* * *
Семен Еремин, под начало которого поступил Федор, оказался мужиком коренастым, с непропорционально длинными руками и толстыми, с виду неуклюжими пальцами. На появление Федора он отреагировал лишь сонным взглядом да равнодушным кивком, давая понять, что до нового ученика ему нет никакого дела. Забот у него было невпроворот. Работа в мастерской кипела с раннего утра до позднего вечера. Механизмы здесь чинились от простеньких, которые и механизмами-то назвать нельзя было, до довольно сложных. В дальнем углу Федор заметил прикрытый куском холстины паровой двигатель. Судя по клейму, двигатель был английского производства. Сколько таких двигателей на заводе, Федор не знал, но был уверен, что немного. Водяная турбина, которую он считал непростительным анахронизмом, работала исправно, и менять ее на что-то более передовое, похоже, никто не спешил. Сломанный паровой двигатель уже две недели оставался без внимания. Подходил к нему только Семен, стоял пару минут в задумчивости, вздыхал и уходил. А Федора в этот дальний угол с каждым днем тянуло все сильнее. Разбираться со всякой ерундой ему наскучило уже в первую неделю. Ничего серьезного ему не доверяли и вообще сторонились, не признавали за своего. Наверное, прознали, чей он протеже, и поэтому недолюбливали. Епифанцев среди мастеровых был не в почете, его считали рвачом и выжигой. Если бы не привет от Евдокии, Федору с такой протекцией пришлось бы очень несладко. А так его всего лишь сторонились. Это не было большой бедой, одиночество его не утомляло. Скорее уж его угнетало безделье. Голова, да и руки тоже просили занятия чуть более сложного, чем зачистка деталей от ржавчины. А лучше бы намного более сложного.
Именно эта накапливающаяся изо дня в день неудовлетворенность и толкнула его однажды вечером к сколоченному из досок столу, который служил Семену рабочим местом. В отсутствие мастера подходить к столу разрешалось только избранным. Федор в число избранных не входил, но все равно решился.
Семен склонился над чертежом. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это чертеж того самого парового двигателя. Мастер водил пальцем по четким линиям и бормотал что-то себе под нос, Федору показалось, что ругательства.
– Чего уставился? – спросил Семен, не оборачиваясь. – Все уже давно по домам разбежались, а ты что?
– А мне некуда спешить. – Федор подошел поближе. – Это паровой двигатель. Тот, что стоит в углу. – Он не спрашивал, он утверждал.
И Семен обернулся, впервые со дня знакомства посмотрел с интересом.
– Не работает? – спросил Федор.
– Стоял бы он тут, если бы работал. – Семен сплюнул себе под ноги. – Евдокия говорила, ты в инженерном деле малька разбираешься.
– Немного разбираюсь.
Разбирался Федор всяко больше этого неприветливого мужика, но Евдокия велела вести себя тихо. Он старался изо всех сил, вот только получалось не слишком хорошо. Работа в ремонтной мастерской была организована из рук вон плохо. Хватило несколько дней, чтобы в этом убедиться. Работников набирали не по мастерству и умению, а по принципу "кум, брат, сват". Ну, или племянник, как в его случае.
– Ну, коли немного разбираешься, так иди сюда. Вместе будем кумекать, – сказал Семен и посторонился, давая Федору место за столом. – Савва Сидорович выписал эту монстру из Англии, сказал, что в Европах на заводах уже давно работают паровые двигатели, что мы супротив англичан – дети неразумные. – В его голосе послышалась обида и за отечественную металлургию, и за себя лично.
С Кутасовым Федор был полностью согласен. Даже беглого взгляда на завод хватало, чтобы понять – производство устарело, от прогрессивной Европы отстало на несколько десятилетий.
– А он, – Семен ткнул пальцем в чертеж, – с месяц проработал да и сдох. А ты мне говоришь – англичане!
Федор про англичан ничего не говорил, но все равно согласно кивнул.
– Не понимаю я в этом ничего! Не мое это! – Семен сжал кулаки. – А хозяин злится, говорит: "Вы, сучье племя, технику угробили дорогую! Сами угробили, сами и чините!" А кто угробил-то? Семка Еремин разве угробил?! В шахте монстру английскую уладили, а мне отвечать.
– Почему в шахте? – не понял Федор.
– Воду с ее помощью решили из шахты откачивать. Дооткачивались! – В голосе мастера было столько злости и отчаяния, что Федору даже стало его жалко. – А времени Савва Сидорович дал мне только месяц. Да хоть бы и год! Не понимаю я, как эта адская машина устроена. Хоть бей, хоть убей – не понимаю!
– А можно мне глянуть? Я видел такие двигатели раньше.
Федор и видел, и устройство изучал, но то была теория, а здесь жизнь, как она есть.
Прежде чем ответить, Семен долго разглядывал навязанного сверху ученика, словно пытался узнать о нем что-то очень важное, а потом сказал:
– Семейство твое славное. С отцом твоим мне поработать не довелось, а вот дядька, Евдокии муж, знатный был мастер, считай, единственный на весь завод самородок. Только глянет на железку какую и уже знает все про ее внутреннее устройство. Кутасов его за это очень ценил и деньжат не жалел. Когда со Степкой ихним та беда приключилась, по старой памяти Евдокии деньгами помог.
Федор чуть было не спросил, какая беда, но вовремя прикусил язык. Кому как не ему, родному племяннику, знать о всех семейных бедах.
– А я уже которую ночь без сна. Жена ругается, грозится, что на порог не пустит, думает, у меня полюбовница завелась, раз я по ночам домой не являюсь. А она вот моя полюбовница! – Семен с ненавистью посмотрел на паровой двигатель. – Так ее разэтак!
– А у меня нет жены, – усмехнулся Федор. – И тетушка вопросов не задает. Я бы остался здесь на ночь, посмотрел, что к чему.
– А ты, парень, точно понимаешь, о чем говоришь? – Семен подозрительно сощурился, но в голосе его послышалась надежда.
– Понимаю, – он кивнул. – Да ведь, Семен Устинович, хуже, чем есть, уже не станет.
– А хуже и некуда. Авторитету моему, – Семен постучал себя кулаком в грудь, – урон какой нанесен! Людишки вон уже косятся, думают, измельчал Еремин, не по зубам ему английская задачка. А самое страшное что?
– Что?
– Самое страшное, что так оно и есть. Не по зубам. Смотрю на все эти чертежи и понимаю, что ничего не понимаю… И жена грозится из дому выгнать… Сказала, если сегодня на ночь не приду, все. А когда мне со всем этим разбираться, если не ночью?
– Идите, Семен Устинович, – сказал Федор. – Нельзя из-за бездушного механизма семью рушить. А я посижу подумаю.
Еремин еще колебался, но было очевидно, что ночные бдения в мастерской надоели ему пуще неволи.
– На заре вернусь, – решился он наконец. – А ты тут смотри мне, – он погрозил пальцем. – Если сломаешь что, Кутасов с меня голову снимет, но наперед я твою сниму.
Он еще немного постоял у стола, повздыхал, погрозил пальцем и ушел, оставив Федора одного.
Ночью в мастерской было хорошо. После дневного шума и гомона тишина казалась праздником для ушей и души. Федор взял со стола керосинку, подошел к двигателю, сдернул укрывавшую его холстину. Задача перед ним стояла серьезная, а главное – интересная. Захотелось доказать самому себе, что он многое может, что еще не заржавели в его голове шестеренки. Одно плохо – мало света.
За чертежами Федор провел первую половину ночи, а вторую разбирался с двигателем. И ведь разобрался! По большому счету, проблема оказалась совсем пустяковой, но пустяка этого хватило, чтобы чуть не порушить всю жизнь Семена Еремина. Вот так иногда и случается – пустяки правят миром.
Федор уснул, когда край неба на востоке уже начал светлеть, прилег на лавку у стола и тут же уснул сном младенца. Мечтал повидаться с Айви, но не вышло. До дна Нижнего мира он так и не долетел, чья-то крепкая рука поймала его за шиворот, потянула вверх.
– Спишь? – Семен смотрел на него сверху вниз и хмурился. Вид у мастера был усталый, наверное, разговор с женой получился непростой.
– Сплю. – Федор сел.
– Вот и я вижу, что спишь, работничек. – Во взгляде Семена больше не было надежды – только злость и обреченность. – Эх, зря я тебе… – Он недоговорил, отвернулся.
– Может, и не зря. – Федор потянулся до хруста в спине, встал с лавки. – Давайте проведем испытания.
– Починил, что ли? – Семен обернулся. – Или это шуточки у тебя такие? Ты смотри, парень, за шуточки можно и без рук остаться. – Он посмотрел на свои большущие, похожие на кувалды кулаки.
– Думаю, починил, но проверить все равно нужно.
– Так мы и проверим! Вот прямо сейчас! Чего стал? Пойдем монстру английскую запускать!
Английская монстра запустилась сразу, без капризов, загромыхала, пыхнула дымом. Семен смотрел на нее с недоверием, все никак не мог взять в толк, как такое вообще возможно, а потом хлопнул Федора по плечу с такой силой, что тот едва на ногах устоял, сказал прочувствованно:
– Ай, молодец, Федя! Починил-таки монстру!
– Это не я ее, Семен Устинович, починил.
– А кто же тогда? – Семен огляделся, словно пытаясь найти в мастерской кого-то еще.
– Вы. Зря вы, что ли, здесь дневали и ночевали? Вы мастер, а я так… подмастерье.
Еремин моргнул, взъерошил волосы, на Федора посмотрел с недоверием:
– Мне, парень, чужая слава без надобности.
– Так и мне она без надобности. – Федор пожал плечами. – Да и за ремонт Кутасов бы не с меня, а с вас спросил. С меня-то какой спрос?
Еремин долго молчал, смотрел на Федора хмуро.
– Что хочешь взамен? – спросил наконец.
– Работу, – ответил он, не задумываясь. – Чтобы настоящую, где нужно думать, а не это. – Он пнул ногой груду железного хлама.
– А зачем тебе такая работа?
– Для интереса. Я люблю, чтобы было интересно. Люблю решать задачки.
– Задачки… Значит, точно в дядьку пошел. Тому тоже все задачки подавай. Расскажешь, что с монстрой было не так?
Федор и рассказал, и показал. Семен был неглупым мужиком, все ловил на лету и вопросы задавал дельные. Было видно, ему бы чуть больше времени, и с монстрой он бы сам разобрался. Когда мастер поглядывал на Федора, во взгляде его проскальзывало удивление и одобрение и еще немного недоверия. Наверное, боялся, что Федор передумает, не захочет отдавать славу. А потом уже днем, когда Кутасов собственной персоной пришел удостовериться, что паровой двигатель работает, даже проявил благородство, представил Федора как своего помощника, назвал очень толковым пареньком.
– Толковый, говоришь?
Кутасов разглядывал Федора неспешно, с ног до головы. Промышленник оказался невысокого роста, но не тщедушный. В его жилистых загорелых руках чувствовалась сила, а во взгляде серых глаз – ум и хватка. В нем не было ничего от сытости и вальяжности конторского служащего Гришки Епифанцева, даже одежда на нем была самой обыкновенной. Доведись Федору встретить его на заводе, никогда бы не признал единовластного хозяина здешних земель.
– А чей такой будет? Откуда взялся? Что-то я его не припоминаю.
– Это Федор Леднев, Евдокии Смирновой племянник, – по-военному четко отрапортовал Семен. – Из Перми к нам.
– А что ж тебе в городе не сиделось? – Взгляд Кутасова сделался еще более цепким. Федору вдруг показалось, что невидимая рука взяла его за горло и сжала.
– Скучно, Савва Сидорович.
– Врешь, – Кутасов покачал головой. – Это у нас тут в глуши скучно, а у них там в городе самое веселье. Признавайся, что натворил?
Вот и пришел конец его новой жизни. Невидимая рука сжала шею чуть сильнее. Ответить Федор ничего не успел, вместо него заговорил Семен.
– Так оболдуй он, Савва Сидорович. – Семен бросил на подмастерье строгий взгляд. – Евдокия сказала, подрался. Вступился за какую-то барышню, начистил морды двум охайникам. А охайники оказались со связями, сынки заводского начальства.
Федор слушал Семена, затаив дыхание. Это же надо, какая бурная, оказывается, у него была жизнь! Куда там каторге.
– И что начальство? – усмехнулся Кутасов.
– Так там начальство-то не наше, – Семен заискивающе улыбнулся. – Шушера мелкая. Сначала с завода выжили парня, а потом вечером в темной подворотне огрели трубой по башке и уже беспамятного отделали так, что мать родная не сразу узнала.
– Значит, ты у нас сеньор Дон Кихот, – усмехнулся Кутасов. – За честь прекрасной дамы вступился, злодеев не убоялся.
Федор растерянно пожал плечами. Не положено простому рабочему знать, кто такой Дон Кихот.
– А прекрасная дама хоть хороша была? Стоило за нее жизнью и физией рисковать?
– Не помню, Савва Сидорович. – Федор наконец вспомнил напутствия Евдокии. – У меня после той подворотни память немного того… Не все помню из того, что было.
– Обидно. Пострадать за честь прекрасной дамы и даже не иметь возможности в утешение вспомнить ее светлый лик. – Кутасов говорил очень серьезно, но каким-то особым чувством Федор понимал – он иронизирует. И невидимая рука исчезла, отпустила на волю.
– А маменька его, знамо дело, за сынка испугалась. Вот и отправила к тетке в Чернокаменск от греха подальше, – закончил Семен. – Но парень он башковитый. Это я вам, Савва Сидорович, точно говорю. Разве ж допустил бы я до техники, – он указал на английскую монстру, – какого-то неумеху?
– Где учился? – спросил Кутасов.
– В техническом училище.
– Значит, образование какое-никакое имеется. Что ж ты, Семен, его в подмастерьях держишь? Нехорошо это, друг мой ситный.
– Исправлюсь, Савва Сидорович! Теперь вот вижу, что можно его к серьезному делу допускать.
– А у меня и дело подходящее есть. – Ни на Федора, ни на Семена Кутасов больше не смотрел, обращался к управляющему, с которым пришел в мастерскую. – Август снова коленцы мне выкидывает. Для часовой башни, что он соорудил, выписал я из Германии механизм. И что ты думаешь, Егор Иванович? Механизм прибыл поломанный. Вот тебе и хваленое немецкое качество! С немчурой я, ясное дело, разберусь, душу из них вытрясу, если потребуется. Но у него, видите ли, все продумано и просчитано, и еще полгода ждать он не намерен, потому как натура у него тонкая и ранимая. Через полгода ему часовая башня станет неинтересна. Неинтересна! Ты слыхал такое, Егор Иванович?! Можно подумать, я башню для него строю, для его дурацких капризов!
– Правда ваша, Савва Сидорович, распустился Август. – Управляющий согласно покивал головой. – Забыл, где его место. А если взять да и напомнить?
– Обидится шельмец. – Кутасов усмехнулся, и стало очевидно, что ситуация со строптивым архитектором его не злит, а забавляет. – Еще чего доброго чертежи, наброски свои гениальные пожгет, как в прошлом году. А потом еще и в запой уйдет с горя. Так что, Егор Иванович, надо с ним как-то по-другому. – Он перевел взгляд на Семена, спросил: – А что, если нам немецкий механизм попробовать своими русскими силами починить? С паровым двигателем ты вон как ловко справился.
– Попробовать-то оно, конечно, можно, – сказал Семен. Вот только в голосе его не слышалось ни особой радости, ни особого служебного рвения. – Но часы… Это, знамо дело, тоже механизм, вот только механизм особенный.
– А ты попробуй. За спрос ведь не бьют. – Кутасов многозначительно помолчал и добавил: – А если и бьют, то не до смерти.
И на сей раз Федор не понял, шутит хозяин или говорит серьезно.
– Ученика с собой возьми. Григорий говорит, Евдокия хвалилась, что племянник ее в часах разбирается. Ну так разбираешься?
Эта фраза лишний раз подтвердила догадки Федора о том, что Кутасов не привык пускать на самотек ни жизнь своего завода, ни жизни своих работников, даже таких малозначимых, как он – Федор Леднев.
– Немного.
– Ну, от малого до великого один шаг. Нужно лишь отважиться и сделать его.
– Мы постараемся, Савва Сидорович, – закивал Семен, – все силы приложим.
– Да ты не трясись. Может, там поломка какая-нибудь пустячная. Может, шестерня какая соскочила, – успокоил его Кутасов. – Значит, Августу я скажу, что завтра пришлю мастеров. Вы уж меня не подведите. А справитесь – награжу. Помнится, ты, Семен, заикался про покос, тот, что за рекой. Почините часы, считай, покос твой.
Наверное, покос этот был какой-то очень ценный, потому что Семен воспрял духом, принялся кланяться и благодарить Кутасова. Тот отмахнулся от благодарности, развернулся на каблуках, вышел из мастерской. Вокруг сразу зашумели, загалдели, прятавшиеся от высокого начальства по углам мастерской полезли с разговорами и расспросами. Всего за пару часов Федор стал для них своим.
– Пойдем-ка потолкуем. – Семен направился к своему столу, потянул Федора за собой.
– Спасибо, – поблагодарил Федор.
– За что?
– За все.
– Это ты про дамочку, которую защищал в городе? – Семен хитро сощурился. – Хозяин у нас хоть и строгий, но добрый. Ему всякие слезливые истории страсть как нравятся.
Кутасов на сентиментального человека не походил нисколько, но Федор решил не спорить.
– Он сам в молодые годы любил гульнуть. Были и цыгане с медведями, и дамочки всякие. Дамочек он особенно любил. Даже когда супруга его была жива, не брезговал, а нынче так и подавно. И подраться тоже любил. Ты не смотри, что с виду он хлипкий, порода у них крепкая, сталь вместо костей. – Семен говорил приглушенным шепотом, поглядывал по сторонам, не подслушивает ли кто. – А то, что он тебя заприметил, это хорошо. Станешь служить ему не за страх, а за совесть, не обидит, а под настроение так и отблагодарит.
– Покос пожалует? – Федор очень старался, чтобы в голосе не было слышно иронии.
– А хоть бы и покос! Ты видал, какие за рекой покосы? Их обычно Гришка Епифанцев распределяет, поэтому самые хорошие наделы все больше его родне достаются. А вот если не повезло тебе родиться его родственником, тогда плати. Сначала Гришке в карман, а потом уже в заводскую кассу. Золотой покос выйдет. – Он помолчал, а потом спросил: – Скажи-ка мне, Федя, ты в самом деле в часах разбираешься?
– Может, и разбираюсь, – сказал Федор осторожно. – Это смотря какие часы.
– Большие часы, Федя. Большие! Август на маленькие и замахиваться не стал бы. Так что лучше бы нам с тобой не сплоховать, не ударить мордами в грязь. Сегодня иди домой, отсыпайся, а завтра в шесть утра я за тобой заеду.