Увидев превосходство противника, да еще в присутствии своего офицера, трое русских гренадеров застыли на месте как вкопанные, похожие на античные термины, держа левый мизинец у расшитого пояса панталон, а правую ладонь - на высоте позолоченного головного убора.
Русский офицер был не просто юным, а едва ли не подростком, ведь другой император, император Севера, пришедший притеснять нашу страну, тоже был вынужден забрать в армию всех мужчин своей бесплодной промерзлой земли. Однако, несмотря на юность офицера, на его светлые волосы и по-детски розовые щеки, в его лице таилось что-то варварское, внушающее страх сильнее, нежели жестокие и мужественные лица, встречавшиеся Мариетте по пути.
Он жестом показал девушке, что хочет переговорить с ней, и та остановила Марго.
Толстый Шарль не без тревоги наблюдал эту сцену, но Мариетта с улыбкой указала ему на Бернара, подбежавшего с ласковым видом к молодому человеку.
Тот подошел и тоном полуфамильярным, полувежливым спросил:
- В чем дело, мое прелестное дитя?
- Ни в чем, господин офицер, - ответила Мариетта, слегка дрожа, - только я боюсь.
- Боитесь чего?
- Да этих троих солдат, которые, по-видимому, намерены преградить мне дорогу.
- Эти? - произнес офицер с непередаваемой интонацией презрения и угрозы.
- О, но мы-то здесь! - воскликнул Толстый Шарль, выполняя десятое или двенадцатое мулине.
- Вы? - сказал офицер, почти не изменив прежней интонации.
- Тем более, - поспешила повернуть ход разговора девушка, - что у меня есть пропуск, выданный главнокомандующим.
- Ах, вот как!
И Мариетта торопливо протянула бумагу молодому русскому.
Тот не спеша развернул ее, не сводя глаз с троих гренадеров, неподвижных, словно каменные изваяния, а затем не без удивления прочел на трех языках тройное предписание главнокомандующего.
Потом, держа пропуск в левой руке, офицер вместо нотации влепил правой рукой крепкую пощечину каждому из трех гренадеров, но их рабские физиономии даже не дрогнули. Вразумив нижние чины, офицер вернулся к Мариетте:
- Мадемуазель, - спросил он не без почтительности, - куда вы направляетесь?
- Сегодня, господин офицер, я иду до деревни Шиви, что примерно в одном льё отсюда.
- Хорошо, - сказал офицер, возвращая ей пропуск, - вы не только сможете продолжить ваш путь, но вас еще будет сопровождать эскорт.
И, повернувшись к солдатам, он четким и повелительным голосом отдал им по-русски приказ, содержание которого Мариетта и Шарль не поняли, зато увидели его исполнение.
Попрощавшись с офицером и тронув Марго с места, чтобы воспользоваться полученным разрешением, девушка и ее провожатый увидели, как русские солдаты повернулись кругόм и двинулись вслед за ними на дистанции в два десятка шагов, похожие на автоматы: левая рука у пояса, правая рука на высоте своего рода островерхой шапки, покрывавшей голову.
Таким образом они должны были пройти льё туда и обратно и предстать в той же самой позе перед дверью молодого офицера по его возвращении, и все это под страхом наказания в виде двадцати ударов розгами каждому.
Молодой офицер спокойно продолжил свой путь к Этувелю, последний раз помахав рукой Мариетте.
Не приходилось сомневаться, что приказ его будет точно выполнен.
Добрую душу Мариетты огорчили офицерские пощечины и наказания, наложенные на трех человек, а вот Толстый Шарль, наоборот, не только не разделял ее жалости, но еще и давал волю своему веселью всякий раз, когда он, оборачиваясь, видел все время на одной и той же дистанции троих русских, шагавших нога в ногу, одна рука у пояса, другая - у головы.
Так и добрались до Шиви: трое русских, по-видимому следуя приказу, остановились у входа в деревню, повернулись кругом на каблуках и в той же позе, с той же скованностью движений отправились обратно в Этувель.
Шиви - это деревенька не более чем в шестьдесят или семьдесят домов; дом мамаши Сабо стоял на краю деревни со стороны Лана.
Уже не раз хозяйка дома выходила на порог, глядя на дорогу, не ведут ли Марго. Нетерпение женщины объяснялось тем, что ее мужу предстояло выехать на рассвете с партией товаров.
Неудивительно, что животному, доставившему сюда Мариетту, был оказан теплый прием; ее спутник представил и отрекомендовал девушку г-же Сабо, и все пошло своим чередом.
Зеленщик рассказал историю Мариетты - такую, что всегда впечатляет женщин, так что папаша и мамаша Сабо сердечно предложили путешественнице ужин и ночлег.
Что касается Толстого Шарля, то он, счастливый, поскольку сделал доброе дело, со спокойным сердцем поскорее, как и обещал Жавотте, отправился в Шавиньон, куда и дошел без всяких приключений.
Единственное, что остановило его внимание: проходя через Этувель, он увидел перед дверью дома, вероятно, того, где квартировал молодой офицер, троих русских солдат, стоявших навытяжку и все так же державших левую руку у пояса, а правую - у головного убора.
Молодой офицер, по-видимому, еще не возвратился.
Мариетта спала плохо. Да и как ей было заснуть, если она знала, что Консьянс совсем недалеко? Она поднялась вместе с первым солнечным лучом, и когда уже готовый отправиться по своим делам папаша Сабо постучался к ней, думая, что девушка еще дремлет, она открыла ему дверь уже одетая.
Папаша Сабо дошел вместе с Мариеттой до возвышенности Шиви, откуда до Лана оставалось пол-льё; здесь он свернул с большой дороги и пошел по проселочной.
Мариетта продолжила свой путь в одиночестве; заблудиться было уже невозможно, а бояться - нечего: Лан уже предстал перед ее глазами на возвышенности, венчавшей те плато, куда в последнем отчаянном порыве взбирался Титан и где он без всякой пользы оставил четыре тысячи убитых и три тысячи раненых.
Городские ворота охранял русский пост, но, увидев красивую и грациозную девушку, солдаты даже не потребовали у нее пропуска, так что она беспрепятственно дошла до площади, где некогда возвышалась меровингская башня Людовика Заморского.
Поскольку города она не знала, ей необходимо было спросить дорогу; она подошла к часовому, ходившему взад-вперед перед домом, где, вероятно, жил какой-то большой военный чин, и спросила, как пройти к лазарету.
Часовой мимикой выразил полное непонимание чужой речи.
Тогда Мариетта вытянула из кармана пропуск и показала его солдату.
Тот читать не умел, но, увидев на пропуске большую печать, подумал, что держит в руке приказ или разрешение, а потому знáком пригласил унтер-офицера подойти к нему.
Мариетта приветствовала его еще вежливее, чем солдата, и показала ему пропуск.
Видимо, унтер-офицер счел дело довольно серьезным и требующим рассмотрения более высоким начальством, а потому он почтительно возвратил документ девушке, а сам отправился за офицером.
Появился офицер, небрежно покручивавший кончики усов; внешность Мариетты произвела обычное действие: он приблизился к девушке, невольно ей улыбаясь, затем на французском языке с немецким акцентом сказал:
- Страствуйте, пчелестное титя, шем я моху быть вам полезин?
- Сударь, - ответила девушка, - не могли бы вы указать мне дорогу к лазарету?
- Их есть тва, лазарета; к какому из них ви намерена идти?
- К тому, где находится Консьянс, сударь.
- Што такое Гонзьянс, матемуасель?
- Консьянс, сударь, это бедный француз - его глаза обожгло пламя взрыва во время боя при Лане.
- Он кафалерист или пехотинес, этот Гонсьянс?
- Не понимаю, о чем вы спрашиваете, сударь, - сказала Мариетта.
- Я фас спрашиваю, он бил на коне или пешком?
- Он служил в артиллерии, сударь; он возил зарядный ящик.
- Ах, та, я понимайт: это бил гусар на четырех колесах, как виражаемся ми. Ф таком случае это лазарет для кафалерии.
И повернувшись к солдату, он сказал ему по-немецки несколько слов; тот их почтительно выслушал, держа руку под козырек.
Затем офицер обратился к Мариетте:
- Следуйте за этим парнем, он фас проведет.
Девушка сделала офицеру благодарственный реверанс, а тот в ответ послал ей воздушный поцелуй, чуть слышно приговаривая:
- Der Teufel! Sehr schön! Sehr schön!
Слова эти бросили бы девушку в краску, если бы она могла понять, что говорил услужливый офицер.
Но она была уже далеко: легкая, словно газель, она устремилась за солдатом, шедшим, по ее мнению, слишком медленно.
Через пять минут прусский солдат остановился и указал ей на высокие ворота с большим высеченным из камня крестом наверху; перед воротами прогуливался часовой - левая рука на перевязи, в правой руке сабля, - судя по форменной одежде, принадлежавший к корпусу кирасир. Часовой взглянул на пруссака-провожатого.
- Ihr, - сказал пруссак.
- Ihr? - повторила девушка.
- Ja ihr, - сказал пруссак.
Мариетта поняла:
- А, это означает, что лазарет здесь и что мы пришли.
- Ja, - подтвердил пруссак.
- Спасибо, спасибо, - поблагодарила девушка.
И Мариетта бросилась к большим воротам, увенчанным крестом.
Но кирасир преградил ей путь.
- Проходить не разрешается, - заявил он суровым голосом, нахмурив брови.
- Как это не разрешается? - растерянно произнесла девушка, в испуге отступая назад.
- Так! Или вы, может быть, не понимаете по-французски?
- Но именно потому, что я понимаю по-французски, именно потому, что, как мне кажется, я разговариваю с соотечественником, я надеялась, что смогу пройти.
- Вы не правы, сюда нет входа.
- Боже мой, но кто же это запрещает?
- Приказ.
- Господин солдат, сделайте милость, умоляю вас!
- Назад! - потребовал кирасир.
- Если бы вы знали, из какого далека я иду…
- Говорят вам, назад!
И часовой с угрожающим видом шагнул вперед.
- Но, сударь, - возразила, дрожа, Мариетта, - у меня есть пропуск.
- Кем выданный?
- Главнокомандующим.
- Каким главнокомандующим?
- Русским главнокомандующим.
- Не знаю никакого русского главнокомандующего, - упорствовал солдат, все больше раздражаясь.
- О Боже мой, Боже мой! Что делать? Что со мной будет? - воскликнула Мариетта, простирая руки к небу, и слезы хлынули из ее глаз.
- Делайте что хотите, пусть с вами будет все что угодно, меня это не касается, лишь бы вы убрались отсюда, и поживее.
- Послушайте, послушайте, приятель, - закричал кто-то за спиной Мариетты, - по-моему, вы грубо обращаетесь с бедной девушкой…
- Я не знаю бедных девушек, которые приходят в сопровождении прусских солдат и с русским пропуском.
- Дело вот в чем, прекрасное дитя, - объяснил подошедший. - Понимаете, рекомендация может быть хорошей для русских и для пруссаков, но для французов лучше прийти без провожатого и без пропуска и сказать: "Приятель, у меня здесь есть дело" или "Позвольте мне пройти, поверьте, это необходимо".
Но в эту минуту Мариетта обернулась и сначала увидела форменную одежду, знакомую ей, а затем, несмотря на бинты, скрывавшие лоб солдата, его глаза и часть щеки, она узнала знакомое лицо.
- Боже мой! - прошептала девушка. - Неужели я не ошибаюсь? Это было бы просто счастьем найти вас…
- Мариетта! - вскричал гусар.
- Бастьен! - вскричала в ответ Мариетта. - Ах, друг мой, помогите мне! Я пришла из Арамона, чтобы увидеть Консьянса, который уже не сможет увидеть меня, и я умру, - слышите, Бастьен? - умру, если не увижу его!
И она упала на колени, простирая руки к гусару.
- О, успокойтесь, Мариетта, - ответил Бастьен, - вы его увидите, это я вам обещаю, или же я потеряю свое честное имя.
Затем он подошел к кирасиру и обратился к нему:
- Вы видите, приятель, это соотечественница, землячка, а мне друг; она пришла повидать своего возлюбленного, бедного Консьянса, вы хорошо его знаете: у него сожжены глаза.
- Да, - отозвался часовой, - я это знаю.
- И что же?
- А то, что приказом проход запрещен и ваша землячка через ворота не пройдет.
- О, - воскликнула Мариетта, - разве он в состоянии понять, что я стала бы камнем в стене лазарета, лишь бы увидеть Консьянса, что я обещала Мадлен повидать ее сына, что я прошла через столько опасностей, - разве можно вернуться ни с чем, одной, как и пришла!.. О, пусть я буду вынуждена проникнуть через ворота как воровка, я все равно пройду! Пусть сабле этого злого солдата придется пронзить мое сердце, я все равно пройду!
Она сделала шаг вперед, но Бастьен ее остановил.
Затем, оттащив ее назад, он стал между нею и кирасиром.
- Вы слышали? - спросил Бастьен у часового.
- Что?
- То, что сказала эта бедная девушка: она пройдет, даже если ваша сабля пронзит ей сердце.
- Э-э, знаем мы все эти выдумки, знаем! - недоверчиво отозвался кирасир.
- Это не выдумки, - возразил Бастьен, раздраженно покусывая усы, а этот знак не обещал ничего хорошего. - Напротив, это истинное страдание, это искренние слезы, а настоящий солдат, сами знаете, приятель, способен терпеть, видя, как льется кровь мужчин, но он не может спокойно смотреть, как льются слезы у женщин.
Кирасир, почувствовав угрозу, проскользнувшую в словах гусара, сощурил глаза. Таким вот образом он давал понять свое недовольство.
- И ты полагаешь, - съязвил он, - что из-за хныканья твоей землячки я плюну на приказ и рискну просидеть целые сутки под замком на гауптвахте? Весьма благодарен!
- А с каких это пор солдат не готов рискнуть этим, ради того чтобы сделать доброе дело для приятеля?
- Ради другой женщины - охотно, да это еще зависит от того, кáк попросит об услуге приятель.
- Почему так: для другой - охотно, а для этой - нет?
- Потому что она водит знакомство со слишком многими русскими и пруссаками, чтобы быть настоящей француженкой.
- Кирасир, друг мой, ты поймешь, что Мариетта настоящая француженка, как только узнаешь, что она невеста Консьянса и подруга Бастьена!
- Брось! Я в этом не настолько уверен, чтобы рисковать провести сутки на гауптвахте!
Верхняя губа Бастьена почти полностью скрылась за нижней губой.
- Кирасир, друг мой, - произнес он холодно, - если это утверждаю я, ты должен быть уверен в сказанном мною.
Кирасир прищурился так, будто он окривел:
- А если твоего ручательства недостаточно, гусар моего сердца, то что из этого последует?
- А вот что… Я сказал, что Мариетта пройдет в лазарет или же я утрачу свое честное имя. Значит, необходимо, чтобы она туда вошла или по доброй воле, или силой, поскольку я не хочу терять моего честного имени, вот и все!
- Твое имя!.. Не хочешь ли мне его назвать? Тогда в пять вечера я выкрикну его за крепостным валом достаточно громко, чтобы ты услышал его за несколько льё там, где ты окажешься?
- Пусть так, - согласился Бастьен, - в пять вечера, около Сен-Марселя… Тебе не придется кричать громко, поскольку я буду там раньше тебя, несмотря на то что ноги твои длиннее моих и сабля твоя длиннее, чем моя!
- О Боже мой! - воскликнула Мариетта, не в силах унять дрожь. - Бастьен, Бастьен, если я правильно понимаю, вы собираетесь драться из-за меня?
- Что же, моя маленькая Мариетта, - ответил Бастьен, пристально глядя на девушку, - случалось, люди дрались порой из-за мордашек, далеко не столь милых, как ваша…
- Я не хочу… я не хочу этого, Бастьен! Я сейчас же попрошу прощения у этого злобного кирасира и буду так его умолять, что он позволит мне пройти.
- "Э, нет, Лизетта, это портит манжеты", как говорим мы, гусары. Дело идет на лад, и надо его завершить.
- Но если он причинит вам зло по моей вине, Бастьен, я никогда себе этого не прощу!
- О, не беспокойтесь, Мариетта, над такой историйкой можно только посмеяться! Каблучники не так злы, как кажутся, и все это благополучно завершится бутылкой, выпитой за здоровье отца всех французов, Николá, как его называют эти идиоты! Так что предоставьте Жану Шодрону ходить взад-вперед перед лазаретом и пойдемте со мной.
- Как, мне уйти отсюда с вами? - удивилась Мариетта. - Так что, мне необходимо уйти?..
- На некоторое время несомненно, - заявил гусар.
- Но, Бастьен, - воскликнула Мариетта, - я не могу уйти, не повидав Консьянса! Вы же сами сказали, что я его увижу!
- Я сказал это и от своих слов не отказываюсь.
Он посмотрел на церковные часы.
- Каким же это образом? - спросила Мариетта.
- Очень даже простым, - ответил Бастьен, - ваша встреча состоится через полчаса.
- Так я увижу его?
- Да…
- О Бастьен, дорогой мой Бастьен!
- Только нужно отойти подальше, сесть на каменную скамью и немного мирно побеседовать.
- О, сколько хотите! - откликнулась Мариетта, усаживаясь рядом с Бастьеном. - Но через полчаса я увижу Консьянса?
- Теперь уже через двадцать пять минут, поскольку, после того как я дал вам обещание, прошло пять минут.
- И я увижу его несмотря на этого безжалостного кирасира?
- Несмотря на него.
- Объясните мне это, Бастьен.
- Все очень просто, Мариетта. Ведь не будет же он вечно стоять у дверей лазарета.
- Ах, понимаю. Через двадцать минут, в девять, вместо него встанет другой?
- Конечно, Мариетта. Ведь, по всей вероятности, сменяющий его часовой не такая злая тварь, как он, и новый часовой позволит нам то, в чем отказал этот цепной пес.
- А если и он нам откажет?
- Я, Мариетта, нашел способ сделать так, чтобы он нам не отказал.
- Какой способ?
- Увидите сами.
- Скоро?
- Через четверть часа, - ответил Бастьен, взглянув на те же часы.
- Боже мой, Боже мой, как же это долго - четверть часа!
- Ваша правда: когда не куришь и не пьешь, пятнадцать минут провести трудновато.
- Бастьен, друг мой, как я не подумала: ведь вы, быть может, еще в рот ничего не брали?
- Пропустил два-три стаканчика, и это все!
- А если я вам кое-что предложу?
- Ей-Богу, поскольку мне, быть может, придется часа два ждать у закрытых дверей, то я не стану отказываться, Мариетта.
- Так, пойдемте же скорей, - поторопила его девушка и повела в кабачок, находившийся в угловом доме. - Поспешим, Бастьен, ведь в нашем распоряжении не больше десяти минут.
- Ба, десять минут! - усмехнулся гусар. - За десять минут много всего можно сделать.
Бастьен вошел в кабачок и крикнул:
- Гарсон, бутылку вина, ломоть хлеба и два стакана!
- О, господин Бастьен, - заявила девушка, - я-то пить не буду!
- Бросьте, бросьте, я знаю, как вас заставить выпить.
- Ну и хитрец же вы, господин Бастьен.
- А это мы сейчас увидим.
Он взял бутылку, нацедил несколько капель вина в стакан Мариетты, свой же наполнил до краев.