Ну-ну, скептически хмыкнул внутренний голос, что ж раньше-то не получалось?
Но я не обратила на него внимания, потому что Нестор позвал меня и начал на все лады расхваливать перед телевизионщиком мои романы, а команда Рейно активно расставляла аппаратуру и передвигала мебель, дабы эффектнее снять писательскую чету в интерьере.
Конечно, меня немного покоробило, когда перед камерой Рейно с ходу заговорил о новом витке в жизни мэтра, однозначно давая понять, что за псевдонимом Леокадия де Орфез скрывается вовсе не женщина, а сам мастер прозы. Что вот так, по примеру каких-то там восточных монахов, Мориньяк взял новое имя - женский псевдоним и начал с самого начала, с самого низа - с романов в тонкой обложке. Камере были продемонстрированы мои книжонки. У меня перехватило дыхание.
Но тут заговорил Нестор. Кстати, поверх рубашки и джинсов он действительно нацепил потрясающий атласный халат с позументами и кистями. Темно-вишневый халат с золотыми штучками. И его красноречию надо отдать должное, потому что к концу съемок, по меньшей мере, выходило, что ученик - то бишь я - превзошел своего учителя. Правда, в его монолог мне так и не удалось вставить ни слова.
Затем нам был продемонстрирован отснятый материал. Я себя не узнавала! Что может сделать с обычной женщиной какой-то пеньюар и руки профессионального гримера! А на прощание Рейно заверил меня, что после выхода передачи в эфир я проснусь знаменитой и что мне придется научиться отбиваться от настырных издателей и малокультурных - следует понимать не от "Культюр" - продюсеров.
Телевизионщики ушли. Нестору позвонил его издатель, и, пока он подробно рассказывал ему о состоявшейся съемке, я перемыла чашки - мы же перед камерой пили кофе! - и пошла в ванную, раздумывая, переоблачаться ли мне в нормальную одежду или еще покрасоваться в пеньюаре. Нестор громко болтал уже со своим агентом, рассуждая, что выгоднее: писать роман или сразу сценарий? Для кино или телесериала с тем же сюжетом? Я решила переодеться - пеньюар был из синтетики, я плохо переношу ее.
Глава 9,
в которой я вошла к мужу в кабинет
Он уже сосредоточенно трудился за компьютером.
- Хочу поблагодарить тебя, Нестор. Нестор! - повторила я, потому что он не отреагировал. - Дорогой!
- Ты еще здесь? - Муж уставился на меня, потер глаза и показал куда-то рукой. - Дай мне капли, прямо сплошной песок.
- Ты бы лег, поспал. - Я протянула ему пузырек. - Так же нельзя, перед экраном вторые сутки.
Он с кряхтением закапал в глаза, полез в стол, достал какую-то бумажку.
- Надин, раз ты все равно еще не ушла, смотайся в химчистку. Мне завтра смокинг нужен. Я его залил тогда. На банкете после интервью. - Нестор поморщился и повторил процедуру с каплями. - И купи на углу пиццу. Жрать охота, невозможно. И все, свободна! На сегодня все.
Его пальцы забегали по клавиатуре, я же была не в состоянии двинуться с места.
- Ну чего ты застряла? Иди! Я есть хочу! - Он снова застучал по клавишам.
- Нестор, я… Я просто хотела поблагодарить за пеньюар!
- Пеньюар? - Он вскинул голову, но смотрел мимо меня. - Пеньюар… Пеньюар… - Пробормотал еще что-то, и создание текста продолжилось.
- Пиццу закажешь себе по телефону, - жестко отрезала я. - И в химчистку позвони, принесут. Или завтра сходит твоя домработница. А мне некогда. Мне тоже нужно писать!
- Писать? Тебе? - Он не смотрел на меня, перечитывая строки на экране. - Вот зараза! Вместо "пулемета" написал "пеньюар"! Все из-за тебя! Стоишь тут над душой! Надо писать? Иди пиши! Кто тебе мешает? Пулемет, пеньюар…
- Да подавись ты своим пеньюаром!
Я с силой хлопнула дверью.
Глава 10,
в которой я все равно напишу новый роман
Это будет совершенно необычный, принципиально новый по композиции роман, плохой или хороший, но мой! Никто другой так не напишет, стиснув зубы, мысленно декларировала я, поднимаясь по лестнице, а сверху неслись телефонные вопли.
Господи, это же у меня! Неужели Нестор опомнился? Нет, конечно, извиняться не в его стиле, он просто начнет болтать, как ни в чем не бывало, спрашивать мое мнение про какие-нибудь формулировки, просить придумать слова. Я понеслась через две ступеньки.
Телефон вопил! Я распахнула дверь, метнулась в комнату. Он умолк. Ладно, не в первый раз. Я закрыла замок, аккуратно поставила уличную обувь под вешалку, влезла в домашние туфли. Телефонный звонок. Вот хорошо, сейчас и поговорим.
- Слушаю, - специально сухо сказала я.
- Где тебя носит? - запальчиво выдал слабо знакомый женский голос.
- Простите?
- Это Элис! Элис Буже, старший инспектор Буже! Луи ранен! Я пытаюсь дозвониться тебе с утра! Аппарат на автодозвон поставила! Где ты шляешься? Он хочет видеть тебя! Из-за твоей рукописи стреляли! Ты должна поддержать Луи!
- В какой он больнице?
Я торопливо переобувалась, едва дотягиваясь с телефоном в прихожую. Какая разница, какие у Луи сексуальные пристрастия? Человек ранен, хочет видеть меня! И неважно, что Элис мне тыкает, не до церемоний сейчас!
- В Юниверситер! Ближе не было! Его сразу прооперировали! Примерно в половине двенадцатого утра! Я звонила тебе, думала, успеете повидаться до операции! Но откладывать было нельзя, по…
Связь внезапно оборвалась, потому что я вздрогнула и выдернула шнур из розетки. Я вдруг очень явственно увидела стрелки часов, но не тех, что у меня на руке, а утренние, на будильнике: большая - возле цифры "одиннадцать", маленькая - у четверки.
Я выскочила из квартиры и едва справилась с замком: так дрожали мои руки. Как же так? Из-за какой-то ерунды, из-за стопки отпечатанных листов ранили Луи! Но зачем он пошел к этому шантажисту? Я же сказала, что роман уже в издательстве, и ясно дала понять, что в принципе ничего не имею против шантажа. Он способствует популярности. Но Луи-то был против! Да-да, против! И как быстро он его нашел, этого подлеца! Господи, неужели для Луи было так важно, чтобы никто не трепал мое имя? Боже мой!
Я почти выскочила на проезжую часть, пытаясь поймать такси, но украшенные шашечками авто словно вымерли. Из-за угла появилась полицейская машина. На хорошей скорости. И вдруг тормознула прямо передо мной.
- Садись, - открывая дверь, пригласила раскрасневшаяся Элис. - Я тебя жду полдня! Все жулики без присмотра! И надо же, пропустила! Тысячу раз вела наблюдение, в жизни мимо меня не проскользнул никто! - тараторила она и катастрофически не была похожа на вчерашнюю строгую мадам старший инспектор, разве что гнала машину и лавировала, водрузив на крышу "мигалку", так, как если бы мы уходили от погони или преследовали суперагента мирового класса. - А тут на две минуты отъехала от твоего подъезда выпить кофе! И надо же! Или, может, у тебя с телефоном что? Луи тоже говорил, что вчера тебе насилу дозвонился. Занято и занято! А сегодня никто не брал трубку! Отключаешь, что ли? Не могла же ты за эти две минуты подойти! Курить будешь? Бери-бери, не стесняйся. Я же вижу, на тебе лица нет, хоть ты и накрашена как для панели. - Она протягивала мне мягкий "житан", а руль держала только одна ее рука. - Ты чего так размалевалась?
Ну почему я не успела поймать такси? Я бы выполнила человеческий долг, не рискуя собственной жизнью. Кто вместо меня напишет принципиально новый роман про Графиню?
- Это грим. - Я вытащила из пачки термоядерную сигарету, лишь бы только Элис скорее взяла руль как полагается. - Меня снимали для телевидения.
- Для телевидения? - Она восхищенно уставилась на меня, протягивая прикуриватель, а машина под вой "сирены" продолжала лететь вперед, снова ведомая одной рукой да плюс никакого внимания на дорогу со стороны шофера. - Иди ты!
- Канал "Культюр". Неважно. - Я торопливо прикурила. - Как это случилось с Луи? - Спросить, чем закончилась операция, я не рискнула, но, во всяком случае, Элис вряд ли бы так гнала к покойнику, если бы не собиралась заодно угробить и меня.
- Да я виновата! Понимаешь, он утром приходит такой счастливый, светится весь! Я спрашиваю, как, мол, блондинка, ну в смысле мадам Мориньяк? Он говорит: "Чудо, прелесть, ты даже не представляешь, какая она прелесть, дорогая!" Он всегда зовет меня "дорогая", он, Луи, вообще такой ласковый. Он из большой семьи, из провинции. Любит, чтоб большая семья.
Элис многозначительно подмигнула. Ну-ну, подумала я и, чтобы вернуть ее к наблюдению за дорогой и к теме ранения Луи, снова спросила, как это случилось и в чем ее вина.
- Я не стала надевать бронежилет. Куда на мои телеса да в такую жару? Это ж китель надо сверху. Я и не стала. Говорю, у этого Фотографа сроду пушки не было, и не будет он нам грозить. Зачем? Так отдаст. И Луи тоже из-за жары поленился.
- Что отдаст? Какой фотограф?
- Есть тут у нас один хмырь. Анри. Так, жиголо, шантажирует богатых баб потихонечку. Красивый, конечно, и фотографирует - хоть в журнал, хоть на выставку. Иной раз и частникам, в смысле частным детективам, помогает, когда надо незаметно поснимать какого-нибудь неверного богатенького муженька с профурсеткой. Мне Луи рассказал, что кто-то пытался шантажировать твоего Мориньяка. Я сразу поняла - Фотограф. Больше-то некому, если рукопись в тот же день всплыла. Я, конечно, не думаю, чтоб он у тебя ее нарочно пер, скорее всего обнаружил в сумке. Небось прочитал фамилию и думает: грех не пошантажировать такого человека! Фотограф, он, когда на мели, случается, сумки там, кошельки в кафе прет. Ну, что лежит без особого присмотра. Он вообще-то, можно сказать, по образованию карманник и по мелочам его в жизни не поймать! Такой жук! Наверняка видел, как тебя беседовал официант, а может, с ним и сговорился, чтоб тебя беседовал. Я и говорю Луи: пошли припрем официанта, а потом к Фотографу…
У меня давно голова шла кругом от ее болтовни, а уж это слово "беседовал"!.. Да еще эта сверхзвуковая скорость и вой "сирены", и дешевые сигареты! Ну почему мне так не везет?…
- …приходим. Фотограф нас, конечно, узнал. Открыл дверь, только внутрь не пускает и взгляд какой-то дикий. Как если бы мы его с толчка сняли, а у него понос. Ладно, я не обращаю внимания, в квартиру не прошусь и говорю: так и так, у тебя рукопись Мориньяка? Он говорит, мол, подождите, сейчас принесу. Тут в квартире кто-то как заорет: "Сволочь! Я так и знал, ты работаешь на фараонов!" Фотограф что-то в ответ бурчит и выносит нам твою рукопись. А за ним выскакивает бешеный тип с пушкой и начинает палить без разбору.
Машина резко затормозила. Если бы не ремень безопасности, я бы наверняка вылетела через лобовое стекло.
- Все, приехали! Вылезай! Я с тобой не пойду, я и так полдня на тебя потратила. Палата триста сорок два. Хирургия. Третий этаж.
Пошевельнуться я не могла. Мне плохо верилось, что после этого бешеного ралли я все еще жива.
- Сидишь? Ждешь, чтобы я досказала? Ты что, не поняла, что Луи прикрыл меня собой? Что моя порция свинца ему досталась? Конечно, Фотограф тоже ранен, но не сильно, а бешеного я остановила. - Элис прищурилась и изобразила, как будто целится и стреляет. - Промеж ног, точнехонько! Все, теперь кастрат! Представляешь, а эти коновалы занялись первым им, а не Луи! Дескать, ранение в пах очень опасное! Кретины! - Она повернулась и достала с заднего сиденья какой-то пакет. - На, держи.
- Из-за какой-то распечатки не стоило рисковать жизнью. Что это? - спросила я, забирая пакет. Из него торчала бутылка дорогого сока.
- Отдашь Мелани. Малышка, небось, голодная, не отходит от Луи с самого утра. Я сразу привезла ее к нему, чтоб была рядом, когда он очнется после операции. И рукопись твою дала почитать, чтоб ей не скучно было.
- Мелани? - изумилась я. - Но тогда мне неудобно появляться в его палате.
- Перестань, она девчонка толковая, все понимает как надо, - произнесла Элис. - Ну-ка, посильней захлопни дверцу! Нет, не так! Сильней! - И машина сорвалась с места.
Глава 11,
в которой я вошла в палату
Луи лежал возле двери. Кроме него там были еще и другие больные. Со своих коек они все уставились на меня.
Он был весь в каких-то трубках. Очень бледный, усталый и потрясающе красивый, невзирая на трубочку, торчащую изо рта. А рядом с ним на стуле сидела девочка, очень похожая на него, хорошенькая, но беленькая, с двумя старомодными косичками, и открыто улыбалась мне. На ее коленях лежала стопка бумаги. Моя рукопись. Меня захлестнул стыд.
Девочка вдруг вспыхнула, вскочила, роняя рукопись на пол, и повисла на мне.
- Мамочка! Это ты! Я сразу узнала! Я так и думала, что это ты! - Обняла меня за талию, прижалась лицом и, обращаясь к Луи, добавила: - Вот видишь, папочка, а вы с тетей Элис мне не верили! Она еще красивее, чем я думала!
Луи смотрел на меня и смущенно поводил плечами. Я видела, что поводить плечами ему больно, и говорить он не может, потому что в рот вставлен аппарат с дыхательной трубкой, и даже писать в блокноте он не в состоянии - в одной руке капельница, а кисть другой забинтована.
- Я такая счастливая, - говорила девочка, прижимаясь ко мне. - Ты не расстраивайся, мамочка, наш папочка скоро поправится, и мы будем жить вместе. Тебе понравится у нас дома! Знаешь, я умею варить суп, макароны, жарить картошку, - девочка отстранилась и загибала пальцы, - стирать в машине, даже гладить! Я сама все убираю. У нас с папочкой дома чисто-пречисто! Знаешь, у нас есть рыбки! А на стенах мои картины. Да, да! Знаешь, я умею рисовать, а папа сделал для них рамки. А одна рамка даже настоящая, из магазина.
Сцена и оживленная болтовня девочки привлекли внимание других больных в палате. Я не могла решиться возразить девочке, я вообще была не в состоянии вымолвить ни слова! Я молча протянула пакет с едой Мелани.
Она обрадовалась, вытащила огромный сандвич и попросила меня открыть сок. Я открыла.
Она стала есть, продолжая болтать с набитым ртом о том, как нам будет хорошо всем вместе, а соседи Луи по палате многозначительно подмигивали и делали мне всякие другие одобрительные знаки. Тут появилась медсестра и заявила, что уже шесть и время посещения окончено. Мелани поцеловала Луи, сказала:
- До завтра, папочка! - положила недоеденный сандвич на его постель, собрала с пола рассыпанные листы моей рукописи, деловито протянула мне, сунула недопитую бутылку сока обратно в пакет, взяла в одну руку свой сандвич, в другую - мою руку, повторила: - Папочка, до завтра! - и увела меня из палаты.
Я едва переставляла ноги. Дурацкая ситуация! Но я неспособна огорчить девочку, которая мне очень симпатична, несмотря на явные психические отклонения, прямо заявив ей, что никакая я не мама. К тому же Луи ранен из-за того, что хотел помочь мне, так что мой долг - позаботиться о его дочке.
Но как долго мне придется заботиться о чужом ребенке? Неужели до выхода Луи из больницы? У меня своя жизнь, нужно начинать работу над новым романом! У Луи что, нет никаких родственников, чтобы на время отдать ребенка им? Я-то тут при чем? Ну поцеловалась с ним, ну пострадал из-за моей рукописи, а кто его просил? Что же, теперь я неизвестно сколько должна нянчиться с его ненормальной дочкой? Теперь понятно, почему Луи не нужны женщины! Да просто никому не хочется связываться с папашей, у которого ненормальный ребенок!
- Не грусти, мамочка! Папа поправится, он в больнице не в первый раз. Знаешь, просто у него работа такая! Ой, мамочка! - вдруг спохватилась она. - А ты не голодная? Ой, я чуть было все не съела одна! - Достала из пакета и протянула мне второй сандвич! - Давай посидим тут, в вестибюле, на лавочке. Ты поешь!
- Спасибо. - Я взяла сандвич, откусила и почувствовала, что не смогу удержать слез.
- Не плачь, мамочка! Наш папа обязательно поправится! Честное слово! Ну пожалуйста, не плачь! Знаешь, у тебя потечет тушь, а ты такая красивая, как актриса! Ну не надо, не плачь! А то мне самой опять захотелось плакать, а я обещала папе, что не буду! Я дала ему слово, что никогда не буду плакать, если его подстрелят на работе!
Она смотрела на меня снизу вверх, тянула за руку, и в ее огромных карих глазах, таких похожих на глаза Луи, стояли слезы. Но ведь точно такие же круглые глаза у Нестора, с ужасом подумала я.
- Давай лучше поговорим, мамочка. Знаешь, папа всегда разговаривает со мной, когда я собираюсь заплакать. Мы говорим, и это помогает. Честное слово, помогает! Расскажи мне, почему ты хочешь плакать? Какое у тебя горе?
Я молчала, вместе со слезами жадно глотая куски сандвича - с самого утра у меня во рту не было ничего, кроме этого дурацкого кофе во время съемки. Я такая же эгоистка, как Нестор! Я думаю только о себе! Мне, видите ли, невмоготу позаботиться о ребенке! А она такая маленькая и вдруг поняла, как же я голодна! И как же давно никого на свете не интересовало, голодна ли я! Например, Нестор пригласил меня вчера в ресторан не потому, что хотела есть я, а потому что хотел есть он сам. А эта крошка сама ничего не ела с утра да еще переживала из-за папиных ран, и вдруг нашла сил пожалеть меня! Чужую тетку! Или потому, что приняла меня за маму?…
- Расскажи, мамочка! Тебе будет лучше. Вот, пей сок! - Она щедро протянула мне бутылку и, выкинув пустой пакет в урну возле лавки, участливо заглянула мне в глаза. - Ты такая голодная… Ты очень бедная, мамочка? Знаешь, с нами тебе будет хорошо! Ты же больше никогда не потеряешься?
- Спасибо. - Шмыгая носом, я доела сандвич, отпила сок. - Пойдем, Мелани, на нас все смотрят. - Я вертела бутылку в руках, не зная ни куда ее деть, ни куда идти.
- Давай, я допью. Знаешь, мой любимый, вишневый. - Она аккуратно допила сок из горлышка; бутылка отправилась в урну. - Ты сама догадалась или тебе тетя Элис сказала, что я больше всего люблю вишневый?
- Все купила тетя Элис для тебя.
- Если честно, я так и подумала. - Она задумчиво вздохнула.
Мы вышли из больничного вестибюля на улицу.
- Куда теперь, Мелани?
- В метро, мамочка, я знаю, как доехать. Папа давно научил меня ездить на метро, как только я стала читать! - И добавила, видя мое замешательство: - Ты не волнуйся, у меня есть деньги! И наличные в кошельке, и папина карточка. Может быть, тебе нужно что-то купить? Знаешь, ночную рубашку, например? Тебе же надо в чем-то спать у нас.
- Мелани! - Я едва сдержалась, чтобы не прижать к себе и не расцеловать это маленькое удивительное существо. - У меня достаточно денег. Давай поедем на такси?
Она подозрительно посмотрела на меня.
- Тебе тетя Элис дала? Она не хочет, чтобы мы думали, что ты бедная?