* * *
Обнявшись, мы медленно шли по дорожке зоопарка. Народу было немного. Стайка ребятишек застыла возле зебры, еще несколько кидали крошки от булок через забор и глубокий ров двум бурым медвежатам. Редкие взрослые homo sapiens, идущие нам навстречу, задерживали на нас взгляды, проходя мимо, а потом оборачивались - я видела. Что ж, мы, наверное, неплохо смотрелись вместе…
Какой-то пожилой мужчина, наклонился к уху своей спутницы - седой женщины, похожей на строгую учительницу, - и тихонько сказал:
- Смотри, какая красивая пара…
Та внимательно посмотрела на нас и так же негромко ответила:
- Хищная какая-то… Как будто из-за решеток вышла…
Что за черт! Я не могла их слышать - они были далеко, слишком далеко, их голоса не могли достать до нас, но… Я же слышала!.. Я скосила глаза на своего красавца - он равнодушно смотрел в другую сторону и явно ничего не слышал. Я вздрогнула и остановилась.
- Ты что, Рыжик? - почувствовав сопротивление напрягшегося под его рукой моего "станка", спросил он.
- Ничего, - пробормотала я, тряхнула головой, глянула на него снизу вверх и попросила: - Пойдем к нашим.
- Нашим? - недоуменно нахмурился он. - К каким на…
- К хищникам, - быстро сказала я.
- А-а, - усмехнулся он. - Ты себя к ним приписала? Что ж, пошли…
(он не слышал… Конечно, он не мог слышать ту парочку, и я… Я тоже не могла услышать! Что за глюки?..)
Минут через пять мы стояли перед просторным вольером с волками. Два поджарых светло-серых зверя медленно повернули головы и уставились на нас. Очень похожи на больших собак, на овчарок, но… Не собаки. Другие. Совсем другие. У собак, даже самых злобных, не бывает таких глаз, да у этих - вовсе и не злые, а просто…
Чужие.
Собачьи глаза видят человека и все время как будто просят, или хотя бы спрашивают его о чем-то, а эти… Эти - не спрашивают, а взвешивают. Они видят объект и решают, что с ним делать.
Чужие. Совсем чужие…
- Знаешь, что самое поганое в нашей системе? - негромким, каким-то глухим и… сдавленным голосом спросил он.
- Что? - не отводя глаз от холодных звериных зрачков, пробормотала я.
- Лицемерие. Hypocrisy… Не понимаешь? - он вздохнул и повернулся ко мне. - Посмотри на них - canis lupus, волк… Посмотри внимательно, разве он притворяется кем-то другим? Разве выдает себя за травоядного? Он есть то, что он есть, и всем своим видом честно предупреждает тебя об этом. И стоит тем, кого он жрет, кто рожден его жертвой, увидеть его, они сразу понимают это, и потому… Все честно.
- Ну, это ты у зайца спроси - для зайца-то это вряд ли честно, - усмехнулась я и оторвала, наконец, взгляд от немигающих круглых глаз canis lupus.
- Кого волнует мнение зайца, - холодно и равнодушно бросил он. - Это честно. Это… Правильно. Они не притворяются, не завлекают обманом. Ты спросила, когда я про отца рассказывал, чем же они отличались от тех - от черных и коричневых? Я сказал, почти ни чем, но… Отличались. Обе системы, конечно, родственные и очень похожи - это многие умы подмечали. Но те хоть не притворялись. И видом своим - формами эсэсовскими, молниями на рукавах, - и всей пропагандой прямо говорили, что они такое. А эти - всегда в чужие шкуры рядились, всегда… Ну, как если бы этот, - он резко ткнул рукой в сторону прутьев вольера, и зверь за прутьями не вздрогнул, а лишь спокойно проводил взглядом движение руки, - собрал вокруг себя зайцев и стал им… вегетарианство проповедовать.
- Ну да, не притворялись, - покачала я головой. - Миллионы в печах сожгли, а назвали это "окончательным решением"…
- Ну, это - дань общему лицемерию, - отмахнулся он. - Общечеловеческому. Притворство вообще свойственно нашему виду, но у них его было гораздо меньше, чем здесь, у… нас.
Я посмотрела на него и увидела, как его красивый рот кривится в гримасе брезгливого и непритворного отвращения. Я вспомнила треп на кухнях своей бывшей компании про "фашистское крыло" в органах и… Мне вдруг стало страшно.
- Так вы, что же, - облизнув вдруг пересохшие губы, тихо спросила я, - решили по стопам тех?.. По их методе?..
Он непонимающе нахмурил брови, удивленно глянул на меня и… Рассмеялся.
- Да ты спятила, Рыжик. Или и впрямь наслушалась своих… - веселая улыбка исчезла, в линии рта опять проступило брезгливое отвращение. - Откровенность нацистских бредней вовсе не отменяет их… бредовости. И мрази. Я просто… Просто хотел объяснить, что откровенная мразь… Она - лучше, потому что с ней легче сладить, ее легче раздавить Она не рождает у тебя никаких иллюзий, ты сразу видишь, с чем столкнулся. А вот та, что притворяется…
- Да кто ей верит уже, нашей Власьевне! - перебила я. - Кому она нужна!
- Не ори, Рыжик. И пойдем дальше, что мы тут застряли, - он повлек меня прочь от вольера.
Один раз я обернулась и увидела провожающие нас глаза волков. Они показались мне холодными и пустыми, как отверстия каких-то трубок, или… Стволов.
- Конечно, никто не верит, - между тем говорил мой Ковбой. - А вот нужна она очень многим.
- Кому, интересно? И за каким…
- Кель выражанс, мадам. Да почти всем нужна. Представь, что выпустила их всех, - он описал рукой в воздухе широкую дугу, охватившую всю территорию зоопарка и пол Москвы в придачу, - на волю. Что с ними будет?
- Ну, смотря…
- Да брось ты смотреть! Все просто - те, что родились и большую часть жизни прожили здесь, подохнут. Точно так же и с людьми. Особенно с такими, как твой бывший - это я не из ревности, не из-за того, что он твой бывший, ты ж меня знаешь. Ты думаешь, им, правда, свобода нужна? Проснись, Рыжик! Эта самая свобода для них - кость в горле, если не хуже. Ведь при свободе обличать-то вроде как и нечего, при свободе надо вкалывать, а не обличать… А обличать - куда проще. И удобнее. Под водочку - на деньги распутной жены купленную… Они, дескать, душат, они клещами давят, но… Кого без них поливать будете, а? Да ту самую свободу - вот кого! И не поливать, они ее душить, они ее зубами рвать будут готовы, потому что у них к ней, к свободе их вожделенной, одно чувство будет - главное. Страх, Рыжик. Хищники из клеток на свободе могут чудом и выжить, а если подохнут, то - от голода. Они просто охотиться не умеют… А вот зайчики разные и прочие травоядненькие - они еще раньше, чем от хищников, от страха сдохнут.
- Но, значит, и хищникам плохо придется? И вам тоже - несладко будет?
- Не особо, Рыжик. Перестраиваться всегда непросто, но… Не особо.
- Почему? - заинтересовалась я. - Ты же сам говоришь…
- Потому что мы - умеем охотиться. В отличие от партийной верхушки… У тех давно уже клыки до десен сточились - вот они и подохнут. А кто сам не сдохнет, того ведь подпихнуть можно и даже… несложно - так, с подоконника, легонько…
- Ты… - я запнулась, - так говоришь… Как будто для тебя жизнь это просто… Так жестоко, словно ты…
- Да-а? - насмешливо протянул он. - А кто меня час назад просил прижать своего бывшего, а? Целку-то из себя не строй - как будто ты не знаешь, как у нас прижимают.
- Я… Я просто устала!.. И мне…
- Да, ладно тебе. Хватит лирики, - он сменил тон, и голос его зазвучал как-то иначе. Не тверже, не жестче, но… иначе. - Я сказал тебе все, что хотел, и теперь решай. Верить мне или не верить - дело твое, никто тебя не принуждает. Но ты должна выбрать. Если ты со мной, ты делаешь то, что я говорю. Если нет, забыли и разбежались.
Он остановился. Его рука сдвинулась с моей талии вверх по спине, ладонь легла на шею сзади и пальцы стали сначала легонько, а потом чуть сильнее гладить мне загривок. Мои соски под блузкой затвердели и внизу живота возникло… Он знал, где меня нужно гладить.
Я инстинктивно прижалась к нему бедром и огляделась. Мы уже довольно далеко отошли от вольера с волками и теперь стояли перед высокой оградой с толстыми - намного толще, чем у canis lupus, - железными прутьями, за которой…
Огромная полосатая кошка уставила на меня желтоватые фонари своих глаз.
Боковым зрением я видела все ее громадное рыжеватое туловище, тяжелые передние лапы, вздувшиеся бугры мышц в предплечьях, налитые страшной, упругой силой, гибкую и легонько вздрагивающую змеюгу хвоста… Боковым - потому что желтые фонари ее глаз каким-то образом притянули и намертво привязали к себе мой взгляд, не давая ему свободно скользить по всему ее телу.
- Господи… Какая силища! - пробормотала я, ощутив странную слабость во всем теле. Странную и… приятную. Я словно вся отдалась во власть этой силы и скинула с себя необходимость выбора, необходимость что-то решать самой.
- Твоя рыжая сестричка, - услыхала я насмешливый голос рядом с собой и… Оторвала, наконец, взгляд от холодных и каких-то очень старых
(почему-то показалось именно так - старых, намного старше моих… Всех наших…)
глаз этой… Я скосила глаза на табличку - Panthera tigris…
- Нет, - пробормотала я, - она не может быть сестричкой, она слишком… Слишком стара…
- Стара? Ничуть, - он тоже глянул на табличку, - ей семь лет, и вы обе как раз в расцвете сил. С чего ты решила, что она старая, Рыжик?
- Не… - я трудом глотнула. - Не знаю. Может быть, не старая, а…
Я внимательно вгляделась в ее огромную морду, стараясь не зацепиться взглядом за глаза, чтобы вновь не оказаться притянутой и… привязанной к ним, и вдруг…
У меня перехватило дыхание - воздух застрял в легких, и я не могла вытолкнуть его наружу, потом что вдруг увидела, вдруг поняла…
Поняла, почему назвала ее старой - ухватилась за первое пришедшее в голову слово, хоть как-то передающее мое ощущение - верное, но… Конечно, не верное. А вот сейчас пришло верное - я увидела, какое древнее существо смотрит на меня. Увидела из какой глубины
(веков?.. Тысячелетий?…)
времен выплыла эта огромная кошачья морда, и… На какую-то долю секунды увидела, в какую глубину манили, затягивали меня тускло-желтые фонари ее глаз. Тускло-желтые… Нет!..
Я все-таки опять зацепилась за них, они опять притянули меня - сильнее, ближе, чем в первый раз, и мое зрение как-то раздвоилось. У меня словно возникло две пары глаз, и одной я по-прежнему видела солнечный денек, асфальтовую дорожку, толстые прутья решетки, за которыми лежала, легонько подрагивая тяжелым полосатым хвостом, огромная рыжая зверюга. А другой… Другими глазами я видела…
Темно-красный песок - везде, со всех сторон, на сколько хватает это второй пары глаз, и свинцово-серая пустота наверху - не небо, а просто серый цвет, в котором висит темно-красный
(диск?.. Тарелка?.. Обруч?..)
круг. Огромные странные валуны из того же песка и больше ничего, вообще ничего, да нет… Нет времени, или оно просто… Просто не движется, не течет, как мы обычно говорим, а как-то… Как-то застыло, словно еще не начало двигаться, течь, застыло в ожидании того толчка, который когда-нибудь сдвинет его с места и заставит катиться в одну сторону, отсчитывая века, тысячелетия, эры, а сейчас оно еще… Нет - не сейчас, а здесь… Все эти века и эры - наши века и эры - лишь крошечные песчинки, из которых слиплись эти огромные, темно-красные валуны, и больше ничего, ничего… Нет! Что - то здесь есть еще!.. Что-то огромное, что-то… Такое большое, что я для него - лишь одна маленькая песчинка среди всей этой бесконечной
(Пустыни?..)
пустоты, и оно пока не заметило меня, но оно может заметить, и тогда…
- Тогда ты узна-а-ешь, что-о тако-о-е настоя-а-щий стр-а-ах, - насмешливо растягивая слова, холодно шепчет у меня в мозгу какой-то странный, чужой голосок. Так мог бы шептать canis lupus, если бы умел… нет, если бы захотел - И увидишь, как легко он избавит тебя от всех н е настоящих, но… Не сейчас. Еще не время. Ты еще не пришла сюда. Трамвай, - голосок усмехнулся, - еще не подъехал…
Песчаная глыба - огромный валун вдалеке стал как-то расплываться, вытягиваться, бледнеть, становиться почти прозрачным, таять, и перед тем, как совсем раствориться, исчезнуть, вдруг на мгновение принял очертания и форму бледно-красного… Трамвая! А потом сразу исчез, и круглый диск наверху вспыхнул ярким огнем и раскололся на мелкие кусочки, ослепив меня, впившись в мозг сверкающими иголками, заставив зажмуриться и… Все вокруг, вся эта темно-красная пустота исчезла, заволоклась серой пустотой сверху, и вокруг не стало ничего, совсем ничего, и я чуть приоткрыла почти ослепшие от вспышки глаза, и…
… Уставилась на отвернувшуюся и лениво облизывающуюся за толстыми прутьями решетки огромную полосатую кошку.
- Что ты, Рыжик? - раздался голос где-то рядом, но… мне показалось, что он шел откуда-то издалека, хотя мой красавец по-прежнему обнимал меня за плечи.
- А что случилось? - спросила я, наконец, вытолкнув из легких застрявший там воздух.
- Ты как-то побледнела… Все в порядке?
- Все классно, просто… Просто жарко.
- Да? Ну, сейчас посидим где-нибудь, перекусим… Но ты мне так и не ответила. Со мной ты, или… - он не договорил и внимательно посмотрел мне в глаза. Его ладонь замерла у меня на шее, перестав поглаживать ее, и весь он как-то замер - нет, не от волнения, не от беспокойства (эти чувства вообще как-то не очень клеились к нему), а просто в ожидании, как хищный зверь, как… Лежащая за прутьями решетки огромная полосатая кошка, смотрящая теперь куда-то мимо нас…
Я отвела глаза и теснее прижалась к нему бедром. А потом - всем телом. И он понял, что я сказала "да" еще до того, как я сказала:
- Да… Я с тобой.
- Ну, и отлично. Все будет о‘кей, Рыжик. Все будет… правильно. Пошли, - он потянул меня прочь от клетки с тигрицей.
Отходя, я обернулась и в последний раз взглянула на нее. Полосатая зверюга тоже, как и волки, проводила нас взглядом своих желтых фонарей и… Широко зевнув,
(Огромные, белоснежные клыки на фоне жаркой красной глотки.. Господи, у нее же только одно страшное назначение, откуда же… Откуда в этой жуткой древней силище, созданной лишь затем, чтобы убивать - раздирать и рвать податливую живую плоть, - такая жуткая… Красота!..)
презрительно фыркнула. Словно ясно и просто выразила свое отношение к моему страху перед одиночеством, моей попытке уцепиться за силу…
Обида и злость вдруг захлестнули меня изнутри, и, стиснув зубы и уставясь в холодные желтые круги ее глаз, прямо в черные точки зрачков, я мысленно крикнула ей: Хорошо тебе так фыркать, но со всей своей силищей это ты - в клетке, а я… Хоть и трясусь от страха, но я - на свободе!..
Это была подлая мысль, и мне сразу стало жутко стыдно - так стыдно, словно она могла понять, прочесть мои мысли, но она… Не шелохнулась, не отвела глаз, вообще никак не отреагировала,
(на что?.. Неужели я хоть на миг и вправду подумала, что она может прочесть?…)
только в мозгу у меня опять звякнул странный, чужой голосок, растягивая слова, насмешливо произнесший: Ты ещщще не за-а-ешь, что такое настоя-а-а-щий стра-ах… Ещще не вре-е-мя…
Всю дорогу до открытой кафешки мы молчали. А когда уселись за столик, я вдруг неожиданно для себя попросила:
- Давай возьмем котенка… Маленького… Ну, знаешь, на счастье…
- Давай, - легко согласился он, равнодушно пожав плечами, а потом взглянул на меня как-то… С интересом, причем, не с простым, а каким-то задумчивым… даже тревожным… протянул: - Я и не знал, что ты любишь кошек…
- Я сама не знала, - пробормотала я.
6
Вряд ли меня можно назвать впечатлительной, а уж тем более сентиментальной особой, но еще много лет я вспоминала тот эпизод и… Пускай это звучит бредово, но - просила прощения у той огромной рыжей зверюги с жуткой пастью и страшными клыками, способными легко перекусить мою шейку, как тонкую травинку. Просила прощения за тот вырвавшийся у меня подлый мысленный вскрик про… Про страх и про клетку.
Это накатывало на меня в самые неожиданные и неподходяще моменты - например, когда шейку моей матки дергала судорога оргазма… Или когда я смотрела по телеку, как подъемный кран стаскивает с постамента памятник супер-чекиста, с горячим сердцем, холодной башкой и еще чем-то чистым…
(… Концы у них холодные были, Рыжик, - пробормотал мой Ковбой, равнодушно взирая на этот спектакль, транслирующийся по телеку, - вот и хотелось хотя бы ручки в горячей кровище искупать…)
Когда смотрела на широко раскрытый рот с фарфоровыми зубками модного эстрадного певца, трясшего длинным "конским" хвостом и орущего: "На падайте духом, поручик Голицын…"
Когда впервые входила в нашу роскошную новую квартиру с только что сделанным евроремонтом - в элитном доме недалеко от станции "Проспект Мира", - держа в руках кошачий домик-переноску, где мирно спал подобранный на улице маленький рыжий котенок… Когда засыпала одна на широченной койке-аэродроме, не дождавшись мужа, мотающегося где-то по своим бизнес-делам (а может, расслабляющегося на другой, деловой квартире с молодыми длинноногими профессионалками, появившимися в столице нашей новой-старой родины в таком количестве, что предложения явно превышали спрос), и с удовольствием слушала сладкое мурлыканье нашей упитанной рыжей кошки,
(твоя рыжая сестричка…)
в которую превратился маленький тощий котенок… Когда напивалась одна от скуки в нашей огромной гостиной, сидя за тяжелым овальным столом карельской березы и пьяно бормоча что-то, гладила маленького пушистого зверька, серьезно глядевшего на меня холодными зеленовато-желтыми фонариками глаз…
(так похожи на глаза той, огромной и страшной…)
Когда шлялась по Нью-Йорку с жутко повзрослевшей дочкой, не уставая радоваться от сказочной возможности швырять зеленые как и куда мне захочется…
Все это так или иначе было связано, было привязано к тому, что он мне говорил тогда - в зоопарке, - и так или иначе возвращалось к… Огромному полосатому зверю, которому я посмела крикнуть
(пускай мысленно - неважно… Она видела меня насквозь…. Или не она, а что-то очень древнее, на мгновение проступившее в очертаниях огромной морды, выглянувшее из ее светящихся холодным и каким-то яростным светом глаз…)
про клетку.