- Не такой уж долгий, - англичанин как-то уж совсем фамильярно потянул ее за рукав. - Но знаете ли, леди Сэтерлэнд, как вам сказать? Приватный, одним словом.
- Я не леди, - она ответила довольно резко, - как бы мне ни льстило такое обращение, милорд. Я офицер войск СС и нахожусь при исполнении обязанностей.
Но все-таки села. Не рядом, как он хотел, а напротив. Закурила сигарету с ментолом.
- Я слушаю вас.
Еще не хватало, чтобы он трогал ее за коленки. А сэр был явно настроен не по-деловому, это она сразу почувствовала, можно сказать, настроен был даже игриво. В ее планы это вовсе не входило. Что так повлияло на англичанина, оставалось только догадываться. Вряд ли находясь в весьма комфортных условиях в нейтральной Швейцарии, он испытывал недостаток в женской ласке, или на него произвело впечатление, что официальным представителем рейхсфюрера оказалась женщина в весьма высоком звании? Или форма СС столь сексуальна, что сэру просто не терпится получить массу удовольствия от любовного приключения с истинной арийкой, как он думает. А потом прихвастнуть в своем кругу, мол, они не такие уж недоступные и не такие уж холодные, эти германские валькирии, женщины-воительницы. Но что-то ей подсказывало, что дело не совсем в ней. Даже вовсе не в ней. И она не ошиблась.
- Я бы хотел обсудить с вами, леди Сэтерлэнд, - он упорно продолжал называть ее так, - одно дельце.
Сэр как-то неуверенно заерзал на месте.
- Какое дельце? - Маренн взглянула на него с усмешкой. - Насчет чего?
- Насчет нашей поездки, так сказать, последовательности исполнения наших планов.
- Так-так? - Маренн насторожилась. - Вас что-то не устраивает? Почему вы не поставили нас в известность заранее? Приказ получен, и изменить что-то трудно. Начальники лагерей извещены, идет подготовка. В чем дело?
- Там в приказе, - сэр показал мягкой белой ручкой, украшенной перстнем с сапфиром, на папку, которую она положила на колени. - В самом конце указан лагерь Флоссенбург.
- Да, это так, - Маренн кивнула. - И что? Мы намереваемся отправиться туда, как только посетим все предыдущие. Это взрослый лагерь, тогда как первые четыре - детские. Между моим руководством и вашим была достигнута договоренность, что детей будут освобождать в первую очередь. Почему вы хотите изменить порядок?
- Видите ли, я ограничен транспортом, - сэр начал взволнованно потирать руки. - И мне хотелось бы сначала забрать узников из Флоссенбурга, а затем уж на оставшиеся места - из других лагерей.
- Это очень странно, - Маренн пристально посмотрела на него. - Забрать взрослых, а дети пусть остаются? Так? Могу я все-таки узнать причину?
- Леди Сэтерлэнд, причина сугубо личная, - англичанин смутился, щеки порозовели. - Мне неловко говорить об этом. Но я бы настоятельно просил вас пойти мне навстречу…
- У вас кто-то из родственников содержится в этом лагере? - стряхнув пепел с сигареты, Маренн внимательно посмотрела на него. - Жена? Братья? Сестры?
- Нет, что вы, - он неожиданно отмахнулся, как-то даже брезгливо, как будто ему показали дохлую мышь. Маренн это не понравилось. - Ни в коем случае. Если есть необходимость, - милорд придвинулся на край дивана и все-таки коснулся пальчиком коленки Маренн. Она резко отодвинулась, давая понять, что приставания придется попридержать для иных особ, во всяком случае, в меньших званиях. - Если есть необходимость, - повторил он, - я готов заплатить, - и полез в пиджак, явно собираясь достать бумажник. - В твердой валюте.
- В твердой валюте? Спасибо, - Маренн усмехнулась. - Но мне уже заплачено, тоже пока еще в твердой валюте. Мне заплачено жалование рейхсфюрером СС за то, что я выполняю его приказы, и ничего иного мне не требуется. Выньте руку из кармана, милорд, и послушайте, что я вам скажу.
Она наклонилась к нему.
- Я не имею права изменить приказ без согласования с группенфюрером Мюллером. Если вы изволите подождать, я доложу ему о вашем пожелании, и, если он сочтет это возможным, мы изменим маршрут следования.
- Но мне бы не хотелось, чтобы группенфюрер знал, - милорд вдруг побагровел, на лбу выступила испарина. Дрожащей рукой он промакнул лоб белоснежным платком. - Но в крайнем случае, если иначе невозможно, - неожиданно прытко он перескочил с дивана на диван и подсел к ней, - я могу посодействовать, чтобы вас лично, раз у вас муж был англичанином и есть дети, чтобы вас приняли у меня на родине должным образом. У меня есть связи. Ведь вы должны отдавать себе отчет, что Германия стоит на грани краха, все старшие и высшие чины СС будут казнены, это решено главами трех правительств…
- Вы мне угрожаете? Или желаете меня купить? - Маренн встала. - Напрасно. Я хочу знать, что там, в этом лагере Флоссенбург. И потому прошу подождать, пока я свяжусь с группенфюрером Мюллером. Оставайтесь здесь.
Потушив сигарету в пепельнице, она вышла из холла. Милорд закашлялся у нее за спиной.
- Нужна помощь, фрау? - Рашке спрыгнул с БТРа, увидев ее. - Почему мы тянем?
- Соедините меня с группенфюрером, Хельмут, - попросила она. - Тут что-то непонятное. Кстати, сколько у него машин, у этого милорда?
- Три фургона, фрау.
- Всего лишь три? - она приподняла бровь, прикидывая. - И это на пять лагерей? Маловато, вы не находите, Хельмут? Похоже, что, кроме Флоссенбурга, английский сэр больше никуда ехать не собирался. Очень любопытно.
- Группенфюрер Мюллер, - доложил связист.
Она взяла трубку.
- Генрих, я в Бернау, - произнесла, не тратя времени на приветствия. - И только что имела беседу с господином Кинли. Да, да, представителем английского Красного Креста. Что это за лагерь Флоссенбург, который значится в приказе пятым? Господин просто рвется навестить его и не желает ехать во все остальные. В чем дело? Я что-то не понимаю.
- Прямо рвется? - Мюллер рассмеялся. - Хорошенький эмиссар Красного Креста нам попался, медвежонок такой плюшевый, весь голубой, наверное. Нет?
- Что-что? - она догадалась. - А я-то думаю, что он так нарядился. Ах, вот оно что…
- Ты правильно понимаешь, - Мюллер подтвердил. - Во Флоссенбурге в основном гомосексуалисты. Твоему милорду не терпится присмотреть себе нового любовничка. Тьфу, противно даже. Он сам-то как из себя, ничего? Он у них за кого, за мальчика или за девочку? Я уж за всю службу насмотрелся на них, но даже как подумаю, тошнит.
- Генрих, это что, такая шутка? - Маренн пожала плечами. - Почему ты мне ничего не сказал?
- У меня даже язык не повернулся тебе сказать, - признался он. - Чтобы не расстраивать заранее. С такой женщиной, как ты, даже неловко говорить об этих извращенцах. Я полагал, как специалист в этой области, ты там, на месте, сообразишь, что к чему. Кто, как не ты, должна знать о них хорошо. Но я не ожидал, что эмиссар Красного Креста сам окажется одним из этих.
- Но с какой стати ты вообще включил этот лагерь в список? Что, кроме гомосексуалистов, освобождать некого? И как вы все это себе представляете вместе с сэром Кинли? Везти детей, среди которых, конечно, будут мальчики нежного возраста, в одном фургоне с гомосексуалистами? Чтобы их еще и растлили по дороге? Это такое освобождение?
- Так это они настаивали, Красный Крест, я, что ли? - ответил он. - Там польские партизаны, врачи еврейские. А они - кстати, этот милорд, он вел переговоры, они - дайте им Флоссенбург, и все. Демократы чертовы. Они, видите ли, за права сексуальных меньшинств.
- И я оставила раненых солдат и офицеров в госпитале "Лейбштандарта", когда дивизия ведет ожесточенные бои на Балатоне для того, чтобы возить сэра Кинли выбирать себе любовников, - Маренн возмущенно покачала головой. - Вот что, Генрих, немедленно замени этот лагерь, сделайте новый приказ. Я не знаю, как его подпишет рейхсфюрер, пусть подпишет как-нибудь. Кстати, он знает, куда намеревается ехать этот сэр Кинли? Я полагаю, что нет, иначе вся акция не состоялась бы вовсе. Я понимаю, что надо идти на компромиссы, но не до такой же степени, что гомосексуалистов будут вывозить с комфортом на машинах, а больные дети будут умирать за колючей проволокой. Включи вместо Флоссенбурга еще один детский лагерь.
- Я включу, мне не трудно, - Мюллер усмехнулся, было слышно, как щелкнула зажигалка. - Но ты попробуй самого этого "томми" из аристократов уговори. Он не согласится ни в какую, увидишь. Ему главное - Флоссенбург.
- Согласится. Я знаю, как на него воздействовать, - она ответила уверенно. - Наверное, он не захочет оказаться сейчас, в конце войны, где-нибудь в Бельгии в составе армии. Уж больно удобно устроился в Швейцарии, а я могу помочь ему в этом. Я уже поняла, что он собирался ехать только во Флоссенбург. Поэтому при нем только три фургона для узников. Это очень мало, если учесть, что мы собираемся посетить пять лагерей. И кстати, нет совершенно никого из медицинского персонала. Медикаментов тоже нет.
- Как нет? Согласно договоренности они должны были взять с собой все необходимое для оказания медицинской помощи.
- Ну, гомикам, видимо, помощь не нужна, - ответила она. - А у меня, Генрих, с собой только мой походный медицинский саквояж, а в нем посте того, как я почти десять дней провела в дивизионном госпитале в самый разгар наступления, почти пусто. Ни капельниц, ни шприцев, ни лекарств, ни перевязочных средств. А узники, насколько я понимаю, нуждаются в том, чтобы им оказали помощь прежде, чем их повезут к англичанам. Иначе они довезут одни трупы, а виноваты будем мы, мы их не кормили, мы им сделали смертельные инъекции, мы их душили газом в их же собственных английских машинах. И это будет растиражировано на весь мир.
- Да, ты права, - согласился Мюллер. - Ну и подарочек у тебя оказался. Ладно. Я прикажу начальникам лагерей, чтобы все, что есть в лагерных и гарнизонных амбулаториях, использовали для оказания помощи узникам. И пусть начинают прямо сейчас, врачи там тоже имеются. Чтобы потом зря время не тратить. А ты их проверишь. Пятый лагерь я тебе сообщу. Надо переговорить с Вальтером. Как еще все это преподнести рейхсфюреру, чтобы он вообще в обморок не упал от всех этих ценностей западной демократии. Я свяжусь с тобой. Хайль.
- Хайль, - она отдала трубку связисту.
- Сейчас поедем, Хельмут, - сказала унтерштурмфюреру. - Без всяких изменений, по первому адресу. Заводите машину.
Она снова направилась в гостиницу. Кинли расхаживал по холлу и нервно дымил сигарой. Услышав ее шаги, резко повернулся.
- Я так понимаю, милорд, - сказала она, подходя к нему, - что вся акция проходит под личным патронатом леди Клементины Черчилль, супруги премьер-министра, представителя Соединенного Королевства в Красном Кресте и сопредседателя его главного совета. Не нужно отвечать, - она остановила его. - Я знаю, что это так. Так вот, группенфюрер Мюллер сообщил мне о специфическом контингенте лагеря Флоссенбург. И я очень удивлена, что за то время, пока я сама жила вдали от вашей родины, английские нравственные ценности настолько изменились, - он снова хотел возразить, но она жестом остановила его. - Я не думаю, что леди Клементина оценила бы по достоинству вате рвение, направленное вовсе не в сторону гуманизма и сострадания к несчастным и больным людям, нуждающимся в помощи, а только на удовлетворение собственных не совсем здоровых наклонностей. Я не намерена далее вступать в дискуссию по этому поводу, милорд. Время у нас ограничено. В клинике Шарите в Берлине меня ждут тяжелораненые солдаты и офицеры нашей армии, и я не могу уделять слишком много внимания разговорам. Но если вы не склонитесь к тому, чтобы немедленно исполнить приказ и забрать в первую очередь больных и ослабленных детей, то я найду способ довести до сведения леди Клементины Черчилль все подробности вашей деятельности здесь. Не думаю, что это вас устроит. Кроме того, хочу довести до вашего сведения, что лагерь Флоссенбург нашим односторонним решением будет сегодня же заменен еще одним лагерем, где содержатся матери с малолетними детьми. Им всем за наш счет, а не за ваш, вопреки всем предварительным договоренностям, будет оказана медицинская помощь. Как врач, я сама проверю это. И попрошу вас, сэр, зафиксировать оказание помощи в соответствующем документе, который мы позднее сможем предъявить, если с узниками что-то случится по дороге. И предупреждаю: если вы не согласитесь на мои условия, я немедленно свяжусь со штаб-квартирой Красного Креста в Женеве, и ваша карьера в этой организации закончится. Насколько мне известно, и весьма точно, леди Клементина Черчилль, как и ее супруг, допуская лояльность в отношении известных отклонений, как одно из прав свободного человека, исключают всякую вероятность превосходства личного интереса над общественной, гуманистической необходимостью.
Кинли молчал, сосредоточенно рассматривая узоры на ковре.
- Вы меня правильно поняли? - осведомилась Маренн, выдержав паузу. - Я правильно выражаюсь по-английски? Или мне повторить на каком-нибудь еще языке?
- Я все понял, леди, - он так и не взглянул на нее и ответил как-то сдавленно, немного хрипло: - Мы готовы ехать, куда вы скажете.
- Отлично, - она кивнула. - Я рада милорд, что мы с вами поняли друг друга. Теперь, после того, как все разъяснилось, можем приступить к работе. Идемте к машинам.
22
- Мама! Мама! - бледная истощенная девочка в полосатой робе с желтой звездой, с синюшним лицом, на котором остались только огромные, коричневые, как вишни, глаза, подползла к Маренн на коленях и, обняв сапог, улеглась рядом. Она тихо всхлипывала, по щекам текли слезы. Маренн наклонилась и подняла девочку на руки.
- Не плачь, - она провела рукой по спутанным волосам ребенка. - Скоро не будет страшно. Никогда не будет страшно.
- Что вы делаете? - комендант лагеря отшатнулся. - Госпожа оберштурмбаннфюрер, я должен вас предупредить: я не несу ответственности за последствия. Вас должны были проинструктировать, как следует вести себя по отношению к узникам. К ним нельзя подходить близко, тем более прикасаться. Можно подцепить заразу.
- А вас, - усадив девочку на руку, как когда-то она носила Штефана и Джилл, когда они были маленькими, Маренн протянула руку в черной перчатке, взяла коменданта за лацкан мундира и подтянула к себе, - вас, гауптштурмфюрер, должны были проинструктировать, в каком виде вам следует представить узников комиссии Красного Креста. А эта девочка на ногах не держится и все остальные тоже. Вам звонили из Берлина? Был приказ всем оказать медицинскую помощь?
- Так точно, звонили, - комендант пожал плечами. - Но мы решили, что это какая-то ошибка, это так необычно.
- И кому теперь прикажете исправлять эту ошибку? - Маренн отвернулась от коменданта. - Осторожно, оторвешь, - уже забыв о страхе, девочка дергала ее за серебристый погон. - Мне? Я сейчас должна поставить чуть не тридцать капельниц с глюкозой и витаминами самым тяжелым, которые вообще не пригодны к транспортировке, кроме того, сделать еще общеукрепляющие уколы всем остальным. Это я одна буду делать? А вы будете рядом стоять и стряхивать пыль с перчаток? Взгляните на них, - она кивнула в сторону лорда Кинли и его помощников.
Они стояли неподалеку, сбившись кучей, испуганные от вида узников, мрачно взиравших на них из-за строя эсэсовцев. Лорд поднес к носу платочек и все время морщился. Запах и общая атмосфера ему явно пришлись не по нутру.
- Они наслаждаются унижением Германии, они очень довольны, что мы с вами спорим, не можем найти общего языка. Как ваше имя? - спросила она. - У меня в документах указано, но я не хотела бы смотреть туда, мы еще способны разговаривать друг с другом на родном нам немецком языке. Или уже не способны? И нашим единственным разговором будет стрельба?
- Ну, какая стрельба? Гауптштурмфюрер Хуго Хельшторм, - представился комендант. - Я рад помочь, госпожа оберштурмбаннфюрер. Но мы в самом деле не ожидали, что нас включат в это мероприятие, и потому просто ничего не успели.
- Да, вас включили в последнюю очередь, вместо другого, весьма пикантного места, куда желали отправиться наши английские друзья, однако это не отменяет нашей обязанности исполнять приказы группенфюрера. Прошу вас: пригласите весь медицинский персонал лагеря, так как времени мало, а на каждую капельницу нужно часа два, не меньше. Если среди взрослого контингента заключенных есть врачи, их тоже надо привлечь к работе. Мы должны не просто передать узников Красному Кресту, мы должны их передать по крайней мере в жизнеспособном состоянии, чтобы разговоры о наших зверствах поутихли. Это пойдет нам на пользу. Где мать этой девочки? - она опустила ребенка и осторожно поставила на землю.
- Она умерла две недели назад.
- Понятно.
Маренн присела на корточки, осторожно повернула лицо девочки к свету, потрогала ее ручки, ножки. Девочка доверчиво смотрела на нее, казалось, ее совсем не пугал мундир приезжей.
- От нас они шарахаются, - Хельшторм пожал плечами. - А от женщин-надзирательниц особенно.
- Я наслышана о женщинах, которые работают в вашей сфере. Я бы и сама от них спряталась или, уж во всяком случае, обошла бы стороной. Потому что женщины, когда они получают власть над беспомощными, больными и слабыми людьми, которые от них зависят, проявляют гораздо больше жестокости, чем мужчины. Это странный закон определенного типа женской психологии. От меня еще никто никогда не шарахался, - Маренн взяла девочку под руки, приподняла ее. - Ей, наверное, лет восемь, а она весит не больше десяти килограммов. Вы знаете, что о нас скажут по этому поводу эксперты Красного Креста? - она взглянула на коменданта. - Крайняя степень истощения, я боюсь, что дело может кончиться анорексией, психическим заболеванием, когда человек в будущем просто откажется принимать пищу и умрет голодной смертью. Где главный врач лагеря?
- Пауль, подойдите, - подозвал комендант.
- Оберштурмфюрер Красс, - доложил высокий молодой офицер с красивым арийским лицом.
- Девочке - пятипроцентную глюкозу, - распорядилась Маренн, передавая ему узницу. - Сейчас посмотрим остальных. А вы пока, - она повернулась к коменданту, - проводите господ эмиссаров на воздух, а то они задохнутся, и глюкозу придется ставить кому-нибудь из них.
- Я ждал, что вы приедете, - неожиданно признался доктор, когда они направлялись к баракам.
- Почему? - она с удивлением посмотрела на него. - Хотели получить консультацию?
- Я подавал рапорт, чтобы работать у вас в Шарите, но мне отказали: мест нет. А здесь невозможно. Только теряешь квалификацию.
- Какая у вас специализация? - спросила Маренн.
- Поражения органов грудной клетки, легких, сердца.
- У кого учились?
- В школе Лангенбека.
- Это неплохая рекомендация. Почему оказались здесь, а не в дивизионном госпитале?
- Это личная история, - офицер смутился. - Я должен уже был отправиться на фронт, в дивизию "Дас Райх". Но… - он запнулся.
- Влюбились не в ту девушку? - догадалась Маренн.
- Нет, не то чтобы влюбился. Пожалел. Помог скрыться девушке-еврейке, с которой когда-то дружили в детстве. На меня донес мой товарищ, я рассказал ему по глупости. Хотели вообще отчислить из СС, потом оставили, но на карьере поставили крест. А та, в которую был влюблен, сразу от меня отказалась. Вышла замуж за моего товарища.