- А вы посадили себе на шею еще один голодный рот, - усмехнулся барон.
- Я вам задолжала, - ответила я. - И предпочитаю расплачиваться с долгами.
- Значит, баланс изменился. Теперь должник ты!
- Нет. Но вы спасли жизнь моему сыну, и за это я буду ухаживать за вами, пока вы не поправитесь настолько, чтобы стоять на собственных ногах.
Он попытался взять меня за руку, но я быстро ее отняла.
- А тот небольшой проступок?
- Вы имеете в виду свою дикую выходку? Нет, этот долг вам никогда не оплатить.
- Я все же попытаюсь заслужить у тебя отпущение грехов, - кротко проговорил он.
Общий тон наших бесед не менялся, хотя подчас в них закрадывались игривые нотки, и мы начинали подтрунивать друг над другом.
Барон выздоравливал. Рана затягивалась, прогулки по дому теперь давались ему намного легче. Но после обеда я неизменно заставляла его ложиться в постель, а сама отправлялась гулять с Кендалом, оставляя дом на попечении Жанны.
Он всегда нетерпеливо ждал моего возвращения.
- Мне не нравятся эти ваши походы, - однажды сказал барон.
- Но мы же не можем все время сидеть дома.
- Я не нахожу себе места, ожидая вашего возвращения, а это мешает моему выздоровлению. Никакая уважающая себя сиделка не станет подвергать пациента подобным испытаниям.
- Очень жаль, что я не соответствую вашим представлениям о сиделках.
- Кейт, - посерьезнел он, - посиди со мной. Я считаю, что ты могла бы стать кем угодно, стоит лишь захотеть. Хочу сказать одну странную вещь… Вот лежу я здесь, искалеченный, слабый. Возможно, останусь инвалидом на всю оставшуюся жизнь… Мы находимся в осажденном городе, где смерть постоянно заглядывает в окна, и не знаем, какая новая трагедия подстерегает нас в каждое мгновение жизни… И все же я счастлив. Кажется, я еще никогда не был таким счастливым.
- В таком случае вы, должно быть, влачили необычайно убогое существование.
- Не убогое… бессмысленное. Вот в чем дело.
- И вы считаете, что нынешний этап вашей жизни исполнен смысла, хотя всего лишь лежите… восстанавливаете силы… едите, когда нам удается добыть немного еды… и беседуете со мной.
- Вот именно, в этом все дело! То, что ты рядом со мной… заботишься, как ангел-хранитель… не позволяешь подолгу ходить… кормишь кашей… это самое странное из всего, что со мной когда-либо происходило.
- Для меня это тоже весьма необычный опыт.
- Кейт, это все неспроста.
- Что?
- То, что я так счастлив… счастливее, чем когда-либо в жизни… находясь здесь, с тобой.
- Будь вы покрепче, - съязвила я, - то живо раздобыли бы лошадь, так что через час и след бы ваш простыл.
- Для этого потребовалось бы намного больше времени. Кроме того, лошадей скоро не будет. Их съедят.
Я содрогнулась.
- Им же надо что-то есть, - продолжал барон. - Но мы о чем-то говорили… Я бы покинул город только с тобой и малышом… и, конечно же, мы взяли бы с собой Жанну. Но это время, проведенное здесь… в нем есть что-то необыкновенно ценное для меня.
- Разумеется, ведь вы поняли, что когда-нибудь сможете ходить.
- Скорее всего, волоча ногу.
- Лучше так, чем не ходить вообще.
- И все же это самое счастливое время моей жизни. Как ты можешь это объяснить?
- Зачем объяснять то, что является заведомой неправдой? Вы бываете счастливы лишь тогда, когда торжествуете победу над своими врагами.
- Моим врагом сейчас является боль.
- И над ней вы тоже скоро одержите победу.
- Но откуда эта удовлетворенность жизнью?
- Вы считаете себя великим человеком, которого не может постигнуть никакое несчастье. Об этом заботятся боги ваших скандинавских предков. Если бы кто-нибудь попытался вам навредить, старина Тор поразил бы его молнией. А если бы и это не помогло, верховный бог Один заявил бы: "Вот шествует один из наших избранных героев. Протопим же Валгаллу, чтобы оказать ему достойный прием".
- А знаешь, Кейт, ты настолько часто бываешь права, что я устал изумляться твоему дару предвидения.
- Отлично. Давайте я перевяжу вашу ногу.
- Позже. Посиди. Давай поговорим…
Я вопрошающе посмотрела на него.
- Как странно, - произнес барон, - даже вспоминать то время, которое мы провели в башне. О, какое это было время! Какое удивительное приключение!
- Я все это восприняла несколько иначе.
- Но забыть невозможно!
- Вот с этим согласна, - язвительно откликнулась я.
- Кейт.
- Что?
- Когда я лежал здесь, в самом начале… и наблюдал за тобой… Я только делал вид, что нахожусь без сознания…
- Подобные хитрости вполне в вашем духе.
- Ты ухаживала за мной так… мне показалось… нежно…
- Вы были ранены.
- Да, но это была… особая забота… словно я тебе не безразличен. Не так ли?
- Я думала лишь о том, что вы спасли жизнь моему сыну.
- Нашему сыну, Кейт.
Я промолчала, а он продолжал:
- Я влюблен в тебя.
- Вы? Влюблены! Это невозможно, если только речь не идет о вас самом. Но этой любовной связи столько лет, что она не заслуживает особого упоминания. Более того, эти комментарии совершенно излишни.
- Мне приятно твое общество, Кейт. Мне нравится, как ты все время ставишь меня на место. Это вдохновляет и подстегивает, не позволяя расслабиться. Ты отличаешься от всех женщин, которых я когда-либо знал. Ты - великий художник, и ты очень хотела бы презирать меня, но у тебя это плохо получается. Ты притворяешься, Кейт… вот в чем все дело. Ты ведь и сама знаешь, что я тебе нравлюсь… и очень сильно.
- Я благодарна вам за то, что вы спасли жизнь Кендалу. И уже много раз об этом говорила. Как и о том, что я благодарна за то, что вы пытались увезти его из города.
- Я хотел увезти и тебя.
- Вы приехали за мальчиком.
- Я приехал за вами обоими. Ты же не думаешь, что я мог бы забрать его и оставить тебя? Я никогда не смог бы это сделать… Ты очень беспокоишься о Кендале?
Я кивнула.
- Он стойкий парень. И мой сын. Выкарабкается… впрочем, как и все мы.
- Я боюсь, что со мной что-нибудь случится. Да, я очень этого боюсь. Что тогда будет с ним? Что случается с детьми, если их родители погибают… или умирают от голода?
- О Кендале можешь не беспокоиться. Я обо всем позаботился.
- Что вы имеете в виду?
- Я его обеспечил материально.
- Когда вы успели это сделать?
- Когда увидел его, когда убедился в том, что он мой сын. Я все устроил так, что он будет хорошо обеспечен, что бы ни произошло с нами.
- В оккупированной стране? Вы же представляете себе, что происходит с имуществом людей, проживающих на захваченной врагом территории. А ведь все идет к тому, что Франция падет окончательно…
- Я разместил его деньги как в Париже, так и в Лондоне. В конце концов, он наполовину англичанин.
- Вы в самом деле это сделали?
- Ты смотришь на меня так, словно я волшебник. Может быть, в твоих глазах я действительно волшебник, и это бесконечно приятно предполагать, но в принятых мною мерах нет ничего сверхъестественного. Это может сделать любой коммерсант. Видя, куда мы катимся, я собирался уехать на какое-то время из страны, но при этом забрать с собой тебя и малыша. Впрочем, этот план провалился. Но, во всяком случае… если малыш останется один, в Лондоне есть люди, которые его разыщут и позаботятся о нем.
Я не могла вымолвить ни слова. Он излучал силу и власть, даже лежа на одре болезни в осажденном Париже. Да, пока он с нами, ничего страшного не произойдет.
- Ты довольна мной, - утвердительно произнес барон.
- Вы очень хорошо поступили… вы очень добры.
- Брось, Кейт! Речь идет о моем собственном сыне! Я всегда хотел иметь такого наследника. Он - воплощение всего, о чем я мечтал… и ты тоже.
- Я рада, что вам не безразлична его судьба.
- Быть может, когда-нибудь он станет великим художником. Этот дар он унаследовал от тебя. От меня же он получил привлекательную внешность… - он замолчал, но, не дождавшись комментариев, поскольку от волнения я не могла вымолвить ни слова, продолжал: - …привлекательную внешность, силу, целеустремленность и умение добиваться желаемого.
- Откуда же еще он мог получить все вышеперечисленные качества? - насмешливо произнесла я. Однако к моей иронии примешивалась нежность.
- Если бы ты оказалась дома, когда я приехал, то успел бы увезти вас из Парижа, - продолжал барон. - Я собирался забрать вас всех: тебя, малыша, Николь… и, конечно, гувернантку… Бедная Николь…
- Вы любили ее.
- Она была очень хорошая… настоящий друг. Мы понимали друг друга. Не могу поверить, что ее больше нет.
- Вы давно познакомились?
- Ей было восемнадцать. Отец не хотел, чтобы я женился слишком молодым, потому подыскал для меня любовницу. Я должен был созреть для брачных отношений и осознать всю меру своей ответственности… Отец придавал большое значение качеству потомства.
- Как при разведении лошадей.
- Хорошее сравнение. Как бы то ни было, принцип тот же самый.
- Я так понимаю, что Николь не соответствовала вашим требованиям?
- Николь была красивой и умной женщиной. Верной супругой банковского клерка. Мои родители оговорили все условия с ее матерью, а затем… Мы понравились друг другу, и наши отношения всех устраивали.
- Быть может, они устраивали вас и ваших расчетливых родителей. А как насчет Николь?
- Она ни разу не дала мне понять, что ее что-то не устраивает. Для Франции это обычное дело, особенно для таких семей, как моя. Родителям было ясно, что мне нужна любовница, и они подыскали мне подходящую женщину. А вот к супружеству отношение совсем иное.
- Так вот как заключаются идеальные браки. Однако в вашем случае что-то не сработало. Или я ошибаюсь?
- С возрастом мы становимся мудрее и начинаем понимать, что, имея дело с людьми, нужно быть готовым к любым неожиданностям.
- Значит, вы все-таки это поняли?
- Да, я все-таки это понял.
- Вы считали, что кровь принцев улучшит ваш род? - Я рассмеялась. - Однако совершенно очевидно, что вы не удовлетворены своим браком… несмотря на королевскую кровь.
- Меня никак не устраивает мой брак, Кейт. Я часто спрашиваю себя, каким образом разорвать его. Если удастся вырваться отсюда, я исправлю эту ошибку. Нельзя же провести всю свою жизнь… в кандалах. Надо быть последним глупцом, чтобы оставить все, как есть. Разве не так?
- У вас все равно нет выбора. Вы построили далеко идущие планы, но они потерпели неудачу. Вы считали, что принцесса - это кукла, которую можно запереть в замке и подчинить своей воле. В ее обязанности должно было входить вливание ручейка голубой крови в могучий поток багровой крови Сентевиллей. Хотя, наверное, вы думаете, что королевская кровь не идет ни в какое сравнение с кровью варваров-викингов. Тем не менее вы избрали принцессу, а затем посадили ее туда, куда хотели… и вдруг обнаружилось, что она вовсе не кукла, а живой человек, который не имеет ни малейшего желания посвящать свою жизнь вливанию королевской крови в ваших потомков. По этой самой причине она и обратилась за поддержкой к другому мужчине, который, в отличие от варвара-барона, стремился удовлетворить именно ее потребности. Теперь вы ничего не можете с этим сделать. В Англии есть поговорка: вы сами постелили свою постель, вам в ней и спать.
- Я живу по другим правилам. И тебе это должно быть хорошо известно.
- Если вас что-либо не устраивает, вы это отбрасываете. Таковы ваши правила?
- Да, Кейт.
- И что же вы собираетесь предпринять? Для аннулирования брака с особой королевской крови требуется специальное разрешение.
- Она мне изменила, а значит, такое разрешение получить нетрудно.
Я расхохоталась.
- Рад, что удалось тебя развеселить.
- Очень забавно. Она вам изменила. Согласитесь, это смешно. Говорите, измена… Но в чем же она заключается? У принцессы был любовник до замужества. До, а не после. Она сделала то, что вы делаете постоянно, только в ее случае все было гораздо более человечно и цивилизованно. И вы говорите о ее измене. Теперь понятно, почему я смеюсь?
Он немного помолчал, а затем заговорил снова:
- Кейт, если бы мы могли вернуться в то время, когда были вместе… знаешь, что бы я сделал? Я бы женился на тебе.
Я опять рассмеялась. Хотя и было приятно это слышать, я постаралась не подавать виду.
- Каким образом? - иронически поинтересовалась я. - Женщину невозможно повести к алтарю против ее воли. Это ведь гораздо сложнее, чем изнасиловать.
- Ты согласилась бы.
- Ни за что.
- Я иногда думаю об этом. Честно говоря, лежа здесь, я много думал об этом. Жениться на Кейт! Признать мальчика своим сыном! У нас родились бы и другие дети, Кейт. Теперь мне ясно, как нужно было поступить.
- В жилах этих детей не текла бы голубая кровь.
- Это была бы моя и твоя кровь. Вот о чем я мечтаю. Вот чего я хочу больше всего на свете.
Я встала, и он забеспокоился:
- Что ты на это скажешь? Куда ты идешь?
- За бинтами, - ответила я. - Пора делать перевязку.
Барон улыбнулся, склонив голову набок. Он подсмеивался надо мной, однако я не сомневалась в том, что он говорил правду.
Внезапно я почувствовала себя необычайно счастливой.
* * *
Приближалась зима, и она обещала быть особенно суровой. У нас было запасено много дров для камина, но мы расходовали их очень осторожно, никогда не превышая установленной нормы. Терпеть холод было гораздо легче, чем голод. Мы заворачивались в меховые накидки и одеяла и собирались в комнате, где лежал барон. Его ноге был необходим покой. Медицинское обслуживание стало недоступным. Врач больше не приходил к нам, и оставалось лишь гадать, что с ним случилось.
Временами на улицах вспыхивали беспорядки, и я перестала выходить из дома, к немалой радости барона.
Кендал был чрезвычайно смышленым ребенком и понимал, что мы попали в очень неблагоприятную ситуацию. Он часто сидел на кровати барона и слушал не только его рассуждения относительно войны и ее реалий, но также и саги о славных подвигах викингов-захватчиков. Он обожал эти истории и забрасывал барона вопросами. Некоторые из своих повествований барон по просьбе малыша повторял множество раз, и если какие-то их детали не совпадали, Кендал немедленно предъявлял претензии рассказчику. Эти люди получали явное удовольствие от общения друг с другом.
Позже, вникнув в подробности осадного бытия, я поняла, как нам повезло. Жанна оказалась настоящим сокровищем. Иногда она покидала дом, а возвращаясь, непременно приносила какую-нибудь еду. Это мог быть картофель… овощи… вино… У нас все еще оставалось достаточно муки. Как же я была благодарна Николь за ее запасливость! Она всегда интересовалась кухонными делами, потому что любила устраивать вечеринки и следила за тем, чтобы в кладовых всегда был изрядный запас продуктов, подлежащих хранению. Поэтому хотя наш дом и нельзя было назвать рогом изобилия, но мы и не голодали на протяжении хотя бы первых трех месяцев осады Парижа.
Все въезды в город были перекрыты, и никто не мог ни покинуть его, ни проникнуть извне. Как сообщила нам Жанна, единственным средством сообщения с внешним миром были почтовые голуби.
Жанна была очень смелой, и мне порой казалось, что она совершает вылазки в город в поисках приключений.
Так прошли осенние месяцы.
Наступил декабрь, но, по всей видимости, ближайшее будущее не сулило окончания осады. В истерзанном городе воцарилась зима. Дни были мрачными. За окнами шел снег, и все погрузилось в напряженную тишину.
Однажды Жанна вернулась из очередного своего похода с куском соленой свинины.
- Это с постоялого двора "Ананас", - пояснила она.
Я вспомнила здание, на вывеске которого красовался упомянутый плод. Оно находилось всего в нескольких кварталах от нашего дома.
Жанна сказала, что хозяин постоялого двора ее старый приятель. Иногда за хорошую цену он соглашался продать ей что-нибудь из продуктов. У барона было немало денег, но вся ирония происходящего заключалась в том, что люди теперь не нуждались в деньгах. Им вообще ничего не требовалось, кроме еды.
Мы приготовим свинину на Рождество, решила я. Устроим настоящую пирушку. После нескольких недель на хлебе и вине свинина покажется нам изысканным деликатесом.
Это Рождество мне не забыть никогда. День был холодный и темный. В честь праздника Жанна зажгла свечи, и мы все собрались в комнате барона.
Я точно знаю, что ни до, ни после этого Рождества не ела ничего вкуснее этой жесткой солонины. Голод и в самом деле лучшая в мире приправа.
Мы беседовали, и Кендал вспомнил прошлое Рождество, когда у нас было много гостей. Он тогда выбрался из постели и смотрел в замочную скважину. Дамы были одеты в нарядные платья, играла музыка, все танцевали и смеялись…
- Еще бы, - заметил барон. - Тогда Париж не был в осаде.
- Сколько она еще продлится? - спросил Кендал.
- Кто знает, кто знает… Но не думаю, что долго. Скоро будем праздновать ее окончание. На улицах запылают костры…
Мы посмотрели на слабенький огонек, мерцающий за каминной решеткой.
- В прошлом году мы дарили друг другу подарки, - вспомнил Кендал.
- Мы сделаем это и сейчас, - заявил барон.
- Правда?! - взволнованно воскликнул Кендал.
- Но только увидим их… внутренним зрением. Как ты находишь эту идею?
- Отличная идея! - закричал Кендал. - Что же вы подарите мне, барон?
- Угадай.
Мальчик задумался, и барон поспешил к нему на помощь:
- Хорошо, я скажу. Это пони… твой собственный. Белый пони.
- Где я буду на нем кататься?
- В полях.
- Но здесь нет никаких полей.
- Тогда мы поедем туда, где есть поля.
- И я буду сам сидеть на нем?
- На первых порах его будет вести грум.
- Кто это?
Барон объяснил ему.
- А как его будут звать? - не унимался Кендал. - Ведь у него должно быть имя.
- Ты сам выберешь ему имя.
Кендал задумался. Затем наклонился к барону, обхватил его руками за шею и что-то прошептал на ухо.
- Это подойдет? - спросил он.
- На мой взгляд, очень неплохое имя.
- В конце концов, ведь это же вы подарили мне пони, и это ваше собственное имя. Правда?
- Правда. А теперь так зовут еще и пони. Ха, Ролло! Самый лучший и самый красивый пони во Франции!
На лице Кендала играла торжествующая улыбка. Я знала, что сейчас он мысленно мчится по бескрайним полям верхом на пони.
Внезапно он перестал улыбаться и забеспокоился:
- Вы больше никому ничего не подарили.
- В самом деле. Мы так увлеклись твоим пони… Так, Жанна… что же ей подарить?
Кендал снова прошептал ему на ухо.
- Пожалуй, хорошая идея. Подойди сюда, Жанна. Я приколю это тебе на платье.
- Какая чудесная брошь! - воскликнул Кендал.
- Разумеется, - кивнул барон. - Она сделана из бриллиантов и изумрудов. К тому же очень идет нашей Жанне.