– Хочешь быть моей нимфой? Украду, напою, совращу!
Ольга ощутила страх преследуемой добычи, который почему-то казался сладким и захватывающим: "Вот искуситель!" И вслух сказала: "Хочу!"
Он прижал её к себе… Но. Она пьяно оттолкнула его обеими ладошками в грудь, отвернулась, словно собираясь убегать, и… встала на четвереньки, сведя коленки вместе… Опустившись на локти, она призывно выгнула спинку, выпячивая попку, и оглянулась, без слов приглашая его. Сжатая бедрами "пусечка" тугим комком блеснула мокрым на солнце, призывно сверкнули золотистые волоски под той еле заметной складочкой, где попка переходила в ножки. Алексей рванулся за Олей, решительно раздвигая ей ноги… и проник…
– Ты! Ты просто!.. – Ольга не находила слов. – Мне даже иногда страшно становится…
– В смысле?
– Мне кажется, что ты можешь кого угодно трахнуть.
– Это комплимент?
– Ревность. Это ж с кем ты так научился "динь-диниться"?
Алексей принялся смеяться:
– С тобой!
Вместо ответа Оля отрицательно затрясла головой.
– Я просто тебя люблю, мой цветочек! Или не просто, а феерически люблю. Вот и получается феерически.
– Всё равно как-то страшно. Слишком ты "су-перский".
– О чём ты думаешь? – снова спросила она.
– О твоём техосмотре, – Алексей произнёс эту фразу голосом строго мужа.
– В смысле?
– Тебе его не пора проходить?
– Ну, залезь в сумку и проверь, – Ольга подыграла ему, изображая послушную жену.
Алексей неуверенно коснулся её сумки. В отсеке для документов под застёгнутой "молнией" он почему-то обнаружил прокладки и растерялся, не зная, где же искать талон техосмотра?
Ольга расхохоталась над его сконфуженным видом и нашла талон сама.
– Теперь, когда ты меня бросишь, я всё равно буду знать: у меня было Поле!
Алексей заметил, что слово "поле" она произнесла с большой буквы, но его задела категоричность формулировки: "Когда ты меня бросишь". "Ведь могла сказать: "если"? Что у неё в голове?"
– Зачем ты так? С чего ты взяла? Я не смогу без тебя.
– А! – она беззаботно махнула ручкой. – Три месяца – и забудешь меня. Время лечит!
Он только отрицательно замотал головой так энергично, что затылок захрустел будущим отложением солей.
Зазвонил мобильник Звонарёва. Алексей посмотрел на имя звонившего: Света. Он слушал звонок и смотрел. "Эх, не вовремя!" – Алёша понял, что пауза затягивается, а Ольга с холодным интересом ждёт, как и что он ответит?
– Алё! – решился Алексей. Трубка ничего не отвечала, только пыхтела и сопела. В душе Алёши стремительно потеплело. – Лиза, это ты?
– Папа…. А ты где?
– На работе, – принялся врать Лёша дочери, предполагая, что в днях недели ребёнок не разбирается.
– А что ты делаешь?
Алексей встретился с глазами Олечки, ему стало чудовищно стыдно:
– К вам собираюсь…
Капелька засопела. Утратила интерес к разговору. Видимо, занялась чем-то более интересным.
– Я скоро буду! – нажав отбой, он побоялся снова смотреть на Олю. Алёша догадывался, что сейчас происходит у той в душе.
Всю обратную дорогу Оля молчала, на его прощальный поцелуй не ответила.
– Я ведь хорошая? – полувопросительно сказала она, подняв глаза на Звонарёва, который уже собрался пересаживаться в свою "эмэльку".
– Хорошая, – он задержался на сидении, и Оля заметила, что Алексей сделал эту заминку через силу, мысленно он уже был в пути в К. Олечке стало ещё тоскливее.
– Ну, не кисни, – хмуро бросил Лёша, его голос прозвучал пренебрежительно и фамильярно. Ему эта интонация не понравилась самому, и он окончательно расстроился. – Не хочется расставаться перед отпуском в таком настроении. Правда?
– Да, конечно, – согласилась Олечка. "Он ведь прав, но на душе как-то не очень. И, натрахавшись, любимый мужчина спешит к семье. Домой. Тошно".
Ольга сама уезжала в отпуск на неделю позже Звонарёва, и ей предстояло всю эту неделю прожить с подобными мыслями. "Фу!"
2003 год, 6 июля, воскресенье, день.
– Папа! Не наступай! – совершенно счастливая Капелька уцепилась обеими руками за колени Алексея, просунув голову между его ног. Сейчас она следила за тем, чтобы Звонарёв, гулявший с ней по фойе торгового центра, не наступал между плитками, которыми был выложен пол. Звонарёв помнил эту игру ещё из своего детства.
– Ну, папа! Нет! – верещала Лиза, видя, что Алексей специально наступает на швы!
– Хорошо-хорошо! – Звонарёв уступил, а из магазина выглянула Светлана.
– А вот это платье нравится?
– Предыдущее было лучше! – вообще-то Звонарёвы пришли всей семьёй купить Лизе домашние тапочки и вот уже два часа бродили по торговому центру. Но Капелька ещё не умела радоваться маминым обновкам – вместо этого она направляла Алексея к шкафам, верхние полки которых казались дочке таинственными. Ей хотелось разглядеть их с высоты папиного роста. Она скучала по отцу, Алексей скучал по ней – и они были в восторге друг от друга.
– Папа, а вот так можешь? – Лиза прыгнула далеко вперёд и лукаво обернулась, вызывающе глядя на него.
– Могу! – Звонарёв прыгнул и удивился, какие длинные у него ноги: уж очень легко он побил дочкин рекорд.
Капелька тут же перестроилась:
– А пойдём вон туда!
– А мама?
Вместо ответа Капелька протянула к нему обе руки, просясь на ручки. Алексей подхватил её.
– Туда! – дочь показала рукой в сторону ювелирного магазина.
– Мы ж там только что были?
– Ещё хочу! – Лиза там разглядела симпатичное колечко со всеми видами бриллиантов – всего за сорок шесть тысяч рублей. Родители переглянулись. Света – со смущением, Алексей – с гордостью: "У девочки хороший вкус!" Лиза запомнила реакцию мамы-папы и хотела её повторения.
– He-а, хватит, – Алёша зашептал её доверительно в ушко. – То колечко очень дорогое! Пойдём лучше на маму посмотрим!
Чувствуя, как прижимается к нему трепещущее детское тельце, Алёша вдруг подумал, даже остановился: "А ведь это и есть счастье!" И ему стало грустно, как будто он только что потерял Олечку.
2003 год, 9 июля, среда, день.
Ольге стало интересно, кто работает с её положением в отсутствие Звонарёва. Карена смутило её появление. Из его несвязных реплик стало понятно, что, кроме Алексея, регулирующие документы в казначействе никому не интересны. Но дальше…. Все компьютеры Звонарёва были включены, Карен пытался разговаривать по обоим терминалам REUTERS [31] , своему и начальника, и, отталкиваясь от стола Алексея, он коснулся мышки основного неторгового компьютера. Screen-saver отключился – и…
Вместо обычного пейзажа с туманом на Олю взглянули глаза Алексея, только детские. С обоев рабочего стола улыбалась маленькая девочка. "Капелька", – догадалась Ольга, и целая буря чувств обрушилась на неё. Стыд, боль, сожаление, металлическая горечь во рту, снова боль промелькнули калейдоскопом – девушка растерялась. Её присутствие в этом зале затянулось, хотя никто из сотрудников казначейства Олю не замечал: работы было много. Понимая это и не маскируясь, Олечка понуро побрела к выходу. Она вдруг по-другому подумала про жену Алексея. И ей стало чудовищно жалко семью Звонарёва. И опять стыдно. "Краду его у них", – дальше мысль выстраиваться не захотела. Ольга заплакала. Словно только что она упёрлась в какой-то барьер, который не могла преодолеть. "Никогда не смогу!"
2003 год, 21 июля, понедельник, утро.
Звонарёв знал, что Карпова ещё не вернулась из отпуска. Он невыносимо соскучился по ней, и трёхнедельный запрет на эсэмэс-переписку тяготил его. Ольга снова снилась ему. Сам он возвратился из отпуска с твёрдым ощущением: "Чертовски хочется на работу!"
"Значит, отдохнул! Интересно, а почему так? Ведь дело – в ней! Я тоскую по Ольге. И жена сделала для этого всё". Алексей загрустил. Их отпуск в Турции начался очень хорошо, но Светланы хватило дней на пять. Дальше она принялась изводить его, и Алексей старался побольше гулять с Капелькой, оставляя супругу одну на пляже. Дочка не понимала, почему ссорятся мама с папой, но Алёшу трогательно по-детски жалела. А вот Алексей, напротив, за последние полгода взросления Елизаветы стал замечать, что ему трудно и скучно играть в девчачьи игры. Как обычно в последнее время, растущую трещину в семейных отношениях он заклеивать не стал. Придирки Светланы вызывали у него апатию. Присказка "будь что будет" звучала в Алёшиной голове всё чаще.
В почтовом ящике ждали два зашифрованных письма от Оли, датированных 10 и 12 июля.
Я привыкла видеть в своем мужчине сказку, который с утра меня теребит, щекочет, целует, играется, кутает в теплое одеяло, приносит в постель кофе, заботливо дает денег на мелочи, покупает свитера, когда я замерзаю. Поэтому нагулявшись, я всегда возвращалась домой под крылышко.
Как я понимаю мужчин в этом… я всегда утыкалась в теплый живот – и мне было хорошо. Я платила за эту гармонию любовью.
А сейчас, когда я люблю тебя, у меня исчезла эта гармония.
Взамен я получила
Пустоту
Обо мне заботится нелюбимый родной мужчина
Любимый ждет от меня только секса, вот и дурею я от этого…
У Алексея потемнело в глазах.
Для меня принять решение разойтись с тобой – самое страшное. Но принимая его, я не юлила и не ждала от тебя решительных шагов. Сейчас мы с тобой в разных положениях.
Я не могу с этим жить, ты можешь.
Поэтому я согласна, что со стороны смотрюсь смешно, но я отстаиваю свои интересы: за себя, свое будущее и за… тебя только потому, что безумно люблю
Если бы я видела хоть на волосок наше будущее, я бы, наверное, его несмотря ни на что отстаивала, но я его не вижу.
Я старалась с этим жить, но в какой-то момент поняла, что тяжесть перевешивает и я теряю свою природную естественность, и я начала от тебя избавляться.
Я ничего и в правду не жду от тебя.
Не пиши мне плз.
Работать Звонарёв не мог. Никому ничего не объясняя, он ушёл из офиса побродить по бульварам. Смотрел, но ничего не видел. Думал и горевал. Подолгу разглядывал имя Олечки в "контактах", собираясь и не решаясь позвонить. Мысли были рваные. "А сказала быв глаза!" Вдруг Алёша вспомнил фильм с Деми Мур "Непристойное предложение". В эпиграф этого кино была вынесена фраза, которая единственная понравилась Звонарёву: "Если ты что-то очень любишь, отпусти его. Если оно к тебе вернётся, значит, оно действительно твоё". Алёша знал, что Оля тоже смотрела этот фильм.
Его отсутствия на рабочем месте боссы не заметили. В банке явно что-то случилось. Многие совещания были отменены. Романенко отозвали из отпуска. По платёжной позиции ничего понять было нельзя. Ни паники среди вкладчиков, ни оттока клиентских средств не было. На наводящие вопросы подчинённых Звонарёв ответить не мог, потому что сам ничего не знал.
– Лёха! Машину свою на вечер не одолжишь? – проскрипел Игорёк. Николай Николаевич, сидевший в буфете рядом с ним, напротив Алексея, без слов присоединился к просьбе подчинённого.
– На фига? – удивлённо спросил Звонарёв.
– Нам надо на одну важную встречу вечерком съездить, боимся, что наши банковские и околобан-ковские машины засвечены.
– Ну, ок, только у меня ж не московские номера.
– Тем более что не московские! – воскликнул Игорёк.
– Спасибо!
– Да не за что. Может, я сам с вами съезжу? – Алёша боялся оставаться дома один с мыслями об Олечке.
– Съезди, – собеседники решили, что он боится за машину.
– А боссы из-за тебя ходят сами не свои? – обратился Алексей к Ник-Нику.
– Из-за меня.
– Детали расскажешь?
– Наверное, уже можно рассказать. – Николай Николаевич пожевал губами, словно на самом деле собирался ораторствовать на весь кафетерий. И переглянулся с Игорьком. Игорь был большим другом Алексею, чем Николай Николаевич, но всем своим видом бывшего милиционера выражал неодобрение разговорчивости начальника. Ник-Ник его неодобрение проигнорировал.
– В общем, одни наши партнеры "скорешились" с управляющим одного из допофисов ВТБ и сварганили схему для "чёрного конверта" [32] . И стали предлагать рынку, в том числе и нам. Мы, ни о чём не подозревая, стали гонять на них рубли. А потом ВТБ блокирнул эти счета, в том числе и с нашими остатками. Начали разбираться. Оказалось, что ребята замутили схемку, минуя ВТБ-шную "крышу". Те узнали, что на их поле новый игрок появился, и накрыли всех. Управляющий уволился – в бега. И вот уже неделю мы пытаемся достучаться до людей, принимающих решения. Хотя бы узнать, что и как? Короче, сегодня решающая встреча. Они вроде как готовы отпустить наши деньги, осталось сторговаться, сколько они себе оставят? Просто мы не хотим, чтобы они раньше времени знали, что мы – банк.
– И скоко?
– Зависла "сотка" [33] .
– Ни фига себе! – Алексей замолк. Ясно, почему боссы пребывали в страшном напряжении. Им было просто не до Лёшиных операций. Его собственные риски казались бурей в стакане воды. – Это может быть смертельно?
– Для банка?
Звонарёв кивнул.
– Да не должно… – Ник-Ник сам не верил тому, что говорил. – Мы с боссами долго-долго совещались, решили, если ничего вытащить не сможем, перевесим убыток на моих клиентов. Это ж были их деньги.
Произнеся фразу "моих клиентов", Николай Николаевич как-то обречённо "сдулся". "Не боишься?" – хотел задать бестактный вопрос Алексей, но сдержался. Собеседник не боялся.
– Как-нибудь отработаем, – заразительный оптимизм Ник-Ника был мотором его команды. Звонарёв сочувственно помолчал, прикидывая в уме их доходы: "Это ж сколько им придётся этот залёт отрабатывать?!"
2003 год, 3 сентября, среда, вечер.
Концерт собрал "сливки" московского общества. Количество дорогих машин с водителями и просто дорогих машин впечатляло задолго до входа в Дом Музыки. Среди публики, стоявшей в очереди к металло-детекторам, мужчины выглядели слабее женщин. Преобладал стиль casual, но хватало и тех, кто приехал на концерт прямо с работы в костюмах. А женщины! Алексей никогда раньше не встречал такого количества лощёных, красивых, дорого одетых и роскошно украшенных, изящных и не очень, но обязательно вкусно пахнущих тел. "Как неожиданно здесь ощутить близость настоящих москвичей, вот их, вечно опаздывающих из-за пробок, вспотевших в очереди в гардероб, оставшихся без буфета, ждущих выступления любимого композитора с застывшей на лице мыслью: как там моя машина, брошенная на бордюре? Пробирающихся через тёмный зал к своим местам, сдержанных в своей вежливости. Вот это и есть – настоящие москвичи. Не те, кто здесь родился и теперь злобно бранит киргизов, выгнанных очередной революцией на заработки, кто торчит в вонючих, тёмных из-за многолетних деревьев дворах хрущёвок. А те, чьими деньгами живет столица". Сидевшую недалеко внизу Пугачеву Звонарёв сознательно не стал рассматривать, понимая, как ту утомляет назойливое и неуместное любопытство чужих людей. И Алёша заставил себя слушать музыку.
А Олечка…. Просто приезжал пораньше на работу и, пристроившись у лестничного окна, смотрел, как Карпова паркуется, как шагает к офису. "Сатир подглядывает за нимфой", – так Алёша мысленно называл этот обряд. Терпел. Ждал. И вот дождался. В антракте Звонарёвы направились к огромному стеклу полюбоваться разноцветьем ночной Москвы, Алексей едва успевал за стремительной походкой Светланы.
А из-за колонны им навстречу вдруг появилась Олечка. За ней следом шагал незнакомый молодой мужчина с очень серьёзным, скорее даже сердитым лицом. Он так же не успевал за Ольгой. Ни одним мускулом лиц разлучившиеся любовники не дали понять, что узнали друг друга. Олин мимолётный взгляд, её улыбка, уголком рта обращённая к Алексею, скользнули чем-то родным по душе. И он тут же заулыбался, завертел головой вслед удаляющейся Карповой, пользуясь моментом, что жена не видит его. "Нам даже не надо здороваться, словно не расставались ни на минуту". За эти два нудных месяца врозь Ольга поправилась – сзади это было очевидно. Но Алексею было совершенно всё равно, что его жена сейчас выглядит гораздо изящнее и наряднее Ольги. Алексей невидящими глазами глядел в темноту ночного города и не слышал слов Светы.
Первое, что сделала Карпова, вернувшись из отпуска, – перестала ходить на утренние планёрки. Чтобы не встречаться с Алексеем. Училась жить без него. Подписывать документы присылала подчинённых. Нужные вопросы Ольга обсуждала теперь непосредственно в кабинетах Романенко и Кирюхина. Алексею было горько. Он пробовал было ловить её в коридоре – Оля вежливо здоровалась и смотрела с холодной доброжелательностью. Звонарёв восхищался её выдержкой и силой воли. Взять себя в руки он даже не пытался. Алексей всё же когда-то был влюблён в жену, силился вспомнить себя тогдашнего, чтобы вернуть жизнь в ту колею, от которой отвык, как отвык он часто скучать по Лизе.
У Светланы появился проект. Она излагала его, глядя на Алексея исподлобья, словно ожидая враждебной реакции. Она сдружилась со своей парикмахершей, попробовала на этом поприще себя и собиралась идти на курсы. В этом ей поддержка Алёши не требовалась. Изюминка была в другом. Светлана хотела своё дело, свою студию красоты. Эти инвестиции очередной раз отодвигали квартиру в Москве, но Света не особенно в неё и верила.
– Я что? Слепая? – сказала она Звонарёву. – Я что? Не вижу, что наш брак… как будто протух?.. – Светлана замешкалась, затрудняясь подобрать сравнение.
"Как зимние ботинки после шести месяцев непрерывной носки", – додумал Алексей за неё, соглашаясь, но ничего не сказал и даже не кивнул. Ему была приятна Светина инициатива.
– Я тебе неинтересна, – эти слова почему-то не звучали привычным упрёком. Но упрёк уже был рядом, и важно было не дать Свете сорваться в обычную колею будущей ссоры.
– А посчитать? – Алексей решил углубиться в конкретику. Плечи Светланы приподнялись, когда она облегчённо вздохнула, поняв, что отказа не будет.
– Дома!
Они направились через всё фойе в поисках туалета и в толпе снова нагнали Ольгу со спутником.
– Я отвечаю за… – её звонкий голос потонул в гаме.
Взгляд Алексея зацепился за линию шеи Олечки, и той словно стало жарко от его взгляда. Она, скосив глаза за спину, сбросила с плеч шаль. Ольге не обязательно было видеть Алёшу, чтобы понять, КАК он смотрит на неё. Ольгин профиль выражал холодную уверенность и одновременно одобрение.
"Моя. Всё равно – моя! – думал Лёша, вслушиваясь в любимый голос, но не слыша слов, которые Карпова говорила собеседнику. – И самих себя можно не обманывать. А кто это с ней? Муж? Любовник?" Алексею вдруг захотелось ощутить ревность к спутнику Ольги, который гордо шёл рядом с ней. Но парень был значительно моложе их обоих, и ревность так и не появилась. Алексей задержался на ступеньках лестницы, уводившей Светлану к туалету, чтобы продлить мгновение встречи…. И шагнул дальше вниз….
Всю вторую половину концерта Алексей знал, что Ольга, сидевшая где-то сзади, смотрит на него. Ему захотелось снова увидеть её, понаблюдать, как она садится в машину, чтобы скрыться за углом, но Звонарёв сдержал свои тайные желания властным усилием. "Зачем? Благодари судьбу, что увидел её дважды, оба раза случайно".