- За восемь дней до исчезновения Эммы я брала ее к себе, помнишь? У тебя был педсовет, а мы зашли в туристический центр, неподалеку от Ошен-Бич.
- На первом этаже ресторана "Шале"?
- Да. Наверное, не мудрено забыть об этом, если часто заходишь туда. В тот день ресторан отнюдь не ломился от посетителей. Только я, Эмма, парень, который там работает, и какая-то женщина лет тридцати пяти - сорока, блондинка с увядшим лицом; видимо, заядлая курильщица. Она болтала с парнем - рассказывала про отпуск в наших краях, про себя, про мужа. Эта особа запомнилась мне лишь потому, что говорила очень громко. И как не обратить внимание на шелковые брюки, что посвистывают при ходьбе? Молодой человек спросил, надолго ли они в Сан-Франциско. Сказала - не знает. Путешествуют без определенной цели и останавливаются где захотят.
- И при чем тут Эмма?
- Блондинка все время водила взглядом по сторонам и в какой-то момент посмотрела на Эмму. Не на меня. Вот и все. Потом развернулась и вышла.
- Не понимаю. - Джейк поджимает губы.
- Женщина в желтом "фольксвагене" на Ошен-Бич, которая помахала Эмме… Может быть, та самая, которую мы видели в "Шале"?
- Ты уверена?
- Мне и в самом деле кажется… То есть я не разглядывала ее, но очень похожа…
Джейк немедленно встает и снимает телефонную трубку.
- Позвоню детективу Шербурну.
- Вы уверены? - спрашивает полицейский минуту спустя. Он дома, слышен работающий телевизор.
- Да.
- Прошел месяц. Странно, что вспомнили об этом спустя столько времени.
- Мне действительно так кажется.
- Не хочу вас огорчать, Эбби, но я давно усвоил одну вещь: чем позже человек припоминает что-то, якобы относящееся к делу, тем меньше вероятность того, что он прав.
- Я ничего не выдумываю.
- Поймите правильно: сознание, возможно, сыграло с вами дурную шутку. Сами знаете, человек может внушить себе все, что угодно, особенно при данных обстоятельствах.
- Не тот случай. Вижу ее так четко, как будто она стоит передо мной. Во всяком случае, лучшей зацепки у полиции пока нет, не так ли? Позвольте приехать и составить фоторобот. Могу описать обоих - женщину и серфингиста.
- Мы обычно не составляем фоторобот, если нет веских подозрений.
Воображаю огромный гроссбух, запертый где-то в недрах полицейского участка. Может быть, затраты на специалиста в таких делах, как это, вообще не предусмотрены? Может, сыщики пытаются сэкономить деньги на что-то более осмысленное?
- Идея получше есть? - ехидно интересуюсь.
На том конце наступает длинная пауза, и слышно, как что-то говорит жена Шербурна. Возможно, она и впрямь сочувствует, а возможно, просто хочет, чтобы муж наконец повесил трубку, но отчетливо слышна просьба уступить.
- Ладно. Назначу вам время. Но не буду внушать никаких ложных надежд.
- Спасибо.
Не успев повесить трубку, начинаю сомневаться в собственных словах и искать провалы в памяти. На Ошен-Бич каждый день бывают десятки блондинок неопределенного возраста, не говоря уже о сотнях приезжих серфингистов. Что, если Шербурн прав и мое воображение всего лишь услужливо заполняет пустоты?
- Господи, надеюсь, что-нибудь наконец узнаем. - Джейк неуклюже обнимает меня.
Его объятие очень приятно; прошло столько времени с тех пор, как он делал это в последний раз и смотрел с нежностью. С удовольствием вдыхаю запах его тела, этот милый, знакомый аромат, с которым я привыкла засыпать, прижавшись щекой к теплому плечу.
Глава 21
День тридцать третий.
Ее зовут Аманда Дарнелл. Она велит расслабиться и предлагает кофе и пончики. Пончики еще теплые, и сладкий запах, витающий в комнате, напоминает субботние утра детства в Алабаме. Тогда мама отвозила нас с Аннабель в кафе "Криспи", где можно было полюбоваться тем, как ряды пончиков поливают глазурью, стекающей между большими серебристыми валиками.
- Недавно рядом с моим домом, в Дэли-Сити, открылось "Криспи", - говорит Аманда. - За два месяца я набрала пять фунтов. Теперь они собираются открыть там еще одно кафе. Прямо не знаю, что и делать…
На ней джинсы и красный свитер с высоким воротом. Сережки свисают до самых плеч. Аманда начинает с того, что расспрашивает, чем занимаюсь, откуда родом и люблю ли готовить.
- На шеф-повара, конечно, не потяну, - признаюсь, - но умею печь мясное печенье, которое обычно всем очень нравится. Весь фокус в том, чтобы мелко нарезать бекон и добавить его прямо в тесто.
- Пожалуй, попробую.
Сидим в удобных креслах; на столе перед Амандой лежит альбом, открытый на чистой странице, и пластмассовая коробка, полная мелков, карандашей и ластиков. Комната в полицейском участке выкрашена светло-зеленым, тут много раскидистых растений в керамических горшках, а вот на стенах нет ни одной фотографии.
- Сами готовите? - спрашиваю.
- У меня вполне прилично получается пирог с курицей.
Очень приятно говорить о таких будничных вещах, как кулинария; очень приятно, когда с тобой обращаются как с обычным человеком, а не как с жертвой или преступником. И все-таки не стоит забывать, зачем я здесь. Ловлю себя на том, что все время рассматриваю руки художницы, ее длинные розовые ногти и кольца с бирюзой.
- Итак, - пытаюсь выдержать спокойствие, - что будем делать?
- Сыграем в одну игру. - Аманда кладет на стол книгу в мягкой обложке. - Это специальный каталог ФБР. - В книге сотни фотографий подбородков, скул, глаз, носов, ушей и лбов. - Сначала составим портрет женщины, потом займемся мужчиной. Давайте начнем с овала лица. Если увидите что-нибудь похожее, покажите.
Переворачиваю несколько страниц, рассматривая квадратные челюсти и низкие лбы, круглые, квадратные и вытянутые лица.
- Вот, - указываю на узкое лицо с высоким лбом.
Аманда начинает рисовать.
- Остановите, если что-нибудь сделаю не так.
От формы лица переходим к глазам. Помню их глубоко посаженными, а уголки - слегка опущенными.
- Такие?
- Форма правильная, но у блондинки они сидели чуть дальше друг от друга.
Потом ищем скулы (не слишком выдающиеся) и нос - прямой, с округлым кончиком. Аманда рисует быстро и каждые несколько секунд смотрит на меня, ожидая реакции. Рисует и стирает, растушевывает линии пальцем, наклоняется над бумагой и сдувает крошки с ластика. Лицо незнакомки становится узнаваемым, и по мере того как идет работа, моя память проясняется. Вспоминаю мелкие детали, не относящиеся к делу: пустая детская коляска возле стола справок в "Шале"; коробка из-под сандвичей; маленькая модель парка Голден-Гейт.
Когда переходим к ушам, теряюсь. Не могу вспомнить, были они большими или маленькими, прилегающими или оттопыренными, с сережками или без.
- Ничего страшного, - успокаивает Аманда. - Мало кто вспоминает уши.
С волосами проще - светлые, прямые, жесткие. Художница подрисовывает тени.
- Скажите, что здесь неправильно. И не спешите.
Через два часа получаем законченный набросок.
- Она. - Я поражена сходством. - Отлично получилось. Учились этому в колледже?
- Занималась рисованием в школе, но основная профессия - психолог. Главное здесь не рисовать, а слушать и задавать правильные вопросы. Ведь работаем не с воображением, а с памятью.
Она достает из сумки другой альбом и кладет на стол - еще один каталог, на этот раз заполненный мужскими лицами. Через полтора часа готов и второй портрет. В тот день на пляже серфингист казался самым обычным человеком, неотличимым среди десятков других. Таков ли эффект рисунка или виноваты бесконечные недели страха, гнева и ожидания, но теперь лицо загорелого красавчика кажется менее дружелюбным. Те его черты, что раньше выглядели привлекательно - томный взгляд и растрепанные волосы, высокие скулы и полные губы, - стали подозрительными. Смотрю на лицо и немедленно вспоминаю тот самый день - холодный песок, белый туман и надежду, которую ощутила, шагая за руку с Эммой. И панику. Ощущение, будто весь мир перевернулся.
- Что теперь?
- Отдам рисунки детективу Шербурну, он их размножит и разошлет по отделениям ФБР. Вы, конечно, тоже получите свой экземпляр.
Ночью, дома, не в силах уснуть, вынимаю фотографию Эммы из альбома, сажусь на кушетку и пытаюсь рисовать. Начинаю с лица - широкого и круглого, затем принимаюсь рисовать большие глаза с длинными темными ресницами, вздернутый нос, маленький рот. Перехожу к бровям, а потом вдруг останавливаюсь и понимаю, что больше не в силах сделать ни одного штриха. В два часа ночи принимаю снотворное, а утром просыпаюсь на кушетке с затекшими ногами и больной головой. Рисунок лежит на коленях; контуры настолько невнятны, что невозможно понять, мальчик это или девочка. Ребенок вообще не похож на Эмму. Интересно, сколько нужно времени, чтобы лицо девчушки исчезло из моей памяти; сколько нужно времени, чтобы, взглянув на неумелый рисунок, не найти ошибки.
Глава 22
- Расскажи что-нибудь, - однажды попросила Джейка.
Мы встречались уже три месяца, я была влюблена без памяти, но еще не сказала об этом. В тот вечер ужинали в ресторане "Синема", сидя под большим белым навесом; ели устриц, запивая их шардонне, над нашим столом гудела лампа. На задней стене, превращенной в экран, показывали "Последнее танго в Париже" - молодой самоуверенный Марлон Брандо танцевал в переполненном баре. Эмма осталась дома с няней.
- Задолго до "Гигантов" в Сан-Франциско гремели "Тюлени". Как-то раз, в 1914 году, играли на стадионе "Юинг-Филд". Стоял такой туман, что во время первого тайма пришлось послать мальчишку в дальнюю часть поля, передать Элмеру Закару, что подача принята.
- Интересно. Однако предпочитаю послушать о тебе.
- Уже труднее.
- Думай.
- Я получил второе место в национальном чемпионате по кубику Рубика в 1984 году.
- Шутишь?!
- Нет.
- Почему раньше не рассказывал?
- А чего ты ожидала? Привет, меня зовут Джейк, двадцать лет назад мы с кубиком Рубика составляли одно целое?
- А я бы только и делала, что хвалилась.
- Кубик Рубика требует лишь терпения и системы. Знаешь, сколько в нем вероятных комбинаций? - Болфаур написал на салфетке число 43252003274489856000. Цифры все уменьшались в размерах, по мере того как приближался край салфетки.
- Неужели это число можно озвучить?
- Да ни за что.
- А как ты его запомнил?
- Не запоминал как нечто целое. Помню составляющие, каждая из которых несет какую-то значимую ассоциацию. Например, 43 - это возраст, в котором умер мой отец. 252 - число подач, взятых Бобби Марсером. Ну и так далее.
- У меня никогда не получалось собрать кубик Рубика.
- Если бы я запер тебя в комнате, оставив кубик и немного еды, неизбежно, рано или поздно, собрала бы его. Вопрос математических вероятностей, только и всего.
- А с каким результатом ты занял в тот год второе место?
- Двадцать шесть и девять десятых секунды. Нынешний мировой рекорд - тринадцать и двадцать две - принадлежит финскому мальчику по имени Ансси Ванхала. - Джейк наколол на вилку кусочек кальмара и протянул через стол.
- Вице-чемпиону по сборке кубика Рубика предлагается подсчитать: сколько времени уйдет у нас на то, чтобы заплатить по счету и вернуться?
- Конечно, весьма приблизительно, но можно говорить о тридцати четырех минутах. Еще пять - на расчет с няней. - Джейк подозвал официанта.
Чем больше я узнавала Болфаура, тем отчетливее понимала, почему кубик Рубика не представлял для него трудностей. Буквально все в жизни он воспринимал как задачку, которую непременно нужно решить. События и явления управляются логикой и упорядочиваются определенной методой. Может быть, неизменное спокойствие Джейка проистекало из "железобетонной" веры в упорство и методичность, позволяющие разрешить любую проблему. Впрочем, на этот раз система подводит. Пять недель, двадцать тысяч листовок, полтора десятка интервью на радио, двести сорок семь волонтеров, два портрета подозреваемых - и все-таки мы ни на шаг не приблизились к Эмме. Продолжались поиски Лизбет, и Джейк не терял надежды на то, что девочка может быть у нее.
Вчера вечером приехала к Джейку, захватив кое-какие вещи для ночевки. Только что побывала в студии Четвертого канала, но продюсер сообщил, будто программа новостей и так забита битком. Моя третья попытка предложить им фотороботы, и снова безуспешная. Хотя продюсер и не сказал этого, но, видимо, история Эммы утратила для них актуальность.
- Что это? - спросил Джейк, разглядывая сумку.
- Я уже давно у тебя не ночевала, вот и подумала…
- Не самое удачное время.
- Согласна. - Сняла пальто и бросила на стул. - Но не хочу тебя потерять.
Как только прозвучали эти слова, мне вдруг стало стыдно за неуклюжую попытку выбить у Джейка из головы, хотя бы на насколько минут, мысль о себе как о разрушительнице его жизни.
- Я ухожу.
- Куда?
- Не знаю.
- Потом приедешь?
Промолчал. Надел куртку и открыл дверь.
- Поговори со мной. Как ты себя чувствуешь?
Он стоял на пороге.
- Чувствую себя так, будто моя жизнь кончена. - Болфаур даже не обернулся. - Сделал все, что нужно было, но ничто не помогло. Моя девочка страдает, если только вообще жива, а ее отец, черт возьми, ничего не может для нее сделать.
Наконец Джейк обернулся.
- Когда все только начиналось, у меня в голове крутилась лишь одна мысль: если найду того, кто это сделал, убью. Поклялся в том самыми страшными клятвами. Ярость помогала жить. Но прошло уже больше месяца, и у меня не осталось сил. Не следовало уезжать из города на выходные, не следовало отпускать Эмму с тобой на Ошен-Бич. Я сделал невероятную глупость - и зачем? Чтобы давний приятель, переживающий последствия развода, мог выплакаться на моем плече? А теперь продолжаю строить безумные предположения, удаляясь все дальше и дальше во времени и гадая, как этого можно было избежать. Сначала даже винил во всем Шона, изменившего жене, из-за чего она с ним и развелась. Но ведь именно я двадцать лет назад познакомил Шона с будущей женой. Какой-то порочный круг: размышляю о том, как надлежало поступить, и все сводится в одну точку - нельзя было уезжать из Сан-Франциско.
- Откуда ты мог знать? Никто не мог предвидеть…
Он делает шаг под лампу, и в глаза бросается загар Джейка - так же темны становятся рабочие на стройке. В вырезе рубашки видно, где кончается загар и начинается естественный цвет, который по контрасту кажется мертвенно-бледным. Какую-то долю секунды смотрю на него, не узнавая, и отмечаю, что загар делает его моложе, несмотря на усталость и недосып. Лишь потом я понимаю: Джейк потемнел от того, что проводит много времени под открытым небом. Часами бродит по улицам и ищет.
- Нет, все равно мне бы следовало остаться дома. Скажи, что теперь мне делать? Покончить с собой? Или прожить еще лет пятьдесят, ненавидя себя самого и завидуя каждому родителю с ребенком, встреченному на улице? Ты знаешь, о чем я думаю, когда вижу девочку ее возраста? Думаю: "Лучше бы это случилось с ней, а не с Эммой". Ненавижу себя за эту мысль, мне больно, но ничего не могу поделать. Каждый раз мечтаю, чтобы на месте Эммы оказался другой ребенок.
Вздрагиваю, когда он повышает голос, и чувствую, как в животе стягивается тугой узел. Человек, которого я знала, никогда такого не говорил. Но тот Джейк исчез, и эта чудовищная перемена целиком на моей совести.
- Мне все время страшно, - продолжает Болфаур. - Дети в школе, дети друзей, дети на улицах, дети в парках… Хожу в церковь и молюсь, но даже во время молитвы мысли заняты подсчетами. Прошу о чуде, пусть бы на месте моей девочки оказался другой ребенок, даже десять детей, но только не Эмма. Господи, кем я стал?!
Какое-то время Джейк смотрит на меня, потом разворачивается и уходит, хлопнув дверью. В доме тихо и холодно; из кухни попахивает мусором. Отдергиваю занавески и наблюдаю, как Джейк уезжает. Смотрю до тех пор, пока машина не сворачивает за угол, затем иду в комнату Эммы. Мы с ней часто играли в одну игру - забирались в шкаф и представляли, будто это космический корабль. Вместе выработали сложные правила жизни на корабле: как только закрывается дверь, время останавливается. Перестаем расти, не нуждаемся в еде, воде и воздухе; закрывая глаза, приобретаем способность видеть будущее. Таким образом две отважные исследовательницы разгадывали великие тайны и становились всемирно знаменитыми. Я залезаю в шкаф, надеясь на чудо. Закрываю глаза и сосредоточиваюсь, воображая себе будущее, в котором рядом со мной сидит Эмма. В этом будущем ей столько же лет, сколько и в день исчезновения. В этом будущем ни она, ни Джейк не изменяются, все прекрасно и мы счастливая семья, которая живет самой обычной жизнью.
Глава 23
День сорок второй.
Уже поздно. Сижу за компьютером и отвечаю на письма, что приходят на findemma.com, когда раздается стук в дверь. Уверена, что это Джейк решил провести ночь со мной. Но вижу в глазок всего лишь Нелл.
Открываю дверь. Соседка в халате, с мокрыми волосами, от нее пахнет мятой.
- Знаю, что уже поздно, но я тут нашла одну статью и подумала, что тебя заинтересует. Ты, наверное, слышала, что в некоторых случаях следователи прибегают к гипнозу, чтобы вызвать у человека необходимые воспоминания.
- Кофе? - предлагаю.
- Спасибо.
Пока наливаю кофе - ей черного, а себе с капелькой молока (привычка, приобретенная в последние две недели), - Нелл открывает папку и достает ксерокопию статьи с фотографиями. Лицо мужчины на первом снимке очень знакомо, но вспомнить его не могу. Чуть ниже - лицо девочки, что улыбается и смотрит в правый угол объектива. У нее точно такая же прическа, какую носила я в детстве, в конце семидесятых, - густая челка, зачесанная назад.
- Тед Банди. Подтверждение или опровержение его причастности к похищению и убийству Кимберли Лич, - Нелл щелкает ногтем по фотографии девочки, - зависело от показаний единственного свидетеля - человека по имени Кларенс Андерсон. Следствие вышло на Андерсона спустя пять месяцев после случившегося, но он не мог припомнить ничего значительного. Тогда помощник окружного прокурора потребовал, чтобы Андерсона подвергли гипнозу. В состоянии гипноза Кларенс узнал и Банди, и девочку и даже описал, как они были одеты. Благодаря этим показаниям все фрагменты сложились воедино.
- Я не настаиваю, - Нелл достала из папки визитку, - но друзья посоветовали этого человека. У него офис на Норт-Бич.