Я вздохнул. Я часто не понимал её, она говорила странные вещи, которые часто не совпадали с тем, что она же говорила раньше. Но я готов был отдать полжизни за этот теплый мягкий, влекущий комочек, свернувшийся у меня на груди и почти засыпающий, как котенок, такой желанный, такой родной и близкий и такой далекий…я, пожалуй, впервые задумался всерьез - как же я буду жить на этой земле без нее. В том времени, в этом - какая разница - я просто не представлял, как буду просыпаться, и засыпать, встречать рассветы и закаты, ходить на работу, спать с женой, а Ксаны рядом не будет. Я не увижу, как родится моя дочь, как сделает первые шаги. Кого она будет называть "тятей"? Кто возьмет ее на руки и расскажет сказку на ночь, кто защитит от произвола того настоящего Данилы Алексеевича, который явится на моем месте вместо меня, когда я уйду… и явится ли вообще кто-нибудь вместо меня. А если я не успею найти последний камень до первого снега? Страшно было подумать, что я могу сгинуть, просто исчезнуть в небытие, и она, моя любимая тоже…
- Не думай о плохом, - Ксана словно читала мои мысли.
- Мы почти приехали. Ты и на этот раз исчезнешь?
- Нет. Я останусь с тобой. Очень хочется спать в теплой кровати под защитой надежного мужчины. - Она звонко расхохоталась, и я еще крепче прижал ее к себе.
* * *
На этот раз Ксана не окуривала комнаты дымом и не выливала воск в воду. Она просто взяла свой хрустальный шар и положила на стол перед собой. В руках ее были камни. Она закрыла глаза и сидела, словно уснувшая. Шар медленно вращался сам собой.
- Ты видишь что-нибудь? - я просто не выдержал, прошло больше получаса. Ответом мне было гробовое молчание. Я раздраженно вздохнул и вышел из комнаты. Иногда меня просто бесила вся эта колдовская чушь. Проходя по комнатам, я наткнулся на умилившую меня картину. Анисим, которого, видно, сморило, после сытного обеда, сдобренного парой-тройкой рюмочек кипарисовки. Он похрапывал, свернувшись клубком, на диване в гостиной, а Антонина, заботливо укрыв ему ноги своей вязаной шалью, сидела рядом на скамеечке и колдовала с иголкой над его портами. Мне сразу пришла в голову мысль - надо их все-таки поженить. Я, как эгоист, думал все время о себе и никогда не думал о них. Об Анисиме и Антонине, обоим страдавшим такой нерешительностью. Надо просто решить за них.
- Спит? - Я подкрался на цыпочках и спросил, наклонившись почти к самому ее уху. Женщина подскочила от неожиданности и, поклонившись в пояс, быстро-быстро зашептала:
- Вы уж не ругайте его, барин, что он тут на господском диване уснул - прихворнул он малость, старая рана ноет…
- Да бог с тобой, Антонина. Нечто я нелюдь какой, это ж Анисим!
- Благодарствую, барин, чего к ужину пожелаете?
- Хорошо бы блинов твоих, знаменитых.
- Будут, барин, непременно будут. А… - она застыла с удивленным лицом. Я обернулся. Сзади меня стояла Ксана, шар в ее руках светился голубоватым светом, она пристально глядела в него.
- Не уходи, барин, без тебя ничего не получается.
- А …что это она…. - Антонина ошарашено смотрела то на Ксану, то на шар, то на меня.
- Это… это мы электричество добываем, - я не нашел ничего лучшего чем соврать.
- Электричество?
- Ну это свет такой…. Ты иди, иди…
- Свет… - она удалилась, бормоча, - ведьма, верно, говорили же - ведьма…
- Ксана! - я подхватил её под руку и повлек в спальню, - зачем ты выходишь со своими фокусами на люди! Это же крестьяне, они могут придумать про тебя всякую чушь…
- Т-с-с! Я вижу! Ты рядом и теперь я вижу!
- Что?
- Я вижу яйцо птицы Гамаюн.
- И где оно?
- Ратишу все-таки поймали. Княжьи слуги привязали его к лошади и тащили волоком на веревке прямо в терем княжеский. Там голову его отрубили и на кол водрузили. А кол тот посреди площади воткнули - другим в назидание, да в устрашение. Любава того вынести не могла. К тому времени их с Ратишей дочке уж семнадцатый год пошел. Она собрала все, что нажито было, забрала дочь и решила бежать из села. Только выдали ее князю, свои же, соседи и выдали. В те времена за побег карали страшно. Князь снарядил погоню. Испугавшись расправы, посадила она дочку в лодку, погрузила туда же добро, и велела той плыть одной на другой берег. А оттуда к условленному месту добираться. Сама, мол, назад вернется - покажет, что, дескать, никуда убегать не собирается, - врут, мол, люди. А потом, когда все успокоится, к дочке придет. Дочка села на весла и поплыла к противоположному берегу, только не справилась хрупкая девушка с бурной речкой - перевернулась лодка, - все ко дну пошло, и самой ей выплыть не удалось. Любава от горя с ума сошла. А в ту же ночь загорелся лес, рядом с селом, от пожара того все село занялось, все сгорело дотла.
- А камень? Где камень?
Ксана подняла на меня глаза:
- Камень посреди реки…
- Где?
- Прямо посреди реки. На дне. - Невозможно! Как можно обнаружить камень на дне реки? Как мы найдем, где именно? Если даже теоретически предположить, что мы будем знать, где это место, как я достану его - неизвестно, что там за глубина! Вода ледяная!
Ксана подошла и обняла меня:
- Мы должны его достать, по-другому нельзя.
Меня передернуло. Я представил речные круговороты, обжигающий холод воды - здесь ни оборудования для дайвинга, ни поискового навигатора, который бы враз обнаружил нужный металл или минерал. Здесь у меня только Ксана, - я невольно улыбнулся.
- Вот и славно, - Ксана, увидев мою улыбку, нежно прикоснулась губами к моей щеке, - не думай ни о чем, ты не будешь чувствовать ни холода, ни боли…
- А эти… как их… верлиоки речные?
- Нет никаких речных верлиок, - Ксана расхохоталась, - есть водяные и русалки.
- Вот-вот, водяные и русалки!
- Ну, с этими я как-нибудь договорюсь!
- А камень тоже заколдован, как и предыдущие два?
- Нет, мой барин, камень этот был Любаве Ратишей подарен. Нет на нем ни заговоров, ни зароков - чистый он.
В дверь постучали, вошла горничная:
- Барин, кушать пожалуйте!
- Отлично, пойдем! У меня тут возникла она идея!
Я обнял Ксану, и мы вышли в столовую. Анисим поправлял стулья, Антонина суетилась у накрытого кремовой скатертью с большими кистями, стола. Она неодобрительно взглянула на Ксану.
- Кушать изволите, барин?
На столе дымилась стопка румяных, золотистых блинов, сметана, три вида варенья, плошка икры, тонко порезанная телятина, пареные овощи, что-то еще… стол просто ломился. Анисим принес запотевший графин с кипарисовкой, торжественно поставил его посреди стола и, косясь на меня и Ксану, отошел к приоткрытому окну и занялся стоявшим на лавке самоваром. Я видел, что Ксане было неловко, и решил исправить ситуацию:
- Анисим!
Тот сделал вид, что туг на ухо и еще усерднее стал пыхтеть старым сапогом, раздувая им, словно мехами, угольки в самоваре. Дым от угольков уходил в приоткрытое окно и таял где-то в сером небе.
- Анисим! - я сделал строгое лицо, - брось самовар, закрой окно, пока нас всех тут не заморозил, и, пойди сюда ко мне.
Анисим, словно чувствуя неладное, подошел с лицом побитой собаки, которая не понимает, за что наказали. Я торжественно усадил Ксану за стол и пригласил жестом сесть Анисима и Антонину.
- Вот что, Анисим. Решил я тебя женить!
- Как, барин? - В два голоса вскричали Анисим и Антонина.
- Да - да, женить. И не возражай - виданное ли дело. Герой войны, мастер на все руки, видный мужчина в расцвете сил и один - одинешенек. Антонина за тобой как за дитем ходит, а ей это зачем, - продолжал я, делая вид, что не помню о том, что они сохнут друг по другу.
- Антонина занята день и ночь - весь дом на ней, кухня, еще и ты! Вон у нас, сколько девок незамужних.
- Дык, это…барин…. - Анисим пытался возразить.
- Нет, нет, и не возражай! - я едва сдерживал смех, - вот хоть Татьяну взять, прачку нашу - вдовая, тридцати еще нет, - кровь с молоком! - я завернул в блин ложку икры и отправил себе в рот, закусывая рюмку кипарисовки.
- Ох! - Антонина всхлипнула и выбежала из-за стола.
- Ничего-ничего, - я по-прежнему продолжал валять дурака, - это она от радости, что, наконец, от лишних хлопот избавится!
- Барин! - Анисим покраснел так, что я даже испугался - доведу старика до удара, - помилуй, барин! Какая Татьяна - стар я, чтоб жениться!
- Что значит стар! Шестой десяток только - ты еще любому молодцу фору дашь. Все! Это не обсуждается! На следующей неделе обвенчаю тебя с Татьяной и точка. Готовься к свадьбе.
За дверью раздался грохот. Мы с Анисимом кинулись туда - там распластавшись на полу без чувств, лежала прачка Татьяна.
- Нечего подслушивать барские разговоры - горничные, переговариваясь, торопливо пытались привести ее в чувство.
- Барин, помилуйте!
- Нет-нет, я своего мнения менять не намерен. Жениться и все тут!
- Тогда позвольте хоть самому выбрать на ком!
- Самому? - Я сделал недовольное лицо, - значит, мое мнение тебя вообще не интересует!
- Что вы, барин, батюшка, да я за вас! Да я для вас… что хотите, барин для вас… - Анисим, сгорбившись, побрел прочь. Я понял, что перегнул палку.
- Ну, хорошо, положим, я прислушался бы к твоему мнению, - на ком бы ты хотел жениться?
Анисим, посветлев, кинулся ко мне:
- На Антонине, барин!
- На Антонине?!
- На ней, барин!
- Обещаешь?!
- Клянусь!
- Ну то-то, - того мне от тебя и надобно! - Я потрепал Анисима по плечу, - беги невесте предложение делать!
Я по-гусарски развернулся на каблуках домашних туфель и вернулся за стол к Ксане.
- Ты, Данила Алексеевич, у меня прямо почище нашей деревенской свахи будешь! - Ксана, улыбаясь, поглощала варенье прямо из вазочки.
- Кушай, моя радость, кушай варенье. - Я любовался каждым ее движением. - Девочки все любят сладенькое. А тем более вас уже двое!
Ксана посерьезнела:
- У нас не больше недели, барин.
- Почему?
- На Покров выпадет первый снег.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю, поверь, знаю.
Я обнял её и крепко прижал к себе:
- Не хочу уходить… ты мне так и не сказала одного.
- Чего?
- Любишь ли ты меня?
- Дела говорят лучше слов. - Она взъерошила мне волосы, - завтра с утра надо быть на реке. Мне надо уйти.
- Опять?
- Последний раз, поверь, так надо. - Она вышла из столовой своей легкой летящей поступью. Я уже скучал по ней. Куда она пошла? Опять к Колыбели?
За спиной послышалось деликатное покашливание. Антонина, сияющая как медный пятак, обратив на себя внимание, тут же кинулась меня благодарить.
- Спаси Вас Христос, барин, - Анисим просит моей руки. Благословите! Будьте мне посаженным отцом.
- Не стоит благодарности, право, - я расстроено вздохнул. - Посаженным, так посаженным.
- Батюшка, Данила Алексеевич, вы послушайте, что я вам скажу. Ксану в селе очень не любят - как бы чего не вышло. Её и до этого недолюбливали, хотя она много доброго людям сделала, а все равно - ведьма она и есть ведьма. Тимошка-то помер!
- Который? - я недоумевал.
- Ну, который давеча с вами в Пожарища ездил. Как привезли его вчера, так к утру и отошел. В деревне разное говорят, говорят, что чары она на вас навела, околдовала. Тимошку ей не простят, да и как бы вам через нее не пострадать, не было бы худого.
- Спасибо, что предупредила, Антонина. А на Ксану худого не думай и никому не говори, слышишь? Я в своем уме и никаких чар на мне нет. Обещаешь?
- Как изволите, барин. - Она стала торопливо прибирать со стола, а я вернулся в спальню и лег на свою такую широкую и такую одинокую постель.
Как мне уберечь мою ворожею? Получится ли у меня найти третий камень? Что будет, когда я вернусь? Если Ксана - это воплощение Альки, написанное программистами "Сторакса" в виде сценария, то, как я буду жить с настоящей женой, когда вернусь в свое время? Я ловил себя на том, что даже не помнил, как я жил с Алькой в реальности. Память с каждым днем становилась все чище от воспоминаний прежней, настоящей жизни. Я только не мог для себя решить, считать ли изменой Алькин роман с тем кузнецом, если он был мной, только не настоящим, придуманным и написанным программистами для Альки точно так же как и Ксана для меня. Почему, если Ксана - не реальность я так люблю её, похожа ли Алька на Ксану хоть немного? Тревожный сон пришел вместе с закатом и принес ночные видения, которые не дали мне ответа на этот вопрос.
* * *
Холодная рябь водной поверхности вызвала легкую дрожь, при мысли, что мне предстоит окунуться в нее. С самого утра я только и делал, что таскал за собой лодку, пока Ксана, бродя по берегу, определяла место нахождения третьего камня. Пустынный, некогда покрытый сочной зеленой травой, а теперь только выцветшими ее остатками, да острыми камнями берег бесконечно тянулся вдоль водной глади, которая вдруг, после недолгих манипуляций Ксаны, из бурной, с порогами и водоворотами речушки превратилась в спокойную, почти неподвижную поверхность. Ксана подошла почти к самому её краю - она определенно что-то почувствовала. Оба камня в ее руках будто засветились. Она обернулась:
- Здесь!
- Прямо у берега? - Я облегченно вздохнул - не придется больше таскать с собой лодку.
- Нет - надо плыть к середине. По легенде именно там перевернулась лодка.
- О! Нет!
- Не жалуйся, Данила Алексеевич, - последний камень. Добудешь и - свобода.
- Свобода, - я притянул ее к себе, - не нужна мне такая свобода… без тебя.
Её глаза смотрели на меня без отрыва. В них была любовь, тоска и какая-то безысходность.
- Надо плыть на середину.
- Уже сажусь на весла.
- Я с тобой.
Когда лодка достигла середины реки, Ксана положила руку мне на плечо.
- Здесь
- Прямо здесь?
- Да.
- Я должна кое-что сделать. - Ксана достала из котомки, которую кинула в лодку перед отплытием, хлеб и вино и осторожно вылила вино в воду и раскрошила хлеб, тихо шепча какие-то заклинания.
- Что ты делаешь?
Она загадочно улыбнулась и, обернувшись, посмотрела на меня.
- Задабриваю водяного.
- Кого?
- Водяного.
- Ну, уж это совсем чушь. Водяных просто не бывает.
- Ты даже не представляешь, как тесен невидимый мир вокруг нас.
- Я надеюсь, теперь водяной меня не съест. - Я рассмеялся.
- Тебе надо выпить это - она протягивала мне флягу, с какой - то жидкостью.
- Зачем?
- Ты не будешь чувствовать холода.
- Так не бывает.
- Попробуй.
- Ну, давай. - Я вылил в рот сладковато-горькую тягучую жидкость, которая, словно огнем, обожгла меня изнутри. Мне показалось, что я выпил расплавленный свинец. Я не мог промолвить ни слова, мне стало невыносимо жарко.
- Прыгай, прыгай в воду. - Она почти вытолкнула меня из лодки. Я, словно в замедленном кино, погружался в реку, едва успев глотнуть воздуха. Было ощущение, что ледяная вода реки вскипала от температуры моего тела. Я действительно не чувствовал холода - распиравший меня жар мгновенно прошел и я, словно купался в парном молоке. Я принялся обшаривать дно в поисках камня. Несколько раз мне пришлось всплывать, чтобы глотнуть воздуха. Я находил глазами лодку, в которой сидела Ксана, видел, что она рядом, пристально наблюдает за гладью воды, и снова нырял к самому дну. Было плохо видно - вода была очень мутной. Я обшаривал сантиметр за сантиметром вокруг, но все было безуспешно - дно было илистым и почти ровным. Я в очередной раз поднялся глотнуть воздуха.
- Лодку! Ищи лодку - Ксана указывала мне прямо на середину реки. Я вновь ринулся в мутную пучину к указанному Ксаной месту. Практически сразу, на обшаренном мною несколько, казалось бы, раз месте я нащупал остов разбитой лодки. Медленно и осторожно разрывая ил руками, я искал - сам не знал что - что-то в чем мог быть камень, - сундук, истлевший узелок с одеждой - что угодно. Внезапно я нащупал что-то округлое и плотное. Я поднял это из ила и от ужаса и отвращения чуть не захлебнулся - на меня пустыми глазницами смотрел полуистлевший череп. Видимо это и была утонувшая дочь Любавы. Из черепа выплыла и ушла, извиваясь, к поверхности маленькая змейка. Камень. Где же камень? Я вновь, то всплывал к поверхности за воздухом, то нырял ко дну, разгребая ил и камни вокруг лодки. Действие снадобья, которым поила меня Ксана, заканчивалось, и я стал отчетливо чувствовать ледяные струи. Я коченел, пальцы не слушались. Я уже отчаялся и собирался всплыть - умереть от переохлаждения совсем мне не улыбалось, как вдруг моя рука нащупала очередные останки - это была кисть скелета, сжатая в кулак. Остатки ткани, завязанные в узел, говорили о том, что в руке девушка сжимала какую-то котомку или узел с вещами. Из последних сил я впился руками в ил под останками. С кучей истлевших тряпок в воду взметнулись, песок, камушки и нечто большое и сияющее. Это нечто светилось в мутной непрозрачной воде, так же как и те первые два камня. Я, почти теряя сознание от холода и нехватки воздуха, вцепился в него и взметнулся к поверхности. Навстречу мне устремилось что-то большое, зеленовато-серое, пучеглазое, страшное. Мгновение мы смотрели друг на друга, потом нечто кивнуло мне, перед лицом мелькнул то ли хвост, то ли плавник. Я медленно, как во сне, поднимался к верху, забыв о холоде и нехватке воздуха. Зато я смогу рассказать коллегам, если конечно выживу, как выглядит водяной на самом деле. Как будто по волшебству, лодка с Ксаной оказалась рядом с тем местом, где я вынырнул. Я бросил камень в лодку и, подтянувшись на руках, рухнул через борт на дно. Все тело леденело - я бы даже не смог шевельнуть рукой. Как сквозь туман, я почувствовал, что Ксана вливает мне в рот несколько капель огненного зелья и укрывает полушубком. Стало тепло, и я расслабленно задремал, В то время как Ксана правила лодку к берегу. На самом дне нашего суденышка сияли тремя огнями камни - огненный рубин, горящий изнутри странным неярким светом черный турмалин и ослепительный, чистейший огромный алмаз - яйцо птицы Гамаюн.