XXXI
"ПОМОГИ СЕБЕ САМ, И БОГ ТЕБЕ ПОМОЖЕТ"
Итак, в понедельник 21 мая, в полночь, в лесу, по левую руку, если идти со стороны улицы Анфер, - впрочем, вполне вероятно, что сегодня там пройти невозможно: цепь на воротах приклепали, так нам, во всяком случае, показалось, когда мы проходили в тех местах в последний раз и бросили ретроспективный взгляд на события, театром которых было это место, - итак, в понедельник 21 мая, в полночь, в лесу, по левую руку, если идти со стороны улицы Анфер, и по правую руку, если идти с Восточной улицы, собрались (их привел угольщик, или проводник, или сторож, которого мы уже представили читателям и который был не кто иной, как наш друг Туссен-Лувертюр) двадцать карбонариев в масках, то есть низовая вента.
Почему и каким образом вента избрала такое место для своих собраний? Объясняется это просто.
Вы помните ту ночь, когда г-н Жакаль, оказавшись на улице Говорящего колодца и оседлав веревочную петлю, раскрыл тайну собраний карбонариев в катакомбах; вы помните, что после этого г-н Жакаль отправился в Вену и заговор, имевший целью похищение герцога Рейхштадтского, провалился.
Агенты неосторожно проговорились об этом открытии, и о визите г-на Жакаля стало известно заговорщикам.
Визит этот, нарушивший тщательно разработанный план генерала Лебастара де Премона, не столь напугал парижских заговорщиков, как могло показаться на первый взгляд. Если бы в катакомбы спустились десять полков солдат, то и они не смогли бы поймать ни одного карбонария: тысячи тайных подземных ходов вели в недоступные убежища. Заметим, кстати, что в нескольких местах катакомбы были отлично заминированы и довольно было одной искры, чтобы весь левый берег взлетел на воздух.
Правда, вместе с городом погибли бы и заговорщики, но не так ли умер Самсон?
Впрочем, зачем была эта крайность? Не лучше ли на время оставить катакомбы, рискуя вернуться туда в исключительном случае? Мест для собраний хватало, и если в катакомбах нельзя было собираться, их можно было использовать как тайные пути сообщения с домом того из братьев, кто предоставлял свое жилище для встреч.
С этой целью решено было обследовать катакомбы, и один из братьев, живший на улице Анфер, заметил однажды ночью, что подвал, через который он обычно проникал в подземелье, соединяется в восточной части с одним из подвалов пустовавшего дома; но в подвале, пусть даже и безлюдного дома, собираться было небезопасно.
Тогда в подвале прорыли углубление футов в тридцать, потом пробили ход наверх и очутились в лесу. Во избежание обвалов земляные стены укрепили подпорками, в конце этого подземелья сделали выход, в который мог протиснуться всего один человек, и решили, что до нового приказания вполне можно собираться в этом тихом месте, а если туда сунется кто-нибудь посторонний - пустить ему пулю в лоб.
Пусть не удивляется читатель, что мы с такими подробностями описываем эти подземные дела, желая придать нашему рассказу как можно больше достоверности: более пятидесяти домов в том квартале, где разворачиваются события нашего рассказа, имеют такие же подземные ходы, и мы могли бы привести в пример немало подвалов с механическими устройствами на манер театральной сцены. Обратитесь хоть к славному хозяину кафе с улицы Сен-Жак по имени Живерн; его заведение находится почти напротив Валь-де-Грас; попросите его показать подвал, рассказать его историю, и он пойдет вперед и поведает на ходу, что этот подземный лаз относился когда-то к саду монастыря кармелиток.
Зачем же был нужен подземный ход в саду монастыря кармелиток, спросите вы, и куда он вел?
Черт побери! В монастырь, расположенный напротив, где теперь Валь-де-Грас! Спросите Живерна!
Пусть же не винят нас в том, что мы воздвигаем на пути наших героев люки и подземные ходы там, где нет ни ходов, ни люков. Весь левый берег от Нельской башни с подземным ходом до самой Сены и вплоть до Могилы Иссуара, вход в который - рядом с Монружем, представляет собой сверху донизу один огромный люк; и если в результате нынешних разрушений открываются тайны верхней части Парижа, то придет, может быть, такой день, когда обитатели левого берега проснутся и ужаснутся, открыв тайны нижней его части.
Но вернемся к нашему ночному собранию.
На собрании присутствовало, как мы уже упоминали, двадцать карбонариев; хотя с 1824 года это движение потерпело одну за другой много неудач, было фактически распущено и по виду перестало существовать, его главные члены реорганизовали тайное общество если не под тем же названием, то на тех же основах.
В эту ночь цель собрания была такая: основать новое общество (спустя некоторое время оно примет название "Помоги себе сам, и Бог тебе поможет"). Его основатели намеревались прежде всего руководить выборами, направлять и просвещать общественное сознание.
Предлагались различные способы учреждения комитета, который должен быть заведовать делами общества; пришли к соглашению создать комитет, переизбираемый каждые три месяца (он будет избран, как только число членов общества достигнет ста), договорились также, что общество не будет выходить из рамок законности и обеспечит себе таким образом безопасность.
Тем не менее, было недостаточно проводить собрания в Париже и образовать комитет по руководству выборами; необходимо было проводить просветительскую работу в департаментах, чтобы они не отставали от столицы. Стали обсуждать вопрос о создании избирательных комитетов в каждом округе и, насколько возможно, в каждом кантоне, а также о необходимости поддерживать с этими комитетами постоянную связь, чтобы наладить их функционирование.
Вот в чем состояла цель ночного собрания, заложившего основы грозного общества "Помоги себе сам, и Бог тебе поможет", которое должно было столь значительно повлиять на исход будущих выборов.
Обсуждение затянулось до часу ночи. Вдруг раздался хруст сухих веток и на опушке леса показалась черная тень.
Мгновенно в руках у заговорщиков засверкали кинжалы, до этого спрятанные у них на груди.
Тень приближалась: это был Туссен, сторож пустовавшего дома, карбонарий, которому поручили охранять не только дом, но и тех, кто в нем собирался.
- В чем дело? - спросил один из руководителей общества.
- Зарубежный брат просит его впустить, - доложил Туссен.
- Брат ли это?
- Он подал все положенные условные знаки.
- Откуда он?
- Из Триеста.
- Один?
- Да.
Карбонарии посовещались, сбившись в кружок; Туссен оставался в стороне. Наконец обсуждение закончилось, карбонарии разошлись по местам и послышался голос одного из них:
- Пригласите зарубежного брата, но с обычными предосторожностями.
Туссен поклонился и исчез.
Скоро снова затрещали ветки и между деревьями замелькали две тени.
Карбонарии ждали молча.
Туссен ввел в кружок карбонариев незнакомого зарубежного брата; у того были завязаны глаза. Туссен оставил его и удалился.
Карбонарии сомкнулись вокруг прибывшего.
Потом тот же человек, что отдавал распоряжения Туссену, заговорил снова:
- Кто вы и откуда прибыли? Чего хотите?
- Я генерал граф Лебастар де Премон, - представился прибывший. - Я только что из Триеста, откуда уехал после провала венского дела, а в Париж я прибыл, чтобы спасти господина Сарранти, моего друга и участника заговора.
Среди карбонариев послышались громкие восклицания; все заговорили сразу.
Потом все тот же голос сказал приветливо:
- Снимайте повязку, генерал, вы среди братьев!
Генерал де Премон снял повязку, и благородное его лицо предстало перед собравшимися.
Все сейчас же дружески протянули ему руки, каждый хотел приветствовать его, как это бывает во время застолья, когда все хотят чокнуться с тем, кто произнес тост.
Наконец волнение утихло, все снова замолчали.
- Братья! - заговорил генерал. - Вы знаете, кто я. В тысяча восемьсот двенадцатом году Наполеон послал меня в Индию: я должен был там организовать армию в каком-нибудь из княжеств, чтобы она была в состоянии выйти навстречу французам и русским, когда через Каспийское море мы вторглись бы в Непал. Я организовал армию в Лахорском королевстве. Но Наполеон пал, и я подумал, что наш план рухнул вместе с ним… Однажды прибыл господин Сарранти. Он приехал ко мне от имени императора, но теперь речь шла не о том, чтобы служить Наполеону Первому, - необходимо было возвести на трон Наполеона Второго. Я задержался лишь для того, чтобы установить кое-какие связи в Европе и уехал в тот же день, как убедился, что мне это удалось. Добирался я через Джидду, Суэц, Александрию. Я прибыл в Триест, где связался с нашими итальянскими братьями, а потом отправился в Вену… Вы знаете, что наш план не удался… Вернувшись в Триест, я спрятался у одного из наших братьев и там узнал о том, что господин Сарранти приговорен к смертной казни. Рискуя головой, я сейчас же отплыл во Францию и поклялся, что разделю судьбу друга, то есть буду жить, если он останется в живых, или умру в случае его казни: мы были соучастниками одного заговора и должны понести одинаковое наказание.
Слушатели встретили его слова глубоким молчанием.
Господин Лебастар де Премон продолжал:
- Один из наших братьев в Италии снабдил меня письмом к одному из французских братьев, господину де Маранду; это был аккредитив, а не политическая рекомендация. Господин де Маранд меня принял, я ему открылся и сообщил о цели своего приезда во Францию, о своем решении, о желании связаться с главными членами верховной венты. Господин де Маранд сказал, что собрание должно состояться сегодня, сообщил о месте встречи и указал, как можно проникнуть в этот сад и добраться до вас. Я воспользовался его советами. Не знаю, здесь ли сейчас господин де Маранд; если он среди вас, благодарю его за помощь.
Ни одним движением карбонарии не выдали присутствия г-на де Маранда.
Снова наступила тишина.
Генерал де Премон почувствовал легкий озноб, но продолжал:
- Я знаю, братья, что наши с вами убеждения сходятся не во всем; я знаю, что среди вас есть республиканцы и орлеанисты; но и те и другие стремятся, как и я, к освобождению страны, славе Франции, чести народа, не так ли, братья?
Собравшиеся утвердительно кивнули.
- Я знаком с господином Сарранти шесть лет, - продолжал генерал. - Все это время мы были неразлучны: я отвечаю за его храбрость, преданность, добродетель. Словом, я ручаюсь за господина Сарранти как за себя! От своего имени, а также от имени одного из братьев, готового заплатить за свою верность головой, я пришел просить вас мне помочь в исполнении того, что одному мне не под силу. Мы должны избавить нашего брата от позорной казни и любой ценой похитить господина Сарранти из тюрьмы, в которую он заключен. Для этого я могу предложить, во-первых, две мои руки, а кроме того, состояние, на которое можно целый год содержать войско французского короля… Братья! Вот вам моя рука! Берите мои миллионы и верните мне друга! Я все сказал и жду вашего ответа.
Но горячие слова генерала были встречены молчанием.
Говоривший огляделся. Если раньше он ощутил озноб, то теперь почувствовал, как на лбу его выступил холодный пот.
- Что происходит? - спросил он.
То же молчание в ответ.
- Может быть, сам того не желая, я предложил нечто неподобающее, неуместное? - продолжал он. - Не обидел ли я вас? Возможно, вы усматриваете в моей просьбе интерес сугубо личный и полагаете, что перед вами лишь друг, требующий защиты друга?.. Братья! Я проехал пять тысяч льё, чтобы увидеться с вами; я не знаю никого из вас. Мне известно, что мы одинаково любим добро, одинаково ненавидим зло. Значит, на самом деле мы знакомы, хотя никогда раньше не виделись и я говорю с вами впервые в жизни. Во имя вечной справедливости прошу вас избавить от беззаконного и позорного наказания, от ужасной смерти одного из величайших праведников, которых я когда-либо знал!.. Отвечайте же, братья, или я приму ваше молчание за отказ, за одобрение самого несправедливого приговора, который когда-либо звучал в человеческих устах!
Это было категорическое требование объяснений, и заговорщики не могли больше отмалчиваться.
Человек, говоривший все это время от лица собравшихся, поднял руку, давая понять, что снова просит слова, и заявил:
- Братья! Любая просьба брата священна и по нашим законам должна быть поставлена на обсуждение, а потом принята или отклонена большинством голосов. Мы сейчас обсудим эту просьбу.
Генералу не были в новинку суровые правила; он поклонился, а обступавшие его до этого времени карбонарии отошли в сторону.
Через несколько минут председательствовавший подошел к генералу и сказал ему тем же тоном, каким старшина присяжных оглашает вердикт:
- Генерал! Я выражаю не только свою мысль, но говорю от имени большинства присутствующих здесь членов; я уполномочен от их и своего имени передать вам следующее. Цезарь говорил, что на жену Цезаря не должно пасть даже подозрения. Свобода - это матрона, которая должна быть всегда столь же чиста и незапятнанна, как жена Цезаря! Итак, брат, - я сожалею, что вынужден дать вам такой ответ, - без ясных, очевидных, неопровержимых доказательств невиновности господина Сарранти, по мнению большинства членов, нам не следует поддерживать предприятие, имеющее целью вырвать из рук закона того, кого этот закон осудил справедливо; поймите меня правильно, генерал, я говорю "справедливо", пока не доказано обратное… Поверьте, что наши искренние симпатии были на стороне господина Сарранти во все время этого мучительного разбирательства; мы содрогнулись в ту минуту, как должны были услышать вердикт; наши сердца обливались кровью, когда ему читали смертный приговор… Теперь, генерал, докажите нам невиновность господина Сарранти, и у вас будет не две руки, а десять, чтобы помочь вашему делу, да что там десять - сто тысяч рук!
Приблизившись к господину Лебастару де Премону еще на шаг, он прибавил:
- Генерал! Вы можете доказать, что господин Сарранти невиновен?
- Увы! - ответил генерал, опустив голову. - Кроме собственного моего убеждения, других доказательств у меня нет!
- В таком случае, - заметил глава карбонариев, - наше решение останется в силе.
Поклонившись г-ну Лебастару де Премону, он отошел к группе заговорщиков; те собрались расходиться.
Генерал поднял голову, протянул руку и, предпринимая последнюю попытку, сказал:
- Братья! Это ответ большинства, и я его принимаю. Однако позвольте мне воззвать к отдельным членам. Братья! Есть ли среди вас человек, убежденный, как и я, в невиновности господина Сарранти? Пусть его сердце присоединится к моему, и мы вместе попытаемся сделать то, что я был бы счастлив предпринять с вашей общей помощью.
Говоривший до этого карбонарий обернулся к товарищам:
- Братья! Если среди вас есть человек, убежденный в невиновности господина Сарранти, он волен присоединиться к генералу и попытать вместе с ним счастья.
От группы карбонариев отделился один человек. Он подошел к генералу и опустил левую руку на плечо графу де Премону, а правой рукой снял маску.
- Я! - сказал он.
- Сальватор! - воскликнули девятнадцать других заговорщиков.
Это в самом деле был Сальватор. Будучи убежден в невиновности г-на Сарранти, он предложил генералу свою помощь.
Остальные карбонарии потянулись один за другим в кленовую аллею, которая вела ко входу в подземелье, и исчезли в темноте.
Сальватор остался с графом де Премоном.
XXXII
ЧТО МОЖНО И ЧЕГО НЕЛЬЗЯ СДЕЛАТЬ ЗА ДЕНЬГИ
Прислонившись к дереву, Сальватор с минуту разглядывал генерала Лебастара де Премона.
Сам г-н Сарранти, слушая свой смертный приговор, был менее подавлен и бледен, чем генерал, получив такой жестокий ответ от единомышленников, к которым он, рискуя жизнью, пришел за помощью, чтобы спасти жизнь друга.
Сальватор подошел к нему.
Генерал подал ему руку.
- Сударь! - заговорил генерал. - Я знаю вас только по имени. Ваши друзья произнесли его вслух, и мне это кажется добрым предзнаменованием. Кто вас называет, поминает Спасителя.
- Это в самом деле имя неслучайное, сударь, - улыбнулся Сальватор.
- Вы знакомы с Сарранти?
- Нет, сударь; но я близкий, а главное, верный и благодарный друг его сына. Признаюсь, генерал, я страдаю не меньше вас и потому в деле господина Сарранти вы можете всецело располагать мной.
- Так вы не разделяете мнения наших братьев? - живо откликнулся генерал, воспрянув духом от добрых слов Сальватора.
- Послушайте, генерал! - проговорил Сальватор. - Общий порыв, почти всегда справедливый, потому что он инстинктивный, зачастую бывает слеп, суров, жесток. Каждый из этих людей, только что утвердивших смертный приговор господина Сарранти, вынес бы, спроси вы их по отдельности, совсем другой приговор, то есть тот, который вынес я сам. Нет, в глубине души я не верю, что господин Сарранти виновен. Кто тридцать лет рискует головой на поле боя, в смертельных схватках политических партий, тот не способен на подлость и не может быть ничтожным вором, заурядным убийцей. Итак, в душе я убежден, что господин Сарранти невиновен.
Генерал пожал Сальватору руку.
- Спасибо, сударь, за ваши слова, - поблагодарил он.
- С той минуты, - продолжал Сальватор, - как я предложил вам свою помощь, я предоставил себя в ваше распоряжение.
- Что вы хотите сказать? Я слушаю вас в нетерпении.
- Я хочу сказать, сударь, что в данном положении недостаточно заявить о невиновности нашего друга, надо ее доказать, и доказать неопровержимо. В борьбе заговорщиков с правительством, а значит, и правительства с заговорщиками любые средства хороши, и оружие, которое нередко два порядочных человека отказываются употребить во время дуэли, жадно подхватывают политические партии.
- Прошу объяснить вашу мысль!
- Правительство жаждет смерти господина Сарранти. Оно хочет, чтобы он умер с позором, потому что позор падет на противников этого правительства и можно будет сказать, что все заговорщики негодяи или должны быть негодяями, раз они выбрали своим главой человека, который оказался вором и убийцей.
- Так вот почему королевский прокурор отклонил политическое обвинение! - воскликнул генерал.
- Именно поэтому господин Сарранти так настойчиво пытался взять его на себя.
- И что же?
- Правительство уступит лишь по представлении видимых, осязаемых, явных доказательств. Дело не только в том, чтобы сказать: "Господин Сарранти не виновен в преступлении, которое вменяется ему в вину" - надобно сказать: "Вот кто виновен в преступлении, в котором вы обвиняете господина Сарранти".
- Но, сударь, у вас есть эти доказательства? - вскричал генерал. - Вы знаете имя настоящего преступника?