* * *
Известие о войне пришло в тот же день, опередив разеннскую армию всего на неделю.
Грызня за власть длилась в Разенне так долго, что все уже привыкли к мысли – империя проживает закат, волк одряхлел и потерял клыки. На фоне продолжавшихся закулисных распрей герцог Рино пять лет не платил подати, сетуя в письмах на бедность, голод, мор и еще множество несчастий. Было очевидно: выход вольного герцогства Рино из-под протектората – вопрос времени. Сыграй Франческа запланированную свадьбу с Альваресом, он мог бы случиться уже в этом году.
Но нет, не случился. Вместо дерзкого официального письма с требованием присвоить Рино статус доминиона или сундуков с золотом в Церу снова были направлены извинения и жалобы на неурожай.
Ответ пришел на кончиках копий. Юный волчонок Чезаре Фреццо решил отпраздновать совершеннолетие маленькой победоносной войной с собственным народом.
Десять тысяч разеннцев – регулярная армия. И почти в два раза больше наемных пехотинцев с Аларского нагорья, заслуженно считавшихся лучшими в своем деле. Это не считая всякой мелочи вроде прайденских рыцарей с отрядами кнехтов – тоже наемников, но неорганизованных и настроенных скорее грабить, чем воевать.
Армия Фреццо стальной волной прошлась по южным землям Рино. Города и селения сдавались без боя. Волна докатилась до Уве Виоло, захлестнула город и разбилась о гордый корабль в скалах. Началась осада.
Умберто Рино успел увести остатки войск в замок. Теперь в Кастелло ди Нава было непривычно людно. Пахло лошадьми, кожей, металлом, кровью и человеческим потом. Пища как-то разом стала скверной, знатные женщины редко покидали свои покои, и в глазах каждого обитателя крепости читалась безмолвная тревога.
Поначалу Фреццо предпринимал штурм почти каждый день, порой даже дважды в сутки. Но, потеряв почти три тысячи людей и так ничего не добившись, сменил тактику. Теперь его войска встали лагерем на соседнем холме, откуда я так любил наблюдать закат над долиной. Штурмы стали редки и, казалось, проходили больше для проформы, чтобы обитатели замка не расслаблялись. Волчонок выжидал.
У нас тоже были раненые и убитые. Не хватало медиков, лекарств, подходили к концу запасы пищи, смолы и стрел. Хорошо хоть питьевой воды в колодцах было с избытком.
Кастелло ди Нава создавался гением фортификационного искусства. С "кормы" корабль был вовсе неприступен, "борта" частично врастали в отвесные скалы, а гордо воздетый "нос", к которому вела единственная дорога, был расположен так, что почти не давал использовать осадные орудия. При должном оснащении и гарнизоне замок мог сопротивляться бесконечно долго. Однако ни первого, ни второго у герцога Рино не было.
Среди солдат упорно гуляли слухи, что на помощь вот-вот прибудет армия соседей. Называли Анварию, Прайден, Эль-Нарабонн и даже Лурию. Наивно, но люди верили. Трудно держать осаду без малейшей надежды.
Я знал, что это ложь.
Анвария, занятая вялотекущей войной с Дал Риадой, уже отказалась вмешаться во внутренние дела Разенны. Эль-Нарабонн согласился, но цена, которую король потребовал за помощь, показалась Умберто Рино непомерной – полная утрата всех привилегий, самостоятельности и фактически присоединение к амбициозному и агрессивному западному соседу на правах бедной родственницы. Оставалась надежда, что северо-восточный Прайден увидит в сложившемся пасьянсе свой интерес и сядет за стол.
Я достаточно времени провел рядом с Мартином, чтобы не сомневаться в его ответе.
По всему получалось, что Фреццо мог сорвать герцогство, как спелый плод, без жертв и малейших усилий. С учетом потребностей войск припасов замка едва ли хватило бы больше чем на месяц. Дальше обитателей ждало меню из лошадей и крыс.
Все обещало закончиться самое позднее к середине зимы.
* * *
Две недели прошло в напряженном ожидании. Я принимал участие в обороне наравне с другими мужчинами, давился несъедобной бурдой, а в свободное время изучал архив семейства Вимано.
Чужая армия не была преградой. Я мог покинуть Кастелло ди Нава в любой момент. Но для этого следовало знать, куда двигаться.
Ответ нашелся среди писем Джованни, и он мне не понравился. Я не хотел возвращаться в Рондомион. Город хранил слишком много воспоминаний. И на его Изнанке все так же правила Иса…
Иса. Ледяные губы, тонкие брови вразлет, надменный профиль. Будет ли она рада моему возвращению из изгнания? Или прикажет убираться прочь, пока не затравила собаками?
В надежде на ошибку я вновь и вновь просматривал документы. И убеждался, что первые подозрения оказались верными. Все дороги вели в Рондомион. Пришло время оставить обреченный корабль Кастелло ди Нава судьбе и армии Фреццо.
Единственная причина, по которой я не торопился это сделать, каждый день встречала меня за ужином тревожным взглядом прекрасных серых глаз.
Я старался избегать встреч с Франческой. Она будила слишком противоречивые чувства. Мне то хотелось убить ее, то прилюдно унизить, а то запереться с ней в комнате, сорвать одежду, швырнуть на живот, заломив руку, и взять силой, не обращая внимания на слезы и мольбы.
Или напротив – медленно раздеть, целуя. И любить долго и нежно.
Она сама пришла, когда я сидел в библиотеке, просматривая переписку Джованни с университетскими друзьями.
– Отец получил ответ эрцканцлера, – выпалила девушка.
Кажется, это были ее первые слова, обращенные ко мне со времени того памятного разговора после завтрака. И, разумеется, ни "Здравствуйте", ни "Извините, что помешала".
– Дайте-ка угадаю. Братец всячески извиняется, расшаркивается и заверяет в симпатии. Но войска не пришлет.
Франческа кивнула. Выглядела она неважно. Лицо бледное, под глазами круги.
– Не удивлен. Северная кампания сделала из Мартина ярого приверженца идей созидания. Ундландцы – крепкие ребята и умеют дать сдачи, так что орел еще не скоро вылетит на охоту.
– А вы… вы можете нам помочь?
– О, ценю вашу веру в мой гений. Вы действительно считаете, что я способен разделаться с тридцатитысячной армией?
– Вы могли бы написать брату!
– Это герцог велел прийти ко мне с просьбой? – уточнил я. И, судя по тому, как она скисла, попал в точку. – Похоже, ему так и не доложили о вашем умении тонко пошутить.
Она хотела что-то сказать, но я продолжил.
– Отвечу вам то же, что сказал вашему отцу неделю назад. Я мог бы написать Мартину, но не стану.
– Потому что еще злитесь?
– Нет, потому что это будет бесполезно. Брат всегда ставил интересы дела выше всяких родственных соплей. Прайдену невыгодна война с Разенной. Не сейчас, когда прошло меньше полугода после подписания мирного договора с Ундландом.
Франческа совсем поникла.
– Как вы думаете, что с нами будет?
– С вами? – уточнил я. – Могу предположить. Я бы на месте императора казнил вашего отца и брата, а вас выдал замуж за преданного вассала. И даровал ему герцогский титул. Так что не волнуйтесь, смерть вам не грозит. Может, обесчестят пару раз, если сильно не повезет.
Девчонка сглотнула, посмотрела на меня расширенными зрачками.
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Жизнь жестока. И редко соответствует ожиданиям. С вашего позволения, я вернусь к работе? Бумаги сами себя не прочитают.
Она еще помялась, словно хотела что-то сказать, но так и не решилась. Ушла.
Я отложил письма и мрачно сгорбился, подперев голову руками.
Надо уезжать. Гриски с ним, с детским желанием реванша. Девчонка переиграла меня, а я повелся и показал себя полным ослом. Бессмысленно теперь пытаться что-то доказать.
Щелчки по самолюбию – отличное лекарство от излишней самонадеянности. Горькое, но полезное.
Надо бы радоваться, что все складывается так удачно. Война похоронит глупую историю. Рино и сероглазая любительница дурных шуток обречены. Пусть молодой император возьмет то, что полагается ему по праву рождения. Герцог сам виноват, что играл и заигрался.
А меня ждет столица Дал Риады и охота на Орден. Я – Страж, что мне человеческие беды и заботы?
* * *
– Ваше великолепие, я на пару слов.
– Да, сеньор Эйстер, – герцог поднял голову. Вид у него был заспанный, не иначе, так и дремал – сидя в кресле.
Он здорово осунулся, а под глазами набрякли тяжелые мешки.
– Мне показалось, что вам немного досаждает эта толпа народа за крепостной стеной.
Герцог поморщился. Не секрет, что его раздражает моя привычка иронизировать по любому поводу.
– Чего вы хотели?
– Что скажете, если я помогу вам избавиться от нее? Не бесплатно, конечно. Все на свете имеет свою цену.
Умберто посверлил меня неприятным взглядом, но включился в игру:
– И какую оплату вы ждете?
– Вы отдадите мне Франческу.
Он моргнул:
– В жены? Да, конечно…
– Погодите, разве я сказал "в жены"? Нет-нет, никаких свадеб – определенно, я слишком молод для брака. Вы просто отдадите мне ее. Я хочу владеть ею безраздельно.
Думал, он ударит меня, но герцог сдержался:
– Объяснитесь, что значит "отдать"? Она не крестьянка и не рабыня для постельных утех с востока.
– Ровно то, что я сказал. Вы полностью и прилюдно отречетесь от любых прав опекуна и отца и передадите мне всю власть над ее судьбой. Так, будто у вас никогда не было дочери. И да – хочу сразу предупредить, я увезу ее на север. Девочке пора посмотреть мир.
– Если это шутка, она граничит с оскорблением.
– Никаких шуток, ваше великолепие. Я берусь до завтрашнего утра избавить вас от армии Фреццо и за это прошу вашу дочь. Ах да, оплата, разумеется, только после того, как я выполню свою часть сделки. Если мне это не удастся, вы ничего не должны. Можете даже покарать меня за дерзость, предложение и впрямь несколько вызывающее. Отчаянные времена, отчаянные меры.
В этот раз он молчал очень долго. Гриск знает, о чем думал. Вряд ли поверил, скорее, просто был в полном отчаянии.
Умберто Рино оперся крупными сильными ладонями о стол и поднялся, словно поднимал небо на плечах, подобно легендарным атлантам.
– Хорошо, сеньор Эйстер. Если вы сделаете это, вы получите Франческу.
* * *
Под утро я поднялся на ближайшую к воротам башню. Часовой отсалютовал мне мечом. Его лицо показалось знакомым, должно быть, нам приходилось стоять рядом на стене, отражая атаку.
– Что там?
– Все спокойно, сеньор. Похоже, штурма в ближайшие часы не будет.
– Отлично! – я подошел к краю, разминая руки. То, что я собирался сделать, пугало даже меня. Однако где-то внутри жила твердая уверенность, что задача по силам.
По-своему изумительное чувство, когда готовишься совершить чудовищную глупость и знаешь, что это именно глупость, но останавливаться нет никакого желания.
В некотором роде это можно назвать высшим проявлением свободы. Я собирался сделать это потому, что мог. И потому что был готов ответить за любые последствия.
По пальцам словно пробегали короткие электрические разряды, жар поднимался изнутри и расходился по телу. В токе крови бурлила магия, я ощущал ее тяжелую тягучую сладость каждой клеткой тела.
Я убрал маскировку – для того, что задумано, потребуются все силы. Тень у ног отозвалась беззвучным ворчанием. Еле различимая, чернильно-черная в предрассветной серости.
Нечеловеческая.
В сумерках рдели огни вражеского лагеря, ветер доносил лошадиное ржание. В воздухе стоял дым костров и запах увядших трав. Рассвет – рубеж, осень – рубеж, а я – Страж. Мы сильны там, где проходят границы. Мы сами – воплощенная граница.
Я снова размял пальцы, как музыкант, готовящийся сыграть на арфе. В последнюю минуту вспомнил о часовом и бросил ему через плечо:
– Лучше уходи.
– Что?
Я поднял руку. Свет, окутывавший ее, переливался всеми оттенками красного и синего, с прожилками пронзительного жемчужно-белого перламутра.
– Ты будешь мешать. Уходи. Быстро. Или я могу тебя убить, просто по неосторожности.
Больше я не смотрел в его сторону. Сила рвалась наружу. Я потянулся вперед, к холму, и взял первый робкий аккорд.
Небо над станом противника окрасилось багряным, по периметру лагеря засвистел ветер.
Добавим немного драмы.
Ветер запел, усиливаясь. Пока его задачей было не дать солдатам покинуть обреченный холм.
Теперь огня!
Правой рукой я крепко держал ветер, не давая ему пойти вразнос по окрестным виноградникам. Пальцы левой дрогнули, выплетая частое стаккато.
В небесах полыхнули сухие зарницы, и вниз, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, закапали сгустки огня. Чистое пламя падало, разбивалось о скалы, палатки, телеги с фуражом. Занялись заросли дрока, верхушка холма светилась в ночи гигантским кострищем. Столб дыма уходил в небо – черный и хорошо различимый даже в густых рассветных сумерках.
Слишком долго. Так я буду возиться до завтрашнего утра. Rinforzando.
Пламя взревело, разгораясь от ветра, выжигая все на своем пути. Теперь серое рассветное небо рассекал гигантский огненный столб. За пеленой воздуха бушевал ад. Распускались ослепительно-алые цветы, навстречу им с неба летели кроваво-красные пчелы, и все соединялось в диком крещендо, танце живого огня.
Я стоял, пьяный от магии, ощущая себя с ней единым целым. Я был ветром, который вскидывал и крутил телеги, лошадей, людей. Я был пламенем, что глодало почерневший расплавленный камень. Я был небесами, взиравшими на это в безмолвном равнодушии.
Еще секунда, и меня не стало бы вовсе.
Задохнувшись, я сжал кулаки. Симфония из огня и ветра отозвалась жалобным диссонансом. Diminuendo.
Воздушный кокон сжался, опали огненные замки. Нависшие над холмом тучи дрогнули, на изуродованную пламенем землю пролились потоки прозрачной исцеляющей воды.
Coda.
Из-за отрогов Аларских гор на северо-востоке медленно, робко карабкалось солнце, словно боясь взглянуть на место, где еще недавно бушевали стихии. От подножия холма начинался ровный слой пепла и сожженного, черного камня. Ни малейшего следа почти тридцатитысячной армии, ни черепов, ни обгорелых осадных машин, ни остатков обозов. Только жирный угольно-черный пепел.
Не скоро эти склоны снова покроются дроком и оливами.
Слабость ударила, разом лишая сил. Некогда могучее пламя в крови превратилось в едва тлеющие угли. Я пошатнулся и понял, что познал пределы собственного могущества. Они ужасали.
Тяжко опираясь на стену, я повернулся и увидел Умберто Рино. Не знаю, как долго он там стоял, возможно, часовой сразу побежал к нему, стоило мне начать.
Герцог был невероятно бледен, в глазах его я увидел отражение собственной жути.
– Что же, ваше великолепие. Надеюсь, вы не станете отрицать, что свою часть сделки я честно выполнил, – меня хватило, чтобы криво улыбнуться.
Нельзя было давать ему понять, насколько слаб я был сейчас – слабее котенка. Иначе можно не сомневаться: герцог зарубит меня прямо тут, из ужаса перед тем, чего не мог ни понять, ни осознать.
Только что на его глазах я за час уничтожил армию – чудовищное, невозможное для обычных человеческих магов действие. Только жрецам Черной во время диких камланий, в моменты прикосновений к Хаосу, бывает доступна подобная сила.
– Надеюсь, вы честно выполните и вашу.
Он кивнул. Руки его тряслись, как у старого пропойцы.
Я понял, что не дойду до собственных покоев. Не будь рядом стены, я бы уже рухнул.
– А сейчас оставьте меня. Мне надо… побыть одному. Велите запереть дверь. И чтобы сюда никто не входил. Любой, кто нарушит этот приказ, лишится жизни.
Когда за ним закрылась дверь, я сполз на холодный камень и бездумно лежал, глядя в белесые осенние небеса. Мертвенная тишина спустилась на башню, не было слышно криков людей, скрипа колес, ржания лошадей. Непосильная усталость не давала провалиться в сон, словно что-то держало меня в мире.
Пустота. Только небо и запах гари.
Тридцать тысяч душ. Проклятье, ради чего? Пары сочных сисек? Ну, или "прекрасных глаз", как сказал бы лицемер. Стоило ли оно того? И затем ли мне была дарована сила?