* * *
…– Вы не перестаете меня удивлять, госпожа Вейн. Сперва производите впечатление разумной особы, а затем начинаете вести себя как беспечная, недалекая леди из пансиона, которой захотелось поиграть в сыщика. А ведь вас предупреждали… И я, и Берн, что выходить без сопровождения по меньше мере неблагоразумно. Особенно, если учесть нелюбовь местных жителей к таким, как вы. Мне любопытно, вы хоть когда-нибудь прислушиваетесь к добрым советам?
Голос наполнил пустоту, которая дрогнула, завибрировала – и разлетелась осколками. Малика открыла глаза, увидела прямо перед носом алый шелк. А потом вернулась боль, от которой было впору завыть. Наверное, именно так чувствует себя человек, с которого сперва содрали кожу, затем выпустили внутренности, а то, что осталось, пропустили сквозь мельничные жернова.
– Извольте лежать неподвижно, – сухо приказал голос, – еще успеете набегаться.
Ведьма не удержалась и всхлипнула. Зачем все это? Она ведь так просила смерти, почти умоляла… Разве с ней так сложно было проделать то, что он за несколько минут до этого сотворил с двумя крепкими мужчинами?
– Я… просила… – прошептала она, закрывая глаза, – просила… милосердия.
– И это все, что вы хотите мне сказать, госпожа Вейн? – в голосе появилась изрядная доля иронии, – не стоит забывать, что лунники тоже могут быть жестоки. К тому же, я на вас рассчитываю, ведьма из Пражена. Весьма и весьма.
Если бы Малика могла, то непременно бы расхохоталась в лицо луннику.
– Не слишком ли… поздно?
– У вас есть еще три дня, чтобы подняться на ноги, – прозвучало откуда-то сверху.
– Вы… смеетесь, – шепнула Малика.
Она уткнулась носом в алую наволочку и добавила про себя: "я сдохну гора-аздо быстрее, чем за три дня!"
– Я совершенно серьезен, – заверил ее лунный лорд.
Он наклонился к ней так близко, что горячее дыхание пощекотало затылок. Словно пианист-виртуоз лунник пробежался подушечками пальцев по спине ведьмы. Обнаженной спине, да! – но не это встревожило Малику. Она слишком хорошо помнила, во что превратилось ее тело после порки, а сейчас…
– Что… вы со мной сделали? – прошептала она, боясь шелохнуться. Перед глазами все еще стояла звериная морда в черныхглянцево блестящих сгустках, и желтые, с вертикальными зрачками, глаза… В самом деле, что?!!
Малика услышала легкий вздох. Затем – осторожные, быстрые шаги. Граф обошел вокруг кровати и остановился в изголовье, так, что ведьма смогла лицезреть белоснежное кружево на манжете, длинные пальцы, ободки под ногтями цвета переспелой вишни… Ведьма зажмурилась. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы понять, какого сорта грязь задержалась под твердыми ногтями лунника.
– Ничего такого, о чем бы вам пришлось сожалеть потом, – тихо сказал граф, – позвольте, я открою вам маленький секрет, госпожа Вейн. Возможно, вы что-то и слышали об этом в своей Академии, или кто-нибудь из отдела забытых преступлений вам об этом рассказывал… Лунники, госпожа Вейн, существа чрезмерно полезные для людей. И не только потому, что способны вылечить от лунной немочи. Вы когда-нибудь слышали о чудодейственном бальзаме Аврелиуса?
Слышала ли она?!! Всеблагий, конечно же – да! Ходили тысячи сплетен об этом снадобье. Мол, лет двести тому назад некий благочестивый Аврелиус создал нечто подобное эликсиру жизни. Оторванная плоть прирастала к телу, выколотые глаза вновь обретали способность видеть, порезы и царапины мгновенно затягивались – разве что мертвые не начинали дышать. Но хитрый старичок Аврелиус не пожелал делиться рецептом, за что, собственно, и был убит в собственной келье. Судя по тому, что никто больше не исцелял немощных в таком количестве, стало ясно, что даже стоя на пороге смерти благочестивый старец никому не раскрыл своего маленького секрета. Далекие это были времена, и тени ушедших веков хранят много тайн.
– Вы нашли рецепт Аврелиуса? – шепнула она, все еще глядя на засохшую кровь под ногтями графа, – считается, что он утерян навсегда.
Еще один тихий вздох.
– Мне нет нужды пытаться воспроизвести бальзам, госпожа Вейн, я просто знаю, что положил в основу снадобья Аврелиус – да упокоится его дух. История умалчивает о том, сколько лунников замучил старик, прежде чем понял одну простую истину: если дети луны обладают способностью регенерировать, то теми же свойствами будет обладать и их кровь.
Малика зажмурилась – чтобы не видеть ни алой подушки, ни дорогих кружев на манжетах графа. Кровь, значит. На самом деле удивляться нечему: эта субстанция издревле считалась домом жизни. У кого-то в крови этой жизни меньше, у кого-то больше, только и всего.
– Вы… заставили меня пить это? – беззвучно выдохнула ведьма.
– Почему вы побледнели? – безжалостно поинтересовался лунник, – бросьте, с вами не случится больше ничего плохого. Разве что вы сами сыщете приключений на свою голову.
Она вдруг успокоилась. Ну и что такого ужасного в том, что в бессознательном состоянии граф напоил ее собственной кровью? Ведь с теми, кого исцелял Аврелиус, ничего плохого не случилось, наоборот, они уходили от старика здоровыми и счастливыми.
– Извините, граф, – она даже попыталась улыбнуться, – тут, видимо, все дело в этической стороне дела. Я не представляю себя глотающей кровь из чашки, я никогда не делала этого раньше. В любом случае, я благодарна вам… за то, что спасли мне жизнь… Уже дважды.
– Раны закрылись, – голос лунника потеплел, – если мы продолжим лечение, то вы подниметесь на ноги, госпожа Вейн. Будет лучше, если это произойдет в течение трех дней, а кроме того… мне нужно кое-что вам рассказать.
Малика не удержалась и фыркнула.
– Вы все-таки решились? Почему?
Лунник опустился на колени рядом с кроватью, уперся подбородком в край матраса – а Малика поняла, что ее исцеление не прошло для него даром. Лицо лунника казалось вылепленным из воска, такое же желтоватое и безжизненное. Глаза запали, налились кровью, и золотые радужки казались тусклыми и мертвыми на алом фоне.
– Потому что я не знаю, что мне делать. Смешно, госпожа Вейн, право же, смешно! Мне скоро минет двести лет, а я запутался, словно младенец в пряже. С одной стороны меня душит данная когда-то клятва, а с другой – дурацкое понимание того, что все происходящее… мм… идет вразрез с этой самой клятвой.
Малика заставила себя поднять руку и погладила лунника по небритой щеке. Он отпрянул и усмехнулся.
– Это слишком жестоко, госпожа Вейн. Последний раз так ко мне прикасалась моя мать. Перед тем, как ее не стало.
– Простите, граф, – она не отвела взгляда, – я хочу выслушать все, что вы мне расскажете. Правда хочу. И, мне кажется, начать стоит с гибели Хаора. Мне кажется, что вы слегка… – на языке так и вертелось "приврали", но Малика вовремя спохватилась, – преувеличили степень собственной трусости в тот день. Я права?
– Надо было сразу отправить вас обратно в Пражен, – лунник улыбался. Но это была искренняя, добрая улыбка. Одна из тех, какими очень редко улыбаются ведьмам.
Малика положила ладонь под щеку. Неуместная, конечно, мысль – но как она сейчас выглядит? Совершенно жалкой, истерзанной, раздавленной? Или хотя бы чуточку привлекательной? Глупости какие…
– Я не виновата. Вас, граф, выдали стены замка. Да-да, юноша с подозрительным свертком, это должно было сразу натолкнуть меня на правильный путь! И только недавно я подумала – что мог таскать за собой несчастный лунник, на которого, к тому же, идет охота? Только… ребенка. Собрата по несчастью. Вряд ли это было дитя честного этернийца, верно?
* * *
Но всю историю целиком она услышала только на следующий день, когда, по словам лунника, его рассказ уже не мог бы чересчур утомить выздоравливающую ведьму.
Малика самостоятельно облачилась в длинный, до пят, бархатный халат приятного сливового цвета. Рукава пришлось подкатить, потому что одеяние с графского плеча было великовато. Она сама умылась пахнущей розами водой, сама расчесала спутанную сбившуюся косу, и – к собственному удивлению – лишь мимолетно подумала о том, что сталось с теми двумя. На самом-то деле Малику почти не волновал вопрос, остались ли живы ее палачи. Подспудно она уже знала ответ; мало кому удавалось пережить нападение разъяренного лунника. Пожалуй, единственное, что тревожило Малику во всей этой истории, так это как объяснит граф появление двух растерзанных трупов.
Уже сидя в кресле и грея пальцы о чашку с чаем, ведьма все-таки задала этот вопрос лорду. Тот с наигранным удивлением вскинул брови – ах, госпожа Вейн, к чему беспокоиться о таких пустяках? Ничего не найдут. Ни косточки. Не смотрите на меня так, госпожа Вейн, я всего лишь хорошо спрятал останки тех ублюдков, и, между прочим, уже забыл о них, что и вам советую.
– Они… под вашей башней? – растерянно пролепетала Малика и поежилась.
Отчего-то ей стало не по себе – а вдруг там не меньше десятка изуродованных и сгнивших тел?
– Нет.
– Тогда… где?
Граф неопределенно пожал плечами.
– Какое вам дело, госпожа Вейн? Главное, что сами вы здесь. Не стоит переживать, их не найдут, а потому и мне ничего не угрожает.
И он небрежным щелчком взбил кружева на манжетах, а потом принялся молча пить чай, при этом глядя в перламутровоеблюдце.
– Вы хотели мне рассказать, – осторожно напомнила ведьма.
В желтых глазах мелькнуло нечто похожее на иронию.
– А вы готовы слушать?
Малика кивнула. Граф отставил чашку на стол, с хрустом сгрыз засахаренный орех и сказал:
– Мне неприятно вспоминать все это, госпожа Вейн. А еще мне бы хотелось, чтобы вы дали мне обещание… Нет, поклянитесь – чем угодно, хоть именем Эо, хоть рогами Йоргга. Эта история не должна всплыть где-либо кроме этих покоев. Вы меня понимаете?
– А если я поклянусь памятью моей матушки?
– Сойдет, – лунник коротко усмехнулся, быстро допил чай. – тогда слушайте. Мы вернемся в то утро, когда я пришел в себя на чисто застланной кровати, укутанный в шерстяное одеяло. Рядом на табурете стоял стакан воды, бронзовая ступка, от которой пахло травами. Солнечный зайчик медленно полз по блестящему полированному пестику, а где-то рядом звенел комар. Слишком утомительное описание, верно? Но эта картина, солнце на полированной бронзе, отпечаталась в моей памяти так же ярко, как… простите, как первый человек, которого мне пришлось убить. Поэтому я буду излагать свою историю так, как запомнил, а вы обещали выслушать, госпожа Вейн. В конце концов, должен же я кому-то рассказать о том, что именно произошло в тот памятный день, и о том, какие события воспоследовали. Итак, я очнулся, словно вырвался из омута крепкого сна. Я долго лежал, боясь шевельнуться – запоздало меня с головой накрыла волна ужаса оттого, что уже произошло, и от ощущения полной неизвестности. Странное все-таки существо – лунник. Я не успел испугаться, когда меня убивали, а когда спасли, трясся под одеялом. Но мне тогда было всего пятнадцать. Не так уж и мало, но и недостаточно много для того, чтобы трезво оценивать ситуацию. Я понятия не имел, что меня ждало в ближайшем будущем, и это казалось ужаснее перепиливания горла тупым ножом.
И вот, я съежился и ждал, ждал… В лучах утреннего солнца плясали пылинки, все так же звенел невидимый комар. Высоко над моей головой белели аккуратные своды потолка, ниже переходящие в завешенные гобеленами стены, в двух-трех шагах от меня хрупкий туалетный столик изгибал черные ножки, а еще дальше – загадочно темнела арка выхода. Я все ждал, кто же оттуда появится, но никто не приходил, как будто неведомые хозяева дома обо мне забыли.
В конце концов я сел на постели, потрогал горло – рана стянулась в рубец. Меня раздели догола, но от осознания этого простого факта страх внезапно ушел. Остался неприятный осадок на душе оттого, что кто-то прикасался к моему бесчувственному телу. Я кое-как завернулся в простыню, поднялся на ноги. Мне все казалось, что надо убираться из этого дома; потолок давил, сцены охоты на гобеленах резали глаз алыми пятнами вышитой крови… И я не знал, стоит ли мне разыскивать своего спасителя, чтобы поблагодарить. Ведь мне было неизвестно, для чего он меня забрал к себе. В те времена я совершенно не верил в то, что люди способны сделать добро просто так… Я и теперь в это не верю, госпожа Вейн.
Но в тот миг, когда я окончательно решился на побег, раздались тихие шаги; кто-то легкий шел навестить мальчишку-лунника, а спустя еще несколько мгновений вошла она . Самая прекрасная из всех женщин, которых я когда-либо видел в своей жизни. Почтенная жена ведьмака Хаора Ливори. И она пришла не одна, неся на руках человеческого детеныша. Вы уже обо всем догадались, не так ли, госпожа Вейн?
…Малика откашлялась. Ей не хотелось в этом признаваться, но перед глазами так и стояла аляповатая картинка: солнце, ненастоящая, слишком алая кровь на гобеленах, бронзовая ступка с растертыми травами и тощий, грязный мальчишка, на котором и места живого не осталось.
– Замок выдал вас, граф. Об этом я уже говорила.
– Вы чем-то похожи на нее, госпожа Вейн, – он пропустил слова Малики мимо ушей, – у нее тоже были зеленоватые глаза и легкие, словно пух, длинные волосы. Только вы заплетаете их в косу, словно боитесь, что ветер спутает, а Шани с гордостью носила распущенные волосы будто шелковую пелерину и позволяла ветру играть с ними. Но не в этом дело… В то утро я впервые за несколько лет поел за столом обычной человеческой пищи. Ошибаются те, кто думает, будто лунники способны только жрать сырое, еще теплое мясо своих жертв. Кровь – это сила. А людская пища – кусочек счастья. Шани все смотрела на меня и бормотала "бедный малыш". После завтрака ведьмак Хаор осмотрел мое горло, а затем предложил немного передохнуть и собираться в путь. Опасно было оставлять меня в их доме, госпожа Вейн, они и так слишком рисковали, но он все же позволил мне провести остаток дня в их доме… И в этом была ошибка Хаора.
На следующее утро еще не успело рассвести, как они уже ломали двери. Те самые честные жители Этернии, ради которых вы уже не раз подвергали свою жизнь опасности. Я успел натянуть кое-какую одежду, когда ко мне ворвалась Шани в ночной сорочке, бледная как смерть. Она сунула мне в руки ребенка, пристально посмотрела в глаза, а затем, так и не проронив ни слова, бросилась вон. На кончиках пальцев у нее змеились яркие фиолетовые молнии… Но это ее не спасло. Мне пришлось перекинуться (что далось мне отнюдь не легко, утром-то!) и, держа спеленутого ребенка в зубах, я кое-как выбрался на крышу. К этому времени, госпожа Вейн, вооруженные кто чем, а заодно и именем Всеблагого, честные жители Блюменса рвали в клочья тела Хаора и его жены. Последнее, что успел выкрикнуть ведьмак, было слово "проклинаю". Шани не успела сказать ничего, безвинное, чистое создание. И я, воспользовавшись тем, что никто не смотрел вверх, сорвался с крыши и полетел так быстро, как только мог. Через пустоши. К лесу.
Лунник замолчал и уставился на Малику своими звериными глазами. Боль воспоминаний снова проснулась, пробегая сполохами по землистому лицу. Он сидел неподвижно, и ведьма знала: сейчас, сию минуту, этот не-человек заново переживает все, что произошло полтора века тому назад.
– Не буду надоедать вам рассказами о том, как мне пришлось растить девочку. Я назвал ее Шани в честь матери, хотя, полагаю, до этого у нее было другое имя. Когда Шани исполнилось двадцать лет, вышел королевский указ о прекращении всяческого преследования ведьм и лунников. Начались вспышки лунной немочи, вымирали целые поселения, а потом и нежить полезла словно тараканы. В общем, когда меня уговорили принять титул графа и предложили присматривать за этими землями, Шани была совсем взрослой. И, знаете как это бывает, госпожа Вейн… Только ты заматывал ее в пеленки, не успел и глазом моргнуть, как она уже совсем взрослая и красивая женщина. В общем, я не стал ее удерживать рядом с собой, снабдил золотом и отправил поближе к столице. Она писала мне письма – о том, как вышла замуж за почтенного человека, хоть он и был ее старше на десять лет, о том, как через пятнадцать лет родила сперва мальчика, а потом девочку. Ведьмин век долог, и дети им даются трудно, а Шани, моя малышка, была самой настоящей ведьмой. Потом я получил письмо от нее, где чужой рукой было написано: Шани поразил недуг, лунная немочь. Стоит ли говорить, что я сорвался с места, и не прошло и пол ночи, как был у ее постели? Но, увы, я опоздал. Тот, кто мог ее исцелить, опоздал! Она лежала холодная и строгая, словно блик лунного света, и на ее лице, как мне казалось, застыл невысказанный упрек. Потом нянька привела двух малышей, двух беспомощных птенцов, Нэйда и Джин… Вы удивлены, госпожа Вейн? Тому, кто назвался Нэйдом, уже немало лет – ну да он ведьмак, как и его мать… как и его сестра. Мне дали прочесть записку, которую Шани нацарапала перед смертью, едва лишь придя в сознание. Она доверила мне заботу о ее детях, и особенно просила присматривать за девочкой. Ибо Джин унаследовала очень мощный магический дар, который должен был неизбежно повредить ее рассудок. Я принял решение в ту же ночь, госпожа Вейн. Я забрал Джин к себе, потому что луннику проще совладать с сумасшедшей ведьмой, чем простому смертному. Не забывайте, что я должен был беречь детей моей несчастной маленькой Шани. И я сделал все, чтобыло в моих силах, и так продолжалось до тех пор, пока недоумок Дин не растревожил курган Хаора Ливори.