"Гидра анархии снова поднимает голову, которая, казалось, уже отсечена; Революция, которую полагали угасшей, возрождается из пепла и стучится в наши двери. Она во всеоружии продвигается вперед незаметно и бесшумно, и монархия вот-вот снова окажется лицом к лицу со своей извечной противницей.
Тревога, преданные слуги Его Величества! Встаньте, верноподданные! Алтарь и трон, священник и король в опасности!
Имевшие вчера место прискорбные происшествия повлекли за собой неизбежное насилие; прозвучали угрозы, призывы к мятежу и убийствам.
По счастью, в руках префекта полиции уже за сутки до происшедших событий имелись все главные нити заговора. Благодаря пылкому усердию этого искусного администратора заговор провалился; господин префект выражает надежду, что ему удалось усмирить бурю, в который уже раз угрожавшую потопить государственный корабль.
Арестован руководитель этого крупного заговора. Он находится в руках правосудия, и друзьям порядка, верноподданным короля, еще предстоит узнать, какое значение имел этот арест, когда им станет известно, что глава этого заговора, имевшего целью свергнуть монарха и возвести на трон герцога Рейхштадтского, - не кто иной, как знаменитый корсиканец Сарранти, прибывший недавно из Индии, где и было все замышлено.
Невозможно не содрогнуться при мысли об опасности, угрожавшей правительству Его Величества. Однако очень скоро ужас уступит место возмущению и все еще раз увидят, чего можно ждать от людей, находившихся на службе узурпатора, а теперь прислуживающих его сыну, когда узнают, что этот самый Сарранти, в течение нескольких дней скрывавшийся в столице, покинул Париж семь лет назад, когда подозревался в краже и убийстве.
Те из вас, кто читал тогдашние газеты, помнят, может быть, что в небольшой деревушке Вири-сюр-Орж разыгралась в 1820 году ужасная драма. Один из уважаемых жителей кантона, возвратившись однажды вечером домой, увидел, что его сейф взломан, служанка убита, двое его племянников похищены, а воспитатель детей исчез.
Этим воспитателем был не кто иной, как г-н Сарранти.
По настоящему делу уже возбуждено уголовное следствие".
X
РОДСТВО ДУШ
Выразительный взгляд, который г-н Сарранти бросил аббату Доминику, а также несколько слов, сказанных в тот момент, когда его брали под стражу, повелевали несчастному монаху не вмешиваться и ничем не выдавать своего отношения к происходящему.
Когда толпа, разлучившая Доминика с отцом, схлынула, он бросился вверх по улице Риволи. Там он услышал гомон и заметил небольшую группу возбужденных людей, торопливо шагавших в сторону Тюильри, и догадался, что в центре этой группы находится его отец. Тогда он пошел следом, но на расстоянии; он старался действовать осмотрительно, ведь его ряса могла привлечь внимание полицейских.
В самом деле, в те времена Доминик был, может быть, единственным монахом-доминиканцем на весь Париж.
На углу улицы Сен-Никез группа остановилась, и с площади Пирамид, где в свою очередь остановился Доминик, он разглядел того, кто, казалось, возглавлял отряд полицейских; этот человек кликнул фиакр, куда и посадили г-на Сарранти.
Доминик последовал за фиакром, пересек площадь Карусель так скоро, как позволяла ему ряса, и подошел к проезду на набережную Тюильри в ту минуту, когда фиакр сворачивал на Новый мост.
Стало понятно, что г-на Сарранти везут в префектуру полиции.
Когда фиакр исчез на углу набережной Люнет, аббат Доминик почувствовал, как кровь прилила к его сердцу, а на ум стали приходить мысли, одна мрачнее другой.
Он вернулся к себе подавленный, разбитый усталостью, в душевном смятении.
Два дня и две ночи, проведенные в дилижансе, волнения, пережитые в этот день, необъяснимый арест отца - всего этого было более чем достаточно, чтобы сломить самое крепкое тело, самую мужественную душу.
Когда он вернулся к себе, уже стемнело. Он рухнул на кровать, позабыв о еде, и попытался заснуть. Но, казалось, тысяча призраков уселась у его изголовья; через четверть часа он поднялся и в волнении зашагал по комнате, словно, для того чтобы уснуть, ему необходимо было израсходовать остатки сил или, вернее, сжигавшего его лихорадочного возбуждения.
Беспокойство выгнало его прочь из дому. С наступлением ночи его ряса не так бросалась в глаза и не привлекала к нему любопытных взглядов. Он направился к полицейской префектуре, дверь которой, если можно так сказать, поглотила его отца. Она напомнила Доминику бездну, куда бросается шиллеровский ныряльщик, - оттуда его отцу, подобно этому ныряльщику, суждено выйти, испытав неподдельный ужас от увиденных там чудищ.
Однако он не рискнул войти в префектуру. Если узнают, что Сарранти его отец, он таким образом выдаст его настоящее имя.
Ведь г-н Сарранти был арестован под именем Дюбрёя. Не лучше ли было оставить ему преимущество этого вымышленного имени, которое скроет опасного и упорного заговорщика?
Доминик пока не знал, с какой целью его отец вернулся во Францию, однако догадывался, что речь идет о деле всей его жизни: служении интересам императора или, вернее, его наследника, герцога Рейхштадтского.
Два часа сын тенью бродил вокруг того места, где исчез его отец; он ходил от улицы Дофины до площади Арле, от набережной Люнет до площади Дворца правосудия, не надеясь вновь увидеть того, кого он безуспешно искал: было бы настоящим чудом разыскать экипаж, в котором его отца перевезут из тюрьмы предварительного заключения при префектуре в другую тюрьму; но Господь мог совершить такое чудо, и простосердечный, добрый, великодушный Доминик инстинктивно надеялся на Божью помощь.
Но надежды его оказались тщетны. В полночь он вернулся к себе, лег, смежил веки и почувствовал такое изнеможение, что сейчас же заснул.
Едва он задремал, как его стали одолевать кошмары, один другого ужаснее; всю ночь они, как огромные летучие мыши, кружились над его головой, а с рассветом, когда Доминик пробудился, он почувствовал, что сон не освежил его, скорее - наоборот.
Он встал и попытался оживить в памяти видения ночи; ему почудилось, что среди их мрачного хаоса промелькнул светлый и непорочный ангел: молодой человек с открытым и честным лицом подошел к Доминику, протянул ему руку и на незнакомом языке, который, однако, монах понял, сказал: "Обопрись на меня, я тебя поддержу".
Лицо его было Доминику знакомо. Но где, когда, при каких обстоятельствах он его видел? Да и существовал ли в действительности этот пригрезившийся Доминику человек? Или это было всего лишь туманное воспоминание из предыдущей жизни, которое, кажется, сопутствует нам и показывается только во сне? Не было ли это видение воплощением надежды, мечтой бодрствующего человека?
Доминик пытался заглянуть в самые потаенные уголки своей памяти; в задумчивости он присел у окна на тот самый стул, где сидел накануне, разглядывая портрет святого Гиацинта; этого портрета теперь не было с ним. Он вспомнил о Кармелите и Коломбане, а вслед за образами друзей мысленно представил себе и Сальватора. Вот кем был ангел из его ночного кошмара - тот красивый молодой человек с открытым и честным лицом, что стоял в ночи у изголовья Доминика и гнал от его ложа призрак отчаяния.
И юный монах снова ясно вспомнил скорбные обстоятельства, при которых он познакомился с Сальватором. Он будто опять очутился в павильоне Коломбана в Ба-Мёдоне, где неспешно читал заупокойные молитвы, а из его глаз, поднятых к небу, катились слезы.
Вдруг в комнату, где лежал покойник, вошли двое молодых людей, обнажив и склонив головы; это были Жан Робер и Сальватор.
Заметив тогда монаха, Сальватор радостно вскрикнул, и Доминик ни за что на свете не догадался бы, чем вызвана эта радость. Но Сальватор подошел к нему и взволнованным, но твердым голосом произнес: "Святой отец! Сами того не ведая, вы спасли жизнь стоящему перед вами человеку. И человек этот, который никогда вас прежде не видел, не был с вами знаком, питает к вам глубокую признательность… Не знаю, смогу ли я когда-нибудь быть вам полезен. Клянусь всем святым, что есть на земле, клянусь телом порядочного человека, который только что отдал Богу душу: я обязан вам жизнью, и она всецело принадлежит вам". А он, Доминик, отвечал: "Я принимаю ваше предложение, сударь, хотя не знаю, когда и как я мог оказать вам услугу, о которой вы говорите. Все люди братья и посланы в этот мир, чтобы друг другу помогать; когда мне понадобится ваша помощь, я приду к вам. Как вас зовут и где вы живете?"
Читатели помнят, как тогда Сальватор подошел к секретеру Коломбана, написал свое имя и адрес и подал листок монаху, а тот сложил бумажку и спрятал ее в свой часослов.
Теперь Доминик поспешно подошел к книжному шкафу, взял со второй полки книгу и отыскал в ней листок с адресом.
И сейчас же, будто та сцена произошла только сегодня, у него перед глазами встал Сальватор, его костюм, черты лица, он вспомнил его голос - все-все до мельчайших подробностей - и понял, что именно этого молодого человека с ласковым лицом и приветливой улыбкой он видел во сне.
"Если это так - прочь сомнения: сам Господь меня наставляет на этот путь, - сказал он себе. - Не знаю почему, но мне показалось, что этот молодой человек дружен с одним из полицейских чинов, они вчера разговаривали у церкви Успения. Через этого полицейского Сальватор и может узнать, за что арестовали моего отца. Нельзя терять ни минуты. Побегу-ка я к господину Сальватору!"
Он торопливо завершил свой скромный туалет.
Когда он уже собрался выходить, вошла привратница с чашкой молока в одной руке и с газетой - в другой. Но Доминику недосуг было ни читать газету, ни завтракать. Он приказал привратнице оставить все на столике и обещал вернуться через час-другой, а пока, сказал он, ему необходимо уйти.
Он сбежал по лестнице и через десять минут уже стоял на улице Макон перед домом Сальватора.
Ни молотка, ни звонка он не нашел.
Днем дверь отпиралась при помощи цепочки, потянув за которую можно было приподнять задвижку, а на ночь цепочка убиралась внутрь, и дом оказывался заперт.
То ли никто еще не выходил из дому, то ли цепочка случайно оказалась внутри, но отворить дверь оказалось совершенно невозможно.
Доминику пришлось постучать сначала кулаком, потом камнем, который он подобрал с земли.
Несомненно, он стучал бы долго, но залаял Ролан, предупреждая Сальватора и Фраголу, что кто-то пришел.
Фрагола прислушалась.
- Это друг, - заметил Сальватор.
- Почему ты знаешь?
- Пес лает радостно, ласково. Отвори окно, Фрагола, и посмотри, кто этот друг.
Фрагола выглянула в окно и узнал аббата, которого она видела в день смерти Коломбана.
- Это монах, - сообщила она Сальватору.
- Какой монах?.. Аббат Доминик?
- Да.
- Я же тебе говорил, что это друг! - вскричал Сальватор.
Он поспешил вниз по лестнице, а впереди него несся Ролан: пес скатывался по ступеням всякий раз, как отворялась дверь.
XI
БЕСПОЛЕЗНЫЕ СВЕДЕНИЯ
Сальватор с нежной почтительностью протянул руки навстречу аббату Доминику.
- Это вы, святой отец! - воскликнул он.
- Да, - сдержанно ответил монах.
- Добро пожаловать!
- Вы меня, стало быть, узнали?
- Вы же мой спаситель!
- Так вы мне, во всяком случае, сказали, и этот разговор произошел при слишком печальных обстоятельствах, которые вы, наверное, не забыли.
- И снова повторяю это.
- Помните, что вы тогда прибавили?
- Что если когда-нибудь вам понадобится моя помощь, то спасенная вами жизнь принадлежит вам.
- Как видите, я не забыл о вашем предложении. Мне нужна ваша помощь, и вот я здесь.
За разговором они подошли к той самой небольшой столовой, что была украшена в соответствии с античным образцом из Помпей.
Молодой человек предложил монаху стул и жестом приказал Ролану оставить гостя в покое: пес обнюхивал сутану аббата Доминика, словно тоже хотел определить, при каких обстоятельствах видел его раньше. Сальватор сел рядом с монахом. Ролан, отстраненный хозяином от участия в беседе, забился под стол.
- Слушаю вас, святой отец! - промолвил Сальватор.
Монах положил бледную тонкую руку на руку Сальватора. Его знобило.
- Человек, к которому я испытываю глубокую привязанность, - начал аббат Доминик, - всего несколько дней назад прибыл в Париж и вчера на моих глазах был арестован на улице Сент-Оноре рядом с церковью Успения, а я не посмел прийти ему на помощь, потому что был в сутане.
Сальватор кивнул.
- Я видел, святой отец, - сказал он, - и должен прибавить, что, к его чести, защищался он как лев.
Аббат при воспоминании о недавнем происшествии содрогнулся.
- Да, - подтвердил он, - и я боюсь, что при всей законности такого поведения самозащиту вменят ему в вину.
- Так вы, стало быть, знакомы с этим господином? - пристально взглянув на монаха, продолжал Сальватор.
- Как я вам уже сказал, я к нему нежно привязан.
- А в чем его обвиняют? - спросил Сальватор.
- Это-то мне и неизвестно; именно это я и хотел выяснить, а потому и пришел к вам за услугой: помогите мне разузнать, за что его арестовали.
- И это все, чем я могу быть вам полезен, святой отец?
- Да. Я помню, как вы приезжали в Ба-Мёдон в сопровождении господина, который, как мне показалось, занимает важную должность в полиции. Вчера я снова видел вас в его обществе. Я подумал, что через него вы, вероятно, сможете узнать, в чем повинен мой… мой друг.
- Как зовут вашего друга, святой отец?
- Дюбрёй.
- Чем он занимается?
- В прошлом он военный, а в настоящее время живет, если не ошибаюсь, на свое состояние.
- Откуда он приехал?
- Издалека… Из какой-то азиатской страны…
- Он, стало быть, путешественник?
- Да, - печально покачал головой аббат. - Все мы странники.
- Я надену редингот и буду к вашим услугам, святой отец. Мне бы не хотелось заставлять вас ждать. Судя по вашему печальному виду, вы очень обеспокоены.
- Да, очень, - подтвердил монах.
Сальватор, остававшийся до тех пор в блузе, перешел в соседнюю комнату и спустя минуту появился уже в рединготе.
- Ну вот, я в вашем распоряжении, святой отец! - сказал он.
Аббат торопливо поднялся, и оба вышли из дому.
Ролан поднял голову и провожал их умным взглядом до тех пор, пока не захлопнулась дверь. Но видя, что, по всей вероятности, он не нужен, раз его не зовут с собой, он снова опустил морду на лапы и глубоко вздохнул.
В воротах Доминик остановился.
- Куда мы идем? - спросил он.
- В префектуру полиции.
- Позвольте мне взять фиакр, - попросил монах. - Моя сутана бросается в глаза; возможно, я причиню своему другу вред, если кто-то узнает, что я о нем беспокоюсь: мне кажется, это совершенно необходимая мера предосторожности.
- Я и сам хотел предложить вам это, - ответил Сальватор.
Молодые люди подозвали фиакр и сели. В конце моста Сен-Мишель Сальватор вышел.
- Я буду вас ждать на углу набережной и площади Сен-Жермен-л’Осеруа, - сказал монах.
Сальватор кивнул в ответ. Фиакр поехал дальше по Бочарной улице; Сальватор спустился по набережной Орфевр.
Господина Жакаля не было в префектуре. События, происшедшие накануне, привели Париж в волнение. Власти опасались или, выражаясь точнее, надеялись на беспорядки. Все полицейские во главе с г-ном Жакалем находились в городе, и дежурный не знал, когда начальник полиции вернется.
Ждать было бесполезно; разумнее было отправиться на поиски его.
Сальватор - то ли потому, что хорошо изучил г-на Жакаля, то ли потому, что у него самого было отличное чутье, - уже знал, где искать начальника полиции.
Он спустился по набережной, свернул направо и пошел по Новому мосту.
Не прошел он и десятка шагов, как услышал, что из мимо проезжающего экипажа кто-то стучит по стеклу, желая, по-видимому, привлечь его внимание. Он остановился.
Экипаж тоже остановился.
Распахнулась дверца.
- Садитесь! - сказали из кареты.
Сальватор хотел было извиниться и объяснить, что спешит на поиски приятеля, как вдруг узнал в человеке, пригласившего его, самого генерала Лафайета.
Не медля ни секунды, Сальватор сел рядом с ним.
Карета снова тронулась в путь, но очень медленно.
- Вы господин Сальватор, не так ли? - спросил генерал.
- Да. Я дважды имел честь встретиться с вами по поручению верховной венты.
- Совершенно верно! Я узнал вас и потому остановил. Вы возглавляете ложу, не правда ли?
- Да, генерал.
- Сколько у вас человек?
- Не могу назвать точную цифру, генерал, однако должен сказать, что немало.
- Двести? Триста?
- Генерал, - улыбнулся Сальватор. - Когда я вам понадоблюсь, обещаю вам три тысячи бойцов.
Генерал недоверчиво взглянул на Сальватора.
Сальватор говорил уверенно; глядя ему в лицо, невозможно было усомниться в его словах.
- Чем больше в вашем подчинении людей, тем более необходимо узнать вам новость.
- Какую?
- Венское дело провалилось.
- Я так и думал, - проговорил Сальватор. - Вот почему я приказал вчера своим людям ни во что не вмешиваться.
- И правильно сделали. Сегодня готовится мятеж.
- Знаю.
- А ваши люди?
- Вчерашнее приказание распространяется и на сегодня. А теперь, генерал, позвольте спросить: можно ли доверять источнику, из которого исходит эта новость?
- Я узнал ее от господина де Маранда, а тот - от герцога Орлеанского.
- Принцу, очевидно, известны подробности?
- Несомненно. Вчера прибыл курьер под видом торгового агента, отправленного банкирским домом Акроштейна и Эскелеса из Вены в Париж к Ротшильдам. На самом деле посланец должен был предупредить принца.
- Значит, на заговорщиков донесли?
- В точности неизвестно, подстроен этот провал полицией или это несчастный случай из тех, что способны изменить судьбу целой империи. Вы, конечно, знаете, что было решено там?
- Да. Один из руководителей заговора все нам рассказал. Герцог Рейхштадтский через посредство своей возлюбленной связался с бывшим сподвижником Наполеона, генералом Лебастаром де Премоном. Юный принц согласился бежать; это должно было произойти в тот день, когда будет недоставать одной буквы в греческом слове XAIPE, написанном бронзовыми буквами над дверью виллы, которая расположена между въездом в Майдлинг и Зеленой горой. Это все, что мне известно.
- Ну так слушайте! Двадцать четвертого марта буква "Е" исчезла. В семь часов вечера герцог набросил на плечи плащ и вышел. Когда он подошел к Майдлингским воротам, один из охранников (а охранники в Шёнбруннском дворце - из дворцовых жандармов) преградил герцогу путь.
"Это я, - проговорил принц. - Вы не узнаёте меня?"
"Так точно, узнаю, ваше высочество, - отдавая честь, отвечал охранник, - однако…"
"Через два часа здесь будете стоять вы же?"
"Нет, ваше высочество. Теперь половина восьмого, а ровно в девять меня сменят".