- Я? - Наталья пожала плечами.
- А кто же? Прохорова, что ли? - Иванцов даже нашел в себе силы улыбнуться. - Ты офицер, тебе и командовать. Вся команда у тебя - Харламыч да Надежда твоя, бери их и пробивайся к Шарвизу. А нас, раненых, здесь, в лесу оставь, не надо с собой тащить. Иначе схватят тебя немцы. По одному патрону на каждого найдется, в плен сдаваться не будем. Поняла меня? И это, - он притянул Наталью к себе. - Ты там Марье Ивановне моей напиши, как, мол, и что. Мол, у озера Балатон, в Венгрии, так вышло. Это мой приказ. Последний.
- Ты что говоришь, Степан Валерьяныч? - Наталья сдернула остатки разорванного ремня, расстегнула на ротном пробитый осколком полушубок - вся грудь была залита кровью. Лицо Иванцова наливалось синевой, зубы прикусили кончик языка.
- Я сейчас перебинтую, - Наталья рванула к себе санитарную сумку. - И никакого твоего приказа выполнять я не буду. Никого я здесь не оставлю. Трое нас, Прохорова, Харламыч и я, дотащим вас…
- Куда? Десять километров до канала, и немец на каждом шагу, - Иванцов безнадежно покачал головой. - Брось. Делай, что говорю. Хороший ты человек, Наташа, добрый. Женщина красивая, я тобой любовался всегда. Но сейчас не время для доброты, иди. Не уйдешь, сама погибнешь, и их погубишь…
- Никуда мы не пойдем, верно она говорит, - поддержал Наталью Харламыч. - И ты рано на тот свет собрался, капитан, еще дочку твою Галину замуж выдавать будем, на свадьбе погуляем после войны. Мы вас сейчас, это, - он подтолкнул Наталью в бок, - может, до лесничего того, про которого ты говорил, дотащим. Это пока. А там обмозгуем, что к чему.
- В сторожке этой немцы могут быть, мы же не знаем, как они прошли. Да наверняка, немцы там.
Наталья наложила повязку, осторожно приподняла капитана, закрепляя бинт.
- А мы подойдем к сторожке и разведаем, что там к чему, - решила она. - Да, Харламыч?
- Ты командир, тебе решать, - пожал плечами тот.
- Ладно, - она выпрямилась. - Ты, Степан Валерьяныч, силы не трать, береги силы-то, - сказала она Иванцову. - Тебя Харламыч потащит. Прохорова, ты с Раисой, - приказала она снайперше, - последними будете. Ну а я с майором впереди. И все ползком, в рост не вставать. Прохорова, если пикнешь мне…
- Я могила, товарищ лейтенант.
- Ну, в могилу ты не торопись, - Наталья грустно улыбнулась. - В могилу теперь попасть легче легкого.
По лесным сугробам навстречу разгоравшейся у канала канонаде пробирались долго. Иванцов и Аксенов впали в беспамятство, Раиса была в сознании, ее мучили боли, но она старалась не стонать. Зато Прохорова ныла исправно.
- Ой, мамочки, как тяжело, как тяжело!
- Боец Прохорова, отставить! - резко одернула ее Наталья. - Стыдно, Надежда! Рая и так тебе помогает, а у нее кровь все время идет.
- Ничего, я подсоблю, подсоблю, дочка, - откликнулся Харламыч, - я и двоих сдюжу. Как бы они по этим кровавым следам за нами не пришли, а? - спросил через мгновение. - Нагонят враз.
- Просто так они в лес не полезут, - ответила Наталья, хотя сама, конечно, уверена не была. - У них же план, стратегия, захватить что-то надо, выйти куда-то. Что им за нами по лесам бегать. Потом будут бегать, когда нам их отбить не удастся, за теми, кто у них в тылу застрял. Но, надеюсь, этого не будет.
Дальше двигались молча, Прохорова стихла, Харламыч ей помогал. На спусках было еще терпимо, но на подъеме - очень тяжело, выбивались из сил. Мокрый снег летел в лицо, не хватало воздуха. Когда взобрались на холм, взглянули вниз - и того не лучше, внизу начиналось мелколесье.
- Все как на ладони, - вздохнул Харламыч. - А их-то сколько, погляди, товарищ лейтенант. Прорвали оборону лейбы, черт бы их побрал, далеко прошли.
По отлогим склонам среди чахлых кустарников и кургузых деревьев округлыми черными жуками ползли немецкие танки, бронетранспортеры, двигались пехотинцы. Все это, окутанное дымчатой мглой, двигалось к широкой долине, за которой полыхали выстрелами горные увалы.
- Наши там, вон они, - махнул головой Харламыч. - Только как до них добраться. Да еще и неизвестно, какие это наши, может, такие же группки вроде нас, но если б соединиться, легче бы стало, все не одни.
- А это что за поселок? - Наталья взглянула в сторону, где виднелись черепичные крыши.
- Видно, Дунапентиля ихняя, - вспомнил Харламыч, наморщив лоб. - Мудреное название, верно капитан говорил.
- Ну, в деревню мы не пойдем, там точно немцы, - Наталья опустила голову. - Так, дай взглянуть, где Валерьяныча карта, сторожка та, про которую он говорил, где находится.
- Да, левее этой Дунапентили, я помню, - Харламыч открыл планшет капитана, посветил фонариком. - Думаешь, там переждать?
- А куда мы? - она пожала плечами. - Скоро рассветет. Где-то пересидеть надо. Средь бела дня с тремя тяжелоранеными мы далеко не уйдем, увидят они нас легко. А какие мы бойцы - с таким-то грузом. Дойдем до сторожки, и будем ждать до темноты.
На окраине села началась ожесточенная стрельба - били пулеметы и пушка.
- Наш, максимка, - обрадовался Харламыч, прислушавшись, - наши там, товарищ лейтенант, идемте!
Он уже двинулся вперед, но Наталья схватила его за рукав.
- Погоди, смотри!
Через мгновение два танка со знаком ключа на башне развернулись и двинулись в сторону, откуда доносилась стрельба. За ними двигался БТР, и шло человек двадцать солдат.
- Задавят, задавят, сволочи, - Харламыч в сердцах бросил шапку на снег.
Советский станковый пулемет строчил без остановки, два раза ухнула сорокапятка, немецкий БТР вспыхнул, немцы что-то беспорядочно закричали. Танки остановились, медленно вращая башнями, потом вдруг целый поток снарядов и мин обрушился на маленький отряд на окраине села, и все смолкло. К домам, от которых только что стреляла пушка и строчил максим, поползли танки.
- Раздавили, - голос Харламыча дрогнул. Наталья обернулась и увидела, как по морщинистой щеке старика скатилась слеза.
- Некогда, Харламыч, в лес давай, в сторожку, - она старалась говорить как можно ровнее и спокойнее, хотя саму колотил нервный озноб. - А то сейчас и по нам огня дадут, так, для профилактики, мало ли еще кто остался. А в лес они с танками не полезут.
И точно: над головами зацокали пули, свалилась срубленная ветка. Прямо напротив холма, на котором они находились, остановился бронетранспортер и "прочищал" округу.
- Скорей, скорей, - торопила старика Наталья. - Сейчас он и нас накроет.
Харламыч, ойкнув, упал под куст.
- Что такое? - Наталья бросилась к нему. - Ранили?
- Да, вторую ногу перешибло.
- Сейчас перебинтую.
- Да сам я, сам, - дед сердито прикрикнул на нее. - Вы к сторожке, к сторожке ползите. Капитана спасай, майора, Раису, я-то что? Мне не страшно помирать тута. Теперь я только в обузу тебе. С Надеждой вдвоем вы с нами со всеми не справитесь. Так меня брось. Жалко только Пелагеюшку, - слеза снова навернулась на глаза. - Не дождется меня старуха моя. Плакать будет.
- Ты мне тут ерунду не говори. Понял? - Наталья резко махнула на него рукой.
Потом оглянулась. Посчитав, что сделал свое дело, немецкий БТР развернулся и медленно поехал к деревне.
Наталья рванула санитарный пакет, стянула с солдата разорванный сапог.
- Прохорова, помоги, что рот раскрыла! - прикрикнула на застывшую в оцепенении снайпершу.
Та подползла. От страха набила полный рот снега. Прожевав, спросила:
- А как же мы теперь, Наталья Григорьевна? А? Мы ж не выйдем с ними?
- А ты что предлагаешь - бросить всех? - Наталья зло посмотрела на нее. - Ногу держи. Ровно держи. Вот знала бы, как по матери тебя обложить, вроде Косенко, тоже бы не постеснялась. Держи ровно, не раскачивай.
- Верно она говорит, - снова подал голос Харламыч, - бросайте нас и пробирайтесь к своим.
- Я тебе, Харламыч, кажется, как Прохоровой, рот закрыть велела, - Наталья прикрикнула на него. - Капитан меня оставил за командира, я и приказываю. Так что извольте подчиняться беспрекословно, как положено по уставу, а не устраивать собрание.
- Да я… - начала было снова Прохорова.
- Молчи, - одернул ее Харламыч. - Командир у нас есть, вон какой строгий. Чего тебе еще надо? Вот отправит тебя под арест за лишние разговорчики, когда к своим выйдем, узнаешь тогда.
- Вот именно, - Наталья попыталась нахмуриться, но вместо этого улыбнулась. - Так, - она закрепила повязку на ноге Харламыча, с трудом натянула сапог. - А теперь в сторожку, - приказала она. - Прохорова, я с капитаном и майором впереди. Ну а ты с Раисой и Харламычем - за мной. Харламыч сам немного ползти может, так что тебе легче будет.
- Да уж, постараюсь, - кивнул тот. - А ты-то как, девонька, с двумя такими мужиками, справишься? - спросил озабоченно.
- Справлюсь, - Наталья вздохнула. - Не Прохоровой же их поручать. Наша русская женщина какова, что не то что двух мужиков поднимет и коня остановит, если надо, она даже трактор на себе попрет, если он не едет. А не то в лагерь пошлют. Не слыхал?
- Так откудова мне слыхать? - Харламыч пожал плечами. - Два класса кончил только, мамке помогать надо было. В поле работал исправно, сызмальства. Что сказала ты, Наталья, верно. Мамка моя была такова. Да померла рано. Надорвалась от тяжелой работы. Кровью изошла, а лекарь не успел. Приехал, а она не дышит уже.
- Ладно, - Наталья сдернула варежки, подула на руки. - Прохорова, все ясно? Тогда время больше терять не будем. Двинулись.
По кустарнику доползли до опушки леса. Когда увидели сторожку, Наталья без сил упала в снег - раскрытым ртом хватала воздух. Тяжело дыша, Прохорова рухнула рядом.
- Измаялись, родимые, вот упрямая ты, Наталья, - Харламыч пытался говорить бодро, но обернувшись Наталья увидела, что его и без того сухое, сморщенное лицо стало совсем маленьким, нос заострился, только глаза горели лихорадочным блеском. Два ранения давали о себе знать.
- Ты не хорохорься, не хорохорься. Чтоб лясы точить, тоже силы нужны, - она строго посмотрела на деда. - Молчи лучше, чего надрываться.
Посредине поляны стоял шестиоконный дом с двумя бревенчатыми сараями. Из трубы вился дымок.
- Похоже, немцев здесь нет, - задумчиво произнесла Наталья. - Как думаешь? - она взглянула на Прохорову.
Та только испуганно пожала плечами.
- Да, нет, нет, - снова подал голос Харламыч. - Не то б техники нагнали. Немец - не мы, пешком не ходит. Да и будут они тебе по колено в снегу тут барахтаться по лесу, в темноте. Немец по дорожке прокатиться любит, да чтоб все ему расчистили заранее. Нашему брату не чета, привередливый.
- Верно говоришь, Харламыч, - согласилась Наталья. - Ладно, вы здесь побудьте, - решила она, - я разведаю, что к чему.
- Куда ж ты сама-то, - окликнул ее дед. - Опасно.
- А кого мне послать? - Наталья только усмехнулась. - Прохорову, что ли?
- И то верно. Но ты, лейтенант, заходи с задней стороны, так вернее, - подсказал он. - Прямиком не лезь. Мало ли что. Кто там живет - неизвестно.
- Спасибо, Харламыч, - Наталья кивнула. - Сама так подумала.
Обогнув опушку, она поползла к дому. Потом поднялась. Прижимаясь к стене и держа автомат наготове, подошла к резному крыльцу. Потом, пригибаясь, осторожно поднялась по ступенькам, приоткрыла дверь.
- Куда? Куда?! - переживал Харламыч. - Вот лезет на рожон.
В доме было тепло, натоплено. Держа автомат перед собой, Наталья вошла в сени. Впереди в комнате слышались голоса, мужской и женский. Что говорили - непонятно, видимо, по-венгерски. Вдруг они смолкли. Дверь навстречу Наталье распахнулась. На пороге показался высокий старик с высохшим морщинистым лицом. За его спиной виднелась такая же сморщенная худенькая старушка в потрепанном сарафане. Слезящиеся желтые глаза старика с мгновение смотрели на Наталью. Потом он сделал резкое движение в сторону, схватив охотничье ружье.
- Не надо, не стреляйте, не бойтесь, - Наталья быстро произнесла по-немецки, сообразив, что раз по-венгерски она не говорит, на немецком ее должны понять. Все-таки бывшая Австрийская империя, а хозяева - люди пожилые, значит, жили еще при императорах и немецкому языку их обучали в обязательном порядке. Догадка оказалась верной - хозяин опустил ружье, в его глазах она прочла удивление.
- Немцы есть у вас? - спросила Наталья, все еще держа автомат направленным на него.
- Нет, нету немцев здесь, - ответил он скрипучим, надрывным голосом и закашлялся. - Они в деревне, рядом. Эсэсовцы.
- Я не причиню вам вреда, - Наталья опустила автомат. - Мы попали в окружение. Со мной только раненые. Четверо раненных, тяжело. К своим не пробиться, сил уже нет. Позвольте передохнуть немного, раненых перевязать. Нас даже кормить не надо, только кров, чтоб переждать.
Старик смотрел на нее пристально; желтоватые, как у совы, глаза не мигали. Потом повернулся к женщине, что-то сказал ей по-венгерски. Она быстро залопотала, забегала по комнате, хватаясь за голову, и всхлипывала, показывая на печку в углу. Только теперь Наталья заметила, что там, в полутьме, сидели, испуганно прижавшись друг к другу, молодая женщина лет тридцати и двое ребятишек. Без перевода было ясно, что говорит хозяйка, мол, придут немцы, найдут русских, всех убьют, дом спалят.
- Ладно, мне все понятно, - Наталья повернулась, чтобы уйти.
Но хозяин вдруг положил ей руку на плечо. Грубо гаркнув, оборвал женщину. Она заплакала и тоже юркнула в угол.
- Раненые где? - спросил у Натальи уже спокойно.
- Здесь, в лесу, недалеко от дома.
- Пойдем, помогу тебе, - он сдернул с крюка полушубок, нахлобучил шапку на лысую голову.
Хозяйка снова заголосила. Хозяин только махнул на нее рукой и вышел вслед за Натальей.
- Ты, фрейляйн, офицер? - спросил удивленно, направляясь за ней к лесу.
- Я переводчица, - ответила она даже смущенно. - С немецкого. А офицеры все тяжело раненные. Боюсь, умрут, не дотяну их до своих.
- А я лесник здешний, давно живу.
Они подошли к кустарнику, у которого Наталья оставила Прохорову и раненых.
- Кто это? - пискнула снайперша, увидев высокого венгра.
- Хозяин дома, помочь нам пришел, - ответила та сурово. - Надежда, не ори в лесу.
- Нету немца? - спросил Харламыч.
- Нет. Они в деревне рядом, где мы их видели.
Лесник осмотрел раненых, поцокал языком. Потом легко поднял на руки Раису и понес в дом.
- Давай, Прохорова, помогай, - сказала Наталья. Вместе с Надеждой они понесли Иванцова. Потом пришел черед майора и Харламыча.
Старуха-лесничиха достала два широких полосатых матраса, постелила прямо на полу. На них уложили раненых. Хозяин пододвинул стол к занавешенному окну, достав с печки, поставил чугунок с еще теплой картошкой, хлеб, несколько кусков просоленного мяса.
Наталья в изнеможении опустилась на лавку, сдернула шапку, расстегнула полушубок. Ей казалось, она вот-вот потеряет сознание от усталости. Повернув голову, увидела на стене несколько икон. Перед ними горели свечи. А внизу - два портрета, она даже сперва и не сообразила, кто это. Какой-то усатый военный в старинном австрийском мундире с аксельбантами и женщина в легком летящем платье с распущенными темными волосами, украшенными венком из алмазных звезд, очень красивая.
- Император, - сказал хозяин, заметив, что Наталья смотрит на портреты. - Императрица. Я сожалею об империи.
Только сейчас Наталья поняла, что, скорее всего, это Франц-Иосиф, правивший Австрией почти полвека, последний монарх, если не считать его племянника Карла, который процарствовал после его смерти всего год, и его супруга, легендарная императрица Зизи.
- Золтан, - представился венгр. - Ешьте, ешьте, - хозяин показал на стол.
- Спасибо, - Наталья кивнула. - Ешь, Прохорова. Но только меру знай, поешь немного, и хватит. А то хозяев без продуктов оставишь.
- А вы, товарищ лейтенант, - спросила снайперша в замешательстве.
- Я потом, надо раны осмотреть. Воды не найдется? - она взглянула на венгра. - Руки помыть.
Тот кивнул. Вышел в сени, принес кувшин с водой, таз и полотенце, полил на руки. Потом вместе с Натальей склонился к раненым.
- На Первой мировой был, - сказал сдержанно. - Солдатом императора. Знаю кое-что. Помогу.
Подняв голову, что-то приказал старухе. Она юркнула в чулан. Через несколько минут вышла, неся чистые тряпки и бочонок с каким-то отваром.
- Раны промыть, - объяснил хозяин. - Настой можжевельника. Очень помогает.
- Наташка, добей меня, добей, - едва она подошла к Раисе, та схватила ее за руку. - Не могу больше мучиться. Все горит внутри. Все равно помру.
- Погоди, Раиса, не горячись.
Вместе с Золтаном они с трудом оторвали присохшие бинты, на них застыл выделившийся из раны желтоватый гной. Венгр щелкнул языком.
- Плохо, плохо. Не выживет.
- Да уж, хуже некуда, - Наталья вздохнула.
- Добей, Наташка, добей, - умоляла Раиса, заливаясь слезами. - Боже, какая боль!
Пока Золтан промывал рану и забинтовывал, Наталья прижала голову санинструкторши к груди, гладила ее по волосам.
- Тихо, тихо, все будет хорошо, - приговаривала она.
Ее взгляд снова упал на портреты императора и императрицы на стене. На их фоне Прохорова за обе щеки уминала картошку с хлебом. "А как она, императрица Зизи, похожа на мать Штефана, - вдруг мелькнула мысль. - На фрау Ким". Ей вспомнилась их встреча под Кенигсбергом. Женщина в эсэсовском мундире, с такими же длинными темными волосами, собранными копной на затылке, ее зеленоватые глаза смотрят с сочувствием, тревогой, участием. "Если ты попадешь в плен, - она вспомнила, как она говорила ей при расставании, - назови мое имя, попроси, чтобы нам устроили встречу. Меня знают, я обязательно приеду к тебе. Я тебе помогу".
Нет, о плене не могло быть и речи. Во всяком случае, в сложившихся обстоятельствах. Будь она одна, она, может быть, и пошла бы в Дунапентеле и сдалась. Хотя неизвестно, захочет ли командир части, которая стоит там, связываться с тем, чтобы сообщать о ней в Берлин, в клинику Шарите. Скорей всего, убьют на месте, как советского офицера, и дело с концом. А может, и нет, на кого нарвешься. Про себя в глубине души Наталья давно уже размышляла об этом. Во всяком случае, такие мысли стали все чаще приходить ей в голову после встречи с фрау Ким.
Сдаться в плен, остаться где-нибудь в Европе, не возвращаться домой. За что здесь воевать? Немца из страны выбросили, теперь за мировую революцию? Это уж без нее, увольте. Родина, Россия, за которую проливали кровь отцы и деды, это одно, а вот всякие Венгрии, Болгарии - для чего их освобождать и от кого? От них самих, чтобы они больше не жили, как привыкли, а жили так, как товарищу Сталину хочется? Своего будущего в родной стране она не видела.
У бывшей княгини, дочери врага народа, такого будущего не было, а если и было, то только в лагере, за колючей проволокой. А это почище любого немецкого плена. Единственное, что еще останавливало, судьба сестры. С тех пор, как они нашли друг друга под Курском, она не могла не думать о Лизе, о том, что будет с ней. Хотя сомнений особых их перспективы не вызывали - примерно то же самое, что и с ней самой, - лагерь, унижение, жалкое существование. Не на завод же устраиваться разнорабочей, а больше никуда не возьмут. Не вписались в классовую политику, что поделаешь?