Уже рукой подать до гряды скал, уже слышно, как плещутся волны у их подножия, - и вот наконец, подтянувшись на руках и подняв голову над камнем, Дона увидела "Мерри Форчун", пробивающуюся ко входу в гавань. Нос ее тяжело разрезал короткие напористые волны. Лодки уже не вели корабль на буксире и были подняты на палубу, а все матросы сгрудились у одного борта. Внезапно, словно по волшебству, ветер переменился на несколько градусов к западу. Отлив усиливался, и "Мерри Форчун" рванулась по направлению к морю.
Но шхуна была не одна. За ней гналось несколько суденышек, с которых неслись брань и проклятия. Без сомнения, среди преследователей были Рэшли и Годолфин. Дона торжествующе засмеялась, отведя с лица налипшие волосы. Теперь ее не страшили ни гнев Рэшли, ни возможность того, что Годолфин узнает ее. "Мерри Форчун" ускользала от них свободно и радостно.
Снова вскрикнула чайка, на этот раз совсем близко. Дона поискала глазами камешек, чтобы швырнуть в нее, но внезапно увидела лодку, несущуюся прямо на скалы, а в лодке - Пьера Бланка. Запрокинув голову, он кричал по-птичьи. Дона поднялась во весь рост и радостно замахала руками. Он тоже просиял, заметив ее, и ловко подвел лодку к ближним валунам. Вскоре Дона очутилась в лодке рядом с ним. Они не задавали друг другу вопросов, главное - успеть на корабль. Из ранки на подбородке Доны струилась кровь, но она даже не замечала этого. Лодочка подскакивала на крутых волнах, обдававших их солеными брызгами. Ветер неистовствовал. Неожиданно вспыхнул яркий свет и загрохотали пушки. Что-то с всплеском плюхнулось в воду в десяти ярдах впереди них. Но Пьер Бланк, скалясь, как обезьянка, неутомимо греб к середине пролива, а навстречу через бушующее море спешила "Мерри Форчун", и ветер подхлестывал ее вздутые паруса.
Снова вспышка и оглушительный взрыв, сопровождавшийся звуком раскалывающейся древесины. Но это уже было словно во сне… В лодку бросили канат, их подтянули поближе к борту корабля, бережные руки подняли ее. Внизу остался черный водоворот и маленькая лодочка, исчезающая во тьме.
У штурвала "Мерри Форчун" стоял Француз. У него было порезано лицо, ветер трепал его волосы, рубашка прилипла к телу под потоками дождя. На миг глаза их встретились, и они улыбнулись друг другу.
- Прижмись к палубе, Дона, - быстро проговорил он. - Сейчас снова начнут стрелять.
Вконец измученная, Дона повалилась на палубу, страдая от боли, дрожа от сырости и холода - и все же счастливая. Теперь она была готова вынести все что угодно…
Один из снарядов чуть было не задел корабль.
- Поберегите порох, ребята! - задиристо закричал Француз. - На сей раз вам не поймать нас.
Вертлявый Пьер Бланк отряхнулся, как собака, перегнулся через борт корабля и, сложив растопыренные пальцы, показал преследователям "нос".
"Мерри Форчун" то становилась на дыбы, то зарывала нос в волны, паруса колотились и трещали, а сзади, из настигающих их посудин неслась отборная брань. Кто-то выстрелил из мушкета и попал в мачту.
- Здесь твой друг, Дона, - сказал Француз. - Ты не знаешь, он всегда так метко стреляет?
Дона подползла к корме и выглянула наружу. Внизу, под самой кормой, она увидела искаженные от бешенства лица Рэшли и Годолфина, последний при ее появлении вскинул мушкет к плечу.
- На борту женщина - смотрите, смотрите! - закричал Рэшли, но Годолфин уже спустил курок.
Пуля благополучно просвистела над головой Доны. Шквал ветра сильно накренил "Мерри Форчун", и тут Дона увидела, что Француз передал штурвал Пьеру Бланку. Дождавшись, когда корма глубоко погрузилась в воду, он перевесился с подветренной стороны судна. В руках у него была шпага.
- Приветствую вас, джентльмены, - нагло заявил он. - Желаю вам скорее воротиться в гавань Фой. Но сначала мне хотелось бы заполучить от вас кое-что на память.
И, сделав выпад шпагой, он скинул с головы Годолфина шляпу, затем кончиком шпаги поддел огромный завитой парик и торжественно поднял его вверх, размахивая им в воздухе, как флагом. Под париком у Годолфина оказалась розовая, как у новорожденного младенца, лысина. Лицо его побагровело, глаза вылезли из орбит, и он рухнул на корму лодки, мушкет загромыхал вслед за ним.
Страшный шквал дождя с силой обрушился на корабль, волны перекатывались через борт. Дону сбило с ног и отбросило в сторону. Придя в себя, она увидела, что форт и лодки остались далеко позади, а за штурвалом уже стоял Француз. С ручки штурвала свисал завитый буклями парик Годолфина.
Глава 14
Два корабля покачивались на середине пролива милях в трех друг от друга. Тот, что стоял впереди, имел ухарский вид, мачты его торчали чуть наклонно, борта сверкали свежей краской. Второй был ничем не примечательным торговым судном.
Накануне почти сутки бушевал летний шторм, но сейчас ветер утих, небо было ярко-голубым, без единого облачка. Словно истощив во время шторма все свои силы, море безмятежно отдыхало.
Оба корабля почти застыли на месте, их паруса беспомощно свисали, лишь изредка оживляемые легким северным ветерком. Запах жареного цыпленка, разносившийся по "Мерри Форчун" и смешивавшийся со свежим морским воздухом, проникал в открытый иллюминатор. Дона открыла глаза и с облегчением отметила, что корабль больше не швыряет из стороны в сторону, вверх-вниз по волнам Атлантики. Дурноты, свалившей ее с ног на целые сутки, словно не бывало, она чувствовала зверский голод. Кошмар закончился. Дона сладко зевнула, закинула руки за голову и тут же отпустила длинное ругательство, из тех, что были в обиходе у Гарри. Она вспомнила, что из-за своей болезни проиграла пари. Дона схватилась за уши и нащупала в них рубиновые серьги. Стряхнув последние остатки сна, она хотела встать, но обнаружила, что лежит под одеялом совершенно раздетая. Дона огляделась, но не увидела своей одежды.
Казалось, пролетела вечность с тех пор, как, пошатываясь в темноте, она спустилась вниз по трапу промокшая, больная, измотанная. Сорвав с себя рубашку, штаны и башмаки, она забралась под одеяло, мечтая лишь о покое и сне.
Похоже, кто-то заходил в каюту, пока она спала: иллюминатор открыт, одежда ее исчезла, зато оставлены кувшин с горячей водой и полотенце. Дона поднялась с широкой койки, на которой провела последние день и ночь, босиком подбежала к кувшину, умылась. Кто бы ни был хозяин "Мерри Форчун", подумала она, очевидно, в комфорте он смыслит больше, чем в правилах безопасности. Дона расчесала волосы и выглянула в иллюминатор. Она увидела впереди по ходу корабля паруса "La Mouette", отливающие на солнце красным. Снова потянуло запахом жареного цыпленка, и почти одновременно на палубе раздались звуки приближающихся шагов. Дона юркнула в постель, натянув одеяло до самого подбородка.
- Ты уже проснулась? - спросил из-за двери Француз. Получив утвердительный ответ, он вошел в каюту, неся в руках поднос с едой и приветливо улыбаясь. У Доны учащенно забилось сердце.
- Вот - прощаюсь со своими сережками, - вздохнула она.
- Я так и понял, - не удивился Француз.
- Откуда ты знаешь?
- Я спускался вниз, чтобы проведать тебя, но в меня залепили подушкой и посоветовали убираться в преисподнюю.
- Вранье, - недоверчиво хмыкнула Дона. - Здесь не было ни души.
- В тот момент ты была слишком далека от того, чтобы замечать подобные мелочи. Но не будем спорить. Хочешь есть?
- Да.
- Я тоже. Думаю, мы могли бы пообедать вместе.
Выглядывая из-под одеяла, Дона наблюдала, как он накрывал на стол.
- Который час? - спросила она.
- Около трех.
- А день какой?
- Воскресенье. Сегодня утром Годолфин, вероятно, преклонил главу к церкви, если, конечно, не отыскали в этой дыре приличного парикмахера.
Следуя за направлением его взгляда, Дона впервые заметила пышный завитой парик, свисающий с гвоздя над ее головой.
- Когда же он попал сюда? - сквозь смех спросила она.
- Когда тебе было плохо, - ответил он.
Дона сразу прикусила язык. Мысль о том, что он застал ее в позорном, низменном состоянии, повергла ее в глубочайшее уныние. Она плотнее подоткнула под себя одеяло.
- Любишь крылышко? - как ни в чем не бывало осведомился Француз, ловко разделывая цыпленка.
- Да, - нетвердо ответила Дона, прикидывая, как ей управляться с едой, если на ней ничего нет.
Улучив момент, когда Француз отвернулся, чтобы откупорить бутылку, она села и накинула на плечи одеяло. Он уже собирался подать ей тарелку с цыпленком, но остановился, увидев не самую удобную драпировку, которую она себе избрала.
- Можно придумать кое-что получше, - покровительственно заметил он. - Не стоит забывать, что "Мерри Форчун" недавно вернулась из Индии.
Он вышел и, склонившись над стоявшим неподалеку деревянным сундуком, вытащил из него алую с золотом шаль, обшитую серебряной бахромой.
- Возможно, Годолфин намеревался преподнести ее своей жене, - сказал он, возвращаясь и передавая шаль Доне. - Внизу, в трюме, их несусветное количество, выбери себе что хочешь.
Он сел за стол и, взяв руками ножку цыпленка, с нетерпением вонзил в нее зубы. Дона потягивала вино.
- Даже не верится, что сейчас мы здесь, обедаем, а не покачиваемся на дереве в парке Годолфина, - задумчиво сказала она.
- Так бы тому и быть, не поддержи нас вовремя западный ветер, - живо откликнулся он.
- Что нам предстоит делать сегодня?
- Я никогда не строю планов на воскресенье.
Дона тоже взяла кусочек цыпленка руками и принялась уписывать его за обе щеки. С носа корабля долетали звуки лютни Пьера Бланка и нестройно поющие голоса.
- Послушай, Француз, тебе всегда так дьявольски везет? - напрямик спросила Дона.
- Всегда, - скромно ответил он, выбрасывая в иллюминатор обглоданные кости и сразу же подкладывая себе вторую ножку.
Косые солнечные лучи падали на стол, сонные волны плескались о борт корабля, а они наслаждались едой, думая друг о друге и о том, что ждет их впереди.
- Рэшли устроил своих моряков с удобствами, - заключил Француз, оглядывая каюту. - Возможно, поэтому они так беспробудно спали, когда мы залезли на борт.
- Сколько их было на корабле?
- С полдюжины, не больше.
- И что вы с ними сделали?
- Связали спина к спине попарно, заткнули рты кляпами и пустили плавать в лодке по воле волн. Полагаю, их подобрал Рэшли.
- А шторм снова не повторится?
- Нет, с этим покончено.
Дона следила за солнечными зайчиками, которые плясали на потолке и перекрытиях.
- Я рада, что испытала все это, - помолчав, сказала она. - Но я также рада, что все позади, что не надо прятаться на причале, бежать сломя голову, спасаясь от погони… Нет, я не хотела бы повторить все заново.
- Для юнги ты справилась неплохо. - Француз в упор посмотрел на нее и отвел глаза, а Дона в смущении принялась заплетать бахрому на шали.
Пьер Бланк в который раз повторял один и тот же короткий журчащий мотив, хорошо знакомый Доне со времени ее первого посещения "La Mouette" в бухте под Навроном.
- Как долго мы пробудем на "Мерри Форчун"? - поинтересовалась она.
- Тебе уже захотелось домой?
- Нет, просто мне хотелось бы знать.
Француз встал из-за стола и, подойдя к иллюминатору, выглянул наружу: "La Mouette", казалось, застыла на расстоянии двух миль от них.
- Вот так всегда на море, - с наигранной досадой посетовал он. - То чересчур много ветра, то чересчур мало. Даже при легком его дуновении мы были бы сейчас у берегов Франции. Но, возможно, к вечеру и доберемся.
Он засунул руки глубоко в карманы и, не двигаясь с места, стал тихонько насвистывать песенку Пьера Бланка.
- А после, когда поднимется ветер? - продолжала спрашивать Дона.
- Войдем в прибрежные воды и оставим часть команды на борту, чтобы они довели "Мерри Форчун" до порта. Что касается нас, то мы вернемся на "La Mouette".
- А потом куда пойдем? - не отставала Дона.
- Назад к Хелфорду, конечно. Разве ты не хочешь повидать детей?
Она не ответила, невольно любуясь горделивой посадкой его головы и разворотом плеч.
- Может быть, тот козодой в бухте все еще кричит по ночам, - понизив голос, сказал он. - Мы бы нашли его и цаплю тоже. Я ведь так и не закончил рисунок цапли.
- Я не знала.
- К тому же в реке еще не перевелась рыба, - добавил он.
Песня Пьера Бланка запнулась и оборвалась. Было тихо, только вода слегка плескалась о борт судна. Перекликаясь, одновременно пробили склянки на "La Mouette" и "Мерри Форчун". Солнце сияло, все вокруг дышало миром и покоем.
Француз подошел и сел на койку рядом с Доной.
- Наступает лучшая минута для пирата, - доверительно сказал он. - Замысел воплощен, игра увенчалась успехом. Оглядываясь назад, вспоминаешь только хорошее, а плохое как-то забывается до следующего раза. Теперь, если до сумерек не поднимется ветер, мы предоставлены самим себе.
- Можно искупаться, - предложила Дона, - на вечерней прохладе, перед заходом солнца.
- Можно, - отозвался Француз.
Снова наступила тишина. Словно зачарованная, Дона следила за мельканием солнечных зайчиков, прислушивалась к шороху моря.
- Но я не могу подняться, пока не высохнет одежда, - встрепенулась вдруг она.
- Я знаю.
- Там, наверху, на солнце ей ведь недолго сохнуть?
- Часа три, не меньше.
Дона вздохнула и поудобнее устроилась на подушке.
- Нельзя ли попросить Пьера Бланка съездить в лодке на "La Mouette" за моим платьем? - спросила она.
- Он сейчас спит, - сказал капитан. - Они все спят. Французы любят поваляться между часом и пятью пополудни. Ты разве не знала?
- Нет, я не знала. - Дона закинула руки за голову и прикрыла глаза. - В Англии люди никогда не спят днем. Этот обычай, вероятно, существует только среди ваших соотечественников. И все-таки - чем мы займемся, пока моя одежда не просохнет?
Улыбка тронула уголки его губ.
- Во Франции, - сказал он, - вам бы объяснили, чем можно заняться. Но, вероятно, и этот обычай существует только среди моих соотечественников.
И поскольку Дона не отвечала, он протянул руку и, наклонившись вперед, начал очень нежно вынимать из ее левого уха рубиновую сережку.
Глава 15
Дона стояла за штурвалом "La Mouette". Шхуна неслась по зеленым раскатистым волнам и, ныряя носом, вздымала фонтаны брызг. Белые паруса, напрягаясь, рвались вперед и гудели у Доны над головой. Корабельные звуки - поскрипывание блоков и натянутых канатов, глухое постукивание ветра в такелаже, голоса матросов - складывались в неповторимую мелодию, отныне столь дорогую ее сердцу. Матросы поглядывали наверх, на нее, козыряли ей, радовались, как мальчишки, удостоившись ее взгляда. Солнце припекало голову. Когда в очередной раз брызги обрушивались на палубу, Дона слизывала с губ соленые капельки. Корабль источал теплый резковатый запах, в котором угадывался привкус смолы, дегтя, канатов и морской воды.
Дона думала о том, что все, что с ней происходит, это лишь крохотный отрезок времени, который никогда не повторится. То, что было вчера, уже ушло и принадлежит прошлому. А что несет с собой день грядущий - быть может, беду, кто знает. Но сегодня наш день, наш час, солнце светит только нам, и ветер, и море - все для нас. И люди на нижней палубе поют нам. Потому что судьба как величайшее сокровище подарила нам этот день - день, когда мы любили по-настоящему. Мы создали вдвоем целый мир и скрылись в нем от всего света - чего же больше?
Француз неподвижно лежал на палубе, закинув руки за голову. Во рту у него застыла трубка. Губы спящего изредка трогала мягкая улыбка. Дона вспомнила теплоту его тела, с сожалением подумав при этом о тех мужчинах и женщинах, которые не умели по-настоящему любить или замыкались, когда были влюблены, сопротивляясь своему чувству и стыдясь его. Как обделяют себя люди, избегающие любви, пылкой страсти. Она-то теперь знала, что для любящих отступает стыд, рушатся все барьеры, умирает гордость - отныне все чувства, побуждения, состояния души и тела становятся для них общими. Дона чувствовала, как ее душа наполняется восторгом и счастьем - и все благодаря ему.
Колесо штурвала резко крутанулось вверх, вырвавшись из рук Доны. "La Mouette" накренилась под ветром. Француз открыл глаза и с нежностью посмотрел на Дону. Вынув изо рта трубку, он неспешно выколотил пепел на палубу, ветер сразу же подхватил его и унес. Француз встал, потянулся, сладко зевнул. На лице его отразились умиротворенность и какая-то сияющая безмятежность. Он мягко подошел и встал рядом с Доной, опустив руки на ручку штурвала поверх ее ладоней. Они стояли, боясь пошевелиться, и смотрели на небо, море и паруса.
Тонкой линией на горизонте проступал берег Корнуолла. Первые чайки, летевшие навстречу кораблю, уже кружили над его мачтами. Еще немного, и с дальних холмов повеет запахом земли, жара спадет и перед ними откроется широкое устье Хелфорда. В его водах багрянцем и золотом будет сверкать заходящее солнце. На песчаных отмелях еще сохранится дневное тепло, вода в реке поднимется с приливом и станет совсем прозрачной. Они снова увидят бакланов, парящих над скалами, устрицелова, прыгающего на одной ноге у маленьких луж на отмелях, серую цаплю, неподвижную, будто спящую. С их появлением цапля мигом взлетит и, тяжело взмахивая крыльями, скроется за деревьями. В бухте после дневного зноя тихо и прохладно. Деревья у кромки воды встретят их как старых знакомых. Во тьме вскрикнет козодой, рыбы будут плескаться в воде, а когда они вдвоем пойдут сумеречной порой по тропе среди папоротников и молодой поросли, все запахи и звуки, какие бывают только в середине лета, окружат их плотным кольцом.
Словно читая ее мысли, Француз тихонько спросил:
- Хочешь, снова разложим костер и поужинаем в бухте?
- Да, - сказала Дона, - там, где и прежде, - на молу.
Она откинулась назад, прижалась к нему и долго смотрела на дальние очертания берега, становившиеся все более явственными. Дона думала о том, что любовь, к ее изумлению, оказалась таким простым и захватывающим чувством, что, стоило не устоять перед ней лишь однажды, как она заполонила собой всю ее жизнь, не оставив места ни стыду, ни страхам, ни сомнениям - ничему, кроме поющей радости. Кажется, давно ли Дона видела со скалы, как таинственный корабль входит в прибрежные воды, и вот теперь она стоит на борту "La Mouette".
В предзакатной тиши, с приливом, шхуна вошла в широкое устье реки. И хотя они отсутствовали лишь несколько дней, что-то в природе неуловимо изменилось: цвет листвы стал более насыщенным, холмы поражали богатством оттенков, в воздухе парило, благоухало так, как бывает только на самом пике лета. Сорвался с земли и улетел к верховьям реки вспугнутый кроншнеп. "La Mouette" легла в дрейф, но у самой бухты невесть откуда налетел порыв ветра и качнул корабль в сторону. Пришлось спускать шлюпки и на тросах доводить "La Mouette" до ее стоянки. Уже длинные тени упали на воду, когда якорная цепь, глухо задребезжав, упала в глубокую заводь. Корабль, покачиваясь, развернулся навстречу последней волне прилива. Неожиданно откуда-то выплыли два лебедя, словно белые парные ладьи, а за ними торопливо двигались трогательные пушистые лебедята. Вскоре все семейство скрылось из виду, оставив на воде кильватерный след, словно маленькая флотилия кораблей.