В Верховажском, Тотемском, Бабушкинском, Тарногском р-нах вместо человека нередко носили куклу из соломы. В дд. Заборье (Тот. и Бабуш.), Великодворская, Коротковская покойника сооружали из снопа ржаной соломы, привязанного к доске, или скамейке и накрытого сверху постилахой, иногда наряженного в мужскую или женскую одежду и о вымаранной в саже тряпицей вместо лица. В д. Высотинская сноп оборачивали сверху одеялом, придавая ему формы человеческого туловища, клали его в гроб и закрывали полотном. Принеся в избу, заставляли всех прощаться с "усопшим" и плясали вокруг гроба.
Широко были распространены и покойники, бегающие по деревне, что приближало их к маске белой бабы (см.). В д. Новоселово (Вашк.) парень с угольями во рту бегал по избам, фукал на всех дымом и искрами, катал ("котышкал") по земле и по полу детей и взрослых. В д. Калинино покойник в белой одежде и босиком бегал по избам, фукал огнем и прискакивал к тем, кто боится, опираясь одной рукой на того, кого пугал, а второй на бадог.
БЕЛАЯ БАБА. (Бережнослободская вол., д. Ногинская, л. Олюшино, д. Титовская), СМЕРТЬ (д. Куревино, д. Кожинская, д. Власьевская, д. Скородумово, д. Слободка Нюкс.), ОКУЛЯ (д. Терентьевская Тарн., д. Александровская). Одной из разновидностей мертвеца была маска белой бабы или смерти. которая иногда очень близка к покойнику. Такой вариант, белой бабы был, например, известен в конце прошлого века в Бережнослободской вол.: "Наряжают парня в белую женскую рубашку, в руки подают щеть, какой бабы чешут лен, кладут его на скамью, вносят в избу и ставят на пол. "Баба" лежит будто мертвая; потом вдруг соскочит, бегает по избе и тычет в лицо щетъю".
Чаще, однако, баба обходила дома в одиночку. Характерным ее признаком было длинное белое одеяние: простыня, балахон, белая рубаха, полотно. Лицо обычно вымазывали сажей или прикрывали полупрозрачной тканью. В руках у нее часто были скалка или сковородник, которыми она могла запугивать или даже поколачивать девушек, "Одна смерть-то была, в белой рубахе, со сковородником - идёт да стукает. Зубы были у её, на голове у её тожо от лошади циво-то было привязано. Волосы роспушчены. К девкам подходила и целоватъ ее заставляли. Все убегают из избы-то" (д. Зыков Конец). В д. Скородумово смерти надевали на голову ведро и вручали веник и скалку, которыми она могла любого "отдуть". В д. Слободка (Нюкс.) один из парней надевал белую исподку (=нижнюю рубаху), закутывал голову и лицо марлей. Войдя в избу, он топал перед кем-нибудь ногой, тот должен был встать и наклониться, а смерть хлестала его плеткой. Чаще, конечно, такой экзекуции подвергались девушки.
В отдаленных деревнях Верховажского р-на белая баба приходила с ПОВОДЫРЯМИ. В д. Ногинская ее "костюм" состоял из деревянной крестовины, которую один из ряженых держал в руках, с прикрепленным к ней сверху деревянным кругляшом - "головой". В д. Фоминская (Верхов.) устраивали белую бабу и так: на ряженого бабой надевали длинную белую рубаху, а в рукава второй рубахи просовывали палку, за которую держался, подняв вверх руки, ряженый. На месте ворота второй рубахи привязывали к палке в качестве "кумпола" деревянное блюдо, обернутое третьей рубахой. При этом старались, чтобы баба была повыше ("под потолок"). Зайдя в дом с бабой и наведя на всех присутствующих страху, парни обходили стоящих на лавках девушек и заставляли бабу "кланяться" им, незаметно подавая ей знак, когда надо особо поусердствовать ("блюдом саднёт, кто не нравицца").
В дд. Терентьевская (Тарн.), Александровская водили Окулю - ряженого в полупрозрачной накидке с поднятыми кверху руками и привязанной к ним тряпичной годовое. В дд. Титовская и Олюшино ряженому белой бабой сомкнутые над головой руки обматывали полотенцем, а поверх несколько раздвинутых кулаков повязывали платок или надевали шапку; затем завешивали его двумя простынями до полу. В д. Харитоновская (Верхов.) так наряжали смерть, причем маске добавляли некоторые реалистические детали: рисовали глаза, нос, рот, привязывали косу. В д. Байкалово такого ряженого называли "лешой". Все эти маски кланялись и пугали девушек. Это настолько характерная их особенность, что иногда их так и называли - кланялка.
Отметим явное сходство между масками белой бабы и журавля (гуся). Скажем, кланялка из д. Каплинская держала в своих руках-"голове" ножницы: "Ходив да кланявся, ножници казав, кому и подол раскроит". Так же обычно действовал и журавль (гусь - см. ниже). Интересно, что это сходство подтверждается и на материалах русских говоров, где длинноногая птица с большим клювом нередко называется бабой.
Одна из важных особенностей этой маски - огромный рост, что также использовалось для достижения устрашающего аффекта. Например, в д. Васильевская двое парней в длинных белых рубахах изображали смерть; один усаживался на плечи другому, причем на лице верхнего была личина. Так же ходили парни в д. Юрковская, только у обоих были приделаны к головам рога, а сзади прикреплены хвосты.
Применялись для этой цели и ходули _(дд. Большое Харюзово, Паново Кич. - Гор.). Ряженые - пугала иди пужала - одетые в длинные балахоны, ходили на ходулях по деревне, наводя ужас на случайных прохожих и стучась в окна. В дд. Надеевщина, Крадихино ходили по деревне на бадогах куляши - только парни и мужики: "Сверху кафтан довгой, лицё шапкой, хто бороду сделает… Руки кверху свяжут, кто шчё накинет и кланяецця. Крицяли: "Манило, манило идет!" - шчёб боелися люди, ребятишки".
У вепсов в с. Шимозеро по улицам ходили покойники (kol'i'ad). Ходили обычно поодиночке, "чтобы ребят (=детей) попугать. Покойник клал себе на голову мотовило самопрялки, веревку или ремешок, прикрепленный к нему, привязывал к поясу, а сверху набрасывал длинное белое полотно. Покойник отучал в окна домов и заглядывал в них.
КИКИМОРА (д. Борисовская Кирил., д. Ведовская, д. Хмелевица, д. Конецкая, д. Хламово, д. Широкая), КУДЁЯ (д. Матвеево, д. Федотово), ДРЕМА (д. Старина, д. Полежаево, д. Падерино), САМОПРЯХА (д. Сюрга, д. Папино). Из более редко встречающихся "человекоподобных" персонажей святочного ряжения можно упомянуть кикимору; "старуху" с веретеном. Кикимора - очень популярный персонаж в местной демонологии, ее представляют и полевым, и домашним духом, о ней связано" множество поверий, одно из которых - о влиянии кикиморы на пряжу и прядение (см. выше) - тесно связано со святками и Рождеством. К этому же периоду относится я запугивание кикиморой детей: "Нe ходите на улицу, там темно, кикимора вас утащит!"
Одежда и действия кикиморы, которой обычно наряжались девушки, вполне соответствовали этим поверьям. На нее надевали самую рваную и грязную женскую одежду, иногда с подвешенными к поясу лаптями (д. Старина), в платке, завязанном на темени узлом, так что концы его нелепо торчали в стороны (д. Борисовская). "Лицо углем замарано, глаза платком зависят (дд. Беловская, Конецкая, Хламово), в руках палка с "болонками" (=наросты на дереве - д. Борисовская Кирил.) и заостренным концом - "веретено". Кикимора такого типа очень напоминает ряженых - старух и нищих. Детали внешности должны были, видимо, приблизить ее облик к тому, о котором известно по выражению "одет как кикимора" (=о неопрятно и небрежно одетом и лохматом человеке).
Действия кикиморы были связаны в первую очередь с прядением. Зайдя в дом, она садилась где-нибудь в уголке и начинала "прясть". Пресенка у нее была маленькая, кудель из отрепьев, вместо веретена - палка. В дд. Матвееве, Федотове к прялке привязывали солому, которую кудея, делая вид, что прядет, выдергивала себе на подол, а затеи мутовкой разбрасывала по избе. Нередко кикимра приставала к девушкам, дергала у них платки и требовала: "Дайте-ка мне!" Тормошила их: "Девки, пляшите, а то замараю" - и подыгрывала пляшущим в гребень ("торыкала") или постукивала в такт пальцами по доске своей прялки.
Остальные беседенки, в первую очередь парни, теребили у кикиморы кудель, бросали ей туда щепки и т. п. Нередко все завершалось поджиганием кудали. Так, в дд. Матвеево, Полежаевка кудея (дрема - дд. Полежаевка, Широкая) во время прядения куняла, изображая ленивую пряху, а парни тем временем, подкравшись, поджигали ей кудель. Потом все "будили" кудею, и она с криком бегала по избе, дымя тлеющей куделью, а девушки поспешно прятали от нее свои прялки. В д. Широкая парни бросали горящие спички в прыгавшую по избе кикимору, стараясь подтолкнуть ее к той девушке, у которой было больше всего кудели, чтобы кудель загорелась от брошенной в кикимор спички.
От "помощников" и злопыхателей, а также тех, кто пытался заглянуть под платок, чтобы узнать, кто пришел кикиморой, та отбивалась палкой-"веретеном".
Кикиморой в д. Пулово-Борисово могла быть только замужняя женщина, которая соответствующим образом "наздоблялась": одевала "трунье" (=рвань), а голову с предварительно растрепанными в торчащими во все стороны волосами повязывала "худым" платком, прикрывая им лицо так, чтобы оно не было видно присутствующим на веселой беседе. Прихватив прялку с большим пучком мокрой кудели, кикимора входила в избу, садилась в красном углу под иконы и начинала прясть ни с кем не разговаривая. Тем самым она "давала молодым науку, чтобы не волочили, а тонко и вовремя пряли". По окончании беседы кикимора так же молча уходила.
МЕДВЕДЬ, МЕДВИДЬ И СОБАКИ, МЕДВИДИЦЯ С МЕДВИДЯТАМИ. Существует по крайней мере две версии происхождения этого персонажа святочного ряжения. Одна из них основывается на бытовании еще в прошлом веке у многих народов Сибири и Русского Севера культа медведя, самого крупного хищника в этом регионе.
Сторонники другой версии ставят под сомнение необходимость поиска столь глубоких корней святочного медведя, справедливо указывая на его родство с дрессированным медведем бродячего "скоморошьего" цирка. Исследователи обращают внимание на то, что, о одной стороны, среди ряженых иногда встречались и "скоморохи", а с другой стороны, настоящего медведя иногда водили на игрища и разыгрывали с ним типичные сценки "медвежьего цирка" после завершения прочих оценок с ряжеными.
Нам кажется, что было бы неправильным отбрасывать аргументы сторонников и той, и другой точек зрения. Видимо, в оценках с ряженым "медведем" можно найти как более древние элементы, имеющие отношение к медвежьим культам, так и более новые, которые восходят к популярным сценкам "медвежьего цирка" и построены на насмешливом пародировании манер и повадок людей и исполнении команд вожака.
Рядились медведем довольно просто: выворачивали шубу или тулуп шерстью вверх, а на лоб к лицо опускали воротник и шапку. Часто мазали сажей лицо или завязывали веревочками воротник, придавая ему подобие морды зверя, а на руки напяливали шубные рукавицы, измазанные сажей. В д. Федяево ряженый медведем надевал "шубные штаны и пиджак шерстью на волю", которые сверху подвязывали веревкой. В Верховажском и Тотемском р-нах для медведя шили специальную маску из овчины, а в д. Борисовская (Кирилл.) даже брали голову убитого медведя. Нередко для ряжения использовали и настоящую медвежью шкуру (дд. Хмелевица, Верхняя Горка, Дуброва). В д. Дивково, на ноги медведя натягивали мешки, на дно которых опускали по деревянной или металлической тарелке, а затем приматывали мешки к ногам веревками, так что получалось подобие медвежьих лап. Это приспособление позволяло очень эффектно отбивать ритм при пляске. В Сямженском р-не на ноги изображавшего медведя ряженого также нередко надевали мешки, набитые соломой.
Наиболее простые сценки с медведем были построены на показе самого "зверя" и его возможностей. Они скорее ввсего связаны с "медвежьим цирком", хотя сам факт вождения - медведя по домам может быть объяснен и древними верованиями в благотворное влияние такого обхода.
Такого рода сценки были известны в деревнях Велико-Устюгского, Верховажского, Кирилловского, Тотемского и других районов. В старообрядческой д. Тырлынинская, например, эпизод с медведем выглядел так: "В избу на вецерину заходят, медвидя ведут на веревке; он по полу и ходит, по кругу, на цетырёх ногах". В соседней д. Великая (Тарн.), походив на четвереньках, медведь становился на дыбы и плясал, понукаемый поводырем. Похожие сценки были известны в д. Комлевская, где медведя водил мужик, заставляя его кататься по полу, с кем-нибудь бороться или иначе веселить народ, а также в д. Федяево, где медведя водили кудеса - здесь он кувыркался, обнимал и целовал девушек. У вепсов в с. Шимозеро kondi (медведь) в вьшернутой шубе в шубных, рукавицах на руках заходил в избу на четвереньках и трижды обходил по кругу всех присутствовавших в избе. Иногда плясал с кем-либо, после чего молча удалялся. Здесь медведя, который посещал все дома в деревне, обычно не сопровождал поводырь. В д. Григоровская медведь, войдя в избу, смешно "похрюкивал", а затем пел разные неприличные частушки. Под конец становился на "задние лапы", подходил к девушкам и делал вид, что хочет на них броситься, а те визжали ("ифкали").
В д. Дивково медведь не пугал девушек, а только кланялся ям, напутствуемый двумя поводырями, один из которых вел его на поводке, а второй, с палкой в руке, шел рядом. Впрочем, в этой деревне для устрашения девушек также принимали меры: приделывали к "морде" медведя некое подобие "клыков". В заключение сценки медведь плясал, отбивая ритм деревянными тарелками, которые изображали "задние лапы", и наигрывал себе на гармошке. В д. Слободка (Бабуш.) медведь (здесь им наряжалась женщина) обходил всех девушек; прячем, если девушка ему нравилась, то он снисходительно трепал ее по плечу, а если нет, то, хлопнув по плечу, плевал на пол.
Мотивы, связанные с обрядами жертвоприношения, составляют наиболее архаичный пласт в оценках с участием "медведя". Смутные воспоминания об этом еще сохранились в некоторых отдаленных деревнях Тарногского и Кичменгско-Городецкого районов. Вот, например, что рассказала А.Ф. Армеева из д. Пибунинская: "О светье старики-те медведя кололи… Гости найидут о светье, придут наряжоные на игришчэ. Один на скамейку сядет, на другую скамейку палку положут. Там медвидь стоит в шубе вывернутой. Ево палкой и спёхнут…" К сожалению, свидетельства такого рода встречаются уже крайне редко. В восточных р-нах сценки с жертвоприношением медведя разыгрывались обычно на свадьбе.
В дд. Пустошь (Верхов.), Пялнобово после того, как медведь, приведенный на игрище, "поповзат и помявкат" и достаточно напугает девушек, вбегал парень с ружьем и с криком: "Медведя убить надо!" - Палил из него в потолок, а медведь, оставив шкуру, убегал в сени.
Похожие сценки были известны и куйско-пондальским вепсам. В Пондале медведь приходил вместе с охотником-ряженым с ремнем и ружьем через плечо и патронами у пояса. Медведь бросался на девушек, хватал я "кусал" их за ноги. Поднималась кутерьма, среди которой вдруг раздавался оглушительный выстрел - "охотник стрелял медведя". Медведь падал, разлив по полу "ручай крови" (для этого использовали кровь домашних животных), это называлось "Kud'ugk ее kuda" ("чудик обос…оя").
Подобные оценки уже в начале века были редкостью. Даже для большинства стариков это всего лишь "преданья старины далекой". То, что о подобными шутками велась борьба, показывают очень распространенные былички о том, как пресеклась традиция "водить и убивать медведя". В разных районах называют разные деревни, но детали истории о том, как ряженого-медведя (или "быка") случайно убили, ударив топором или слишком сильно ударив поленом, наконец, выстрелив из ружья не в потолок и не холостым зарядом, а прямо в ряженого, удивительно похожи даже в очень отдаленных друг от друга местностях.
В старину входящего в дом зверя задабривали чем-либо, приглашая войти. Остатки этого ритуала сохранились в д. Паюс. Здесь ряженый - медведь, подойдя к двери, начинал упираться: "Открыли дверь, а он не идет". Тогда разыгрывалась церемония приглашения медведя в дом: "Хозяйка вошла в амбар, принесла решето овса". После этого медведь благосклонно соглашался зайти в комнату, и, встав на задние лапы и хлопая передними, обходил девушек, а те верещали. В деревнях Кирилловского района от ритуала приглашения сохранилась лишь пауза, которую устраивали кулеса перед тем, как ввести его в дом. "Вожатый идёт с верёвкой, маленьки ребята кричат: "Медведя ведут!" Вожатый посреди избы сядет на верёвку мотает в круг; верёвка длинная, на всю деревню - пока передёргают (веревку), всю избу выстудят. А конец может пустой или "медведь" - на четвереньках в избу идёт; девок лизет обнимать, целовать. Вожатый (ему) скажет: "Ну-ко, маленьких ребят похватай!" или "Выведи-ко из избы таково-то!" - он и выведет" (дд. Малое Коровино, Пялнобово, Тимонино), Любопытно, что медведя в таких сценках иногда заменял обнаженный человек (=покойник?). Например, в д. Федяево: "Было за верёвку всё ташшат, а двери полые (=открыты настежь). Потом каково зверя привяжут, каку-то чучелу, дак все и убегут с беседы. Или тянут таково - только место это (=срамное) закроют, рубаха без рукавов, на лице маска, да нос из редьки сделают, да накрасицця, волос копну сделают - не узнаешь".
Однако, пожалуй, наиболее распространенными были сценки с озорством медведя. Символика этих действий также, видимо, связана с древними воззрениями на медведя как на зверя, одаривающего плодородием и силой. Кувыркание, катание по полу с медведем, "борьба" с ним входили и в репертуар "медвежьего цирка", но эти действия все же гораздо древнее его. Так, в дд. Григорово, Брызгалово, Чеченинская, Патракеевская "парни медведем наряжались и перекатывали по полу девок". В дд. Новая (Бабаев.), Паршино медведь хватал в охапку девушек и катал их по полу или катался с ними сам. В д. Сергееве (Белоз.) медведь мазал при этом девушек сажей, которой были замараны его "лапы"- рукавицы.
В д. Данилково парни-ряженые, введя медведя в дом, командовали: "Ну-ко, девки, давайте, ходите вокруг, пойте песни!" Девушки становились в круг и под пение песен ("кто какую сможет") ходили вокруг медведя. После каждой песни хором скандировали: "Дед-медведь! Дед-медведь! Дед-медведь!" Потом парни приносили чистой воды в чашке (подливали туда воды из бутылки) и хлопали по воде тряпкой, приговаривая: "Надо медведя спрыснуть!" - хотя все брызги летели на девушек. В дд. Коробицыно, Чеченинская медведь сам обливал девушек, а парни-ряженые не выпускали их из избы, пока медведь всех не обольет. Обливание водой очень часто встречается в святочной обрядности и связывается обычно с пожеланиями здоровья и силы, поэтому не удивительно, что здесь эту церемонию выполняет именно медведь. В д. Минчаково вместо вода девушек обсыпали золой, это делал маскированный, приходивший вместе о медведем.
И, наконец, еще одной, хотя к менее распространенной сценкой была медведица с медвежатами. Такого рода ряженые ходили в дд. Середская, Антоновская, Щекино. Вожак водил медвидицу о медвижатами (иногда их называли и собаками). Роль мидвидят играли дети лет десяти. Медивидица (или медвидь) мяла тех девок, "которые подсмеивали над париями": "Медвидь станет, сдёрнет с лавки девку (они на лавках стояли) и мнет ее, а те лают, на девку тоже нападают. Иногда, ворвавшись в дом, мидвидята тушили свет, а медвидица с вожаком выволакивали на улицу намеченную заранее девушку и напихивали ("намякивали") ей снегу за пазуху и под подол. Интересно, что в д. Середская медведь, маску которому делали из воротника шубы, ничего не видел и хватал тех девушек, на которых его науськивал поводыь.