до сумерек, и, если ослица мамаши Сабо не слишком устала, я могла бы поехать на ней уже сегодня, а не завтра.
- Ох-ох, сегодня после обеда! - огорчился хозяин. - Вы так торопитесь покинуть нас, дитя мое!
- Ошибаетесь, господин Шарль, я вовсе не спешу расстаться с вами, наоборот, ведь, слава Богу, вы так хорошо меня принимаете. Но я хочу поскорей увидеть моего бедного Консьянса.
- Черт побери, это вполне естественно: такова молодость, - заметила Жавотта.
- Дело в том, что тут есть опасность, - заявил ее супруг.
- Опасность?
- Да, для одинокой девушки.
- А что тут опасного?
- Опасно пересекать рощу Этувель: в Этувеле стоит русский гарнизон и можно быстро нарваться на неприятную встречу.
- О, никакой опасности нет, - с улыбкой возразила Мариетта. - Кто захотел бы причинить зло бедной девушке?
- Эге, - весело расхохотался толстяк. - Я же не говорил, что именно зла вам хотят.
- Не лучше ли тебе помолчать?! - вмешалась Жавотта.
- Умолкаю, женушка, умолкаю… но признай: не так уж я не прав.
- Как там ни крути, - продолжала Жавотта, - разумней было бы подождать до завтра.
- Да, возможно, так, - ответила Мариетта, - но это означало бы два потерянных часа, и, если нет к тому препятствий, я бы выехала сегодня после обеда…
- Я же говорю вам, что одно препятствие точно есть, - настаивал Толстый Шарль.
- О госпожа Шарль, - взмолилась девушка, молитвенно соединив ладони, - подумайте же о бедном покинутом слепом; подумайте, ведь часы для него - что века, а если бы я уехала сегодня, то завтра была бы рядом с ним двумя часами раньше.
- Черт побери, дитя мое, - заявила Жавотта, - уж если вы принимаете такое решение, то лучше сделать это раньше, чем позже.
- С вашего позволения, госпожа Шарль, - отозвалась девушка, - решение принято окончательно и, если дело зависит только от меня…
- Что же, выводи из конюшни ослицу, - сказала Жавотта, - ты сам прекрасно видишь: бедное дитя изнывает от желания добраться поскорей до Лана.
- Но не менее верно и другое, - настаивал зеленщик, - я предпочел бы, чтобы она пересекла рощу Этувель только завтра утром.
- Так вот, - заявила Жавотта, - ты будешь сопровождать этого ребенка до Шиви! Ты ведь не заболеешь, если пройдешь четыре льё пешком налегке?
- Э, нет, - воскликнул толстяк, заключая Жавотту в объятия. - Э, нет, не заболею и в доказательство возвращусь бегом, лишь бы поскорее оказаться снова рядом с тобой. О, какая же ты хорошая женщина, хотя по твоему виду этого не скажешь, выражаясь твоими же словами.
И Толстый Шарль, крепко обняв женушку, запечатлел на ее розовых щеках два жгучих поцелуя, а затем помчался во двор.
- Ах, - вздохнула Мариетта, - мне кажется, вы очень счастливы, госпожа Шарль.
- Да, - подтвердила добрая женщина, приводя в порядок волосы, несколько растрепанные порывом супружеской нежности, - Божьей милостью мы любим друг друга.
- И я думаю, - сказала Мариетта, подымая глаза к небу, - это самая сладостная милость из всех, какие Бог только может оказать.
Мариетта вспомнила о Консьянсе, и две слезинки покатились из ее прекрасных глаз; она подумала: взаимная любовь ее и Консьянса, возможно, будет столь же нежной, как любовь этих славных людей, но никогда ей не быть столь же радостной.
Госпожа Шарль догадалась о том, что происходило в душе девушки, и с сердечной деликатностью, казалось бы ей не свойственной, она подошла к гостье и обняла ее:
- Чтό вы, дитя мое, Бог велик: вам надо надеяться на Бога.
И затем она прошептала на ушко:
- Послушайте, дитя мое, добравшись до Лана, вы будете всего лишь в нескольких льё от Богоматери Льесской; это добрая чудотворная пресвятая Дева; мы здесь ежедневно видим, сколько несчастных возвращаются оттуда, исцеленных благодаря ее заступничеству. Если бы вы туда сходили…
- О, я уже думала об этом, сударыня, - откликнулась Мариетта, - и, кстати сказать, отправившись туда, я бы просто выполнила мое обещание: я дала такой обет.
- В таком случае, все будет хорошо, - подбодрила девушку г-жа Шарль.
На пороге показался хозяин, державший ослицу Марго за поводок, и добрая женщина, в последний раз поцеловав Мариетту, пожелала ей благополучного путешествия.
Мариетта расположилась не в седле, а на поклаже; Бернар побежал впереди, Толстый Шарль двинулся следом за Марго, и караван, помахав на прощание Жавотте, оставшейся на пороге дома, мало-помалу удалялся и затем исчез из виду на краю деревни, продолжая свой путь к Шиви, а значит, и к Лану.
V
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ПОКАЗАНО, ЧТО ПЯТНАДЦАТЬ ШАГОВ БЫВАЮТ ПОРОЙ БОЛЕЕ ТРУДНЫМИ, НЕЖЕЛИ ПУТЬ В ПЯТНАДЦАТЬ ЛЬЁ
Марго двигалась медленнее, чем конь Толстого Шарля, и медленнее, чем лошадь Мартино, так что пришлось два с половиной часа добираться до пресловутой рощи Этувель, столь тревожившей возницу.
Поспешим заявить, что почтенный зеленщик сильно преувеличивал свою обеспокоенность; ему хотелось продлить свое доброе дело, провожая Мариетту как можно дальше, но он не отваживался на это без разрешения Жавотты и, чтобы получить его, придумал опасность, которой на самом деле не было или которая была не столь страшной, как ему хотелось ее представить.
И, поскольку Мариетта обладала даром без усилий привлекать к себе сердца, Жавотта сама опередила желание мужа.
Тем не менее роща Этувель могла бы внушить Мариетте всякие страхи, если бы она пересекала ее одна. Сначала она там наткнулась на казачий патруль из семи-восьми человек, очень напугавших ее своими рыжими бородами, длинными пиками и веревочными стременами; затем встречались одинокие солдаты и группы солдат; трое из них преградили путь маленькому каравану как раз в тот миг, когда он приближался к опушке рощи. Вряд ли намерения чужаков были добрыми, так как Бернар тоже остановился и зарычал, показав свои львиные клыки; рычание было дополнено фехтовальными приемами суковатой палкой, которые мастерски исполнил Толстый Шарль; две подобные демонстрации силы да еще неожиданное появление молодого офицера вынудили злоумышленников отказаться от своих намерений.