С болью он справился быстро, и она пропала. А приговор, вернее, тень принятого решения - осталась. Но мне не было страшно, я…
Я не боялась этого. Игра, которую я затеяла, была гораздо страшнее: я знала, что он уберет Хорька, знала, что Хорек будет подыхать нелегко, потому что из него станут вышибать дискету, которой у него нет. Я знала, что из него вышибут… да это и вышибать не станут, он сам радостно доложит, что отдал дискету мне. Поверят, или нет - не важно. Важно, что у Хорька найдут фотографии со мной и с Котом, и Ковбою тут же придет в голову простая мысль: раз есть вариант, что Хорек, и вправду, отдал дискету мне, значит, я могла отдать ее Коту, а стало быть, приговор Коту подписан. И единственное средство его аннулировать, это - убрать того, кто его подписал. Седой не даст братику сразу разобраться со мной - я нужна ему пока, у меня на счету два лимона, - значит после разборки с Хорьком у меня еще будет время. А потом останемся только мы с Седым, и… Останется один Седой, а я буду очень далеко, или… совсем далеко. Но в любом случае Седой останется с носом, то есть без двух лимонов, и это единственное, чем я могу отплатить этой мрази за то, что он сломал мою прежнюю жизнь тогда, у красной ленточки в казино, за его холодные, жесткие, липкие руки, вертящие меня, как куклу… Да, у меня хватит времени на это, должно хватить. У меня есть время, и… Все это время, мне придется спать и трахаться с человеком, который твердо решил меня убить и у которого это может получиться - в конце концов, игра есть игра, и в мои расчеты могла вкрасться какая-нибудь ошибочка, но… Если сел за столик, так заказывай. Мы поиграем. Поиграем, хотя бы потому, что все эти хорьки и крысы не стоят одной ласковой руки Кота…
- Иди-ка ко мне, - своим обычным голосом
(… быстро же ты оклемался… Быстро вычеркнул бабу, с которой прожил пятнадцать лет, крыса трусливая…)
сказал Ковбой. - Иди, пока власти не отменили оргазм, - его рука твердо по-хозяйски легла мне на грудь, - покажи-ка, на что ты способна…
…Кот, Котяра, подумала я, начав показывать, где твои блядские руки, как же мне их сейчас не хватает, как же мне хочется… Я зажмурилась, и в красноватой тьме замерцали две тусклые, желтовато-зеленые точечки, а потом замаячил контур немолодой (особенно когда небрит) и слегка потасканной (особенно когда невыспанный) морды Кота. Старый конь борозды не портит… Рука набита, надрочена, и - катает… Что ты понимаешь в руках, крыса, с неожиданной злобой мысленно рявкнула я входящему в меня Ковбою, и матка отозвалась на эту злобу и на резкое движение ковбойского станка радостной судорогой… Мы уничтожим оргазм, наши ученые уже… Хрен вам! Большущий, идейно выдержанный х… О-о-х, мама, мама, МАМОЧКА-А-А!!
19
- Что на ней? - спросил Седой, вертя в руках дискету.
- Посмотрите сами, - пожала я плечами и отвернулась. Из окошка огромного Мерседеса Седого была видна загородная мусорная свалка, какие-то домишки вдалеке и здоровенная черная ворона, важно расхаживающая прямо за канавой у самого шоссе.
Седой почему-то не стал принимать меня в офисе, а попросил подъехать за окружную.
- Что ж, ладно. Но ты знаешь, что на ней?
- В общих чертах.
- Хорек дал, - не спросил, а утвердительно пробормотал Седой.
(… Он не спросит… И подмигнул мне…)
Я не ответила, продолжая смотреть на ворону. Та все еще расхаживала вдоль канавы, время от времени склоняя головку и с любопытством поглядывая на Мерседес - черная бусинка ее глаза упиралась прямо в мой взгляд… Она видела меня за стеклом…
- Ладно, - проговорил Седой тоном, дающим понять, что аудиенция закончена, - не буду тебя задерживать.
Я кивнула, не оглядываясь, вылезла из его машины и побрела к своему Мерседесику. Оглянулась я у самой тачки, но не на здоровенный Мерседес Седого (он уже бесшумно исчез), а на ворону. Та стояла, склонив голову, и смотрела на меня. Увидев, что я оглянулась, она раскрыла клюв и хрипло каркнула, как будто…
Такой издевательский смешок.
Говорят, они - умные твари. Умные, хитрые и… Злопамятные.
* * *
Днем раздался телефонный звонок. Я сняла трубку, и голос Седого произнес:
- Я посмотрел.
Пауза. Я молчала. Он понял, что я буду держать паузу до упора, и сказал:
- Спасибо.
- Пожалуйста, - вежливо ответила я.
- Ты ведь знаешь, что за этим последует, - помолчав, веско произнес Седой. - Не можешь не понимать, - снова пауза, а потом: - Есть какие-нибудь просьбы?
- Нет, - сказала я. - Правда…
- Что? - быстро спросил он.
- Если он узнает…
- Не бери в голову, - перебил он меня. - Мне нужно недельки две, чтобы… все уладить, но ты можешь спать спокойно. Только… Сегодня у нас шестнадцатое, значит после тридцатого ты… Не езди на своей тачке. Вообще не садись в нее. На всякий случай. А в первых числах я звякну, и все будет тип-топ. Поняла?
(… Тачка! Значит, я верно рассчитала… Пока - все верно… И я могу спать спокойно, пока на моем счету лежат его "лимоны"… Сейчас мы проверим главное - будут они лежать, или он даст команду…)
- Поняла. Я… через недельку собираюсь слетать к дочке, как раз недели на две, и может быть, у… - хотела было на "ты", но не получилось - физически не вышло, - у вас есть какие-то просьбы ко мне? Ну, поручения, в смысле…
(Господи… Сейчас все решится… Ну, не тяни же, стреляй…)
- Нет, - подумав, сказал он. - Пока - нет. Удачной поездки, - и повесил трубку.
Что ж, раз "пока нет", значит… Пока я - под прикрышкой. Пока он - мой верный-благоверный, - ничего со мной не… Правда если Хорек продаст меня, скажет, что дал мне дискету, Ковбой поймет, что "счетчик" тикает, запаникует, и…
Нет. Хорек меня не сдаст!.. Подыхая, Хорек захочет, чтобы за него хотя бы отплатили. А отплатить - отплатить так, как нужно Хорьку, как все они понимают отплату, - могу только я, только я - живая, и только этой самой дискетой. Рисковый расчет? Да, уж… Чертеж на песке, но… Другого не дано. Там, на шоссе, возле свалки, я сделала ход, после которого отката назад уже не было. Там, при единственной, хрипло каркнувшей напоследок свидетельнице, я отправила на свалку мужика, с которым прожила около пятнадцати лет, и…
Вдруг в ушах раздалось хриплое воронье карканье, и я… Разревелась.
Ревела долго, вскрикивая, всхлипывая, размазывая слезы по щекам, а когда отревелась, долго-долго просидела у окна, в кабинете Ковбоя, глядя на соседний дом, где жила наша приходящая домработница, поблядушка-Танька, которая по моему "чертежу на песке" тоже должна была сыграть свою роль в этой уродской игре и тоже должна была отправиться на свалку…
Это она нащелкала те снимки со мной и с Котом - она же у нас почти профи в этом деле, сама как-то рассказывала. Правда, такая расплата за несчастные фотки - ну, подставила хозяйку за пару сотен, или за пару хорьковских палок, - это круто, но… Какая на х… разница, если всем нам в конце концов отправляться на ту же свалку, так пускай она - раньше, в моих колечках и сережках…
Кстати, не забыть про колечки и сережки, но до этого еще надо дожить. Мне - дожить, поскольку кое-кто с хорьковой мордашкой точно не доживет, кое-кто с голливудским прищуром a-la Иствуд - почти наверняка не доживет, а я…
Как фишка ляжет.
Как Седой повелеть соизволит? Нет! Хер вам, мистер, а не малина!
Повелеть соизволить мне может только один человек, который сам того не знает, и… Сам того не зная, оказался причиной всей этой свистопляски. Только он один - уже начинающий полнеть, со стареющей мордой и внимательно-равнодушными глазами кота, красноватыми прожилками на переносице и слегка выпирающим под майкой брюхом. Он…
* * *
Я знала этот тип. Или типаж. Они… С ними очень приятно. Очень хорошо во всех смыслах. Они всегда легко и щедро дают и совсем не хотят взять чего-то лишнее. Им не надо иметь ваньки-встаньки, как у хорьков, быть супер-мужиками, секс-машинами и не надо доказывать все это - не надо самоутверждаться, потому что… Потому что бабы типа меня, текут при одном их касании. Только вот…
С ними нельзя заигрываться. На них нельзя полагаться. Полагаться как на мужиков, потому что они - не мужики. Они - дружки. И на них нельзя западать, нельзя ставить всё, но бабы этого не понимают, и в результате уползают, обиженно скуля или визжа, зализывать свои болячки и ушибы, не понимая, что все эти "раны" они сделали себе сами, долбясь в… пустоту.
В пустоту, потому что из кувшина можно вылить только то, что было в нем, потому что нельзя заставить кошку лаять, а собаку мяукать. Потому что… Почему же я запала на него? Ведь я-то все это знаю и знала еще давным-давно, я ведь и сама такая, из того же теста, (только мне-то можно - ведь я - баба, и мне не нужно быть кому-то опорой, наоборот, я сама по своей бабской сути должна искать опору и защиту) но… Так случилось. Так есть. Так есть, потому что есть так. И я не из тех, кто прячет голову в песок и не хочет видеть реальность такой, как она есть. Когда я впервые поняла, почувствовала, что так есть, я… Жутко испугалась. Мы…
Мы валялись на старой продавленной тахте, в квартире, которую я сняла для наших встреч, а ему сказала, что беру ключи у подружки (хотя могла и не говорить, ему наплевать на мои траты, из таких, как он, никогда не получаются настоящие мужики, в смысле главы семейства и все такое, но из них порой выходят отличные альфонсы и сутенеры), и в пустой, неубранной комнате было очень тихо. А потом стало еще тише, как-то совсем тихо… И мне стало страшно.
Во-первых, я поняла, что мы уже очень долго молчим, а я не просекла эту долготу. То есть, мы молчали, и это было естественно. Как будто так и надо. Но… На самом деле, так не надо. Молчать и думать… Нет, не думать, а чувствовать, что так и надо, можно только с тем… Не знаю, как объяснить, многим это будет непонятно, но тем, кому понятно, не надо ничего объяснять. Это не на уровне объяснений, это на уровне чего-то животного. Словом, в такой тишине можно быть или совсем одной, или с тем, кому по-настоящему веришь, на кого по-настоящему полагаешься. Потому что в тишине, в такой тишине ты - раскрыта. Совсем раскрыта, и если ты не одна, то… Тот, кто рядом, может сделать с тобой, что угодно.
Все что угодно.
И все, что ему угодно.
И мой инстинкт, мой животный инстинкт, вернее… Инстинкт того животного, что живет во мне, тихо шепнул, беги, вставай, одевайся и беги, и никогда больше не подходи к нему близко, беги совсем… И я бы убежала. Я бы убежала и никогда бы не подошла к нему близко, потому что этот инстинкт сильнее меня, потому что этот инстинкт и есть я - настоящая, если бы…
Если бы вдруг я не ощутила присутствие
(в комнате?.. Во мне? Или в нем?..)
кого-то еще.
Или чего-то.
И это что-то не было порождением страха, или мыслей, или… Словом, оно - это присутствие, - было физическое. Рядом со мной, в комнате, помимо ровно дышащего рядом тела Кота, был кто-то еще. В комнате
(или во мне?.. Или в нем?..)
Мы были не вдвоем.
Что-то медленно поворачивалось, как бы пульсировало… Нет, что-то ровно дышало и спокойно смотрело, не предпринимая никаких действий, но от этого чего-то исходила…
Жуткая сила.
Физическая.
Намного превосходящая человеческую. И знающая это - сознающая свое превосходство. Она настолько превосходила любую знакомую мне силу - силу мужика, силу тренированного тела, накаченных мышц, силу уверенного в себе сильного самца, - что я… Внезапно успокоилась. Весь мой страх - страх от тишины, страх от молчания вдвоем, - отступил, ушел на задний план. А на передний выплыло чисто кошачье любопытство, заставившее меня чисто по-кошачьи мысленно потянуться к этой силе, к этому, и…
Я found myself (нашла себя) смотрящую прямо в желтоватые зенки Кота, прямо в черные зрачки
(вертикальные эллипсы?.. Но так не может… Просто показалось…)
его слегка заплывших глаз, и увидела, как это уходит. Очень быстро, невероятно быстро удаляется, уходит, исчезает, но… Уходя, оно коснулось меня. Оно дотронулось до меня, как…
Как моя кошка нежно касалась меня лапой, когда хотела сказать, я здесь, ты что, забыла, я люблю тебя, как умею, и мне нужно твое внимание, мне нужна ты, не забывай про меня…
И тогда мой страх, отступивший куда-то вглубь, мой прежний страх незащищенности - страх того, что я все-таки запала на того, на кого нельзя западать, что я все-таки тупо захотела вылить из кувшина то, чего в нем нет, - показался жуток маленьким.
Я по-настоящему поняла, что мне никуда не надо убегать, что мне ничего не надо бояться. Я ощутила всем своим блядским нутром, что я уже поставила всё на этого потасканного дружка - того, на кого ставить нельзя, но… как поет Любка Успенская в "Русской рулетке", ставки сделаны, господа… И еще я так же ясно поняла, что решать исход этой рулетки, то есть всей моей жизни, будет… Что-то другое. Что-то, внезапно появившееся в этой грязной комнате, сидящее то ли в этом немолодом мужике,
(…стал таким родным, таким… близким, очень близким, опасно близким)
то ли где-то за ним, но явно не сопоставимое по своей силе со всем, с чем мне довелось и доведется столкнуться. Что-то superior… Что-то другое, совсем другое, но каким-то образом связанное с этой сладкой дрянью, с этим взрослым мальчишкой - стареющим раздолбаем, от которого я теку и кончаю, как порнозвезда под допингом. И…
* * *
И если я останусь жива, я его вытащу отсюда, я останусь с ним, а если нет, тогда… Тогда - свалка у шоссе, за обочиной, где…
20
… Толпились менты, какие-то люди в штатском, а поодаль, не решаясь подойти ближе, стайка бомжей - видимо, постоянных обитателей этой кормушки, отогнанных от нее ментовскими тачками с мигалками.
У меня раскалывается голова от жуткого ночного кошмара, я не понимаю, зачем Ковбой притащил меня сюда, на то самое место, где вчера я встречалась с Седым,
(…Седой меня сдал? Нет… Не может быть… Я еще нужна ему…)
я ничего не понимаю и не хочу понимать, но покорно иду за ним к группе ментов, расступающихся перед идущими впереди двумя охранниками Ковбоя,
(Зачем он их взял с собой?.. Мы же не на стрелку явились… И почему мы приехали сюда на тяжелой тупорылой "Мазде" - его стрелочной тачке?..)
иду, видя перед собой лишь широкую спину своего мужа, обтянутую дорогой лайковой курткой… Спина застывает, отодвигается в сторону, и я натыкаюсь взглядом на… Что это? Какие-то куклы, два каких-то манекена валяются в странных позах на огромной, зловонной куче мусора… О, Господи, это не куклы, это же…
Прямо передо мной валялись два трупа - один со смятой грудной клеткой,
(…Это видно… По ней словно трактор проехал…)
а другой…
Остроносые мокасины… Тугие джинсы обтягивают мускулистые ляжки… Мой взгляд инстинктивно ползет вверх по лежащему телу, отмечает рельефно выпирающие под джинсами мужские достоинства,
(…Он обожал так затягиваться… У него было, что обтягивать…)
кожаная крутка, джинсовая рубаха, и… Ничего. Ничего, кроме какой-то бурой… Какого-то бурого пятна в раскрытом вороте рубахи, потому что… Потому что труп без головы!.. Господи, это же мой ночной кошмар, это же мне просто снится, я просто еще не проснулась, и сейчас увижу
(… Во сне! Ну, конечно же, во сне…)
валяющуюся где-то рядом его башку, отгрызенную жуткой черной тварью, двухметровой пиявкой, вырвавшейся из моего нутра, из моих раскинутых, распахнутых ног…
Я машинально шарю глазами по земле и… Вот она - круглый шар, мячик с грязно-бурым обрубком шеи, и… Он - белый, как во сне - башка Хорька белая, как снег, она…
Все плывет у меня в глазах, замусоренная земля превращается в песок и окрашивается в тускло-багровый цвет, нет, свет - этот свет льется отовсюду, он… Наконец! Наконец-то я вырубаюсь - с каким-то облегчением теряю сознание, в последний момент чувствуя, как меня подхватывают под мышки сильные руки Ковбоя…
…Створки рыла этой твари смыкаются на глотке Хорька, и… На красный песок падает круглый предмет - его башка - и застывает там, словно снежный ком. Белые, как мел, волосы скрывают от меня его лицо и обрубок откушенной шеи, из которой, наверняка, тугой струей бьет кровавый фонтан, но я этого не вижу, а просто знаю, что струя крови уходит в красный песок, сливается с ним, всасывается в него, словно песок пьет эту кровь, как выпил мою, выплеснувшуюся из моей распахнутой vagina перед вынырнувшей оттуда же..