К ночи на "La Mouette" был наведен порядок, палубы чисто вымыты, с камбуза потянуло приятным запахом. На полубаке не смолкали веселые матросские голоса.
Капитанская лодка покачивалась под трапом. Француз неслышно подошел к Доне, которая, словно в забытьи, стояла, облокотившись о поручни, и глядела на первую появившуюся в небе звезду. Они спустились в лодку и направили ее вниз по течению, туда, где скрылись лебеди. Высадившись на берег, они разожгли костер. Сухие сучья весело потрескивали. Француз сварил кофе в ковшике с изогнутой ручкой. Словно дикари, они разрывали мясо и хрустящий, поджаренный на костре хлеб руками, отчего еда казалась особенно вкусной. После ужина Француз привычным жестом вытащил табак и трубку, а Дона, откинувшись назад, положила голову ему на колени.
- Захоти мы, и так будет всегда, - мечтательно проговорила Дона, глядя на костер. - Завтра, послезавтра, через год. Здесь, в других странах, на других реках, в далеких землях, которые мы выберем.
- Да, если мы захотим, - сказал Француз. - Но Дона Сент-Коламб - это не юнга Дона. Ее жизнь протекает в другом мире. Сейчас она пробуждается ото сна в своей спальне в Навроне, отдохнувшая после приступа лихорадки. Она силится вспомнить что-то смутное, привидевшееся ей во сне. Но сон ускользает от нее. Тогда она встает, одевается и спешит увидеться со своими детьми и домочадцами.
- Нет-нет, - горячо запротестовала Дона. - Она еще не проснулась, жестокая лихорадка треплет ее по-прежнему, она видит сны - такие прекрасные, каких еще не было в ее жизни.
- Это ничего не меняет, - покачал головой Француз. - Сны остаются снами. Рано или поздно приходит пробуждение.
- Нет! - крикнула Дона. - Нет! Отныне и всегда будет так: ночь, приготовленный на костре ужин и твоя ладонь - здесь, против моего сердца.
- Ты забываешь, - мягко сказал он, - что женщин подводит натура. Да, какое-то время они готовы странствовать, играть в любовь, в приключения. Но потом… потом природа берет свое - их обязательно потянет свить свое гнездышко. Инстинкт пересиливает. Рано или поздно птицы строят дом, поселяются в нем - в тепле, в безопасности и выводят птенцов.
- Но дети вырастают, а возмужав, покидают дом, и тогда родители снова становятся свободными и могут лететь куда угодно.
- Ты прекрасно знаешь, что это не так, - грустно улыбнулся Француз. - Я могу уплыть на "La Mouette" и вернуться к тебе лет через двадцать. И тогда вместо юнги я найду спокойную, довольную, примирившуюся с жизнью женщину, давно позабывшую свои былые мечты. А кем стану я сам? Потрепанным морским волком с бородой, больными суставами, а главное - с погасшим интересом к пиратству, к приключениям, ко всему, что горячит кровь.
- Мой Француз рисует чересчур унылую картину будущего.
- Твой Француз - реалист.
- А что будет, если я навсегда останусь с тобой и не вернусь в Наврон? - спросила она.
- Кто знает? Возможно, пожалеешь, разочаруешься, будешь с тоской оглядываться назад.
- С тобой - никогда! - с жаром проговорила Дона.
- Может быть, и не пожалеешь. Но что нас ждет? Новое гнездышко, дети, их воспитание… Однажды я снова уплыву один, а ты останешься на берегу. Видишь, моя дорогая Дона: бегство для женщины невозможно, разве что на одну ночь, на один день…
- Пожалуй, ты прав - у женщины нет выхода. Но если снова уплыву с тобой, то останусь навсегда юнгой, одетым в штаны Пьера Бланка, и у тебя не будет хлопот с моей примитивной женской натурой. Мы будем жить в полном согласии, понимая друг друга с полуслова. Ты будешь брать на абордаж корабли и совершать набеги на берег, а я, твой верный юнга, буду ждать тебя с нетерпением, разогрею для тебя ужин и, когда ты вернешься, не буду докучать тебе пустой болтовней.
- И сколько же продлится такая жизнь?
- До тех пор, пока она будет доставлять нам удовольствие.
Дрова в костре прогорели, лишь иногда вспыхивали низкие языки пламени.
- Ты знаешь, какой сегодня день? - спросила Дона.
- Да, середина лета, самый длинный день в году.
- Останемся ночевать здесь, а не на корабле. Такая ночь уже не повторится. Может быть - для других, но не для нас, не здесь, не в этой бухте.
В ожидании ответа она подняла глаза, но не смогла разглядеть выражения его лица - оно было скрыто густой тенью, надвигавшейся со всех сторон по мере того, как угасал костер. Француз легко поднялся на ноги и без лишних слов спустился к лодке, возвратившись с одеялами и подушкой в руках. Одно из одеял он расстелил на земле под деревом, у самой воды.
Прилив кончился, убывающая вода обнажила впадины, заполненные грязью. От легкого ветра зашелестела листва, и снова все стихло. Молчал козодой, спали морские птицы.
- Завтра чуть свет я наведаюсь в Наврон, - сказала Дона. - На восходе солнца, когда ты еще будешь спать.
- Хорошо, - только и сказал он.
- Пока все в доме спят, я вызову Уильяма. Если с детьми все в порядке и во мне нет надобности, я сразу же вернусь в бухту.
- А потом?
- Потом? Не знаю. Решай сам. По-моему, нет ничего бессмысленнее, чем строить планы. Жизнь так часто их опрокидывает, принося лишние разочарования.
- Тогда давай пофантазируем. Ты вернешься и позавтракаешь со мной, а затем мы спустимся на лодке вниз по реке, и ты наконец проявишь себя заправским рыболовом - не то что в прошлый раз.
- У нас будет богатый улов!
- Поживем - увидим.
- А наловив рыбы, мы пойдем купаться. Будем плавать в полуденный зной. Потом поедим и подремлем, лежа на маленьком пляже. С отливом на отмель прилетит кормиться цапля, и ты сможешь дорисовать ее.
- Нет, я нарисую не цаплю, а моего юнгу с "La Mouette".
- И все это повторится завтра, послезавтра, через день. Время замедлит свой бег.
- Да, середина лета - самый длинный день в году, - задумчиво проговорил Француз.
Она проснулась ранним серым утром. Два лебедя, словно привидения, скользили по воде со своим выводком. Пепел от костра был белым, словно пыль. Француз спал. Дона подумала, отчего все мужчины во сне похожи на детей. Складки на лице разглаживаются, исчезают следы забот, и они снова превращаются в мальчуганов, какими были когда-то. Уняв первый озноб, Дона скинула с себя одеяло и встала босыми ногами прямо на золу костра, провожая взглядом исчезающих в тумане лебедей. Быстро закутавшись в накидку, она отправилась вверх по узкой петляющей тропинке, ведущей в Наврон.
Дона вышла из лесу и остановилась на лужайке. В утреннем тумане Навронский замок выглядел торжественно и как-то напряженно. Озираясь, Дона перебежала лужайку, серебряную от росы, и взялась за ручку двери. Дверь была заперта. Обождав немного, Дона обогнула дом и вышла во двор, куда выходило окно комнаты Уильяма. Оно было открыто, но занавеси задернуты.
- Уильям, - позвала Дона. - Уильям, вы здесь?
Не дождавшись ответа, она подобрала с земли небольшой камешек и бросила его в окно. Наконец в окне появился Уильям, уставившийся на свою хозяйку, словно на привидение. Приложив палец к губам, он сразу исчез. Лицо у него было измученное и бледное. "Что-то случилось, - с тревогой подумала Дона. - Может быть, Джеймс болен… А вдруг он собирается сообщить мне, что Джеймс умер!"
Она услышала, как мягко отодвинулся засов входной двери. Уильям приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы она могла проскользнуть в нее.
- Дети? - в ужасе спросила Дона, вцепившись ему в рукав. - Дети? Они больны?
Он отрицательно покачал головой, жестом умоляя ее молчать и поглядывая через плечо на лестницу, ведущую в зал. Дона вошла в дом, тревожно озираясь по сторонам. Внезапно сердце ее дрогнуло - она увидела дорожный плащ, брошенный на стул, хлыст для верховой езды и обычный беспорядок, какой бывает после недавнего приезда. Она заметила также шляпу, валявшуюся на каменном полу, второй хлыст и толстый плед.
- Сэр Гарри приехал, миледи, - шепотом сказал Уильям. - Он прибыл на закате, прискакал из Лондона. И лорд Рокингэм с ним.
Дона ничего не сказала, не отрываясь, она смотрела на дорожный плащ, брошенный на стул. Внезапно сверху раздался пронзительный собачий лай.
Глава 16
Уильям нервно поглядывал на лестницу. Дона, покачав головой, на цыпочках прошла через зал в гостиную. Уильям зажег две свечи и замер перед Доной, ожидая ее решения.
- Что он сказал? - спросила Дона. - Отчего они приехали?
- Думаю, что сэр Гарри соскучился без вас в Лондоне, миледи, - сказал Уильям. - А посоветовал ехать лорд Рокингэм. Его сиятельство встретил в Уайтхолле родственника лорда Годолфина, и тот передал величайшую просьбу лорда к сэру Гарри прибыть в Корнуолл. Вот все, что я мог понять из их беседы за ужином, миледи.
- Да, да, - вслух подумала Дона. - Наверняка это Рокингэм. Гарри слишком вял и ленив, чтобы решиться на приезд без постороннего толчка.
Уильям даже бровью не повел, он стоял перед ней с подсвечником в руках.
- Как же вам удалось убедить сэра Гарри не входить в мою комнату?
Подобие улыбки скользнуло по изможденному лицу Уильяма.
- Чтобы попасть в вашу комнату, миледи, сэру Гарри пришлось бы предварительно убить меня, - безо всякого пафоса произнес он. - Едва только джентльмены спешились, я доложил им, что вы в бреду уже несколько дней и лишь накануне вам удалось задремать. Я сказал сэру Гарри, что его внезапный приезд может в высшей степени пагубно отразиться на состоянии вашего здоровья, поскольку вам показан полный покой.
- И он поверил вашей басне?
- Как ягненок, миледи. Правда, он громко чертыхался и честил меня за то, что я не послал за ним раньше. Мне пришлось сослаться на строжайший запрет вашей светлости ставить его в известность. Потом к сэру Гарри подбежали мисс Генриетта и мистер Джеймс, наперебой рассказывая ему ту же историю. Тут подоспела и Пруэ. С необычайно удрученным лицом и скорбью в голосе она доложила, что ваше сиятельство даже не разрешили ей поухаживать за вами. Поиграв с детьми и отужинав, сэр Гарри и лорд Рокингэм удалились почивать. Сэр Гарри в голубой комнате, миледи.
Дона грустно улыбнулась и положила ладонь на его руку.
- Верная душа, - сказала она, - ведь и вы не сомкнули глаз в ожидании утра. Предположим, я бы не вернулась, что тогда?
- Без сомнения, я бы склонился к тому или иному решению, миледи. Хотя задача была не из простых.
- А что лорд Рокингэм? Как он отнесся к последним событиям?
- Его сиятельство выглядел явно разочарованным, узнав о невозможности видеть вас. Впрочем, говорил он мало. Его заинтриговали слова Пруэ о том, что никто, кроме меня, не допускался к вам во время болезни. Его сиятельство с таким острым любопытством взглянул на меня, будто у него заново открылись на все глаза.
- Весьма похоже на него, Уильям. У лорда Рокингэма необычный склад ума. Он просто создан для того, чтобы вынюхивать чужие секреты, у него даже нос вытянутый, как у терьера.
- Не смею возражать, миледи.
- Странно, Уильям. Какая-то фатальность лежит в составлении планов. Мы с вашим господином хотели позавтракать вдвоем в бухте, поудить рыбу и поплавать, а потом снова устроить ужин под открытым небом. И вот - все кончено, все перечеркнуто одним махом.
- Ненадолго, миледи.
- Теперь ничего не известно. В любом случае, нужно сообщить на "La Mouette", что с первым приливом она должна покинуть бухту.
- Разумнее дождаться сумерек, миледи.
- Последнее слово остается за вашим господином. Ах, Уильям!
- Да, миледи?
Она горестно покачала головой и съежилась, сидя на стуле. Лишь глаза выдавали то, что никогда не произнесли бы уста. Неожиданно Уильям склонился и похлопал ее по плечу, будто она была Генриетта.
- Понимаю, миледи, - сочувственно произнес он, вытянув губы. - Все образуется. Вы снова будете вместе.
Страшная усталость навалилась на Дону. Крушение надежд, участливый и, тем не менее, нелепый жест Уильяма, похлопавшего ее по плечу, - все это вывело ее из равновесия. Дона почувствовала, как слезы градом покатились у нее по щекам, и она не могла унять их, как ни старалась.
- Простите меня, Уильям, - всхлипывала Дона.
- Миледи!
- Глупая, непростительная слабость - и ничего больше. Но мы были так счастливы!
- Ничего другого я и не ожидал, миледи.
- А ведь такое происходит не часто, не правда ли?
- Раз в миллион лет, миледи.
- Все. Больше не будет слез. Как бы ни сложилось дальше, но того, что было, у нас никто не отнимет. Мне по-настоящему удалось ощутить полноту жизни. А это уже немало. Сейчас, Уильям, я поднимусь в свою комнату и лягу в постель. Утром вы принесете мне завтрак, а когда я почувствую себя достаточно подготовленной к нелегкому испытанию - пригласите сэра Гарри. Постараюсь выяснить, надолго ли он пожаловал.
- Очень хорошо, миледи.
- И необходимо найти способ предупредить вашего господина.
- Предоставьте это мне, миледи.
С первыми лучами солнца, пробивавшимися сквозь щели в ставнях, они вышли из комнаты. Держа в руках туфли, Дона осторожно поднималась по той самой лестнице, с которой спустилась в последний раз пять дней назад. Ей казалось, прошла целая вечность. На миг она задержалась у двери, за которой спал Гарри, услышала привычное фырканье спаниелей и тяжелое сопение самого Гарри. "Все, что прежде так раздражало меня и толкнуло на безумный поступок, теперь не имеет надо мной никакой власти, - подумала Дона, - все это не может проникнуть в тот новый мир, который я обрела".
Она прошла в свою комнату, прикрыв дверь. Окно в сад было открыто. В комнате было прохладно и пахло душистой сиренью, которую Уильям поставил у изголовья ее кровати. Дона раздвинула шторы, разделась и легла, закрыв глаза ладонями. Она представила себе, как сейчас в бухте Француз просыпается и протягивает к ней руку, но рука повисает в воздухе. Он вспоминает, что она ушла в замок, и ждет ее, наблюдая, как солнце поднимается все выше и выше. Потом он встает и, потянув носом воздух, не спеша идет купаться. Обождав еще немного, он кликнет матросов с "La Mouette". Кто-нибудь из них бросит ему конец каната, чтобы он мог забраться на борт. Один из матросов отправится в лодке на берег, чтобы забрать одеяла и остатки ужина. Француз спустится в каюту и насухо разотрется полотенцем. Войдет Пьер Бланк, неся поднос с завтраком. Помедлив еще немного, капитан сядет за стол и съест завтрак один, без нее. Потом он выйдет на палубу и, поглядывая на тропинку между деревьями, набьет свою трубку. Возможно, вернутся лебеди, и он начнет бросать им хлеб.
Дона воочию представила, как бы он взглянул на нее, спускающуюся вниз по тропинке, улыбнулся бы ей вскользь, не двигаясь с места и по-прежнему кидая хлеб лебедям, будто и не замечая ее появления. Что за мука перебирать в уме эти картины, когда все кончено: корабль должен отплыть, пока его не обнаружили. Что за мука быть здесь, в Навроне, лежать на этой кровати, когда он - там, в бухте, и им не быть вместе. Это ад… Красоту и любовь сменили боль и печаль. Дона долго лежала без сна, закрыв глаза руками, а солнечный свет уже заливал комнату. В десятом часу утра вошел Уильям.
- Отдохнули, миледи? - спросил он, ставя поднос с завтраком на столик около ее кровати.
- Да, Уильям, - покривила душой Дона. Она оторвала ягоду от кисти винограда, лежавшей на подносе.
- Джентльмены завтракают внизу, миледи. Сэр Гарри приказал мне осведомиться, в силах ли вы принять его.
- Да, мне придется сделать это, Уильям.
- Осмелюсь дать совет, миледи. Задерните шторы, чтобы ваше лицо оказалось в тени. Сэру Гарри покажется странным, что вы так превосходно выглядите.
- Я превосходно выгляжу? Что вы, Уильям!
- Подозрительно хорошо, миледи.
- Но у меня разламывается голова.
- По совершенно иным причинам, миледи.
- А тени под глазами? Да я руки не могу поднять от усталости.
- Готов поверить, миледи, но только наполовину.
- Я думаю, Уильям, вам лучше убраться из комнаты. Не то я швырну в вас чем-нибудь тяжелым.
- Хорошо, хорошо, миледи.
Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Дона встала, умылась, уложила волосы и, следуя его совету, задвинула шторы. Она снова легла в постель и только успела укрыться одеялом, как за дверью послышался лай, поскребывание собак и звуки тяжелой походки Гарри. Когда он открыл дверь, собаки с восторженным лаем бросились к ней на кровать.
- Слезайте, дьяволята, - затопал ногами Гарри. - Эй, Герцог! Герцогиня! Вы что, не видите - хозяйка больна. Назад, негодники, - суетился он, производя больше шума, чем собаки. Наконец, сопя и краснея от усилия, он грузно уселся на кровать. Вытащив сложенный носовой платок, Гарри стер с простыни следы собачьих лап.
- Ну и жаркое сегодня утро, черт его подери, - пожаловался он. - И десяти нет, а я уже весь вспотел. Как ты себя чувствуешь? Тебе лучше? Где ты подхватила эту проклятую лихорадку? Ты меня поцелуешь? - Наклонившись и обдав Дону сильным запахом мужского пота, он царапнул ее подбородок своей жесткой щетиной, его пальцы неуклюже тыкались ей в щеку.
- А ты не выглядишь больной, моя красавица. Я ожидал найти тебя чуть ли не на смертном одре, судя по тому, что наговорил этот малый. Что он за слуга, в самом деле? Я выставлю его вон в два счета, если он тебе не нравится.
- Уильям - просто сокровище, - заговорила наконец Дона. - У меня не было лучшего слуги.
- Ну как знаешь. Коли он тебе угодил - пусть остается. Значит, ты была больна… Тебе не следовало бросать Лондон. Не понимаю, зачем ты уехала, ведь тебе всегда там нравилось. К тому же, признаюсь, мне было чертовски скучно. В театре - ни одной стоящей постановки. А прошлой ночью я чуть было не проигрался в пикет. Говорят, у короля новая фаворитка, но я еще не видел ее. Какая-нибудь артисточка или что-то в этом роде. Да!.. Рокингэм тоже здесь и жаждет тебя видеть. Он сказал мне: поедем в Наврон и поглядим, что поделывает Дона. И вот, черт подери, мы здесь, а ты встречаешь нас в кровати.
- Мне намного лучше, Гарри. Вряд ли это было что-то серьезное.
- Рад слышать. Я уже сказал, что ты неплохо выглядишь. Загорела, что ли? Ты темная, как египтянка.
- Наверное, пожелтела от болезни.
- А глаза стали еще больше, ну и дела!
- Все от лихорадки, Гарри.
- Странная разновидность лихорадки. Вероятно - от здешнего климата. Если хочешь, собаки заберутся к тебе на постель.
- Нет, честно говоря, не хочу.
- Ну, Герцог, лизни свою хозяйку и слезай. Герцогиня, вот твоя хозяйка! Посмотри, Дона, она расчесала спину. Что бы ты сделала? Я втирал мазь, но не помогло. Да, кстати, я купил новую лошадь - караковую, норовистую, как черт, но ход у нее хороший. Она здесь, в конюшне. Рокингэм предлагает за нее тысячу. Я ему сказал, чтобы он довел ставку до пяти тысяч, но он не играет… Значит, графство наводнено пиратами? Грабежи, насилия, люди в панике?
- Кто тебе наговорил все это?
- Рокингэм. В городе он повстречал кузена Джорджа Годолфина. А как поживает Годолфин?
- В последнюю нашу встречу он был не в духе.
- Еще бы! Недавно он прислал мне письмо. У его шурина украли корабль. Ты знаешь Филиппа Рэшли?
- Не настолько, чтобы заговорить с ним, Гарри.