- Мой добрый друг, вы хотели меня порадовать, и я это ценю. Против меня все время строились заговоры, и это результат одного из них. Рана неглубокая, но кинжал отравлен. Мы с тобой уже затравили нашего последнего оленя. Прощай, мой верный егерь; мне осталось только помириться с Господом нашим.
Дофин знаком приказал Ламарту уйти, и король подозвал сына к постели:
- Оставляю вам королевство, которое переживает большие трудности. Молю Господа о том, чтобы вы правили им лучше, чем я. Пусть знают, что я простил убийцу. А теперь... Молю вас, пришлите священника, чтобы я мог в мире прийти к Господу.
Одна из девиц - она гуляла под присмотром своего слуги - принесла новость в Олений парк.
- Кругом такое волнение! Я такого еще никогда не видела. Толпы везде... Все друг на друга кричат. Я спросила, что случилось, и, как вы думаете, что мне ответили? На короля совершено покушение.
Мадам Бертран побледнела, но не произнесла ни слова. Луизон смотрела на вестницу, но не видела... Перед ее мысленным взором стоял он... польский граф... и из груди его торчал огромный кинжал.
Она не могла выдавить из себя ни слова, она даже думать не могла. Девушка тихо повернулась и поднялась к себе в комнаты.
Мадам Бертран была слишком расстроена сама, чтобы обратить внимание на Луизон.
Луизон закрыла дверь, легла на постель и так и пролежала, отказываясь даже принимать пищу.
- У нее грипп, - говорили девушки, - сейчас эпидемия гриппа. Вот и мадам Виктория заболела - это ее в тот день навещал король.
***
e/>
Маркиза была потрясена. Нет, это даже было не потрясение - это было нечто большее.
Луи умирает?! Она не могла в это поверить. Она не смела в это поверить - она всегда считала, что умрет раньше него.
Ее любезный друг умирает! Что же будет с ней без его защиты, ведь она со всех сторон окружена врагами... Ее словно бросили своре голодных псов, жаждущих ее крови.
Печальное известие принес ей аббат де Берни: он был ее другом с самых первых дней, это ему король поручил деликатную миссию - подготовить ее к роли королевской возлюбленной.
Она рыдала вместе с ним, потеряв свою обычную сдержанность.
- Вы должны подготовиться ко всему, - сказал ей аббат, - и когда это произойдет, покориться провидению.
- Я должна сейчас же ехать к нему! - кричала она. - Я должна быть рядом с ним!
- С ним его духовник, мадам, в такое время там вам нет места.
Она осознала всю справедливость его слов, но согласиться с ними не смогла.
- Я просто его хороший друг! В наших отношениях больше нет греха.
- Боюсь, мадам, что при вашем появлении духовники уйдут. А он посылал за ними, не за вами.
Маркиза закрыла лицо руками. Она плакала - вот и наступил конец всему тому, что составляло смысл ее жизни.
- Мадам, - продолжал аббат, - успокойтесь. Я буду постоянно вас информировать, вы можете на меня положиться. Я готов делить свое время между службой и требованиями дружбы.
- Спасибо, - прошептала она, - вы мой самый лучший друг. Когда он ушел, к ней вбежала мадам дю Оссэ с сообщением,
что ее хочет видеть доктор Кенэ.
Его сразу же проводили к ней, она взяла его руки в свои и подняла к нему свое измученное лицо.
- Успокойтесь, успокойтесь,- сказал Кенэ,- причин для такого горя нет. Это всего лишь царапина, уверяю вас.
- Вы думаете, он поправится? - Убежден. Однако в нашем мире, мадам, болезнь короля весьма отличается от болезни его подданного. Если б он не был королем, он бы уже через день-другой отправился на охоту или на бал.
- Вы обрадовали меня, мой дорогой друг. Зачем вы мне все это сказали? Только чтобы успокоить?
- Нет, мадам, если бы я думал, что ему грозит опасность, я бы так и сказал. Но, заверяю вас, ничего страшного нет. Дофин все время с ним, вместе с духовниками. Они убеждают его изменить образ жизни.
- Вы думаете, они хотят убедить его изгнать меня прочь?
- Я вспомнил о Метце, мадам.
- Да, я знаю. Мадам де Шатору последовала за ним на войну, но ее к нему не допустили и отослали прочь, она претерпела большие унижения. Я не позволю, чтобы такое случилось со мной. До того, как мне прикажут уйти, я уйду сама.
- Ничего не делайте в спешке, - сказал доктор, - подождите. Всегда лучше проявить осторожность.
Маркиза согласилась:
- Я подожду. Я знаю, пройдет время, и он позовет меня. Дофин... священники... Они доведут его до депрессии. И вскорости, уверяю вас, он пришлет за мной. Да, надо ждать. Только ждать. И потом все вернется на круги своя... Будто этот безумец никогда к нему и не приближался.
Доктор улыбнулся - она ему очень нравилась. А потом высыпал в бокал какой-то порошок и дал его мадам дю Оссэ:
- Добавьте немного воды и дайте своей госпоже. Это поможет мадам заснуть сегодня ночью, ей надо отдохнуть. И... заботьтесь о ней. Ей нужна ваша забота.
Мадам дю Оссэ кивнула и отвернулась, чтобы врач не видел выражения ее лица, но он прекрасно понимал, что она чувствует.
***
e/>
Машо и д'Айен прошли в помещение стражи, где содержался Дамьен.
Герцог д'Айен был особенно зол - ведь покушение произошло в его присутствии, в присутствии капитана королевской стражи, и он никак его не предотвратил. Он твердо решил продемонстрировать королю и всем остальным, что считает этот акт чудовищным, что подлому предателю пощады не будет. Герцог д'Айен, сын маршала Франции, герцога де Ноайля, поддерживал иезуитов и потому решил, если получится, выудить у Дамьена информацию, компрометирующую янсенитов.
Машо же, со своей стороны, терпеть не мог иезуитов и потому решил, что Дамьен действовал от имени этого ордена. Он видел в Дамьене орудие заговора с целью возвести на трон дофина, а поскольку дофин всегда твердо придерживался того, что говорили иезуиты, следовательно - Дамьен их агент.
Таким образом оба эти могущественных господина вошли в узилище несчастного Дамьена с твердой решимостью получить показания, компрометирующие противоположные стороны.
Дамьен встретил их спокойно. Он тихо улыбался - хотя стражники уже разукрасили его физиономию ссадинами и синяками.
- Ответьте, - начал Машо, - было ли лезвие отравленным?
- Клянусь, что нет! - вскричал Дамьен.
- Так как же вы рассчитывали убить короля... таким маленьким перочинным ножиком?
- А я и не собирался убивать короля, я только хотел преподать ему урок.
- Какой урок?
- Чтобы он вырвал из своего сердца зло и гадких советчиков и начал править своим народом мудро.
- Кто вам приказал сделать это? - спросил д'Айен.
- Никто.
- Вы лжете.
- Я не лгу! Я сделал это по велению Господа и народа.
- Вы совершили это преступление из религиозных побуждений? - прицепился д'Айен. - Каковы же они?
- Народ голодает. Он умирает в горе и нищете.
- Вам заплатили, - вмешался Машо. - Кто вам заплатил?
- Я же говорю, я сам это сделал, ради славы Господа и счастья народа. Я не собирался убивать. Если б я хотел убить, я бы так и сделал.
- Вам приказали иезуиты? - продолжал Машо.
- Клянусь, нет.
- Тогда, может быть, янсениты, враги иезуитов? - предположил д'Айен.
- Никто из смертных мне не приказывал. Я сделал все по велению Господа.
- Почему вы говорите о нищете? Разве вы не служили в домах, где было достаточно еды?
- То, что добро лишь для одного, не есть добро ни для кого, - таков был ответ Дамьена. - У него есть сообщники, уверен в этом,- сказал д'Айен.
- И мы их найдем, - пробормотал Машо.
- Вы вольны сделать со мною все, что вам будет угодно, -вскричал Дамьен. - Вы можете меня пытать!.. Вы можете распять меня на кресте! И я умру с гимном радости на устах, ибо так умер Господь наш!
- Все это пустая бравада, - разозлился Машо. - Давайте посмотрим, как он держит свое слово.
И он приказал, чтобы узника раздели догола, привязали к кровати и принесли плетки и раскаленные щипцы.
Машо и д'Айен наблюдали; как раскаленные щипцы сжигали плоть узника, а он лишь кричал:
- Я один совершил это... Один!.. Ради вящей славы Божьей!
***
e/>
Луи приказал опустить полог постели - он хотел остаться в одиночестве.
Тринадцать лет прошло с тех пор, когда он вот так лежал, в ожидании смерти, в Метце; тринадцать лет с тех пор, как он поклялся своим духовникам, что, если выживет, будет вести жизнь, достойную. И верно, некоторое время после выздоровления он пребывал в раскаянии, но потом все вернулось на круги своя.
За эти тринадцать лет он изменился. В те дни он был предан мадам де Шатору, верен своей метрессе. С тех пор он потерял своим любовницам счет - он даже не представлял уже, сколько именно девушек прошло через Олений парк. Он презирал себя и свою жизнь, но с годами стал более циничным, и, как умный человек, понимающий, что может с легкостью себя обманывать, сознавал, что сколько бы он ни каялся, раскаяние его все равно не будет истинным.
Вот почему размышления его о будущем были такими горькими.
Он также понимал, что эти его страдания были скорее духовными, а не физическими, поскольку стало ясно, что лезвие не отравлено и что нападавший оказался обыкновенным фанатиком.
И все же он должен попытаться начать жить по-другому, он должен слушать священников, он должен регулярно посещать церковь... Придется на время отложить визиты в Олений парк, и за мадам де Помпадур он тоже посылать не станет. Конечно, фактически она уже перестала быть его любовницей, однако она остается его другом, и церкви это не нравится, что затруднит его покаяние.
Пришли врачи перевязать рану. Они выразили радость тем, что она так быстро затягивается.
- Благодарите небеса, сир, - сказали они, - рана оказалась неглубокой.
И Луи ответствовал им голосом, полным черной тоски:
- Ах, вы ошибаетесь, эта рана гораздо глубже. Она задела мое сердце.
Казалось, в эти дни дофин приобрел новый вес. Он постоянно был у одра короля, он выказывал огромное сожаление и сыновью привязанность, и те, кто об этом не знал, и догадаться не могли, какие напряженные отношения сложились в последнее время между королем и его наследником.
Опять-таки казалось, что дофин позабыл об этих сложностях. Он вел себя с таким достоинством, словно был временным королем Франции, однако всем своим видом давал понять, что положение это - временное и что реальным королем он станет только после смерти родителя.
Он испрашивал королевского совета по каждому вопросу, серьезно все выслушивал и был так скромен, что министры начали верить, будто дофин станет тем самым королем, который Франции и нужен.
Народ его обожал. Он слыл благочестивым, и народ простил ему его единственную любовницу, мадам Дадонвиль, которой он был по-прежнему верен. Ведь супруга дофина была вовсе не красавицей, хотя и ее уважали за благочестие, равное благочестию дофина, и скромность - ах, в один прекрасный день она станет очень хорошей королевой. И все-таки при всех его достоинствах не все жаждали видеть дофина на престоле. Вполне возможно, он неглуп и, совершенно очевидно, благочестив, однако многие боялись, что в качестве короля он будет слишком нетерпим и фанатичен; вместе с ним на престол взойдут иезуиты, и они-то и будут править страной. Роль парламента сойдет тогда на нет, а Гревская площадь будет залита кровью казненных.
Страна, в которой разрешается говорить философам, куда более здоровое место, чем та, где правят фанатизм и нетерпимость. И поэтому легкомысленный, жаждущий удовольствий король, возможно, представляет собою меньшую угрозу, чем мрачный и суровый фанатик.
И дофин продемонстрировал, чего от него можно было бы ожидать, когда, опасаясь, что Дамьен все-таки действовал по указке иезуитов, приказал не устраивать открытого процесса; более того, процесс будет вести не парламент, а тайная комиссия.
Такое решение, направленное на защиту иезуитов, на самом деле сработало против них: народ, убежденный, что дофин и так уже слишком поддерживает иезуитов, увидел в этом решении стремление скрыть, что Дамьен являлся их орудием. Следовательно, за его спиной действительно стояли иезуиты, и они действительно составили против короля заговор.
Прежде, когда король проезжал через Париж, они хранили угрюмое молчание, они не кричали: "Да здравствует король!". Зато теперь прежнее теплое отношение вернулось - ведь он выздоравливал после покушения. Оголодавший народ, и так готовый к бунту, искал лишь козла отпущения, на которого он мог бы вылить все свое негодование и таким образом хоть ненадолго скрасить свое убогое существование. И тут и там по столице начали разноситься возгласы: "Долой иезуитов!"
И толпы уже собирались идти маршем на коллеж иезуитов, коллеж Людовика Великого.
Перепуганные родители тех, кто учился в этом коллеже, помчались туда спасть своих чад. Две сотни мальчиков были спешно эвакуированы, а скопившаяся тем временем вокруг монастыря толпа выкрикивала оскорбления иезуитам.
Однако Париж еще не впал в такую ярость, которая заставила бы людей крушить все подряд и убивать, но настроение царило мрачное, и родители объявили, что их мальчики в коллеж не вернутся. Это было серьезным ударом для монастыря Людовика Великого, одного из богатейших иезуитских институтов.
***
e/>
Нетерпение и беспокойство маркизы росли: дни шли за днями, а король так ни разу за нею и не послал, других же способов добиться встречи с ним у нее не было.
Друзья пытались ее успокоить. К ней частенько заглядывали. Кенэ так же как и аббат де Берни, герцог де Гонт, принц де Субиз и герцогиня де Мирепо.
- Судя по всему, - говорила мадам де Мирепо, - он сейчас всецело в руках дофина и его партии. Он пошлет за вами, как только избавится от них.
- Я тоже так думала, - ответила маркиза, - но должна признаться вам, дорогой мой друг, что время идет, и я беспокоюсь все сильнее.
- Но вы не должны предаваться волнению, волнение вам вредит. Все эти годы вы сохраняли свое положение именно благодаря собственному здравому смыслу, и вряд ли вы утратили хоть толику этого замечательного качества. Более того, мне кажется, что вы его даже упрочили.
Мадам де Мирепо была дамой веселой, и маркиза, которая издавна считала ее своей хорошей подругой, любовно называла ее "милой болтушкой".
- Ах, - вздохнула она, - даже выразить не могу, как я счастлива, что в эти трудные дни меня поддерживают мои добрые друзья. Только в тяжелые времена мы и узнаем цену дружбе. Что бы я делала без вас, моя милая болтушка, а также без Берни, Кенэ и остальных! И преданность настоящих друзей заставляет нас размышлять о тех, кто только казался таковым.
- Дорогая мадам, кого вы имеете в виду?
- Ни д'Аржансон, ни Машо так ни разу и не заглянули ко мне с той поры, как на короля было совершено покушение. Это невозможно не заметить.
- Но д'Аржансон никогда и не числился у вас в друзьях.
- Верно. Я никогда не забуду о той роли, что он сыграл в истории с Шуазель-Бопре. Так что вряд ли стоит ожидать его визитов. Но Машо! Я-то полагала его своим настоящим другом. Разве не я постоянно ему помогала? И что теперь? Почему он меня избегает?
- Это может означать лишь одно: он переметнулся к вашим врагам. Возможно, он полагает, что король уже не жилец, и спешит заручиться поддержкой дофина.
- Наверняка так оно и есть! Вот какой он друг!
- Мадам, умоляю вас, отбросьте мрачные мысли. Король поправится, и первой, кого он пожелает увидеть, будет его драгоценная маркиза!