Сижу на передней скамье в красивой католической церкви, чьими витражами восхищалась бесчисленное множество раз, проезжая мимо. Здесь находится большинство из тех, кого мы собирались пригласить на нашу свадьбу, а также одноклассники Эммы, их родители, наши добровольные помощники из штаба поисков, детектив Шербурн и полицейские, ведшие расследование. Кто-то - возможно, один из учеников Джейка - проболтался репортерам, и в церкви много посторонних. Пришла даже Лесли Грей со своим оператором.
Сидим с Болфауром впереди, держась за руки. Он молчалив и спокоен. Решился.
Люди выходят вперед и говорят несколько слов в память об Эмме. Учительница, преподаватель музыки, мать лучшей подруги. Проходит пятнадцать минут после начала церемонии, когда приезжает Лизбет. Мамаша Далтон проходит вперед, протискивается мимо меня и садится по другую руку от Джейка.
Когда наступает моя очередь говорить, окидываю взглядом мрачные лица и перечисляю все, что мне нравилось в Эмме. Вспоминаю истории с ее участием, которые живы в памяти некоторых слушателей, повторяю смешные словечки, которые она когда-либо произносила, и вызываю у присутствующих смех, когда говорю, что Эмма мечтала быть строителем. В заключение благодарю жителей Сан-Франциско за поддержку.
Возвращаюсь на свое место, и встает Лизбет - по всей видимости, тоже собирается подняться на возвышение, как будто имеет право произносить речь в память о ребенке, которого даже не знала. Джейк хватает ее за руку.
- Нет, - говорит он - достаточно громко для того, чтобы услышала половина собравшихся. Лизбет прокашливается, натянуто улыбается и садится.
Когда церемония заканчивается, едем с Джейком на кладбище. Наша машина движется позади катафалка, везущего маленький пустой гробик. Никакой публики - только я, Болфаур, двое его коллег, священник и родители лучшей подруги Эммы. Лизбет уехала. Когда гробик опускают в могилу, Джейк начинает открыто рыдать.
Я тоже плачу. С самого начала мне хотелось крикнуть, что это неправда. Все неправда - гробик, могила, разрытая земля, запах травы. Эмма жива.
- Может быть, теперь самое время, - говорит Джейк, когда возвращаемся к нему.
- Время - для чего?
- Для нашей свадьбы. Совсем не обязательно устраивать по этому поводу праздник. Всего-навсего зарегистрировать брак.
Быстро прокручиваю в голове эту мысль. Может быть, не такая уж плохая идея. Может быть, мы восстановим хрупкое подобие прежней жизни, вместе приспособимся к новым условиям, и не исключено - даже научимся быть счастливыми.
- Как считаешь?
- Ты знаешь, я люблю тебя, Джейк, и хочу выйти за тебя…
- С тех пор как нашли ее туфельку, все время раздумывал над тем, как жить дальше. Ты видела этих людей по телевизору - родителей, потерявших детей и сумевших обратить свое горе в нечто конструктивное. Я, может быть, эгоист, но мне не хочется жить с этим до конца дней своих. Мечтаю хотя бы отчасти вернуться к нормальной жизни, и когда-нибудь мы с тобой заведем ребенка. Конечно, никто не заменит Эмму и другой ребенок не избавит нас от страданий, но ведь нужно жить дальше. Помнишь наш разговор - давным-давно, когда мы впервые решили пожениться? Я сказал тебе, что люблю тебя по очень многим причинам, в том числе потому, что ты будешь отличной матерью для Эммы? Так вот, эти слова по-прежнему в силе.
- Кажется, сейчас не самое лучшее время, Джейк.
Не знаю, как донести свои чувства. С одной стороны, мне до безумия хочется быть с ним, вернуть хотя бы некоторое подобие совместной жизни, и потому жалею об этих словах, едва успев их произнести. Но с другой стороны, претит сама мысль о семье, основанной на обмане, на иллюзии гибели Эммы. Мама всегда обвиняла меня в неуемности стремлений - дескать, вечно вбиваю себе в голову идеи, которые, по своему упрямству, не желаю подгонять под существующие условия.
Вот чего хочу, вот что предстает перед моим мысленным взором: Джейк, я и Эмма, единое целое. И не меньше.
После небольшого поминального обеда у Джейка еду домой, переодеваюсь и качу по прибрежному шоссе на юг. В четыре часа добираюсь до Хаф-Мун-Бэй и провожу там несколько часов, разговаривая с серфингистами и показывая фотографию Эммы. По пути домой останавливаюсь в Тако-Белл - потрясающе красивом уголке пляжа с прекрасным видом на океан. Сегодня у серфингистов был удачный день (слышу, как по радио сообщают о "сильном западном ветре"), все они изрядно устали и поглощают такое количество кукурузных лепешек и тако, как будто не ели неделю. Беру кока-колу, сижу в одиночестве за столиком и разглядываю толпу.
Дорога забита машинами, добираюсь до города примерно час. Сворачиваю на скоростное шоссе, а оттуда - на Пойнт-Лобос, минуя кинотеатры "Ричмонд", "Александрия" и "Коронет". Последний недавно закрылся, проработав восемьдесят лет. Одним замечательным старым кинотеатром меньше. Эмма обожала сюда ходить. Теперь надпись гласит: "Здесь будет находиться Ассоциация пенсионеров".
Останавливаюсь неподалеку от церкви и вхожу. Перед алтарем по-прежнему горит несколько свечей. Сажусь во втором ряду и смотрю на мерцающие огоньки, на Пресвятую Деву и на сияющую фигурку Христа, который висит на золоченом распятии; широко раскинув руки. Церковь пуста, не считая бродяги, спящего на задней скамье. Встаю на колени и крещусь. Жду, что сейчас всю пронижет электрический импульс, а из темноты раздастся шепот. "Иисус зовет тебя", - говорится в гимне. Если это правда - я, конечно, услышу.
Стоя на коленях, со скрещенными руками и опущенной головой, молюсь, прошу, плачу и приношу обеты Богу, которого никогда не знала. Я опустошена, как и следовало ожидать, но никакого духа, чтобы заполнить эту пустоту, на меня не сходит. В какой-то момент слышу шарканье ног. Церковь заполняется прихожанами; скоро начнется вечерняя месса. Пока иду по проходу к двери, люди торопливо смотрят в мою сторону и тут же отводят глаза. Наверное, в мятой одежде и с растрепанными волосами я похожа на лунатика.
Сажусь в машину, включаю радио - лишь бы чем-то заполнить зияющую черную дыру в сознании. На одной волне идет какой-то благотворительный аукцион. На другой ведущий берет интервью у Крэга Ньюмерка. Кручу ручку приемника, пропуская все ток-шоу и перескакивая с волны на волну, пока наконец не слышу музыку. Та самая песня, о которой напомнил мне Дэвид, отец Джонатана, и я, наверное, проведу всю ночь в тщетных попытках выбросить ее из головы.
Глава 54
Ты, моя Мнемозина, сокрытая за тридцатью печатями, заключенная в темное узилище идей! Как сладок звук твоего голоса в моих ушах.
Джордано Бруно
Консультация у специалиста по гипнозу назначена на понедельник. У доктора Шеннон шикарная приемная в Пало-Альто, неподалеку от Центрального сквера. Вестибюль отделан дубовыми панелями, на стенах висят картины в дорогих рамах. За антикварным столиком сидит красивый молодой человек с пугающе зелеными глазами (цветные контактные линзы) и что-то записывает в большую книгу. Он задает несколько дежурных вопросов, протягивает листок, ручку и просит заполнить анкету.
Ровно в час ассистент проводит меня в просторную комнату, где пахнет кожей. Там, на стуле с высокой спинкой, сидит крупная женщина в оранжевом брючном костюме с лиловым шарфом.
- Доктор Шеннон, - протягивает руку психолог. Широкая лучезарная улыбка и крошечные веснушки на переносице делают доктора похожей на пышущую здоровьем фермершу. Она вовсе не такая, как представлялось. Когда мы разговаривали по телефону и я объясняла цель своего визита, в сознании благодаря низкому спокойному голосу возник образ худой, умудренной жизнью, высокомерной женщины в черном костюме. - Пожалуйста, садитесь, Эбби.
Опускаюсь в кресло и чувствую себя несколько неуютно. Доктор Шеннон, сидя на стуле с жесткой спинкой, возвышается надо мной, тогда как я смотрю на нее снизу вверх и почти лишена опоры для ног.
- Прежде чем начнем, вам следует понять несколько вещей. - Психолог пристально смотрит на меня. - Во-первых, память подобна морю.
Киваю, не сводя глаз с ее костюма. Странные цветовые предпочтения доктора Шеннон крайне меня озадачивают. Интересно, с чего "фермерша" взяла, что оранжевый стройнит.
- Во-вторых, память нельзя подчинить, точно так же как нельзя подчинить себе море. Его можно пересечь, исследовать, но невозможно им завладеть. Вы понимаете?
Очередной раз киваю.
- В-третьих, ныряльщик рано или поздно должен подняться на поверхность и глотнуть воздуха. Поэтому я здесь. Сначала помогу вам погрузиться, а потом всплыть.
- Хорошо.
- Удобно?
- Да.
- Вот и славно.
- Наверное, следовало бы предупредить вас, что я уже испробовала гипноз. К сожалению, ничего не получилось.
- Может быть, тогда вы еще не были готовы, - отвечает доктор Шеннон. - А теперь?
- Наверное, готова.
Она переводит взгляд на мои ноги, затянутые в черные сапоги до колен.
- Возможно, вам стоит разуться и устроиться поудобнее.
Стаскиваю сапоги, ставлю под кресло и с досадой замечаю, что второпях надела разные носки.
- Хорошо. Теперь введу вас в состояние полной релаксации, а потом попрошу рассказать о том дне на пляже. Проснувшись, вы сможете припомнить все в мельчайших подробностях. Быть может, ощутите некоторые физические изменения - например, легкость или, наоборот, тяжесть во всем теле. - Шеннон заглядывает в свои записи. - По телефону вы сказали, что хотите детально вспомнить тот день, когда исчезла девочка. Так?
- Да.
- Хотите припомнить что-то конкретное?
- Больше всего интересуют минуты, предшествовавшие исчезновению Эммы. Вскоре после того как мы приехали на пляж. Может быть, номера машин. Люди на парковке. Особенно та парочка в "фольксвагене". От особых примет их машины я бы тоже не отказалась.
- Для начала закройте глаза, - говорит доктор Шеннон. Потом начинает говорить низким, ровным голосом. Говорит, что мне удобно, я устала, а память похожа на глубокое, теплое море. Призывает довериться ей и тут же приказывает нырнуть.
Сначала ничего не происходит. Доктор Шеннон продолжает говорить, глухо и монотонно. В какой-то момент чувствую, как тело становится легче, словно я покоюсь на плаву.
- Вернитесь мысленно к тому дню на Ошен-Бич. Вы на парковке с Эммой. Расскажите, что видите.
- Оранжевый "шевроле". Внутри сидит мужчина и читает газету. Стекла опущены. На передней панели изображение гавайской девушки.
- Хорошо. Что еще?
- Дорожку пересекают муравьи. Эмма останавливается поглядеть. Они тащат мертвого краба. У Эммы желтое ведерко и красная пластмассовая лопатка. Синие туфельки. Она начинает топтать муравьев.
- Хорошо, - говорит доктор Шеннон. Голос у нее негромкий и мерный. Картина становится все более живой, и меня захлестывают воспоминания. Гул машин на шоссе. Туман, похожий на сон. Пузырьки пены и полусмытый замок на песке, с единственной уцелевшей башней. - Давайте ненадолго задержимся на парковке, - говорит доктор Шеннон. - Не торопитесь.
Вижу веревку, огораживающую край парковки, где крошится асфальт. Берег оползает.
- Калифорния валится в океан, - говорю словами матери, вспоминая ее излюбленное присловье. В детстве я часто смотрела на карту Америки, которая висела на стене отцовского кабинета, и представляла себе, как континент разламывается вдоль калифорнийской границы и целый штат уплывает по волнам.
- Что еще видите на парковке?
- Желтый "фольксваген", в каких часто ездят хиппи. Из окошка смотрит женщина, улыбается и машет Эмме. Дверца со стороны водителя открыта, там стоит мужчина, босой, без рубашки и натирает воском доску для серфинга.
- Как выглядит этот мужчина?
- Симпатичный, небритый, светловолосый, с сильными руками. Подмигивает Эмме и говорит "привет". Она смотрит на меня, я незаметно стискиваю ей руку, и девочка делает то же самое. Наша кроха очень сильная - все ладошки в мозолях от велосипедного руля. Эмма говорит: "Привет". Мужчина замечает, что погода прекрасная. Один зрачок у него больше другого.
- Который?
- Левый.
- Опишите "фольксваген".
- Бледно-желтый. Проржавевший снизу.
- Вы сказали, на окнах висят занавески. Какого цвета?
- Синие, с маленькими красными бомбошками по краям. Одно стекло треснуто и заклеено скотчем.
- Очень хорошо. Еще что-нибудь?
- Под окном, из которого выглядывает женщина, на бампере налеплена наклейка. Большие белые буквы на синем фоне, но мне видно только одну из них. Это буква "Т". И маленькая фигурка серфингиста над ней.
- Хорошо. Теперь обойдите "фольксваген" сзади. Видите номер?
Вижу место, где должен быть номер, вижу черную прямоугольную табличку, но больше ничего.
- Какого цвета табличка?
Ладони потеют, ноги перестают чувствовать. Понимаю, что номер машины - это очень важно, но ничего не могу разглядеть. К моей руке прикасается теплая ладонь.
- Все в порядке, - говорит доктор Шеннон. - Посмотрите на мужчину. Опишите его.
- Коротко стриженные ногти, на руке браслет - тонкая серебряная цепочка с какими-то побрякушками, на груди татуировка в виде волны, возле соска овальное родимое пятно.
- Есть другие татуировки?
- Нет.
- Шрамы?
- Кажется, нет.
- Хорошо, Эбби, теперь сосредоточьтесь на доске.
- Длинная, красная, прислонена к двери машины.
- На ней что-нибудь изображено?
- Да, в самом центре. Какое-то насекомое.
- Какое?
- Нет, не насекомое, а лягушка. Золотая лягушка.
- Что-нибудь написано?
- Я вижу какую-то гравировку. Наверное, название фирмы.
- Что это за слово?
- Не могу разглядеть.
- Все равно вы молодец, - говорит доктор Шеннон. - Давайте поговорим о женщине. Как она выглядит?
- Блондинка. Старше, чем мужчина, очень худая и смуглая. И немного странная, как будто слегка не в себе.
- Почему она кажется странной?
- Не знаю, это просто мое ощущение.
- Можете сказать что-нибудь еще, Эбби?
Напряженно думаю, но больше ничего в голову не приходит.
- На парковке стоит другой транспорт?
- Да. Почтовый фургон и мотоцикл.
- Какой мотоцикл?
- Красный. Возможно, "хонда".
- На нем кто-нибудь сидит?
- Нет.
Доктор Шеннон еще несколько минут задает вопросы, на которые ответы найти не получается. Я пытаюсь подобраться поближе к серфингисту, но каждый раз, когда делаю шаг вперед, он словно отдаляется и становится менее отчетливым.
Снова прикосновение руки.
- Пора подниматься на поверхность, Эбби. Мы в моем кабинете. А теперь, пожалуйста, медленно откройте глаза.
Доктор Шеннон придвигается ближе. От нее слабо пахнет сигаретами. Мне кажется или в воздухе действительно тонкая струйка дыма? Она выпускает мою руку и начинает что-то записывать в блокноте.
- Как вы себя чувствуете?
- Хорошо. Это и был гипноз?
- Да.
- А я ничего не чувствовала.
- Так и должно быть.
- Мы что-нибудь узнали?
- Это вы должны сказать. Вспомните все то, что видели. Там есть что-нибудь новое?
Впервые замечаю рисунок на лиловом шарфе доктора Шеннон. Белые обезьянки. Одни улыбаются, другие хмурятся, третьи сидят, сложив передние лапы на коленях, как послушные школьники.
Просеивая воспоминания, ощущаю глубокое разочарование. Я уже неоднократно все это видела - одни и те же надоевшие, бессмысленные детали.
- Лягушка, - говорю. - Это новое. Прежде изображения лягушки на доске не было. И наклейки на бампере.
- Хорошо, - отзывается доктор Шеннон. "Фермерша", кажется, довольна, но вовсе не удивлена. Встает и кивает, давая понять, что сеанс окончен.
- Спасибо, - говорю.
- Взаимно. Передавайте привет зятю.
* * *
Встречаюсь с Джейком за ленчем в "Ла Кумбре". Мы сидим за столиком у крошечного квадратного окошка. Джейк режет буррито. Его тарелка доверху полна бобами и сальсой, моя же порция практически не тронута.
- Ешь.
Ковыряю буррито вилкой и прихлебываю сладкий апельсиновый сок из бутылки. Из динамиков доносится ритмичная мексиканская музыка. "Отель "Калифорния"", только по-испански. На стене над головой Джейка висит картина с изображением танцующей женщины в пышной красной юбке и на высоких каблуках.
- Я была у психолога.
- Правильно, Эбби. - Джейк, судя по всему, доволен мной. - Это помогло?
- Если честно, это не просто психолог. Доктор Шеннон…
- Что?
- Ну, она специалист по гипнозу.
Джейк кладет вилку и ставит локти на стол.
- Зачем?
- Хотела вспомнить. И вспомнила, действительно кое-что вспомнила. Например, тот парень в "фольксвагене"… Под гипнозом отчетливо разглядела его доску.
- О чем ты?
- Увидела кое-что новое, чего не могла вспомнить раньше. Значит, какие-то воспоминания скрыты в глубине моей памяти. Если я припомнила эту деталь, то, может быть, припомню и другие.
- Знаешь, на что я надеюсь? - спрашивает Джейк, разбалтывая лед в стакане. - Тешу себя надеждой, что в один прекрасный день мы наконец заговорим о нашем будущем. Это единственное, чего мне хочется, но ты упорно избегаешь этой темы.
Для меня нет будущего без Эммы, как ему сказать? Пока не найду ее, я не смогу жить дальше.
- Наверное, мои открытия кажутся пустяками, - говорю, - но вдруг это настоящий ключ?
Вспоминаю рассказ девушки из спортивного магазина, Тины, о так называемом "затишье" - промежутке между волнами, который серфингисты используют для того, чтобы выбраться на мелководье и приготовиться. "Если бы не затишье, было бы невозможно поймать волну. Но иногда оно продолжается слишком долго, и в этом вся фишка. Ты занимаешь место, ждешь, ждешь, а потом начинаешь думать, что затишье никогда не закончится". Ощущаю себя так, словно последние несколько месяцев стояло нескончаемо долгое затишье, а теперь наконец появился шанс двинуться вперед.
Доедаем в молчании. Когда Джейк встает выбросить мусор, замечаю что-то белое на подошве его ботинка. Ярлычок с ценой, еще совсем чистый. Я понимаю, гнев не самое правильное чувство, и с трудом подавляю желание закричать. Джейк сделал следующий шаг: куда-то поехал, купил себе новые ботинки и готов начать жизнь сначала. Мне страшно.