Юлия испытала такое чувство, как будто кто-то ударил ее в живот.
- А я думала, что он отправился в Рим, - сказала она, прилагая немало усилий, для того чтобы ее голос оставался спокойным.
- Да, он был в Риме, моя госпожа, но через несколько месяцев вернулся. Для твоей матери это была такая приятная неожиданность. Она уже думала, что не увидит его в ближайшие годы.
Юлия сжала кубок в холодных руках и отвернулась.
- Когда он вернулся?
Юлий ответил не сразу, видя, с каким настроением Юлия Валериан задает этот вопрос.
- Несколько недель назад, - сказал он, подумав, как Юлия отреагирует на это. В подобных случаях она имела привычку вымещать свою злобу на тех, кто приносил ей неприятные вести.
Но Юлия ничего не сказала. Несколько недель. Марк здесь находится уже несколько недель, и даже не сообщил ей об этом. Его молчание красноречивее всего говорило о том, что он ничего не забыл. И ничего не простил. Когда Юлия подняла кубок и сделала глоток, ее руки сильно дрожали.
Удивившись и испытав приятное облегчение, Юлий, тем не менее, замешкался.
- Может, принести что-то еще, госпожа Юлия? Сегодня утром я купил прекрасные вишни и армянские персики, - он знал, что она всегда их любила.
- Нет, - ответила Юлия, слегка смягчившись от его предусмотрительности. Сколько прошло времени, когда слуги последний раз разговаривали с ней таким заботливым тоном?
Столько, сколько рядом с ней нет Хадассы.
От этого предательского воспоминания ей стало больно.
- Мне ничего не нужно.
Юлий взял с подноса маленький колокольчик и положил его рядом с ней.
- Если что-то будет нужно, позови меня, - сказал он и ушел.
Юлия допила вино. Она пожалела о том, что пришла сюда. Тишина виллы заставила ее острее почувствовать собственное одиночество. В горле застрял жгучий ком, а из глаз потекли слезы.
Марк был здесь, в Ефесе.
Еще до его отплытия в Рим Юлия посылала ему послание за посланием, и каждый раз они возвращались нераспечатанными. Однажды она даже отправилась к нему на виллу. Тогда к ней подошел один из его рабов и сообщил: "Господин сказал, что у него нет сестры", - и закрыл перед ней дверь. Она стучалась в эту дверь что есть сил, кричала, что у Марка есть сестра, что произошло недоразумение, что ей нужно поговорить с ним. Дверь никто ей больше не открыл. И все ее попытки встретиться с Марком и поговорить с ним ни к чему не привели.
Тут она подумала, а изменит ли Марк свое отношение к ней, если узнает, что она больна. Она могла бы попросить кого-нибудь из своих друзей сообщить ему об этом. Возможно, тогда он придет к ней. Может быть, будет умолять ее простить его за то, что отсылал ее письма назад и не захотел ее видеть. Снова назовет ее своей сестрой, о которой будет заботиться, которую будет любить, как раньше. Она, конечно, немного помучает его, но потом обязательно простит, и они снова будут вместе смеяться, он снова будет рассказывать ей смешные истории, которые без конца рассказывал ей еще в Риме.
Слезы неудержимо текли по ее щекам.
Красивая мечта, но Юлия прекрасно понимала и реальную ситуацию. Марк ей все ясно дал понять. Если он и узнает о ее болезни, то скажет, что именно этого она и заслуживает. Скажет, что она сама во всем виновата. И снова крикнет ей: "Будь ты проклята перед всеми богами!".
Вот они и прокляли ее.
Ей оставалось только одно - постараться забыть обо всем. Ей придется вычеркнуть из памяти вчерашний день. И хорошо бы набраться сил на сегодняшний день. А о завтрашнем дне вообще не хотелось думать.
Юлия сжала кубок в руках. Глотнула вина, надеясь собраться с силами. Наклонив кубок, она стала смотреть на льющееся рубиновое вино. Оно было похоже на кровь. Отбросив кубок в сторону, Юлия с трудом встала и вытерла губы тыльной стороной ладони.
Юлий услышал шум и вошел в перистиль.
- С тобой все в порядке, моя госпожа? - Он посмотрел на вино, расплескавшееся по полу, и наклонился, чтобы подобрать кубок.
- Не нужно мне было сюда приходить, - сказала она не столько Юлию, сколько самой себе. Жанн обо всем расскажет Приму, а тот все передаст Калабе.
А Юлия боялась, что без Калабы ее жизнь вообще утратит всякий смысл.
4
Марк отпустил слугу и распечатал пергамент, который получил утром. Быстро прочитав его, он нахмурился. Послание было от Исмаила, египтянина, с которым в прошлом он часто имел дело. Все, что было написано в письме, было правдой. Сейчас, когда люди буквально стали с ума сходить от зрелищ, песок пользовался спросом, как никогда раньше. Исмаил напоминал Марку, что свой первый миллион золотых ауреев он сделал на поставках песка из Египта в Рим, на арены. Песок везли на продажу также в Ефес, Коринф и Кесарию. И вот теперь Исмаил с уважением и тактом интересовался у Марка, почему он так долго молчит.
Смяв пергамент в руке, Марк сунул его в жаровню. Ему тут же пришли на память слова отца: "Риму нужен хлеб". Но он, Марк Люциан Валериан, руководствуясь своими юношескими стремлениями к удовольствиям и радости жизни, вместо хлеба ввозил то, чего Рим хотел: песок, который впитывал кровь на арене.
Марк невольно провел рукой по волосам, вспомнив благородную девушку, лежащую в луже собственной крови на том самом песке, который он продавал. Он встал со стула и подошел к окну, чтобы посмотреть на гавань.
Один из его кораблей, нагруженный товарами, пришел из Сицилии. Марк смотрел, как сакрарии несли на своих плечах мешки с зерном, узлы с кожей и ящики с деревянными изделиями. Один из его надсмотрщиков, македонский раб по имени Орест, которого воспитывал еще его отец, наблюдал за разгрузкой и сверял количество разгружаемого товара с данными в списке. Орест прекрасно знал, какие корабли Валериана прибывают и отбывают, и он был верен памяти Децима Валериана. Такими же надежными были и другие работники, которые трудились у Валериана, в том числе и Сила, стоявший у весов, рядом с мензорами, и наблюдавший за взвешиванием зерна. Отец Марка прекрасно разбирался в характерах людей и умел подбирать себе работников.
Работа в гавани кипела, корабли прибывали и отбывали, работники ходили вверх и вниз по сходням, загружая и разгружая корабли. Два корабля готовились к отплытию в конце этой недели, при этом один из них направлялся в Коринф, а другой - в Кесарию. Марку хотелось отплыть на последнем из них. Наверное, его мать все же права. Ему следует понять Бога Хадассы. Хадасса говорила, что ее Бог - это Бог любви и милосердия. Марк сжал руки в кулаки. Ему хотелось узнать, почему этот любящий Бог позволил Своей верной последовательнице умереть такой страшной и унизительной смертью.
Стукнув по железной решетке, Марк отошел от окна и вернулся к своему рабочему столу.
Он уставился на разложенные по столу пергаменты, которые содержали записи о товарах, привезенных в Ефес на одном из его кораблей за последние месяцы: из Греции привезли изделия из бронзы; из Фарсиса серебро, железо, олово и свинец; из Дамаска вино и шерсть; из Родоса слоновую кость и черное дерево. Красивая одежда, голубая ткань, вышивки и разноцветные ковры перевозились караванами с Востока и перегружались на корабли, принадлежащие Марку, для дальнейшей перевозки в Рим. Из Аравии везли овец и коз, скаковых лошадей и боевых коней и мулов для римского войска.
В сердцах Марк смел на пол все, что лежало на столе. Ему нужен был шум, нужна была деятельность, чтобы хоть как-то отвлечься от своих невеселых мыслей. Вместо того чтобы отправиться в паланкине в бани, где он часто бывал, он пошел пешком в те бани, которые посещал простой люд. Они располагались ближе к порту, как раз это ему и было нужно. Лишь бы как-то отвлечься.
Заплатив несколько медных кодрантов, Марк вошел в раздевалку, не обращая внимания на удивленные взгляды работников. Оставив свою тунику на полке, он подумал, увидит ли он ее здесь, когда вернется. Она была сшита из лучшей шерсти и отделана золотом и жемчугом, и на такую одежду, несомненно, могли положить глаз некоторые посетители этого беспорядочного заведения для простолюдинов. Марк взял полотенце и накрыл им плечи, входя в тепидарий.
Он слегка приподнял брови, увидев, что бани были общими. Он не привык находиться в одном банном помещении с женщинами, но, видимо, в такой толчее это уже не играло большой роли. Марк отложил полотенце в сторону и вошел в первый бассейн, окунувшись в теплую воду, после чего дождался своей очереди и встал под фонтан, который был частью циркулирующей системы.
Выйдя из первого бассейна, Марк вошел во второй. Фреска была потрескавшейся, наполовину облезшей. Вода здесь была чуть теплее, чем в первом бассейне, и у Марка было достаточно времени, для того чтобы его тело привыкло к третьему бассейну тепидария. Все присутствующие, судя по всему, были довольны этими банями, и в помещении царила какофония самых разных языков и акцентов. Шум стоял оглушительный, но Марку это нравилось, потому что такая обстановка хаоса действительно отвлекала его от мрачных дум.
Марк погрузился в воду и прислонил голову к черепице. Несколько молодых мужчин и женщин радостно плескали друг на друга водой. Какой-то ребенок на бегу упал на черепичный пол и издал пронзительный и заливистый крик. Двое мужчин горячо спорили о политике, а несколько женщин смеялись, рассказывая друг другу веселые сплетни.
Устав от шума, Марк вошел в небольшой калидарий. В этом помещении находились скамьи, расположенные вдоль стен, а в середине размещался небольшой резервуар с горячими камнями. Нубийский раб в набедренной повязке периодически поливал их водой, отчего помещение наполнялось паром. В помещении находилось только два человека - престарелый лысый мужчина и юноша, моложе Марка. По мускулистому телу юноши стекал пот, который он стирал с себя стригилом, одновременно разговаривая тихим голосом со своим пожилым собеседником.
Не обращая ни на кого внимания, Марк растянулся на одной из скамей и закрыл глаза, надеясь, что жаркий пар помещения поможет ему расслабиться. Больше всего ему хотелось сейчас уснуть и не видеть никаких снов.
И тут до него донеслись слова молодого человека, по тону которого можно было понять, что он вспоминал о чем-то невеселом и унизительном для себя.
- Я пришел к нему с самыми лучшими намерениями, Каллист, а Виндаций посмеялся надо мной. Он говорил со мной таким издевательским тоном, каким всегда говорит, когда думает, что знает больше других. "Скажи мне, - говорит, - дорогой Стахий, как ты можешь верить в Бога, Который сидит на очень высоком троне, в центре всего сущего, но Которого невозможно измерить? Как это Бог может быть больше небес и в то же время поселиться в человеческом сердце?" Потом он просто откровенно смеялся мне в лицо! Еще он спросил, зачем столько глупцов поклоняется Богу, который отправил на распятие собственного Сына.
Марк невольно снова напрягся. О боги! Даже здесь ему не найти покоя!
- И что ты ему ответил? - спросил пожилой мужчина.
- Да ничего. Стерпев его насмешки, я был так зол, что не мог и слова сказать. Зачем подвергать себя еще большим унижениям? Все, что я мог сделать, - это удержаться, чтобы не врезать ему как следует. Поэтому я просто ушел!
- Может быть, проблема вовсе не в Виндации.
- Что ты хочешь этим сказать? - спросил Стахий, явно удивленный замечанием старика.
- Как только я принял Иисуса как своего Господа, меня переполняло искреннее желание обратить в веру всех, кого я знаю. И я нес свою веру, как дубину, готовый загонять ею каждого в веру в Благую Весть. Потом я понял, что мотивы моих действий были совершенно неправильными.
- Как они могут быть неправильными, если ты хотел спасать людские души?
- Ради чего Господь пришел к нам с небес, Стахий?
- Чтобы спасти нас.
- Ты мне уже много рассказывал о Виндации. И вот теперь ответь мне. Ты ходил к этому человеку, чтобы победить его в спорах, в чем-то переубедить? Ты хотел, чтобы он увидел твою праведность во Христе? Или же ты приходил к нему из любви, чтобы его сердце открылось Господу для его же собственного блага?
Наступило долгое молчание, после чего молодой человек мрачно произнес:
- Я понимаю.
Старик утешал его:
- Мы знаем Истину. Она очевидна для всего Божьего творения. Но человека к покаянию ведет только доброта Господа. Когда будешь говорить с Виндацием в следующий раз, помни, что ты борешься не против него. Ты борешься с теми духовными силами тьмы, которые держат его в своей власти. Облекись во всеоружие Божие…
В этот момент нубиец снова прыснул воды на камни, и шум пара заглушил дальнейшие слова Каллиста. Когда шум стих, в помещении наступило молчание. Марк открыл глаза, встал и увидел, что мужчины ушли. Взяв стригил, Марк стал сердито стирать с себя пот.
Старик говорил о каком-то Божьем всеоружии. Что это за всеоружие? Марк не мог понять. Если невидимый Бог Хадассы и дал ей какое-то оружие, оно все равно не спасло ее от страшной смерти. Не спасет оно и этих людей. Марку хотелось призвать молодого человека не проповедовать веру, которая сулит ему смерть.
Что хорошего принес этот Бог Своим последователям? Как Он защитил их? Марк встал, намереваясь пойти за Стахием, чтобы не оставить камня на камне от его веры. Этот Бог доброты и милосердия почему-то оставляет Своих верующих именно тогда, когда они в Нем больше всего нуждаются!
Марк прошел из калидария во фригидарий. От резкого перехода в холодное помещение перехватило дыхание. Стоя на мозаичном полу, он обвел взглядом помещение, пытаясь отыскать этих двух мужчин. Но их уже не было. Огорченный, Марк погрузился в холодную воду и поплыл к противоположному краю бассейна. Выйдя из воды, он почувствовал приятную легкость и гибкость. Стряхнув воду с волос, он взял с полки полотенце и обвязал им бедра, после чего направился к одному из массажных столов.
Растянувшись на столе, он снова попытался выбросить все из головы, чтобы массаж позволил ему расслабиться. Массажист вылил масло себе на ладони и стал массировать спину и бедра Марка, прося его время от времени переворачиваться. Когда массаж был закончен, Марк встал и раб стер с него лишнее масло.
Марк направился в раздевалку. Как ни странно, но его одежда лежала там же, где он ее оставил. Марк надел тунику и медный пояс. Бани совершенно не помогли ему расслабиться.
Улицы, как обычно, были заставлены лотками, мелкие торговцы наперебой предлагали самые разнообразные товары тем, кто входил в бани или выходил из них. Марк пошел сквозь уличную толпу. Раньше он был рад такому шуму, который заглушал его мысли, но теперь ему хотелось уединения и тишины своей виллы, чтобы его мыслям ничто не мешало.
Неожиданно какой-то юноша окликнул кого-то по имени и бросился догонять того человека. Пробегая мимо Марка, он оттолкнул его в сторону. Марк, выругавшись вполголоса, отшатнулся назад и столкнулся с кем-то, кто стоял за его спиной. Услышав сзади легкий женский вскрик, он обернулся и увидел невысокого роста женщину, плотно закутанную в тяжелые серые одежды. Она споткнулась от его толчка, и только ее посох, за который она уцепилась своей маленькой рукой, не дал ей упасть.
Марк подхватил ее под руку и помог сохранить равновесие. "Прошу простить меня", - поспешно сказал он. Женщина быстро подняла голову, и Марк не столько увидел, сколько почувствовал, каким пристальным взглядом она посмотрела на него. Он не мог разглядеть ее лица за темно-серым покрывалом, закрывавшим ее от самых глаз до щиколоток. Женщина поспешно опустила голову, как будто прячась от него, и он подумал, что же за уродство скрывает ее покрывало. Кто знает, может, она прокаженная. Он невольно отдернул от нее руку.
Обойдя женщину, Марк пошел дальше своей дорогой. Почувствовав, что она смотрит ему вслед, он обернулся. Женщина, закрытая покрывалом, смотрела на него, стоя среди бурлящего людского потока. Марк тоже остановился, озадаченный увиденным. Женщина отвернулась и медленно, сильно прихрамывая, двинулась по улице, сквозь толпу, в противоположную от него сторону.
У Марка невольно сжалось сердце при виде этой закрытой тяжелыми и плотными одеждами маленькой фигуры, которая с трудом пробиралась по переполненной людьми узкой улочке, ведущей к баням. Он смотрел вслед этой женщине, пока она не вошла в дом местного врача, очевидно, она лечилась у него. Тогда Марк снова повернулся и пошел к своей вилле.
Раб из Коринфа, Лик, встретил его и взял у него верхнюю одежду.
- Мой господин, твоя мать приглашает тебя сегодня на ужин.
- Сообщи ей, что сегодня я не смогу с ней увидеться. Я навещу ее завтра. Войдя в свои покои, Марк открыл железную решетку, чтобы пройти на террасу. Отсюда открывался потрясающий вид на храм Артемиды. Марк не пожалел денег на эту виллу прежде всего по этой причине, намереваясь привести сюда Хадассу как свою жену. Он мечтал о том, как каждое утро они будут сидеть здесь, любуясь неповторимой красотой Ефеса.
Лик принес ему вина.
- Лик, что ты знаешь о христианах? - спросил Марк, не глядя на своего раба. Он купил этого раба, когда возвращался в Ефес. Его продавали как слугу, и его предыдущий хозяин, грек, который покончил с собой, из-за того что разорился, оставил после себя рекомендацию Лику как образованному человеку. Марку хотелось узнать, так ли его раб образован в вопросах религии.
- Они верят в одного Бога, мой господин.
- А что ты знаешь об их Боге?
- Только то, что слышал, мой господин.
- Расскажи же, что ты слышал.
- Бог христиан - это Мессия иудеев.
- Значит это одно и то же.
- Трудно сказать, мой господин. Я не иудей и не христианин.
Марк повернулся и взглянул на него.
- А какой религии следуешь ты сам?
- Я верю в своего господина.
Марк засмеялся.
- Предусмотрительный ответ, Лик. - Марк тут же взглянул на него серьезно. - Я не собираюсь тебя провоцировать. Ответь мне как человек, а не как раб.
Лик довольно долго молчал, и Марк уже начинал думать, что он вообще ничего не ответит.
- Не знаю, мой господин, - наконец откровенно сказал тот. - В своей жизни я поклонялся многим богам, но сейчас не поклоняюсь никому.
- А кто-нибудь из этих богов помог тебе?
- Вера всякий раз помогала мне думать об их могуществе.
- А во что ты веришь сейчас?
- Я считаю, что каждый человек должен смириться со своей судьбой и сделать при этом свою жизнь максимально полезной, будь то в рабстве или в свободной жизни.
- Значит, ты не веришь в жизнь после смерти, как те, кто поклоняется Цивилле, или те, кто поклоняется Иисусу из Назарета?
Лик уловил, каким тоном его хозяин задал этот вопрос, и осторожно ответил:
- Такая вера могла бы служить хорошим утешением.
- Ты не ответил на вопрос, Лик.
- Наверное, я не могу тебе дать тот ответ, который ты ищешь, мой господин.
Марк вздохнул, поняв, что Лик не будет с ним до конца откровенным. И то, что раб держал в тайне свои настоящие чувства, было продиктовано его естественным стремлением выжить. Если бы Хадасса держала в тайне свою веру, она была бы сейчас жива.