Мимо него прошел театральный служитель, мальчик, тушивший, один по одному, газовые светильники; с каждым потухавшим рожком темнота все сильнее разливалась по коридору.
- Как!! Вы все еще здесь, господин Браскасу? - спросил мальчик. - Уходите скорее, я гашу свет.
- Где же Глориана?
- Она уехала.
- Что вы там говорите?
- Говорю, что она уехала.
- С кем? С Синьолем?
- Нет, сударь, с негром.
Браскасу уже готов был успокоиться, считая все это за ошибку. Но мальчик объяснил все дело. В ту минуту, он был в уборной, выжидая уходивших, чтобы унести лампы. Глориана, в углу, разговаривала, именно, с Синьолем. Всех их было восемь или десять человек - в том числе Персано, муж Требелли, и другие; если Браскасу желает, то может спросить их сам. - Вдруг вошла привратница, ведя за собою маленького негра, у которого в руках была коробка с конфетами и письмо к мадам Глориани. Вероятно, любовное объяснение, принесенное негром, точно выскочившим из какой-нибудь волшебной сказки, ростом не выше сапога, в красной шелковой одежде, украшенной разноцветными лентами и безделушками - пестротой походившим на райскую птичку и, должно быть, исполнявшим должность грума. Глориана откусила засахаренную миндалину, положила другую в рот Синьоля, потом, читая письмо, принялась хохотать, хохотать, хохотать! Наконец, успокоившись, она сказала:
- Да, да, разумеется, я очень хочу этого это так забавно, - и, не простившись ни с кем, все еще заливаясь смехом, она пошла вслед за негром.
Все присутствовавшие были крайне изумлены. Через минуту, раздался стук отъезжавшей кареты.
Браскасу заскрежетал зубами, в порыве сильнейшего гнева.
- Эта неожиданная случайность не особенно серьезна, - сказал, подходя к нему князь.
- Сударь! - вскричал Браскасу, - вы не знаете Глориану! Если я упущу ее из рук на один только час, то не верну уже никогда более! Ведь, это не собака, которую держат на воле, это настоящая волчица.
- Черт возьми!
- Ее нужно сейчас же отыскать! Пойдемте скорей.
Он потащил его за собой. Проходя мимо ложи, где стояла привратница, они осведомились у нее. Та не могла сообщать им многого. Действительно, у театрального подъезда дожидалась карета. Прекрасное купе, превосходные лошади, кучер в ливрее. Но кто сидел в купе? Никто не знает, да и разглядеть было невозможно. - Дочка привратницы сказала, при этом:
- Я влезла на подножку и увидела в глубине его кого-то очень похожего на молодого мужчину. Минуту спустя, сошла Глориана, бросилась в купе, и тотчас же отъехавшая карета заглушила стуком своих колес взрывы смеха обоих лиц, сидевших в ней.
- Быть может, Глориана, просто, вернулась в отель, - сказал князь.
- Гм! Надо удостовериться.
Проезжал фиакр; они сели.
- Кучер, в "Гранд Отель"! И лети галопом, за все будет заплачено!
На бульваре пришлось ехать шагом, так как вся дорога была запружена экипажами, в которых сидели домино и маски, и, при том, из боязни раздавить жандармов, с развевавшимися султанами, молочниц, гвардейцев, испанцев, неаполитанских рыболовов, прыгавших то там, то тут, на дожде, между колесами, перескакивавших через лужи грязной воды, от которой летели брызги на их чулки, плащи, на лица.
По приказанию Браскасу, который окончательно терял терпение, фиакр, повернув за угол, и, минуя подъезд "Гранд Отеля", въехал на двор. Выбежали слуги, полагая, что то были путешественники и, на все вопросы, отвечали, что мадам Глориани еще не возвращалась. Затем, Браскасу, после минутного размышления, сказал князю Фледро:
- Подождите меня.
И сам взбежал по лестнице. Вернувшись, он был одет в черную пару.
- Что это значит! - спросил камергер, - куда мы едем?
- В Оперу.
У Браскасу была своя цель. Ведь, Глориана сказала: "Я очень желаю этого, это так забавно"; следовательно, ей могли предложить поездку в маскарад. Он решился в эту ночь оглядеть каждую маску, заглядывать под кружево до тех пор, пока не найдет Глорианы.
Трудная задача! Но он надеялся на счастливую случайность. Bсе возможно, даже иногда самое невероятное.
Фиакр, быстро проехал несколько переулков, остановился в узкой улице, перед домом, фасад которого был ярко освещен газом, и оба спутника, взойдя по нескольким ступенькам широкой лестницы, очутились среди шумных криков, возгласов и смеха толпы масок, которые быстро мелькали перед их глазами, и были окружены каким-то желтоватым туманом от колыхавшегося света люстр.
В уборной, сверкавшей яркой позолотой, где было невыносимо жарко и душно, и куда то и дело приходили голубые, розовые, палевые домино, мелькая мимо толпившихся черных фраков; в залитой светом зале, где под звуки оркестра носятся и пестреют пары танцующих, представляя собой огромную корзину цветов, полную аромата и носимую по воле ветра; в коридорах, откуда виднеются, вроде огромного глаза, ложи, обитый красным; в совсем почти пустых уголках, куда, зевая, садятся по временам разодеты я в бархата и золото толстые фигуры, который едва не задыхаются в своих туго стянутых корсажах; в буфетах, кишащих торопливо снующими гарсонами, между черными фраками, которые сидят у столиков, держа у себя на коленях какого-нибудь пажа, и откуда слышатся веселые возгласы, смех, шум раскупориваемых бутылок и громких поцелуев - оглушительный смешанный гул, среди которого по временам слышится звонкий треск разбитого стакана; на авансценах, где выходят актрисы, в бенуарах, где прячутся - всюду Браскасу и князь Фледро - Шемиль тревожно искали Глориану - камергер, заглядывая в мужские домино, а тот окидывая взглядом группы женских затылков и плеч - так как, чтобы узнать Франсуэлу, ему незачем было даже заглядывать в лицо. Тщетные поиски! Глорианы не было в Опере, милосердный боже! Они удалились оттуда, усталые, разбитые, мрачные.
Кучер спросил:
- Куда поезжать?
- Туда, где танцуют! - закричал ему Браскасу.
В эту ночь танцевальные вечера низшего разряда, конкурирующее с Оперой дешевизной входной платы, также сверкали огнями и оглашались звуками оркестров. Фиакр остановился близ одного бульвара, в отдаленной части города, перед высокими белыми и раззолоченными портиками, откуда неслась громкая музыка и шумный смех, и виднелся яркий полукруг света.
Задыхаясь от смешанного запаха различных духов и столба стоявшего едкого дыма, который резал глаза, князь и парикмахер побежали по обширным залам, где люди низшего сорта, в растрепанных маскарадных костюмах, копоть свечей, духота шум - все, в общем, заставляет входящего вдыхать в себя испарения пота и вина.
- Глориана не может находиться здесь, - сказал камергер.
- Кто знает! - возразил Браскасу.
Уже в течение трех часов они осматривали все эти трущобы и норы безо всякого результата. Не встретилось даже ни малейшего сходства, которое могло бы пролить хоть слабую надежду на успех,
- Куда теперь прикажете ехать? - спросил кучер.
Браскасу закричал:
- Всюду, где ужинают.
Они бродили, преследуемые насмешками, по залам заурядных, шумных, ярко освещенных ресторанов, пропитанных духотой, испарениями жареного мяса. Среди звона тарелок, скрипа ножей и беготни одурелых гарсонов, несколько женщин, сняв свои маски, бессильно склонялись к столу, держа голыми руками стаканы с вином, или уткнувшись в тарелки, подсмеивались над мужчинами и своими подкрашенными губами чуть не прикасались к их лицам.
Они останавливались на всех площадках лестниц, во всех узких длинных коридорах - в то время, как домино, с опущенным на лицо капюшоном, переговаривались между собою вполголоса и потирали руки, предвкушая близость блаженства; - подсматривали в скважины кабинетов, откуда несутся грубые восклицанья разговаривающих, а на зеркальной двери то и дело появляются и исчезают отражения красных шиньонов. Обошли все, этажи ресторанов, находящихся на бульварах, вплоть до кабачков, отыскивая Глориану, и все понапрасну! Потом - отпустив фиакр, так как лошадь выбилась из сил, очутились пешком на улице, среди утреннего движения рынка, утомленные, разбитые, чувствуя жар в глазах и сухость во рту и ноздрях разом, охваченные свежим, влажным воздухом, предшествующим восходу солнца, и сыростью разложенных овощей.
Они шли, молча, занятые одной и той же мыслью. Нужно было вернуться в отель: быть может, Глориана вернулась. Это было не только возможно, но не подлежало сомнению. Князь, встревоженный явным беспокойством своего компаньона, хотел верить этому, Браскасу - нет. Он хорошо знал дикое и свободное создание, которое поддавшись соблазну, скорее из высокомерного равнодушия ко всему, нежели по слабости характера, могла сразу порвать с ним. Один случай отдал Франсуэлу в руки Браскасу, другой мог отнять ее у него. Отнять ее! в такую минуту! именно, тогда, когда, благодаря неожиданному случаю, он мог сделаться исполнителем королевского каприза, за дорогую плату! Ах, если бы ему под руку подвернулся тот человек, который увел ее в этот вечер, и который, быть может, не выпустит ее более! И Браскасу, сжав кулаки, размышлял о неудаче, со злой гримасой на лице и опустив голову.
- Взгляните! - вскричал князь Фледро-Шемиль
- Где?
- Взгляните, говорю вам!
Браскасу поднял голову. Он увидел в сероватом тумане длинную улицу, пустынную, молчаливую, с закрытыми всюду ставнями: вдали, то там, то тут, высясь над стеками, обрисовывались деревья, ветви которых как бы прорезали туман; птицы, перелетая с одной крыши на другую, издавали короткий, резкий крик.
Эта улица была еще незнакома Браскасу; ведь он так недавно приехал в этот город. Что же касается камергера, то он бывал здесь уже несколько раз, но только никогда не жил подолгу.
Желая, идти в "Гранд Отель", оба они ошиблись дорогой и теперь заблудились.
- Э! ну, так что ж из этого? - сказал Браскасу, у которого тревожное состояние вполне разогнало сон. - Мы легко можем отыскать дорогу.
- Не в том дело! Посмотрите туда: впереди вас. Разве вы ослепли?
- Черт возьми! - вскричал Браскасу.
Направо от пешеходов, несколько вдали, белел силуэт слабо освещенной изнутри одной из тех таверн, нередко попадающихся и в богатых кварталах, куда заходят распить бутылку пива и съесть кусок ветчины английские кучера и грумы. Вероятно, хозяин этой таверны, пользуясь ночью карнавала, приютил у себя нескольких ночных шалопаев из более зажиточного класса жокеев.
Возле только что захлопнувшейся двери, среди прозрачных утренних сумерек, обрисовалась фигура маленького человека, с трудом стоявшего на ногах и делавшего напрасные усилия двинуться дальше; слабое дуновение ветра откидывало в разные стороны разноцветный ленты, украшавшая его шелковую одежду; а среди всей этой пестроты красок выделялась черная курчавая голова, с белыми зубами и белыми же белками глаз, так что сама эта фигура казалась каким-то блестящим красным шариком, украшенным местами жемчужинами. Браскасу сказал:
- Это, должно быть, тот самый негр, который приезжал за Глорианой!
- Да, очень может быть, - отвечал князь. - Костюм его сходен с тем, который описал нам театральный служитель. Чёрт! это самый благоприятный случай, для наших розысков! Нужно расспросить этого лилипута.
- Нет.
- Почему же?
- Он не ответит, потому что слишком пьян для этого, чтобы понять, о чем его спрашивают. Видно, что он пропьянствовал всю ночь в таверне. Кроме того, ему, верно, предписано строжайшее молчание, и поэтому, если бы он даже и не был пьян, мы ничего не добились бы от него.
- Но, Боже мой! Он уходит. Что делать?
- Следовать за ним, - сказал Браскасу.
И они пошли следом за негром, медленно удалявшимся в полутьму, с хлопавшими по ветру, как крылья райской птицы, разноцветными лентами и с неловкостью пингвина.
Изредка он останавливался, съеживался, клал на колени руки и принимался хохотать, откинув голову назад, широко раскрывая свои красные, как огромная кровавая рана, губы.
- Ужасно пьян! - говорил тогда Браскасу.
- Куда же, однако, он заведет нас? - спрашивал князь, у которого эти ночные скитания вызвали ревматическую ломоту во всех членах, и который, вдобавок, чувствовал себя хорошо только в обществе королей.
Негр повернул в улицу, ощупывая рукой уголь стены таким неверным слабым движением, будто ребенок, старающийся поймать муху.
Вдруг Браскасу с живостью вскричал:
- Карета!
Действительно, у подъезда очень маленького отеля, стояло купе, на козлах которого сидел огромного роста кучер в желтом кафтане, высокий воротник которого был обшит по краям галуном, и с кокардой на шляпе; время от времени раздавался стук лошадиных копыт о мостовую или же побрякивание сбруи, при встряхивании гривой дремавшей лошади.
Какими-то изумительными прыжками, точно припоминая свой национальный танец, добрался, наконец, негр до дверей отеля. Он взглянул на карету, обеими руками ухватился за одно из передних колес, взобрался на него, надул себе щеки и дунул в нос спящему кучеру. Тот на такую шутку ответил лишь протяжным храпом. Тогда негр соскочил и вприпрыжку направился к двери подъезда, ощупью нашел металлическую пуговку звонка и сильно надавил ее. Раздался оглушительный звон колокольчика.
- Он ускользает от нас! - сказал князь.
- Подождите, - отвечал Браскасу.
Дверь отворилась; маленький негр, просунув голову вперед, исчез из глаз; но прежде, чем блок опустился, Браскасу бросился и удержал дверь правой рукой, между тем, как другой рукой он ударил по дереву таким образом, что звук этот походил на звук затворявшейся двери.
Затем, остался неподвижным, прислушиваясь.
Ни малейшего шума, кроме стука шагов негра по каменным плитам, который заключился падением чего то тяжелого. Ничего более.
- Войдем, - пригласил Браскасу.
- Черт возьми! - пробормотал камергер.
- Что же?
- Но, мы теперь очень похожи на воров, сударь.
- Следовательно, вы отказываетесь заставить Глориану дебютировать в опере Ганса Гаммера?
- Войдем, - сказал князь.
Браскасу без шума опустил блок, не запер двери на ключ, чтобы, в случае какой-нибудь неприятности, легче было бежать.
Они очутились в темноте и гробовом молчании. Но через круглое отверстие, похожее на туннель, к ним проникал свежий воздух и виднелись деревья, ветвей которых хотя не было видно, но которые раскинули на отдаленной, белевшей, при утреннем рассвете, стене свои длинные силуэты.
- Сюда! - сказал Браскасу.
И придерживаясь обеими руками за гладкую стену, он, идя вперед, вдруг ощупал как-бы четырехугольную раму.
- Дверь на лестницу! - тихо сказал он. - Идите.
Князь последовал за ним, опираясь на его плечи.
Они поднялись на несколько ступеней, в еще большей темноте, боясь встретиться с кем-нибудь из прислуги, которая могла выйти со свечами и поднять крик.
- Гм! - бормотал Браскасу.
Он ногой нащупал нечто круглое в мягкое, лежавшее неподвижно на лестнице. Наклонился, ощупал слегка рукой формы раскинувшегося поперек лестницы предмета и, почувствовав под пальцами шелковую материю, вскричал:
- Негр! Он, верно, упал мертвецки пьяный.
Они перепрыгнули через него; теперь их ноги ступали по чему-то мягкому, вероятно, по ковру; Браскасу, схватившись за перила, ощутил под рукой бархат.
Они все продолжали очень медленно подниматься наверх, молча, затаив дыхание.
Вдруг их внимание было привлечено тихим шепотом; нечто похожее на смех, заглушаемый, быть может, поцелуями, легкими, как щебетание птичек в мягком гнезде. В то же время, откуда-то доносился запах кушаньев, вероятно, оставшихся от ужина где-нибудь по соседству. "Глориана здесь!" подумал Браскасу, вбирая в себя воздух.
Ступенек более не было, они стояли на ковре, разостланном по площадки, около дверей, о которых догадывались. Шорох слышался теперь яснее, запах усиливался; они уже могли расслышать смех и слова, заглушаемые шелестом шелкового платья. Браскасу различил, сквозь стенную трещину, золотистый луч света, загороженный бахромой занавеси.
- Глориана там, - сказал он.
- Войдем же, - отвечал князь, которому это приключение придало смелости.
Они приблизились по направлению к светящейся точке. Но Браскасу задел коленом стул, который с шумом упал на пол; вслед за этим, из одной, быстро отворившейся и тотчас же захлопнувшейся двери, которая все же дала возможность разглядеть освещение внутри комнаты, фарфор и чьи-то волосы на вышитых золотом подушках - вышла женщина, в светлом шелковом пеньюаре, с коротко подстриженными мелками локонами черных волос.
- Мадемуазель Солнова! - вскричал камергер.
Она расхохоталась.
- Ах! - вырвалось у нее, - князь Фледро?! Что вы здесь делаете?! Откуда вы? Понимаете ли, что это крайне неприличная выходка с вашей стороны? И что я ни за что не простила бы вам ее, если б это не было так необычайно. Я всегда поражаюсь неожиданностью и не умею ссориться, когда я удивлена. Как вы нас отыскали? О! Вы гораздо сообразительнее, чем я о вас думала. Поздравляю! Я считала вас просто заурядным дипломатом, как и все; Нет, вы оказались предприимчивы, смелы, рискованны и изобретательны. Вы не похожи на моего мужа, воспитанника Талейрана, который хотел бы отыскать меня сегодня ночью! Но зачем вы меня искали? А! да, ради исчезнувшей Глорианы. Значит, меня узнали в глубине кареты, несмотря на мой фрак и шляпу? А вы угадали все остальное? Это, просто, прелесть. А этот господин с вами, верно, господин Браскасу? Глориана обо всем рассказала мне. Вы боялись, что она более не вернется? Э, Боже мой! уверяю вас - ее не съели. В добрый час. Пойду сказать ей, что ее ждет господин Браскасу. Однако, как же вы меня напугали, явившись сюда. Мы уже вообразили себе, что это… О! конечно, нет, ведь, он теперь в лагере Жонкеры, вместе с генералом Тажеро.
Мужчины, между тем, смущенно переглядывались друг с другом, в то время, как она, окидывая их взглядом сверкавших глаз, закидала вопросами и поражала своим неподдельным смехом.
Она повернулась, полу открыла дверь, так, чуть-чуть - ровно настолько, чтобы просунуть туда два пальца - и, приблизив губы к скважине, позвала веселым тоном:
- Глориана!
Нечто белое с золотистым оттенком скользнуло мимо узкого отверстия.
- Нет… другую! - сказала мадемуазель Солнова, заливаясь снова веселым смехом.
Отверстие двери расширилось, и появилась Глориана, вслед за быстро захлопнувшейся дверью, вся раскрасневшаяся, полная, белая, растрепавшаяся, задыхающаяся, со своим характерным смехом и спутанными рыжими волосами, натягивая на свои плечи и голые руки меховую шубку, накинутую в поспешности крайне неловко, и всей своей фигурой напоминая укрощенное животное.
Браскасу кинулся к ней, как Гарпагон к своей шкатулке, и увлек ее за собой на лестницу, между тем, как мадемуазель Солнова, перегнувшись через перила и держа в руках подсвечник, говорила ей:
- Возьмите мою карету, Глориана.
Потом, княгиня обернулась к стоявшему в смущенной позе камергеру:
- Пойдемте, идите за мной! - сказала она.
- Но, сударыня…
- Что еще?
- Вы не объясните мне…
- Разве есть что объяснять? Разве не ясно все, само по себе?
- Напротив, все так загадочно!