- За того, который донес, - закончила за него Маренн. - Понятно. Если видишь, что твой товарищ ошибается, надо указать ему на это, так учит рейхсфюрер, это верно. И тот, кто так сделал, прав. Он наверняка уже штандартенфюрер.
- Нет, штурмбаннфюрер и служит в дивизии "Гитлерюгенд". Насколько мне известно.
- Хорошо. Поедете со мной в Шарите. Я поговорю с группенфюрером Мюллером. Здесь все равно уже завтра делать будет нечего, и всем выпишут новое назначение. У нас очень много раненых, их везут и везут и из Венгрии, и с Одера, и с Западного фронта. А рук не хватает, так что способные люди нам нужны. Не знаю, кто сказал, что у нас нет мест. Наверное, тот, кто не видел, сколько у нас на самом деле работы. А пока что, Пауль, нам надо сделать все, что от нас зависит здесь. Распорядитесь своими людьми, чтобы через два часа вся партия узников была готова к транспортировке. Вы подготовили медикаменты?
- Да, все, что у нас есть, фрау Ким.
- Тогда не будем терять время.
- Я видела там машины. Нас повезут на смерть? - бледная, худая женщина, совершенно без волос, упала перед Маренн на колени. На руках она держала маленького ребенка. Он был совершенно неподвижен, точно заледенел. - Скажите, скажите мне? - умоляла узница, обнимая ноги Маренн. - Возьмите меня, только не его, - она протянула Маренн своего малыша. - Это мой последний, из четверых. Трое уже мертвы, - она разрыдалась.
- Пожалуйста, встаньте, - Маренн взяла у женщины ребенка, потом помогла подняться ей самой. - Не нужно плакать. Уже сегодня вечером вы будете у англичан. Все самое страшное позади. Вы свободны.
- Свободна, - на прозрачном от худобы лице женщины мелькнула слабая улыбка. - Свободна. Так говорили всем, кого увозили. Никто не остался жив. Все мертвы. Все мои дети мертвы.
- У малыша - пернициозная анемия, - Маренн повернулась к Крассу. - Надо немедленно ввести витамины группы B. У него брали кровь?
- Нет, - Красс покачал головой. - Начальница их блока, любовница Хельшторма, ненавидела этого младенца. Она добилась, чтобы комендант приказал мне постепенно забрать у него всю кровь, якобы в качестве донорской. Я знаю, что это запрещено приказом рейхсфюрера, поскольку женщина и ее ребенок - евреи. Их кровь не может быть перелита нашим солдатам на фронте и на основании этого отказался это делать. Я знаю, что солдаты и офицеры СС сами служат донорами для своих товарищей, это часть их повседневной жизни. Я так и сказал коменданту. Но она морила их обоих голодом, дразнила едой, а потом отнимала. Как врач, я не мог смотреть на это спокойно. Вы вообще меня спасли, фрау Ким, - он осторожно взял ребенка у Маренн и уложил его на одеяло, расстеленное на нарах, устанавливая на ручку малыша катетер.
- У него берут кровь, - мать протянула слабую, дрожащую руку, чтобы защитить, но рука безвольно упала, она застонала.
- Вовсе нет, - Маренн приподняла ее, усаживая на нары рядом с ребенком. Женщина взирала безучастно, даже равнодушно. - Не волнуйтесь, - она прикоснулась к плечу женщины, та вздрогнула. - У вашего ребенка не забирают кровь, напротив, ему вводят витамины, ему будет легче, он поправится.
Женщина промолчала, потом откинулась назад, прижавшись спиной к стене.
- Я думал, я здесь сойду с ума. Мой командир сказал мне, когда отказали от "Дас Рейх", что я всю жизнь буду смотреть на этих евреек, пока не пойму, как они уродливы. Чтобы никогда в жизни мне не захотелось им помогать. Здесь мне действительно пришлось кое-что увидеть. Они убивали женщин, ударяя их головой о стену, так что мозг разлетался брызгами, потом отрезали им груди, половые органы. Присутствовать при этом было невыносимо. А несчастных детей заставляли прыгать на четвереньках через палку, поднимая ее сантиметров на пятьдесят от земли, как собак. Кто не мог перепрыгнуть, того нещадно были. Мать этой девочки, которую вы взяли на руки сегодня, забили до смерти, я видел это. Но хуже всего, это женщины-надзирательницы. Они все нимфоманки. От них невозможно спрятаться, они просто преследуют. Набрасываются на заключенных, устраивают сумасшедшие оргии. У меня отец - профессор на кафедре римского права, он преподавал в Берлинском университете. У нас старинная немецкая семья, все очень приличные люди. Я никогда ничего подобного не видел. А уж таких женщин! Многие офицеры и охранники вступают с ними в связь. Я - не могу. Целовать ее после того, как я сам видел, как она бьет сапогом детей? Я даже стал думать, что у нас в СС вообще нет нормальных женщин, все такие. Решил, что застрелюсь. Не могу терпеть, нет выхода. Сколько не пиши рапорты - отказ. Даже рядовым на фронт не посылают. Один ответ - сиди и смотри на евреев, раз они тебе так нравятся. Но мне сказал Хельшторм, что к нам приезжает комиссия Красного Креста и с ними фрау Ким Сэтерлэнд. Я понял - Бог услышал мои молитвы.
- У нас есть нормальные женщины, и их немало, Пауль, - Маренн осторожно вставила в катетер трубку капельницы. - Но, конечно, они не пойдут добровольно служить охранницами в лагерь. Насколько я знаю, для женщин это дело сугубо добровольное. Но больше вам не нужно об этом думать. Сегодня ночью мы возвращаемся в Берлин, и завтра вы уже будете работать в Шарите. Для начала - ассистентом у доктора Грабнера. Он прекрасный специалист, он вас многому научит. Я так понимаю, что после пребывания здесь вам надо многое вспомнить. Я вас познакомлю со своей дочерью, она служит переводчицей у бригадефюрера Шелленберга, у нее в Бюро переводов много подружек, очень приятных девушек вашего возраста. Вы убедитесь, что у нас в СС есть не только нормальные, но и очень красивые женщины. А все это останется для вас в прошлом.
- Самая красивая женщина в СС - это вы, фрау Ким, - оберштурмфюрер пристально посмотрел на нее.
- Я никогда не знаю, что отвечать на это, - она опустила голову. - Вы меня смущаете, правда, - отвернувшись, открыла медицинский саквояж. - Вот вам, Пауль, еще шесть упаковок с глюкозой и физраствор, - сказала через мгновение. - Здесь я видела нескольких детей, которые практически не поднимают головы. Поставьте им тоже капельницы. А я пока поговорю с нашими эмиссарами. Не хотят ли они тоже чем-нибудь помочь детям или так и будут стоять за оградой? Пауль, имейте в виду, - напомнила она, - поскольку ребенок совершенно обессилен, у него слабое кровообращение. Поэтому капайте очень медленно, чтобы не получилось тромба.
- Я понимаю, фрау Ким.
- Когда закончите, введите матери иммуностимулятор, это немного встряхнет ее.
- Хорошо, фрау Ким.
- Эта еврейская лошадь со своим жеребенком все-таки спасется, похоже, - за спиной Маренн послышался пронзительный женский голос. Она даже вздрогнула, словно ее ударили. Маренн повернулась. У входа в барак стояла высокая светловолосая женщина в форме надзирательницы.
- Посмотри, Катарина, а этот импотент, наш доктор, который целый год бегал от меня, все прятался по углам и читал свои медицинские книжки, дает ее ублюдку какие-то пилюли.
- Я могу поинтересоваться, кто вы и что здесь делаете? - заложив руки за спину, Маренн шагнула к женщине.
- А вы кто? - усмехнулась та, рассматривая ее с нескрываемым любопытством.
- Я специальный уполномоченный рейхсфюрера СС из Берлина, - ответила Маренн холодно, - и потому вопросы здесь задаю я. А вас попрошу отвечать на них, без лишних комментариев. Встаньте, как положено, - она строго одернула надзирательницу. - Я слушаю.
- Ингеборга Дитмар, я заведую этим блоком, - сообщила та с явной неохотой, но выпрямилась и одернула форменный пиджак.
- Хочу поставить вас в известность, фрейляйн Дитмар, - продолжала Маренн, - если это до сих пор не довели до вашего сведения, что никакого блока, которым вы заведуете, больше не существует. Все заключенные приказом группенфюрера СС Мюллера переходят в мое распоряжение и будут вывезены из лагеря в ближайшее время.
- Что здесь происходит? - в проеме двери появилась фигура коменданта.
- Об этом я бы хотела спросить у вас, Хельшторм, - строго осведомилась Маренн. - Почему сотрудники, которые не принимают участия в передаче узников эмиссарам Красного Креста, болтаются по территории лагеря?
- Немедленно в казарму, чтобы я вас не видел, - комендант сурово приказал обеим женщинам. - Это уполномоченный рейхсфюрера, я попрошу держать себя в рамках. Идите.
Подняв руки в приветствии, обе надзирательницы молча удалились. Когда они вышли, Ингеборга сказала своей "подруге":
- Видала, какая штучка? С погонами. Вот какие, оказывается, нравятся нашему доктору. Я слышала, она забирает его в Берлин.
- А ты еще перед ним голая на столе валялась.
- Куда уж нам, чистоплюй.
Доктор побледнел. Комендант с ужасом взглянул на Маренн, понимая, что она все слышала. Она же только рассмеялась.
- У вас милые сотрудницы, - заметила она коменданту, - главное, очень сообразительные. Не волнуйтесь, Пауль, - она положила руку на плечо доктора. - Думайте только о мальчике сейчас. Сделайте еще медленнее, - она наклонилась и сама установила скорость капельницы. - Вот так. Остальное - как договорились. Идемте к эмиссарам, Хельшторм.
- Я надеюсь, госпожа оберштурмбаннфюрер, это не дойдет до группенфюрера Мюллера…
- Что они думают обо мне? - Маренн насмешливо закончила за него. - Нет, такими подробностями я не стану занимать внимание вашего шефа.
Выйдя из барака, Маренн прошла по территории лагеря и в сопровождении коменданта лагеря направилась к лорду Кинли. Узников уже начали грузить в машины. Она увидела лорда у первой из них - он старался отойти подальше, чтобы кто-то из заключенных случайно не прикоснулся к нему. Его сотрудники также вели себя очень скромно, предпочитая оставаться в стороне - всю погрузку производили солдаты СС, тогда как по договоренности и даже по требованию женевской штаб-квартиры это должны были осуществлять сотрудники Красного Креста.
- Боитесь запачкаться, милорд? - Маренн подошла к сэру. - Не волнуйтесь, мои солдаты все сделают. Но мы обязательно отметим это в окончательном документе.
Блестящий внешний вид англичанина значительно поблек. Элегантный серый костюм помялся, на ослепительно-белых манжетах появились рыжеватые пятна, зализанные волосы растрепались, тщательно "выглаженное" массажами и масками лицо прорезали старательно скрываемые морщины. "Скорее всего, этому милорду вовсе не сорок, а все шестьдесят лет, - насмешливо подумала про себя Маренн, - это он для гомиков примолодился".
- Вы будете осматривать узников? - строго осведомилась она. - Или мы их так и отправим, только после моего осмотра?
- Я вполне доверяю вам, леди Сэтерлэнд, - Кинли ответил, отведя глаза в сторону. - Я вижу, вы хорошо знаете свое дело, и ваша ответственность в исполнении обязательств перед нашей организацией выше всяких похвал.
- Благодарю, милорд, - Маренн отреагировала холодно, но не удержалась и спросила:
- Боитесь заразиться?
Он промолчал, но на щеках выступили розовые пятна. "Стыдно, но боится".
- Ладно, Хельшторм, - она повернулась к коменданту. - Как только Красс закончит, грузите всех и будем отправлять. Хельмут, - она подозвала унтерштурмфюрера своей охраны, - документ для милорда готов?
- Так точно, фрау, - Рашке передал ей папку.
Она раскрыла ее, пробежала глазами текст.
- Составлено на двух языках, и вполне грамотно, по-моему. Ознакомьтесь, - она протянула бумаги лорду. - Если нет возражений, подписывайте. Я подпишу после вас. У меня возражений нет. Пока милорд читает, - она снова повернулась к Рашке, - свяжите меня с группенфюрером.
Она подошла к БТРу.
- Группенфюрер Мюллер, - радист передал ей трубку.
- Да, Генрих, это я. Докладываю. Мы посетили все пять лагерей. Поскольку у милорда всего три машины, забрали только самых тяжелых. Сейчас у Хельшторма, да, это последний лагерь. Здесь тяжелые практически все, поэтому всех и забираем. Милорд читает документ. Да, тот самый, который тебе докладывал Рашке. Пока не знаю, надеюсь, он грамотный, переводчик на родной английский ему не нужен. Как только подпишет, я сообщу. Да, мы их отправляем в Берлин. У меня есть просьба, Генрих, - она обернулась, взглянув на территорию лагеря. Доктор Красс как раз выводил из барака мать с ребенком, помогая им дойти до машины. - Тут у Хельшторма непонятно по какой причине в докторах оказался военный хирург, которому место на фронте, а не здесь, в этом захолустье. Его фамилия Красс, оберштурмфюрер Красс. Я хочу забрать его в Шарите. Все равно после того, как мы вывезем всех узников, ему здесь делать нечего. А у него прекрасное образование, и я полагаю, неплохие способности. Какие у него метки в личном деле? - она усмехнулась. - Я всегда думала, что метки бывают только у собак, оказывается, у нас в документах СС они тоже встречаются. И кто же там что наметил? Да, он мне рассказал эту историю с еврейской девушкой. И я должна сказать, что тот, кто принял решение отправить его на исправление в лагерь, допустил очень серьезную ошибку: он лишил наших солдат на фронте прекрасно выученного специалиста, на которого, как получается, его блестящие преподаватели только зря потратили время, а заодно и средства нашей организации. Я не вижу в его поступке ничего, что, с моей точки зрения, достойно осуждения, а тем более наказания. Давно пора отказаться от всей этой ерунды. У меня в Шарите раненых столько, что они лежат в коридорах, квалифицированных врачей не хватает, а они, оказывается, сидят по каким-то лагерям и целый день озабочены, как бы избежать домогательств неуравновешенных надзирательниц, страдающих неумеренными сексуальными аппетитами. Мне нужны врачи, Генрих, а не метки или отметки. И если хочешь знать, если этот юноша проявил сострадание к человеку любой национальности, он пригоден для своей профессии, а вот если бы он сдал эту девушку к тебе в гестапо да еще с удовольствием смотрел, что там с ней делают, я бы и на пушечный выстрел не подпустила его к Шарите. Тот, кто в принципе не способен сострадать ближнему, не может лечить солдат рейха, в душе он будет относиться к ним так же. Это аксиома психологии. Так что, пожалуйста, убери все метки и вместо этого дай распоряжение о повышении его в звании до гауптштурмфюрера. На каком основании? Во-первых, в Шарите все переводятся с повышением звания, это значительное поощрение, а не просто рядовая больница или госпиталь. Во-вторых, этот юноша - единственный из всех твоих врачей, кто действительно серьезно помог мне в организации отправки узников. Остальные просто стояли рядом и кривили лица. Да, несмотря на все твои приказы. Кто-то боится подцепить инфекцию, у кого-то убеждения не позволяют. Мне пришлось почти все делать самой. И только здесь, в лагере у Хельшторма, я практически отдыхаю, а все делают те, кому и положено, главный врач лагеря и его подчиненные. Выполняют твой приказ. Так разве за доблестное выполнение приказа не полагается поощрение? Я убедила тебя? Прекрасно. Благодарю, группенфюрер. Кажется, - она взглянула на Кинли, - наш английский коллега осилил текст. До связи, Генрих.
Она подошла к представителю Красного Креста. Доктор Красс помог женщине с ребенком сесть в машину.
- Я только что говорила с группенфюрером, - сообщила она, подхватив женщину с другой стороны, - осторожно, осторожно, не бойтесь. Вы едете со мной в Шарите, и вы теперь гауптштурмфюрер. Все документы передадут в наше Шестое управление.
- Благодарю, фрау, - он улыбнулся.
- Я поздравляю вас, Пауль, - она сжала его руку. - Я очень рада.
"Красавчик! - подумала про себя. - Все медсестры в Шарите потеряют покой. И как бы Джилл не забыла о Ральфе".
- Прошу прощения, сэр, - она подошла к сэру Кинли. - Вы ознакомились с документом. Вас все устраивает?
- Да, леди, я вполне удовлетворен, - кивнул тот. - И уже поставил свою подпись. Теперь ваша очередь.
- Рашке, подержите, - она протянула папку унтерштурмфюреру. - Мне кажется, милорд, - она взглянула на Кинли, - я просила вас не называть меня леди.
- Но я не могу вас назвать иначе, глядя на то, что вы делаете, - неожиданно мягко произнес он. - Вы истинная леди, госпожа офицер, леди значительно выше тех, которые известны мне на родине.
- Благодарю, милорд, - она совсем не ожидала от него признания и смутилась. Опустила голову, ставя свою подпись под меморандумом.
- Мне жаль, что в самом начале между нами возникли недоразумения, - продолжил он. - Мне бы хотелось, чтобы они были забыты.
- Я тоже желаю этого, - она протянула лорду его экземпляр документа. - Желаю вам довезти узников в целости и сохранности до места назначения, и, пожалуйста, как только вы доберетесь, прошу немедленно информировать группенфюрера Мюллера, чтобы мы знали, что эта часть наших договоренностей исполнена и мы могли бы дальше планировать нашу деятельность. Извините меня, я должна доложить группенфюреру, что подписание состоялось, - кивнув, она снова отошла к БТРу. Дожидаясь, пока связь установят, она обернулась и снова взглянула на Кинли - он торопливо сел в машину, тщательно отряхнув пыль с брюк и ботинок. Ему явно не терпелось уехать быстрее. Впрочем, задерживать его уже смысла не было. Все узники были погружены в машину, лагерь опустел.
- Отправляйте! - скомандовала она Рашке. - Сопровождение до указанного пункта обязательно.
- Слушаюсь, госпожа оберштурмбаннфюрер.
Машины тронулись. Английский лорд поехал первым, едва не обогнав эсэсовский конвой. Маренн улыбнулась.
- Группенфюрер Мюллер, - доложил связист.
Она взяла трубку.
- Генрих, все в порядке. Они выехали. Документ у меня. Подписал без всяких возражений. Очень хочет поскорее вернуться домой. Еще извинялся за возникшее недопонимание, то есть за Флоссенбург. Я сказала, мы будем иметь в виду его раскаяние. Правильно? Да, мы тоже уезжаем. Я смертельно устала и очень соскучилась по Джилл. По тебе? Ну, по тебе я, конечно, тоже соскучилась, как же иначе? Ты разве сомневался? До встречи! Я поняла, как только в Берлине - сразу к тебе с докладом. Но хотя бы принять душ можно? Большое спасибо.
Дорога на Берлин была запружена беженцами. Их пытались развести в стороны, чтобы пропустить БТРы, но возник затор. Неожиданно из-за облаков вынырнули два американских бомбардировщика. Самолеты с воем приближались. Послышались крики. Люди в ужасе разбегались, давя друг друга. Дорога мгновенно опустела.
- Фрау Ким, в кювет! В кювет! - Пауль распахнул дверцу машины и, схватив ее за руку, потащил за собой. Они спрыгнули в придорожную канаву. Через мгновение послышался оглушительный свист и разрывы бомб. Маренн подняла голову. В клубах дыма она увидела мальчика лет шести. Он с плачем метался по дороге, потерял маму. Маренн бросилась вперед, схватила мальчика, в этот момент невдалеке разорвалась бомба Ее сильно подбросило и взрывной волной отнесло в канаву. Она несколько раз перевернулась через голову и плашмя рухнула на землю.
- Ты цел? - спросила она ребенка, даже не подумав о себе.
Что он ответил ей, она не слышала - еще одна бомба со свистом пронеслась над ними. Мальчик прижимался к ней, он не плакал - наверное, не пострадал.