Как бы в подтверждение его слов молодчики, сидевшие около Ларисы, радостно загоготали. Ее же прошиб холодный пот. Неизвестность постепенно начала приобретать жуткие очертания. И было непонятно, что лучше - страх неведомого или кошмар предстоящего. Лариса закусила губы.
- Я не хотела вас обидеть.
- Нет, вы посмотрите, она еще выражается так культурно! Прямо культур-мультур! Из пансиньона благородных девиц… Мне так еще больше нравится. - И Соболь подмигнул ей.
Лариса закрыла глаза. В голове вертелись обрывки из прошлой жизни: уютный абажур, звонкий смех матери, отец в парке с коляской и молодой женой, руки Эмилии Григорьевны, глаза Учителя… "Стоп-стоп, - скомандовала себе Лариса. - Я должна немедленно успокоиться. Немедленно. Во что бы то ни стало!" Она принялась считать до десяти, но ее прервали самым бесцеремонным образом: дернули за волосы.
- Глаза открой! - скомандовал Соболь. - Я хочу видеть твои гляделки.
Лариса подняла голову вверх. На глазах выступили слезы, и ей очень хотелось, чтобы их никто не видел. Тем более - этот подонок.
- Голову еще задирает! Ничего, и не таких обламывал.
Остаток пути они проехали в молчании. Машина была с затемненными окнами, и девушка не видела, куда они едут. Время от времени Витя Соболь поворачивался к ней и весело подмигивал, отпуская реплики типа: "Потерпи, красотка, еще немного", "До чего же мне нравятся покорные и тихие", "Ну что, поняла: со мной шутки плохи!" Наконец машина остановилась. Соболь обернулся к Ларисе:
- Вот и приехали! Вылезай!
Ларису подхватили под руки и чуть ли не силой выпихнули из машины. От резких движений она едва не упала и вцепилась в руку парня, стоявшего от нее справа. У него было вытянутое бесцветное лицо с белыми бровями и ресницами.
- Уже на ногах не стоишь! - заржал Соболь. - Рановато! - Они приехали за город. Высокий забор ограждал от посторонних глаз двухэтажный особняк с островерхой крышей. - Хороша хатка? Мне тоже нравится. Пошли!
Они шли в следующем порядке. Впереди - Соболь. В белой рубашке с короткими рукавами и черных брюках. В первые майские дни было по-летнему жарко. За ним - Лариса, которую вели под руки. Она была в черной юбке до колен, трикотажной розовой кофточке и легкой курточке до пояса. Но в этот момент она поняла, что замерзает. Ей хотелось обхватить себя руками и согреться. Но это было невозможно.
Ларису провели в маленькую комнату, похожую на кладовку. В углах стояли коробки, свежеструганые доски, какие-то металлические детали. Она села в углу на корточки и уперлась ладонями в колени. В голове была ноющая пустота, а в груди неприятно кололо. Время словно замедлило свой ход. Минуты растягивались до часов. Лариса сглатывала слюну и ощущала, какая она горькая.
Дверь каморки открылась. Перед ней стоял уже знакомый альбинос. Он рывком приподнял ее и поволок за шкирку, как котенка. Лариса пыталась сопротивляться, но он с силой встряхнул ее, и она прекратила свои попытки. Вскоре девушка оказалась в просторной комнате без окон. В ней почти не было мебели: только пара стульев и одно большое кресло у стены.
Посередине комнаты стояли кучкой бандюхаи и вполголоса переговаривались. При появлении Ларисы все притихли. А через минуту она почувствовала, как по группе людей словно пробежала волна. Они все повернули головы к входной двери. В комнату вошел Витя Соболь. Теперь он уже был не в белой рубашке и черных брюках. А в темно-синем тренировочном костюме с белыми лампасами. Увидев Ларису, он ощерился в улыбке:
- Привет, красавица! Ну как, было время подумать?
- Над чем? - выдавила Лариса.
- Над своим поведением.
- Я… раскаиваюсь.
- Поздно. Раньше надо было думать. Соболь сел в кресло и вздернул вверх подбородок.
- Сейчас мы увидим маленькое представление, как я вам и обещал. Перед нами - целка, которую мы сейчас протараним. По очереди. У Ларисы застучали зубы.
- Сними для начала курточку. Тебе что, холодно?
- Н-нет.
- Ну так сними. Не стесняйся. Мы же свои люди. Бандюхаи заржали.
- Снимите с нее курточку. Девушка стесняется! - приказал Соболь.
Темноволосый парень с приплюснутым носом подошел к ней и сорвал куртку.
- Ну как, прочувствовала момент?
Лариса молчала. Ей хотелось упасть в обморок, потерять сознание. Она чувствовала, как все лица сливаются перед ней в одно неразличимое месиво. У нее закружилась голова.
- Давайте по очереди, раздевайте.
И тут Лариса закричала. Она не узнала собственного голоса, потому что от крика у нее заложило уши. В тот момент она вспомнила все приемы айкидо, которым ее учили. Но она была одна. Против всех. И ей было некуда бежать. Последнее, что она помнила, - это искаженное от ярости лицо Соболя, который что-то кричал своим мордоворотам.
Потом она провалилась в темноту с редкими проблесками света. Она как будто бы тонула, время от времени выныривая из воды и судорожно глотая воздух, чтобы через минуту опять погрузиться в черный мрак.
Всхлип. Резкая боль внизу живота. Как будто бы там ворочают осколками стекла.
Удар - и тьма.
Она открывает глаза. На нее наваливается кто-то черный, страшный. Глыба придавливает ее. Трудно дышать. Стон - и погружение во тьму.
В нос ударяет запах перегара и гнилых зубов.
Она дергает головой. Ее хватают за волосы. Опять - мрак.
Перед глазами - красная пелена. Ее тошнит. Выворачивает кишки. Она не чувствует собственного тела. Сплошная боль.
- М-мм, - стонет кто-то рядом. Это ее голос или нет? Она еще жива или мертва?
Лариса открыла глаза и поняла, что она опять в каморке. Тишина. Она лежит на полу, прикрытая какой-то мешковиной. Абсолютно голая. Лариса почувствовала, как ее знобит. Она крикнула, но из горла вырвался лишь хрип. Это был конец. Она закрыла глаза и снова забылась сном.
Очнулась она от того, что ее куда-то несли. На руках. Потом был знакомый голос. Из другой жизни.
- Ну что, красавица? Проснулась?
Она находилась в той самой комнате, где ее по очереди насиловали бандиты. Ее посадили на стул напротив кресла, где развалился Витя Соболь. Лариса перевела взгляд на свое тело. Ее одели в темно-серое платье, которое было ей велико, а на ноги надели стоптанные белые шлепанцы. Лариса встретилась глазами с Соболем и увидела в них неприкрытое торжество. Злорадство. Такой взгляд бывает у стервятников, когда они когтят свою добычу.
- Язык, что ли, проглотила? Поговори со мной, не брезгуй! А то я могу и язык отрезать. Я ведь многое могу! Жалко, что ты этого раньше не поняла. Целей была бы. Гонор - он никому не нужен.
"Он еще мне нотации читает, - мелькнуло в голове у Ларисы. - Уму-разуму учит!"
- Ты смеешься? - В голосе Соболя послышалась угроза. - Ты еще смеешься?
"Я должна показать, что раздавлена и сломлена. Иначе меня пустят по второму кругу".
- Нет. Вам показалось.
- В самом деле?
Соболь неотрывно смотрел на нее.
- Получила удовольствие?
- Я… жалею…
- Ой ты господи! Сподобилась! Мозги вправились? - Витя Соболь, наверное, только что поел, потому что у него на подбородке застыла ярко-желтая капля.
- Я решил тебя простить. Мне ты теперь не нужна. Все. Ты свободна. Иди на все четыре стороны. Помни Витю Соболя! - Он достал из кармана сотовый и позвонил кому-то: - Зайди ко мне. Отвезешь сейчас одну телку. Я скажу куда.
Ларису вывели из дома и впихнули в машину. А выкинули около входа в парк.
- Дальше иди пешком, - добродушно сказал бандит. Это был симпатичный парень лет двадцати. Блондин с ярко-голубыми глазами.
Она с трудом вышла из машины и, не оглядываясь, пошла вперед. Дорога через парк, знакомый с детских лет, казалась бесконечной. Она часто останавливалась и присаживалась на скамейки. Она даже не знала, какое сегодня число. И долго ли она пробыла за городом. День? Два? Неделю?
Она села на скамейку около молодой женщины с мальчиком лет трех. Он играл в мячик. Кидал его как можно дальше, а потом бежал за ним, заливаясь смехом.
- Простите, пожалуйста, какой сегодня день?
Хорошо одетая женщина с темными, гладко зачесанными назад волосами, скользнула по Ларисе равнодушным взглядом.
- Среда.
- А число?
- Пятое.
Пятое мая! Она была в бандитском плену ровно три дня! А ей казалось - целую вечность. Ларисе не хотелось идти домой. Там ее никто не ждал. Да и что она скажет матери? Та и так считает, что она шлюха. А теперь? Кем она будет считать свою дочь теперь? Но если не домой, то куда Лариса может пойти? Подруг у нее нет. К Эмилии Григорьевне? Стыдно. Хотя та была добрейшей души человек, все равно - Лариса не могла предстать перед ней в таком виде. Николай Степанович? Да, это - выход. Она расскажет ему все и попросится пожить какое-то время в спортивном зале. Там есть маленькая комнатка с диванчиком. Она может несколько дней побыть там. Но для этого надо пойти домой, позвонить ему… Но домой ноги не шли. Они словно впечатались в землю. Намертво. Женщина с ребенком уже ушли, а Лариса все сидела на скамейке и смотрела прямо перед собой невидящим взглядом. Наконец она решилась, поднялась со скамьи и направилась к дому. К счастью, матери в квартире не было. Лариса с отвращением стянула с себя чужое платье, сняла белые шлепанцы. Она кинула их в полиэтиленовый пакет, который собиралась выкинуть в ближайший мусоропровод. Дома у Николая Степановича никого не было. Она звонила несколько раз, но безрезультатно. Придется идти в спортивную школу. Наверняка он там.
Ларисе очень хотелось принять душ, но она боялась, что в любой момент может прийти мать, и тогда придется что-то говорить, лгать, оправдываться… У нее не было ни сил, ни желания это делать. Лариса переоделась, взяла из ящика пятьсот рублей и собиралась уже выйти из комнаты, как случайно бросила на себя взгляд в зеркало. И ужаснулась. Ее лицо было каким-то чужим, странным. Она смотрела на себя - и не узнавала. Это была не она, Лариса Марголина, а какая-то другая девушка, очень похожая на нее, но все-таки не она. Под глазами - синяки, правую щеку пересекала длинная красная царапина. А на левой скуле был огромный кровоподтек. Но главное - изменилось выражение глаз. Она смотрела как хищная затравленная кошка: настороженно, испуганно. Лариса провела по зеркалу рукой, словно желая стереть увиденное. Но отражение никуда не делось. Лариса резко повернулась спиной к зеркалу и вышла из комнаты.
Увидев ее, Учитель ничего не сказал. Он отвел ее в комнату, служившую ему кабинетом, и посадил на диван. Сел рядом. Накинул на ее плечи плед. Несмотря на теплую погоду, Ларису знобило. Он подал девушке стакан горячего чая. Лариса сделала глоток-другой. И тут ее прорвало. Она говорила и не могла остановиться. Она рассказывала о случившемся сухо, отстраненно, как будто бы читала чужой закадровый текст. Когда она закончила свой рассказ, то услышала:
- Почему ты не обратилась ко мне?
- Мне… было стыдно.
- Чего? Чего ты стыдилась? Эта история стара как мир! Красотой хотят обладать все, особенно те, кому она недоступна.
- Теперь уже поздно об этом говорить.
- Да. Это - прошлое. А что ты думаешь делать сейчас? Сегодня и завтра?
- Я была дома…
- Понятно. Оставайся здесь. В этой комнате ты можешь жить, сколько тебе угодно.
- Скоро школьные экзамены, - сказала Лариса - и сама удивилась, что она может после всего случившегося думать о таких обыденных и прозаичных вещах. - Я, наверное, несу страшную чушь! Как я могу еще говорить об экзаменах? В такую минуту…
- Все правильно. Это нормально - думать о жизни, о ее проблемах. Зачем тебе зацикливаться на том, что уже осталось позади? Думай о будущем.
Позади? - Лариса скинула с себя плел и засмеялась истеричным смехом. - Да я теперь никогда не смогу жить так, как раньше! Я чувствую себя подстилкой, о которую вытерли ноги.
- Так, как раньше, естественно, уже никогда не станет. Ты стала другим человеком. Познала жесткий опыт жизни. Но все случившееся надо выкинуть из головы. Навсегда! Иначе ты не сможешь жить дальше.
- Но как? - Лариса подняла к Учителю заплаканное лицо. - Как?
- Я помогу тебе. Но чуть позже. Сейчас тебе надо принять душ и поспать.
- Спасибо, - Лариса запнулась. - Я хочу вас… спросить о…
- О чем? Спрашивай!
- Почему я растерялась? Почему я не вспомнила в момент опасности все то, чему вы меня учили? Не смогла применить приемы, взять себя в руки? Сосредоточиться и стать хладнокровной? Почему? Я оказалась плохой ученицей?
- Нет, - Николай Степанович взял Ларисину руку и погладил ее. - Нет. Просто… ты еще не сталкивалась с реальной угрозой. Теория - это одно, а практика - другое. Многие при первом столкновении с опасностью теряются. Так бывает. К сожалению. В другой раз… - здесь Учитель осекся. - Надеюсь, что следующего раза не будет. Никогда. Отдыхай…
Стоя под душем, Лариса чувствовала, как прохладные струи воды смывают с нее грязь, чужую слюну, запах пота, разгоряченных тел. Ей казалось, что она буквально покрыта коростой грязи, которая постепенно отламывается от нее кусками и растворяется в воде. Она подумала, что завтра зайдет домой и заберет свои вещи. И останется здесь. До самого своего отъезда в Москву.
Следующие два дня Надин отказывала Паше в рандеву, ссылаясь на сумасшедшую усталость и занятость. Паша изо всех сил изображал из себя пылкого влюбленного: горячо дышал в трубку, делал длительные паузы, испускал страдальческие вздохи.
- Мне так хочется тебя видеть, Надин, - говорил он, многозначительно понижая голос.
- Я едва хожу, - слышал он в ответ, - у нас такая запарка.
- Я буду носить тебя на руках, - бормотал Паша. - Подам еду в постель.
- Паша, нет, сегодня - никак.
- Я умираю по тебе, а ты!
- Отложи похороны на несколько дней, - иронично говорила Надин. - Потерпи еще немного.
- Сколько? - "делал" грустный голос Паша, перекатывая во рту шоколадную конфету.
- Немного, совсем чуть-чуть.
- Не откладывай надолго нашу встречу. Я не выдержу…
- Хорошо, постараюсь…
На работе ему приходилось выполнять идиотское поручение по рекламе музыкальных ночных горшков, памперсов и т. д. Более дебильное задание трудно было себе представить. Паша скрипел зубами и разражался про себя гомерическим хохотом. Знала бы, например, Надин, чем он занимается! Сразу бы потеряла к нему уважение. Но злость, очевидно, неплохо влияет на умственные способности. Потому что Паша довольно быстро сочинил рекламный стишок следующего содержания:
Горшок музыкальный - отличный!
Он создан для вашей малышки.
Сидеть ей на нем так приятно!
Ребенок приучен к порядку.
Отпечатав "шедевр" на принтере, Паша понес его Константину Борисовичу. Он мариновался в приемной полчаса, потом шеф вызвал его. И Паша протянул ему лист бумаги со своим текстом.
Константин Борисович прочитал его, потом посмотрел на Пашу с благожелательной улыбкой.
- Молодец, Ворсилов, стараешься. Вот что значит - вовремя высказанная легкая критика. Вас, молодых, оставлять без внимания нельзя. Надо постоянно наставлять, учить. Иначе вы дров наломаете. Но ты, Ворсилов, человек восприимчивый, обучаемый. - Паша ощутил себя подопытной обезьянкой, которую ловко дрессируют, а потом в награду гладят по головке. - Сумел сделать выводы из промахов… - Далее шеф сел на своего любимого конька и стал рассуждать о пользе и смысле рекламы. Паша отключился полностью. Наконец стало тихо, и он смутно понял, каким-то шестым чувством, что ему задали вопрос и ждут ответа.
- Стараюсь, - сказал Паша.
- Что - стараешься? - добродушно рассмеялся Константин Борисович. - Я тебе говорю, что в прошлый раз ты в рабочее время младенцев разрисовывал. А ты мне - "Стараюсь!". Это у тебя, Ворсилов, юмор такой? Все, иди. Работай. Трудись.
Когда Павел проходил к своему рабочему месту, Лидочка Макарова посмотрела на него насмешливым взглядом и спросила:
- Дали нагоняй?
- Напротив. Похвалили.
- Неужели? Паша ничего не ответил. Он старался общаться с Лидочкой как можно меньше, потому что боялся, что даже простой разговор она истолкует как знак внимания и возобновит свои настойчивые атаки.
Наконец Надин решила осчастливить Пашу и назначила свидание. В восемь вечера. Под конец рабочего дня Паша сидел и думал: он влез в шкуру влюбленного, сгорающего от страсти. Надо продолжить эту игру и дальше. Иначе Надин заподозрит, что он рвется к ней не от большой любви, а по каким-то иным мотивам. А этого допустить было нельзя. Но как сыграть роль пылкого любовника, Паша не знал. И на ум ничего не шло. В голове вертелись только знойные красавцы с лихо закрученными усами и распевающие во все горло серенады под окнами своих возлюбленных. Это - в кино, а в жизни… Может, купить охапку цветов? Пожалуй, это неплохой вариант! Вот только хватит ли денег? Паша пересчитал свою наличку: восемьсот рублей. На цветы и бутылку вина должно хватить.
Едва дождавшись окончания работы, Паша понесся сломя голову к Надин. Но предварительно забежал домой и захватил свой ноутбук. Чтобы потом не приходить за ним. И не терять драгоценного времени. Дома была одна бабушка.
- Где мама? Будет позже? - задал вопрос Паша, уже стоя одной ногой за дверью.
- Ей внезапно стало плохо, и она уехала на несколько дней в горы.
У матери была какая-то редкая форма астмы. Иногда приступы удушья внезапно настигали ее, и она все бросала и уезжала в горы.
- Да? - Паша остановился. - А почему мне ничего не сказали?
- Она не захотела звонить тебе на работу. Ниночка сказала, что у тебя и так неприятности.
Паша удивился. В эти дни они с матерью разговаривали мало, и он ни словом не обмолвился ей о своих служебных проблемах. Но тем не менее она как-то поняла, что у него на работе не все гладко. Паша потоптался в коридоре.
- Ну ладно, я пошел!
- Даже не поел… - проворчала бабушка.
- Не хочу.
- К Надин?
- Да. Я скоро приду. Паша подумал, что надо подарить не совсем обычный букет. А с выдумкой и фантазией. Чтобы Надин удивилась и растрогалась. Он вспомнил, что недалеко от метро есть магазин "Флора-дизайн". Может, обратиться туда? Там опытные флористы подберут роскошный букет. Это будет не хухры-мухры, а настоящее произведение искусства!
Во "Флора-дизайне" все было, как в оранжерее. На всех полках стояли всевозможные растения, от которых у Паши зарябило в глазах. Высокие, низкие, шарообразные, свисающие, ползущие, обвивающие. Паша потянул носом. Запах плыл просто обалденный. Казалось, что за кадками притаился кто-то невидимый и разбрызгивал в воздухе из пульверизатора цветочные ароматы.
В глубине зала имелся прилавок. Паша подошел к нему. Знойная брюнетка с подведенными "а-ля Клеопатра" глазами уставилась на него со скучающим видом.
- Я хотел бы заказать у вас букет. Она медленно достала из-под прилавка лист бумаги и ручку.
- Кому? Маме? Бабушке? Сестре? Невесте? Жене? Любимой девушке?
Паша замялся.
- Любимой девушке.
- Сколько ей лет?
- А это обязательно?