Она смотрела в окно, как БТР развернулся, отъезжая. Конечно, он знал, что она смотрит на него, но все время работала рация, и только один раз, перед тем как БТР выехал на дорогу, он поднял голову и посмотрел на нее. Она прижала ладонь к губам, чтобы сдержаться, не вскрикнуть, не разрыдаться. Локтем задела розы, стоявшие в вазе на столе. Ваза опрокинулась. Она наклонилась, чтобы подобрать цветы. Когда она выпрямилась - БТР уже уехал. Остался только след от гусениц. И белые розы в ее руках.
- Вот карточки, фрау Ким, - растерянно повторил Виланд. Похоже, он тоже не знал, как себя вести и вконец растерялся. - Вы посмотрите?
- Да, конечно, - она повернулась. Снова поставила цветы в вазу.
- Эти цветы вы заберете с собой?
Она кивнула.
- У вас освободится стол, Мартин.
- Меня это не обрадует, а только расстроит, - признался доктор, усиленно протирая очки, как всегда, когда волновался. - Столько цветов, фрау Ким, они не вянут, - он быстро взглянул на нее, и она заметила, что он тоже чуть не плачет. - Даже самолета не хватит, чтобы их довезти.
- Самолета хватит, Мартин, - она с признательностью коснулась пальцами его руки. - Вы - мой добрый ангел, Мартин. Я вам так благодарна.
Он заметил кольцо на ее руке.
- Вот видите, - радостно улыбнулся, кивнув, - вчера его не было. А вы говорили: я не поеду, я так вот и улечу в Берлин. Йохан все равно не приедет. А я вам сказал, что он приедет. Я его получше знаю. А остались бы здесь, только бы переживали зря. А он бы приехал, и тоже зря, и все. Не было бы этого времени, которое вы провели вместе, не было бы этого кольца, не было бы ничего. Если бы вы меня не послушали. Я вас поздравляю, - он наклонился и поцеловал ее руку. - Вы оба заслуживаете счастья. Я, правда, очень рад.
- Спасибо, Мартин, - она улыбнулась. - Вы немало постарались. Со мной, я знаю, очень трудно. Но без вас, возможно, я бы совершила ошибку, много ошибок, которых, кстати, и сделала немало в своей жизни. Отчасти потому, что мне попадалось очень мало таких преданных друзей, как вы. Вы настоящий, преданный друг и Йохану, и мне. Простите, если я была резка с вами. Это несправедливо.
- Что вы, фрау Ким, - доктор смутился. - Когда вы были резки и с кем? Я ничего такого не помню. Вы всегда - сама корректность и вежливость.
- Была и не раз, - она покачала головой. - У меня плохой характер, это для меня не секрет. Я часто рублю наотмашь, даже не отдавая себе отчета, что причиняю людям боль. Но так уж сложилась жизнь. Она не позволяла мне быть слабой и капризной.
Маренн села за стол, собрала волосы в узел на затылке.
- Давайте карточки, Мартин, - взглянула на доктора. - Я уверена, вы все сделали правильно. Но все-таки надо еще раз проверить. Оберштурмфюрер Майер из "Гогенштауфен", которому в Шарите будут менять протез. Вы включили его?
- Да, конечно, в первую очередь, фрау Ким.
- Я вижу. Штурмбаннфюрер Виш, которому я сшивала сосуды? Как его состояние?
- Стабильное, фрау Ким. Пригоден к транспортировке.
- Он тоже здесь?
- Так точно.
- Да, вижу. Роттенфюрер Курц, множественное поражение брюшной полости…
- Его вы тоже заберете?
- Да. Возможно, в Шарите ему понадобится еще одна операция.
- Тогда я распоряжусь, чтобы его подготовили, и оформлю карточку.
- Хорошо. Да, все в порядке, Мартин, - она кивнула, просмотрев документы. - Прикажите, чтобы всех готовили к перелету. А что новые?
Она внимательно посмотрела на доктора.
- Вчера весь день шли бои и ночью тоже. Что, новых раненых нет? Я не поверю. Пойдемте, - она встала из-за стола. - Пока есть время, я посмотрю. Ханс, - позвала санитара. - Принесите мне халат, маску и перчатки. Что-то есть срочное, Мартин?
- Признаться, я не хотел вас беспокоить, - доктор замялся.
- Что значит, не хотели? - она взглянула на него с укором и повернулась к санитару, чтобы он помог ей надеть халат. - Вы думали, что целых три часа, пока летит самолет из Берлина, я буду здесь прохлаждаться? Докладывайте живо, Мартин, есть ли тяжелые, какие ранения.
- Унтерштурмфюрер Кранц, - произнес доктор, сделав паузу, добавил: - это из полка Йохана, фрау Ким.
- Тем более. Что же вы молчите? Что у него?
- Тяжелое проникающее ранение с одновременным нарушением целостности грудной и брюшной полостей и диафрагмы. Вот карточка, - Виланд подал ей документ. - Я не уверен в правильности предоперационной тактики, которую мы выбрали, фрау Ким. Очень сложный случай.
- И вы решили, что мне это неинтересно? - Маренн с осуждением качнула головой. - Такое тяжелое повреждение, человек одной ногой в могиле. Возможно, его тоже придется забрать в Берлин.
- Но мы не успеем, фрау Ким. Самолет прилетит…
- Самолет подождет, такое случается не в первый раз. Раненый в операционной?
- Да, фрау Ким.
- Тогда довольно разговаривать, займемся делом, Мартин. Я понимаю, это срочно. Даже безотлагательно.
20
Самолет оторвался от земли. Белые розы лежали на сиденье рядом. Их было много, и с некоторых уже начали облетать лепестки. Но она все равно забрала их с собой - все.
- Сообщите в Берлин, - приказала Маренн летчику. - Со мной на борту тяжелораненые, пятнадцать человек. Пусть из Шарите на аэродром пришлют санитарную машину с полным обеспечением. Если доктор Грабнер сможет приехать вместе с ней, я буду ему очень признательна. Скажите, сама я в Шарите не поеду, а раненым требуется сопровождение опытного врача.
Туда же в Шарите она отправит с Алексом и свои розы - пусть поставят у нее в кабинете. Хотелось бы и домой - но кто же повезет туда, да и кто там встретит. Вполне может статься, что Отто приедет в Грюнвальд, пока ее нет. Разговора, конечно, не избежать, и он даже нужен, этот разговор, ей самой следует начать его, это будет правильно, но сразу, с ходу - это слишком. Она знала, что разговор будет тяжелым. И никаких способов, чтобы избежать, нет. Она чувствовала свою вину. Не за то, что ответила на чувства Йохана и влюбилась сама. Она обрела то, что искала, ждала всю жизнь, с самой юности и в душе вопрошала Бога, почему он отказывает ей. Теперь ее любили так, как она того хотела, как мечтала, любила страстно, открыто, честно, всем сердцем, всем телом и всей душой с готовностью разделить любую ношу и защитить от любой опасности, все взять на себя и принять такой, какая она есть, без исправлений, условий, недомолвок. Она дорожила этим своим обретением и откликалась с такой же горячностью и прямотой, какой уже не позволяла себе с юности много и много лет. Она даже с радостью готова была решиться на самое сокровенное - родить еще одного ребенка, хотя бы одного, понимая, что ее здоровье, возможно, уже не позволит ей большего. Воплотить свое давнее желание, которое она лелеяла, как несбыточную мечту, потому что опереться было не на кого, а опереться на себя, как когда-то со Штефаном, после многих жизненных испытаний, уже недоставало сил. Только теперь она чувствовала себя защищенной, и это спокойствие было совершенно незнакомо ей, оно было для нее чем-то новым и чрезвычайно драгоценным. Если она и ощущала вину, то не за чувство разделенной и захватившей ее теперь любви, не за это внезапно свершившееся счастье, а еще за ту, другую связь, которую допустила сама. Эта связь, по сути, разрушила их отношения с Отто. Он ее простил. Но она его не простила. Так и не простила за свидания с Гретель. Не смогла простить. Да и он не простил, раз упрекал все время. Она скажет ему, что между ними все кончено, и больше он не должен приходить в ее спальню. Но для этого еще надо собраться с духом. И лучше после того, как поручение Мюллера будет исполнено.
Приземлившись, самолет еще катился по полосе, а она уже увидела два бронетранспортера с солдатами, черную штабную машину адъютанта Мюллера, а чуть поодаль - большой санитарный фургон из Шарите, белый с красными крестами по бокам. Самолет остановился, открылась дверь, летчики спустили трап.
- Благодарю, капитан, - она кивнула командиру, спускаясь с самолета.
К ней тут же подошел адъютант Мюллера.
- Фрау Сэтерлэнд, мы вас ждем. Вы задержались, группенфюрер уже спрашивал несколько раз.
- Была срочная операция, раненого надо было взять в Берлин, - сказала она, даже не поведя бровью. - Не могла же я его бросить. Так и доложите группенфюреру, или лучше я сама доложу. Свяжите меня с ним, я сейчас подойду.
Адъютант отошел к БТРу.
- Алекс, - Маренн подозвала Грабнера. - Здравствуйте. Спасибо, что приехали. Вот все документы на раненых, это из двух дивизий, - она передала штурмбаннфюреру толстую папку с бумагами. - Вы знаете, я сейчас не смогу поехать в Шарите.
- Да, Макс сказал мне, - тот кивнул. - Мы все сделаем, не беспокойтесь.
- Тогда перегружайте их в фургон, только очень осторожно, там и брюшная полость, - она показала карточку, - и проникающее в голову, и разрыв сонной артерии…
- Разрыв артерии? - Алекс нахмурился. - Надо менять протез?
- Надеюсь, я сделаю это сама, но если наступит критическая ситуация, я вполне доверяю вам это сделать. И вообще пока всех оставляю вашим заботам.
- Когда вы вернетесь, фрау Ким? Макс в курсе, что вы уезжаете по поручению Вальтера, но он точно не знает на какой срок, и просил выяснить. Дело в том, что Гербхардт уже разговаривал с ним о возможной эвакуации Шарите. Макс очень переживает. Вдруг поступит приказ, а вас нет.
- Без меня никаких эвакуаций, так и скажите Гербхардту, пусть Макс скажет, - она ответила решительно. - Объясните ему, что у нас не только тяжелораненые солдаты и офицеры, много мирных граждан, попавших под обстрел и бомбежки. Мы же психиатрическая клиника, у нас есть и весьма специфический контингент, который вообще не имеет отношения к войне, как и ко всему окружающему миру, поскольку пребывает в собственных мирах. Или Гербхардт об этом забыл? Такие люди требуют совершенно особых условий содержания. Это не полевой госпиталь, который собрал, разобрал быстренько и перебрасывай, куда захочется. Пациенты с тяжелыми психическими отклонениями требуют специального ухода, они должны быть надежно изолированы, ни в коем случае не контактировать с теми же ранеными и больными. Это все может иметь непредсказуемые последствия. Так что осуществить эвакуацию Шарите за те пять или семь дней, что я буду отсутствовать, у Гербхардта вряд ли получится. Пусть Макс не волнуется, успокойте его. Вообще пусть он поговорит с Вальтером. Неплохо бы довести эту ситуацию до рейхсфюрера, чтобы Гербхардт не чувствовал себя так вольно. Я думаю, Вальтер не откажется упомянуть об этом в разговоре с Гиммлером и заручиться его поддержкой. Шарите надо эвакуировать, с этим никто не спорит, и даже в самом ближайшем будущем. Но сначала нам с Максом надо хорошенько подумать, куда и как. Я вернусь, и полагаю, нам хватит дня два, и мы представим в медицинское управление Гербхардту наши предложения на этот счет. Все, действуйте, Алекс.
- Слушаюсь, - штурмбаннфюрер развернулся, чтобы бежать к медицинской машине. Но Маренн вдруг остановила его.
- Подождите, - сказала, смутившись. - Там в самолете розы. Два сиденья завалены полностью. Пожалуйста, отвезите их тоже в Шарите и поставьте в моем кабинете. Это моя личная просьба, Алекс. Я сейчас крайне ограничена во времени, чтобы сделать это сама. Вы знаете, обычно я никого не люблю просить.
- Что вы, фрау Ким, - Грабнер улыбнулся. - Я сделаю это для вас с радостью. Тем более, что вы на самом деле не так часто даете мне такой повод. Благодарность от "Лейбштандарта?". Они любят преподносить вам такие цветы, я заметил.
- Благодарю вас, Алекс, - она кивнула ему с признательностью.
- Фрау, группенфюрер Мюллер, - адъютант протянул ей телефонную трубку.
Она подошла к БТРу.
- Слушаю, Генрих.
- Ты все никак не можешь расстаться со своими ранеными красавцами из "Лейбштандарта", - сразу услышала насмешливый голос шефа гестапо. - Еще немного, и я начну верить, что Эльза права. Там, правда, нашелся кто-то, кто растопил твое сердце, не очень-то податливое, между прочим, несмотря на всех твоих ухажеров. Ты еще будешь заниматься с ранеными? Сколько? - его голос стал серьезным.
- Совсем не буду, Генрих, - ответила она. - Я вызвала из Шарите штурмбаннфюрера Грабнера, он и его помощники прекрасно справятся со всем без меня. А я готова исполнять твои приказания.
- Молодец, ты умеешь организовать дело. Мой адъютант сейчас передаст тебе все документы. Унтерштурмфюрер и солдаты на месте?
- Во всяком случае, я вижу их.
- Замечательно. Принимай команду над ними. Отправляйтесь немедленно. В приказе указаны все адреса. Отрабатывайте по порядку. Эмиссары Красного Креста уже выехали тебе навстречу, ты заберешь их в Бернау. С ними несколько фургонов для эвакуации. Ситуация напряженная, но пока терпимая, регулируем. Ясно?
- Так точно, группенфюрер.
- Держи меня в курсе. Хайль!
Связь прервалась. Маренн отдала трубку связисту.
- Где документы? - она повернулась к адъютанту Мюллера.
- Вот, фрау, - тот протянул ей кожаную папку с серебряным имперским орлом.
Она быстро просмотрела бумаги.
- Все ясно. Доложите группенфюреру, что мы приступили к исполнению, - приказала адъютанту.
- Слушаюсь, - тот вытянулся, отдавая честь.
- Унтерштурмфюрер, подойдите ко мне, - она подозвала к себе офицера.
- Унтерштурмфюрер Рашке, - доложил тот. - По приказу группенфюрера Мюллера полностью в вашем распоряжении.
- Прекрасно, я рада, - Маренн кивнула, взглянув на него. - Будем работать вместе. Как вас зовут?
- Хельмут, фрау.
- Заводите машины, Хельмут. Мы едем. Времени у нас мало, а сделать надо много. Пункт назначения - Бернау.
- Слушаюсь. Прошу в мою машину.
- Благодарю, - она поднялась на БТР. Повернувшись, махнула рукой Грабнеру.
- Всего хорошего, Алекс. Оберштурмфюрер Майер. Повреждение сонной артерии, транспортируйте крайне осторожно, - предупредила она. - В походных условиях все сделано очень тонко, можно сказать, на живую нитку, одно неверное движение - и может снова хлынуть кровь.
- Не волнуйтесь, фрау Ким, все будет в порядке, - успокоил ее шурмбаннфюрер. - Вам тоже удачи. Возвращайтесь скорее.
- Я постараюсь.
Ветер играл лепестками роз, когда Грабнер нес их из самолета в машину. Маренн вздохнула и опустила голову. БТРы один за другим выехали с аэродрома. Маренн наклонилась к связисту.
- Соедините меня с приемной бригадефюрера Шелленберга, пожалуйста, - попросила она и улыбнулась, услышав в трубке голос дочери.
- Джилл Колер, я слушаю вас.
- Ты слушаешь? Я рада.
- Мама, ты приехала? - голос Джилл радостно зазвенел.
- Да, я уже в Берлине. Но задержусь еще на несколько дней. У тебя все в порядке?
- Да, все хорошо, мама. А что это за шум?
- Это гусеницы скрипят по гравию.
- Гусеницы танка? - в голове Джилл она услышала недоумение.
- Нет, бронетранспортера. Мне сейчас неудобно с тобой разговаривать, мы скоро увидимся. Но я хотела, чтобы ты знала: я почти дома, и волноваться больше не нужно.
- Я буду ждать, мама. Приезжай скорее.
- Как только смогу, дорогая. Ты же знаешь. Спасибо, - она отдала трубку связисту. Достала сигарету. Щелкнув зажигалкой, унтерштурмфюрер дал ей прикурить.
- Благодарю, Хельмут.
Тонкая черная сигарета с золотым фильтром и волнующим запахом ментола - она сразу напомнила его страстные объятия в сторожке у Золтана, его ласку, его любовь, точно его пальцы снова прикоснулись к ее обнаженной коже. Все это было только что, всего несколько часов назад - и вот уже нет. Сердце тоскливо сжалось. Она закрыла глаза.
- Кто возглавляет делегацию Красного Креста? - она повернулась к унтерштурмфюреру, усилием воли прогоняя воспоминания. - Сэр Джеймс Кинли, если я не ошибаюсь?
- Так точно, госпожа оберштурмбаннфюрер, - ответил тот.
- У нас есть с ними связь?
- Да, конечно.
- Тогда свяжитесь с ними и скажите, что мы скоро будем. И дайте мне поговорить с сэром Кинли. Так и скажите, уполномоченный рейхсфюрера, чтобы он не сомневался, что мы настроены серьезно, и все, что мы собираемся сделать, мы будем делать не просто как одолжение, а как весьма существенный шаг от лица Германии. С ожиданием ответных шагов с их стороны. Мы сдерживаем натиск четырех крупнейших армий мира почти год, и не так уж многого они добились, так что мы имеем все основания вести себя достойно. Как вы считаете, Хельмут?
- Я абсолютно согласен, фрау.
- Тогда вызывайте сэра Кинли, зачем откладывать.
21
- Леди… Сэтерлэнд? Вы англичанка?
Сэр Джеймс Кинли, официальный представитель Красного Креста, ждал их, согласно договоренности, в холле гостиницы "Фридрихпалас" в Бернау. Когда Маренн вошла, он поднялся с бархатного дивана - лет сорока, чрезвычайно ухоженный, в идеально сидящем светлом костюме с гладко прилизанными светлыми волосами. Даже излишне ухоженный, показалось Маренн. Почти по-женски.
- Вы представитель рейхсфюрера? - он смотрел на нее светлыми, почти прозрачными глазами с явным удивлением, весь какой-то бесцветный, словно изрядно застиранный лоскут.
- Да, вот мои полномочия, - она протянула англичанину документ. - Я оберштурмбаннфюрер войск СС, сотрудник Главного медицинского управления СС. Если вам, по совершенно очевидным причинам, неприятно произносить мое звание, сэр, то вы можете называть меня "госпожа офицер". Меня это нисколько не обидит.
- У вас прекрасный английский, вы имели отношение к Англии? - Кинли вернул ей бумагу с подписью Гиммлера, едва взглянув на нее. На ослепительно белом манжете блеснула круглая сапфировая запонка в окружении мелких бриллиантов.
"Оделся, как на парад, - подумала Маренн. - Как он будет во всем этом осматривать узников, ведь он должен освидетельствовать и принять каждого. Очень странный господин. Или он считает, что это я ему буду их показывать, а он только головой кивать, подходит или не подходит?".
- К Англии я имела отношение очень давно, - ответила она сухо, - еще в юности. Мой первый муж был англичанином. Но он умер. Вскоре после окончания Первой мировой войны.
- Мой помощник унтерштурмфюрер Рашке, - обернувшись, Маренн представила офицера за своей спиной. - Я полагаю, нам следует выехать немедленно. Не будем терять время. Ваши люди готовы? - она взглянула на Кинли. Тот как-то странно мялся. - Вас что-то смущает? - спросила она с недоумением. - Все адреса указаны в приказе. Они согласованы с вашим руководством. У вас есть возражения?
- Да, то есть нет, - англичанин махнул у нее перед носом изящной рукой с маникюром. - Никаких возражений, госпожа офицер. Только…
- Только что?
- Только одна поправка. Не могли бы мы переговорить с вами с глазу на глаз? - он взглянул на Рашке.
- Хорошо, - Маренн пожала плечами. - Хельмут, оставьте нас, - приказала унтерштурмфюреру.
- Слушаюсь, - Рашке вышел.
- Присядьте, - англичанин вежливо указал на диван, даже как-то заискивающе улыбнулся.
- Зачем? - Маренн явно не была настроена любезничать с ним. - У нас долгий разговор?