– Ты идиотка? Да погоди ты! – Она легко вывернулась из моих рук и оказалась у двери. А я не настолько псих, чтобы останавливать Мастера-воина, когда тот хочет уйти. – Зачем, гриски тебя подери, Тильда? – крикнул я ей в спину. – Ты же меня терпеть не можешь.
– Ты не поймешь.
Она так и не приняла мой зарок на долг. И действительно пошла к Стормуру – честность на грани идиотизма.
Расплата за так называемое предательство была жуткой – изгнание из клана.
Это для Стража нормально – быть самому по себе. Ну, для человека тоже терпимо – прогнали от одного лорда, пойдет к другому. Для фэйри же изгнание – крах их мира. Чем-то эта пакость схожа с человеческим ритуалом Отречения – практикой, от которой люди отказались века назад. Не в последнюю очередь моими стараниями.
На Изнанке не выжить в одиночку. Изгнанник же становится вне всех законов, с ним любой вправе сделать, что пожелает, потому что никто и никогда не отомстит за мучения отверженного. Ему не подадут руки и не продадут хлеба, не пустят на ночлег и не спасут, загибайся он от ран хоть на пороге дома любого из фэйри. Судьба одиночки – сдохнуть в канаве. Или закончить свои дни в ярмарочном балагане на человеческой половине мира, где чернь будет платить по медяшке за то, чтобы посмотреть на "волшебного уродца", и по десять, чтобы отсношать.
Нет, оставалась еще воровская гильдия. Но чистоплюйка Тильда фрой Атли вернее и правда сдохнет в канаве, чем пойдет убивать за деньги.
Я сначала не поверил, когда услышал, что Трудгельмир лишил свой двор Мастера-воина из-за подобной блажи сыночка. Вот ведь бред! Верность таких, как Тильда, дороже золота и услуг князя.
На дуэли я был настороже и держал щит. И вытер Стормуром ристалище. Он – парень не из слабых, но я был адски зол. Помню, как впечатывал красавчика в лед, а потом мне захотелось слегка подправить безупречное личико, которое поэты фэйри любили сравнивать с лилией и белой розой.
Ну так, на всякий случай. А то еще перепутаю его ненароком в темноте с Исой, и будет конфузно всем.
Каюсь, увлекся. От визга Стормура в левом ухе потом еще несколько дней звенело. А княгине пришлось вызвать дикую метель, чтобы растащить нас по разные стороны ристалища.
Кажется, тогда я впервые увидел Ису, бьющую в полную силу. Впечатляло. Вот не уверен, что смогу с ней справиться.
Я пытался найти Тильду после дуэли, но фэйри покинула Рондомион. И никто, абсолютно никто не знал, куда она могла направиться.
Она сидела на полу клетки. Вместо колета на мужскую блузу, штанов и неизменной перевязи с метательными ножами – только больничная рубаха из некрашеного льна. Волосы коротко острижены, а половина головы и вовсе выбрита. Свежие раны на голом черепе, окровавленное мясо вокруг правого глаза.
В соседних клетках находились коренастый бородатый коротышка и хрупкое создание неопределенного пола, еще не вышедшее из возраста, когда пони интереснее поцелуев. Тонкокостное, в летящих светлых кудряшках – ну просто агнец непорочный, невинное дитя.
Еще с десяток подобных камер рядом пустовали, намекая, что у культистов большие планы на волшебный народ.
Что любопытно – только последний из пленников был закован в колодки. Конструкция из полированного дерева удерживала нежную шейку детеныша и тонкие запястья, а глаза скрывала плотная кожаная повязка.
Мастера-воина они, значит, держат просто в клетке, а вот эту соплю – в колодках?
И чего я так завелся? Подумаешь, тройка отщепенцев. Фэйри делают из людей, не умеющих заключать правильные сделки, рабов и игрушки. Люди не отстают – участь фэйри-изгнанников ужаснее самых темных сказок. Жизнь вообще жестока и не похожа на кусок сахарной ваты…
Тильда подняла голову, и я напоролся на полный жгучей ненависти взгляд, как на нож. Глотнул воздуха, качнулся вперед, словно лунатик.
– Мейстер Гарутти? – окрик из-за спины остановил меня на полпути к явной глупости.
– Доктор Каррингтон?
В свете масляных светильников доктор выглядела еще невзрачнее, чем днем. Похожа на крысу. Рогатый чепец и брыжи на шее по моде двадцатилетней давности только усиливали впечатление нелепости.
– Восхищен и очарован, вы сегодня удивительно хороши.
Она все о себе знала и не поверила бесстыжей лжи. Обиженно поджала губы, покачала головой:
– Ваш голос! Все еще нездоровы? Не стоило отказываться от помощи. Позвольте, я осмотрю ваше горло?
– Я здоров.
– Вы уверены? Сможете работать?
Я могу оглушить ее. Пережать артерию, связать, заткнуть рот. Потом найти ключ и выпустить пленников. Может, даже останется время, чтобы по-быстрому допросить доктора перед тем, как прикончить.
Прикончить придется – увести ее для нормального допроса я не смогу.
Вытащить троих фэйри и упустить возможность узнать больше о культистах? Или вернуться за ними позже, в надежде, что с пленниками не сделают ничего фатального?
Что могут сделать? Да всякое. А то я не знаю, как проходят жертвоприношения во славу Черной!
– Тогда пойдемте в лабораторию.
Я кивнул, ощущая себя подлецом. Меньшее зло, высшее благо, чтоб его…
Взгляд Тильды жег затылок.
* * *
– Ну же, мейстер! – повторила культистка. – Давайте попробуем еще раз!
То, что Каррингтон именовала "лабораторией", я бы скорее назвал "мастерской по изготовлению артефактов". Рунические раскладки, таблицы привязок к зодиакальному кругу, доски и мел для предварительных расчетов.
И рядом же инструменты, маткомпоненты, медные заготовки для скрижалей.
– Пять минут, хорошо? – попросил я. – Мне надо сосредоточиться.
Она кивнула.
Я уставился на цепочку рун, пытаясь то ли запомнить последовательность, то ли понять принцип ее действия.
Выучить или развернуть составленное на огаме заклинание четвертого порядка за пять минут? Да, знаю, я мечтатель.
Сейчас бы перо и бумагу. И хотя бы двадцать минут времени. Доктор Каррингтон, нет слов, роскошная женщина, но ее присутствие становится неуместным.
Она тоже склонилась над медной пластиной с гравировкой. Затылок, упакованный в смешной рогатый чепец, маячил перед глазами, отвлекал, мешал сосредоточиться. Всего один достаточно сильный удар – и у меня будет столько времени, сколько потребуется… А потом можно вернуться в комнату с клетками. И спросить Тильду фрой Атли, что она забыла в этом мрачном местечке.
Я знал, что не сделаю этого. Рано.
Но так хотелось.
– Готовы? – спросила культистка.
– Не уверен.
Она положила руку мне на плечо, и оставалось порадоваться, что иллюзиям Мастера Бринн не страшны прикосновения:
– Сейчас все получится. Я в вас верю.
Я хмыкнул и протянул раскрытые руки к пластине.
Ничего не получится.
И не могло получиться, раз уж моя тень запечатана по ту сторону зеркала. Чтобы зарядить руническое заклинание, требуется магия. Магия, недоступная даже обычным людям. А человек без тени – меньше, чем просто человек.
Как фэйри без предназначения.
Эмма нахмурилась:
– Не пойму, в чем дело. Что-то случилось, мейстер?
– Это из-за болезни. Не привык работать только через пассы, – наугад ответил я.
Лицо женщины разгладилось.
– Что же делать?
– Я возьму ее домой. Постараюсь разобраться.
С минуту Каррингтон сверлила меня недоверчивым и изумленным взглядом, а потом взорвалась:
– Просперо, вы же знаете устав! Ничего не выносим из лаборатории!
– Я просто предложил.
– Да что с вами сегодня?!
– Так проще и быстрее. – Я взглянул на ее дышащее возмущением лицо и не удержался: – Кстати, для чего эта часть заклинания?
С доктором Каррингтон было приятно иметь дело. Она так эмоционально реагировала на все. Вот и сейчас ее лицо послушно отобразило сначала изумление, потом неверие и наконец жалость:
– Это уловитель для первичного преобразования, Просперо, – сочувственно, точно разговаривала с убогим, сказала она. – Помните, мы составляли формулу еще три недели назад? Вы сказали, если использовать трехчастную структуру, оно не заработает.
Я кивнул и покосился на заклинание. Трехчастное. Правильно, нечего слушать паникеров.
– Так я возьму его?
– Нет, не возьмете.
– Да ладно вам, Эмма. Нельзя так фанатично следовать правилам, это вредно сказывается на цвете лица. Я посижу с ней пару дней, и у вас будет заряженная скрижаль.
Все же надо сдерживать порывы души. Озадаченное выражение на лице доктора подсказало, что Гарутти не имел привычки шутить за работой.
– Я против такого риска.
Мы препирались минут пять, и мне почти удалось ее убедить, когда наш спор прервал скрип двери.
Эмма поспешно вскочила:
– Мистер Найтвуд!
Я оглядел вошедшего со вполне понятной неприязнью. У некоторых просто талант приходить не вовремя.
Немолод, но крепок. Массивное лицо, густые волосы с проседью, ухоженная кучерявая борода. Похож на большого черного жука.
Общее впечатление солидности портил бегающий взгляд. И я был почти уверен – он здорово чего-то испугался. Сразу как вошел в комнату.
Испугался, а потом разозлился.
Я дождался, пока Найтвуд расцелует пальчики доктору Каррингтон, и пожал ему руку.
– Просперо! Эмма говорила, ты заболел.
– Выздоровел.
– Хорошо, – его кислая мина оспаривала это утверждение. – Нам надо поговорить, – покосился на женщину и уточнил: – Наедине.
Она поняла намек:
– Я буду в операционной.
Дверь за ней Найтвуд закрыл самолично. Проверил – не подслушивает ли кто с той стороны, затем опустил тяжелый засов.
Обернулся и уставился на меня с откровенным подозрением:
– Где бумаги?
– Бумаги?
– Бумаги, Просперо. Ты отдашь их мне. Знаешь, что случилось с доктором?
Я совершенно не представлял, о чем речь, поэтому попробовал закосить под дурачка:
– Кажется, с Эммой все в порядке.
У Найтвуда дернулся левый глаз:
– Считаешь себя самым умным?
Вообще-то я и правда считал. И не "самым", а просто умным. Но он-то как об этом догадался?
И знать бы, что за делишки связывали его с покойным Гарутти? Не похоже, что они были друзьями.
– Странный вопрос. Чем он вызван?
Он неприятно улыбнулся и продолжал все так же – негромко, но с отчетливой угрозой в голосе, медленно наступая:
– А ты обнаглел, Просперо. Еще не слышал про несчастный случай с твоим дружком-доктором? Его едят черви. И тебя будут жрать. Если не отдашь бумаги, живым отсюда не выйдешь, обещаю, – последнюю фразу он выдохнул мне в лицо, встав почти вплотную.
Чего он привязался? Делать мне больше нечего, как встревать в разборки покойного мейстера с коллегами.
Я подавил досаду и попытался изобразить дружелюбную улыбку. Джанис вот любит повторять, что почти любой вопрос можно решить с помощью переговоров.
– Извини, я сегодня неважно соображаю. Напомни, о каких бумагах речь?
– Не играй со мной, Гарутти! – прорычал жучара Найтвуд, и я подумал, что не знаю его имени и должности в Ордене.
– Играть? Даже в мыслях не было. Прости, ты не мог бы немного отодвинуться и говорить потише? Когда на меня орут, я паникую и забываю даже дату своего рождения.
Пальцы Найтвуда вцепились в мой камзол так, что даже костяшки побелели. Он попробовал встряхнуть меня и изрядно удивился, когда это не получилось.
Мы с покойником почти одного роста, но я тяжелее тощего разеннца фунтов на тридцать.
Под напускным гневом культиста все больше ощущалась неуверенность. Он блефовал. Взвинчивал себя искусственно – лишь бы запугать мейстера. И я реагировал совсем не так, как ожидал Найтвуд, что сбивало жучару с толку.
Я тоже начал нервничать и злиться. До ужаса хотелось врезать по этой самодовольной харе. Просто кулаки чесались. Он еще и стоял так, что открывалась замечательная возможность для удара в челюсть с левой.
А потом добавить в живот правой. И, когда согнется, по шее.
Каррингтон меня видела. Бегай потом за ней – ищи…
– Письма. Свидетельства о смерти. Расписки. Все, чем ты и твой дружок-доктор нам угрожали.
– А, ЭТИ бумаги, – не уверен, что у меня получилось убедительно изобразить человека, который только что вспомнил, о чем речь. – Они в надежном месте у проверенного человека. Не мог бы ты меня отпустить? Пожалуйста. Такая волнительная близость смущает…
Найтвуд разжал пальцы. Вид у него стал озадаченный.
– Ты пьян?
Хорошая версия, но на пьяного я не тянул. Если покойник был трусом, а поведение Найтвуда намекало на это, то дерзости скорее могли быть вызваны…
– Принял немного кхаша.
Дружок-доктор, которого едят черви, бумаги, шантаж и угрозы…
Я даже выругался, когда сообразил, что к чему:
– Это случайно не твоя зверушка приходила на днях по мою душу?
По испугу на его лице я понял, что попал в цель. И поспешил развить успех:
– Ты идиот, Найтвуд?! На что надеялся? Что я храню бумаги дома? И после моей смерти они никак не всплывут?
Он сглотнул и отступил, пробормотав:
– Что-то ты слишком наглый сегодня…
– Не люблю, когда меня пытаются убить, – теперь уже я наступал, не давая ему увеличить расстояние между нами. – Эта тварь сожрала моих слуг. За это тебе придется заплатить.
– За тобой тоже водятся кое-какие делишки, – пятясь, выкрикнул Найтвуд. – Думаешь, я не слышал про маки, которые вы с доктором растили в саду? Лорду-командору будет очень интересно узнать, как использовалась лаборатория…
Какие любопытные подробности!
– Да ну? Зачем тогда посылать химеру? Может, у тебя нет доказательств?
Он уткнулся спиной в дверь и совсем сник:
– Чего ты хочешь?
Знать бы еще, чего я должен от него хотеть.
– Того же, что и раньше.
– Я не успел! Мне нужна отсрочка.
– Мне кажется, у тебя было достаточно времени.
– У меня только половина. Я не знал, что ты придешь сегодня, Просперо.
– Хорошо. Сегодня отдашь половину. – Он расслабился и даже позволил себе улыбку, когда я припечатал: – И через неделю еще два раза по столько.
Вот теперь он возмутился:
– Так нечестно! У меня просто нет таких денег!
Тю, вся драма из-за банальных денег. Я надеялся на что-то более интересное.
– Значит, достань их.
– Ты сильно ошибаешься, – с непонятной угрозой в голосе произнес Найтвуд. – Мы получаем не так уж и много. И надо платить посредникам…
– Это должно меня волновать? – наугад спросил я. Судя по реакции, снова попал в цель, потому что он заныл, что я выкручиваю ему руки, оставляю без штанов и вообще слишком жесток.
Я выслушал эту комедию со скептичной улыбкой, не пытаясь давить или спорить, потому что не знал, о чем идет речь. Мое молчание нервировало культиста куда сильней любых слов.
– …Двое-трое в месяц, не больше. И не за всякий товар дают хорошую цену.
Я пожал плечами:
– Значит, надо больше товара.
– Где взять столько изгнанников?!
Я поперхнулся и закашлялся в попытке скрыть выражение лица. Иначе у Найтвуда могли родиться закономерные подозрения.
Намеки на протяжении разговора и то, что я видел в подземелье, разом сложились, как части единой головоломки. У Исы есть такая – осколки разноцветного льда. Вообще предполагается, что из нее составляешь возвышенное изречение – одну из так любимых девами бесполезных, глубокомысленных цитат про Жизнь, Смерть и Предназначение, но у меня, когда я взялся собирать, получилась непристойность. Княгиня сначала возмутилась, а потом сказала, что ничего иного от меня и не ждала.
Вот и сейчас подсунутая жизнью головоломка складывалась во всем известное слово и не менее известный эпитет к нему.
Почти не сомневаясь, о чем идет речь, я предложил:
– Найди более щедрого покупателя.
– Легко сказать "найди". Мамаша Джунне дает лучшую цену в Рондомионе.
– Неужели в этом городе больше никому не нужны фэйри?
Он шикнул:
– "Товар", Просперо! Мы говорим "товар".
– А те трое, в клетках?
С этим вопросом я дал маху. Найтвуд смерил меня подозрительным взглядом и недоверчиво спросил:
– Ты хочешь, чтобы я предложил Мамаше Джунне бешеную сучку? Или… это, – он содрогнулся. – А монгрел слишком невзрачен для Арены. Кому нужны отбросы?
Я цинично скривился:
– Нам.
– Лорду-командору разве что, – он засмеялся, приглашая присоединиться, но я не стал. Больше всего хотелось завершить этот разговор и вымыть руку, которую я протягивал для рукопожатия. С мылом.
– Так что насчет денег?
Он отдал мне кошелек. Довольно увесистый. Я добросовестно пересчитал монеты – показалось, что Гарутти поступил бы подобным образом. Пятнадцать серебряных солидов.
Вся интрига прослеживалась, не хватало лишь мелких деталей. Культисты ловили фэйри-изгнанников для своих целей. Найтвуд обкрадывал Орден, продавая часть пленников на сторону. На Арену – любопытно, с каких пор Рондомион перенял у Разенны традицию поединков на потеху толпе? И, судя по "Мамаше Джунне", в бордель.
Покойный мейстер вместе с неизвестным и тоже покойным "доктором" раскопал информацию о делишках Найтвуда и шантажировал жуликоватого собрата по Ордену. За что и поплатился жизнью.
Банальная, в сущности, история. История подлости и жажды наживы, она затрагивала культистов лишь краешком. Вопрос – для каких целей фэйри потребовались Ордену – куда как любопытней.
Перед уходом я прихватил скрижаль с руническим заклинанием.
Франческа
Я сижу в четырех стенах и, хоть на окнах нет решеток, а на двери – замков, чувствую себя пленницей. Кандалы не извне, они внутри.
Маг торопливо завтракает и убегает, а я остаюсь, как позабытая игрушка.
Это его месть за розыгрыш? Для того он забрал меня из Рино? Чтобы сделать своей игрушкой?
Если так, то я не оправдала ожиданий. У него никак не получается играть со мной.
Я решила не заговаривать со своим тюремщиком, и пока получается. Когда он пытается о чем-то спрашивать, отвечаю односложно и равнодушно. Порой мне кажется, что его это задевает, и тогда я с трудом сдерживаю улыбку мстительной радости.
Мгновения торжества – и долгие часы одиночества после. Стоит ли того радость?
Мне плохо.
Так плохо, что я добровольно убираюсь на этаже, а не только в часовой комнате.
Что угодно, лишь бы не думать.
Лишь бы не вспоминать.
Черный пепел над Кастелло ди Нава. Слова отца. Ужас насилия. Кинжал в руках, яростная, согревающая ненависть и соленый вкус на губах – кровь врага.
И снова насилие – только уже над моей душой. Ошейник, который нельзя снять, – символ рабства.
Не думать не получается. Уборка не спасает, она занимает только руки. Тоска, беспокойство – нервное и злое – грызет изнутри, не дает забыться, не дает читать, не дает думать о чем-то одном долго…