Я села на кровать и стала ждать.
- Отец отсылает Жан-Пьера, - угрюмо проронила Женевьева, - потому что он мой друг.
- Кто тебе об этом сказал?
- Тут и говорить нечего. Я сама знаю.
- Разве это причина для ссылки?
- Да, потому что я дочь графа, а Жан-Пьер - простой винодел.
- Не вижу связи.
- Я взрослею, вот в чем дело. Все из-за того, что… - Она взглянула на меня и у нее задрожали губы. Потом она бросилась на кровать, и ее тело затряслось от рыданий.
Я наклонилась к ней и мягко спросила:
- Женевьева, ты думаешь, они боятся, что ты влюбишься в него?
- Вам смешно. - Всхлипывая, она повернула ко мне покрасневшее лицо и бросила в мою сторону сердитый взгляд. - Повторяю, я уже достаточно взрослая и вовсе не ребенок.
- Я и не говорю, что ты ребенок. Женевьева, ты любишь Жан-Пьера?
Она не отвечала, и я продолжила:
- А он тебя?
Она кивнула.
- Он сказал мне, что из-за этого папа отсылает его.
- Понятно, - медленно произнесла я.
Она горько рассмеялась.
- Всего лишь в Мермоз. Я убегу с ним. Я не останусь здесь, если он уедет.
- Это Жан-Пьер предложил?
- Что вы все выпытываете? Вы тоже против меня.
- Нет, Женевьева. Я на твоей стороне.
Она вскочила и посмотрела на меня.
- Правда?
Я кивнула.
- А я думала, нет, потому что… потому что я считала, что вам он тоже нравится. Я ревновала, - простодушно призналась она.
- У тебя нет причины ревновать, Женевьева. Но ты должна быть благоразумной. В молодости я тоже однажды влюбилась.
Мое признание вызвало у нее улыбку.
- Как мисс, вы влюбились?
- Да, - с сарказмом признала я. - Даже я.
- Это, наверно, было забавно.
- Скорее грустно.
- Почему? Ваш отец тоже прогнал его?
- Он не мог этого сделать. Но он растолковал мне всю невозможность нашего союза.
- И он действительно был невозможен?
- Обычно так бывает, если один из двоих очень молод.
- И теперь вы пытаетесь повлиять на меня! Я не хочу слушать. Когда Жан-Пьер отправится в Мермоз, я поеду с ним.
- Он уезжает после сбора урожая.
- Я тоже, - решительно произнесла она.
Когда она в таком состоянии, бессмысленно спорить с ней.
В тревоге я спрашивала себя, что все это значит. Придумала ли она, что Жан-Пьер любит ее, или он сам сказал ей об этом? И в то же самое время просил моей руки?
Я вспомнила подвал и горящие ненавистью глаза Жан-Пьера. Похоже, эта ненависть заполнила всю его жизнь. Считая, что граф неравнодушен ко мне, он хотел на мне жениться; Женевьева была дочерью графа… Неужели он пытался соблазнить ее?
Это происходило накануне сбора винограда. Стояла ясная, солнечная погода. Зрелые ягоды так и просились в корзину.
Но я не думала о празднике. Мои мысли занимал Жан-Пьер, желавший отомстить графу. Наблюдая за Женевьевой, я гадала о том, какие безумства она может совершить в таком настроении.
Вместе с тем я никак не могла отделаться от зловещего чувства, что за мной, в свою очередь, тоже следят.
Я стремилась к tete-a-tete с графом, но он не замечал меня, а может, мне так казалось из-за сумятицы в мыслях и чувствах. Клод несколько раз с многозначительным видом говорила, что моя работа близится к завершению. Как она хотела избавиться от меня! Встретив несколько раз Филиппа, я заметила, что его недавнее расположение сменилось отчуждением.
После случая с Женевьевой я все время думала о том, что мне следует предпринять, и неожиданно поняла, что помочь мне может только бабушка Жан-Пьера.
День клонился к вечеру. Я знала, что застану ее одну: все - даже Ив и Марго - были заняты на виноградниках, готовились к завтрашнему дню.
Госпожа Бастид встретила меня как всегда приветливо, и я сразу же приступила к делу.
- Жан-Пьер просил моей руки.
- А вы его не любите.
Я решительно кивнула.
- Он тоже не любит меня, но зато ненавидит графа.
Госпожа Бастид так сжала руки, что на них выступили вены.
- Но главное - Женевьева! - продолжала я. - Он заставил ее поверить…
- О нет!
- Она впечатлительна и ранима. Я боюсь за нее. Она в истерике из-за его предстоящего отъезда. Мы должны что-то предпринять. Я боюсь, как бы не случилось что-нибудь ужасное. Эта ненависть делает Жан-Пьера бесчеловечным.
- Она в нем с рождения. Поймите, каждый день он смотрит на замок и думает: почему он, а вместе с ним и власть принадлежат графу? Почему не…
- Но это нелепо! Откуда такие мысли? Замок виден всей округе, но больше никто не считает, что Шато-Гайар должен принадлежать ему!
- Тут все иначе. В жилах Бастидов течет графская кровь. У нас на юге слово bastide значит сельский дом… Но возможно, наше имя происходит от слова bâtard. Откуда только берутся имена!
- В округе полно людей, в чьих жилах, судя по их словам, течет графская кровь.
- Да, но у Бастидов другая история. Мы были близки де ла Талям, входили в их семью. Прошло не так много лет, и об этом еще помнят. Отец моего мужа был сыном графа де ла Таля, Жан-Пьер знает об этом. Когда он смотрит на замок или видит графа, то думает: "А ведь это я мог объезжать свои земли. Мне могли принадлежать виноградники и замок".
- Думать так - безумие.
- Мой внук всегда слыл гордецом. Не уставал слушать семейные предания об истории замка. Он знает, что в этом доме пряталась графиня, что здесь родился и жил некоторое время ее сын, вернувшийся потом в замок к своей бабушке. Укрывшая их госпожа Бастид сама имела сына. Он был на год старше маленького графа, и у мальчиков был один отец.
- Понимаю, это крепкие узы, но ими не объяснить такую многолетнюю зависть и ненависть.
Госпожа Бастид покачала головой, и я взорвалась:
- Вы должны образумить его! Если он будет действовать в том же духе, случится трагедия, я это чувствую. В лесу, когда стреляли в графа…
- Это был не Жан-Пьер.
- Но коли он так его ненавидит…
- Он не убийца.
- Тогда кто?..
- У таких, как граф, всегда найдутся враги.
- Ненавидеть сильнее, чем ваш внук, невозможно! Мне это не нравится. Этому нужно положить конец.
- Вы всегда хотите сделать людей такими, какими они, по вашему мнению, должны быть. Но человеческие души - не картины, Дэлис. А вы…
- А я сама не безгрешна, чтобы перевоспитывать других. Знаю. Но я беспокоюсь.
- Если бы вы могли понять тайные мотивы чужих поступков, возможно, у вас было бы еще больше поводов для тревоги. Но Дэлис, как насчет вас самой? Разве вы не влюблены в графа?
Я отпрянула.
- Ваша любовь заметна мне не меньше, чем вам - ненависть Жан-Пьера. Вы боитесь, как бы он не навредил графу. Но этой ненависти не один год, и она нужна Жан-Пьеру. Он не может не ненавидеть, потому что ненавидит из гордости. А вот вы со своей любовью подвергаетесь гораздо большей опасности.
Я молчала.
- Дорогая моя, поезжайте домой. Это говорю вам я, старая женщина, которая видит и понимает куда больше, чем вы думаете. Сможете ли вы быть счастливы здесь - женится ли на вас граф, или вы будете жить здесь в качестве его любовницы? Не думаю. Это не устроит ни его, ни вас. Отправляйтесь домой, пока не поздно. У себя на родине вы научитесь забывать. Вы еще молоды и обязательно встретите человека, которого полюбите. У вас будут дети. Они-то и научат вас этой великой мудрости - умению забывать.
- Вы разволновались, госпожа Бастид.
Она промолчала.
- Вы боитесь за Жан-Пьера.
- Да, в последнее время он изменился.
- Он просил меня выйти за него замуж, он внушил Женевьеве, что она его любит… Что дальше?
Госпожа Бастид немного помедлила с ответом.
- Не знаю, стоит ли говорить вам. Я не могу этого забыть с тех пор, как узнала. Когда графиня, скрывшись от мятежников, нашла убежище в этом доме, то из благодарности оставила Бастидам маленькую золотую шкатулку, внутри которой был ключ.
- Ключ! - эхом откликнулась я.
- Да, маленький ключ. Я никогда раньше таких не видела. Его украшала геральдическая лилия.
- И что? - в нетерпении выпалила я.
- Шкатулку графиня подарила нам. Это очень дорогая вещь. Ее берегут на случай крайней нужды. А ключ нам было велено отдать по первому требованию, но не раньше.
- О нем кто-нибудь спрашивал?
- Нет, никогда. Как гласит предание, сами мы не должны рассказывать о ключе, чтобы о нем не узнали посторонние. Именно поэтому мы никогда не упоминаем ни о ключе, ни о шкатулке. Я слышала, что графиня говорила о двух ключах: один хранился в нашей шкатулке, а другой спрятан где-то в замке.
- А где ключ? Можно мне взглянуть на него?
- Он исчез… некоторое время назад. Его кто-то взял.
- Жан-Пьер, - прошептала я. - Он хочет найти тайник и открыть его этим ключом.
- Возможно.
- Что тогда будет?
Она сжала мою руку.
- Если он найдет то, что ищет, его ненависти наступит конец.
- Вы имеете в виду изумруды?
- Если он завладеет изумрудами, то посчитает, что получил свою долю наследства. Боюсь, именно это у него на уме. Эта навязчивая идея… как язва в его душе. Страшно подумать, куда это его заведет.
- Вы не хотите поговорить с ним?
Госпожа Бастид покачала головой.
- Бесполезно. Я уже пыталась. Вы мне нравитесь, Дэлис, и я хочу помочь вам. На поверхности здесь все вроде бы гладко, но это только на первый взгляд. Вам надо уехать. Не нужно вмешиваться в эту многолетнюю тяжбу. Поезжайте домой и начните все сначала. Со временем Шато-Гайар покажется вам сном, а все мы - марионетками кукольного театра.
- Ошибаетесь, я ничего не смогу забыть.
- Нет, моя дорогая, все проходит, ибо такова жизнь.
Я попрощалась с госпожой Бастид и вернулась в замок. Я больше не могла оставаться в стороне. Надо было действовать. Каким образом? Этого я не представляла.
Половина седьмого утра - начало сбора урожая. Мужчины, женщины, дети со всей округи направлялись к виноградникам, где получали задания от Жан-Пьера и его отца. Мне подумалось, что сегодня, по крайней мере, никому нет дела ни до чего, кроме винограда.
На кухне замка, согласно древней традиции, готовилась еда на всех работников. Как только сошла роса, начался сбор ягод.
Сборщики работали парами. Один бережно срезал кисти, следя, чтобы не попали подпорченные ягоды, а другой подставлял корзину из ивовых прутьев, стараясь не трясти ее, чтобы не помять виноградины. С виноградников доносились звуки песни. Это тоже был старый обычай, о котором мне как-то рассказывала госпожа Бастид. Смысл его точно выражался поговоркой: "Bouche qui mord a la chanson ne mord pas a la grappe".
Я отложила работу и направилась к виноградникам посмотреть, как собирают ягоды. Жан-Пьер мне не встретился. Он наверняка был так занят, что позабыл и обо мне, и о Женевьеве, и о своей ненависти.
На поле я почувствовала себя посторонним зрителем. Мне нечего было здесь делать, я чувствовала себя чужой, и это было символично. Вернувшись в галерею, я оглядела свою работу, до завершения которой осталось совсем мало времени.
Госпожа Бастид, мой добрый друг, советовала мне уехать. Возможно, избегая меня, граф хочет намекнуть на то же самое? И все же, я не безразлична ему. Эта мысль немного согреет меня в разлуке. Когда станет очень грустно, я напомню себе, что когда-то была не безразлична ему. Любовь? Возможно, я не из тех, кто способен зажечь в мужчине великую страсть. Эта мысль чуть не рассмешила меня. Будь я объективна, то увидела бы всю нелепость создавшегося положения. С одной стороны, этот человек - сибарит с утонченным вкусом и богатым опытом, а с другой стороны, я - непривлекательная женщина, целиком отдавшаяся работе - полная противоположность ему! - англичанка, гордящаяся своим здравым смыслом, с которым, как показала жизнь, очень часто попадаю впросак. И все-таки я буду повторять себе: я была не совсем безразлична ему. Его необщительность тоже была своеобразным знаком внимания. Он, как и госпожа Бастид, говорил мне: "Уезжай. Так будет лучше".
Я вынула ключ из кармана. Я отдам его графу и расскажу, как он ко мне попал. Затем скажу: "Работа почти закончена. Скоро я уеду".
Я взглянула на ключ. У Жан-Пьера еще один, точно такой же. Он ищет тайник как раз теперь, когда ключ появился и у меня. Я вспомнила, как мне казалось, что за мной следят. Может быть, это был Жан-Пьер? Неужели он видел меня на кладбище и испугался, что я первая найду то, что он так отчаянно ищет?
Он не должен похищать изумруды. Что бы он ни внушал себе, это будет кража, и если его схватят… Ужасно. Какое горе обрушится на семью, к которой я так привязалась!
Увещевать его бесполезно. Остается одно: найти изумруды раньше него. Если камни находятся в замке, они должны быть в темнице, поскольку в oubliette их точно нет.
Сегодня мне никто не помешает: вряд ли кто-нибудь остался в замке. Я вспомнила, что у двери в темницу видела фонарь, и пообещала себе, что на этот раз зажгу его и обыщу все как следует.
Я прошла в центральную башню замка, спустилась по каменной лестнице и, очутившись у подземелья, открыла угрожающе скрипнувшую кованую дверь.
На меня дохнуло холодом, но я, полная решимости продолжать поиски, засветила фонарь и подняла его над головой. Из мрака выступили влажные, покрытые плесенью стены с вырубленными в них нишами и торчащими кольцами, к которым раньше крепились цепи.
Унылое, мрачное, отталкивающее место, все еще населенное - после стольких лет - тенями безвестных мужчин и женщин, погибших в жестокую эпоху.
Где же может находиться тайник?
Я шагнула в темноту, и у меня по спине пробежал холодок ужаса. Как будто на себе я испытала чувства, обуревавшие узников, брошенных в подземелье. Меня охватили страх и отчаяние.
Все мое существо рвалось на воздух, к людям. Каждой клеточкой своего тела я ощущала опасность. Мои чувства обострились до предела, как у всякого в минуту большого настоящего риска. Я знала, что в подземелье не одна. За мной кто-то наблюдал. Мне пришло в голову, что, если кто-то притаился в темноте, почему бы ему не напасть на меня прямо сейчас… Кто бы то ни был, он ждет, что я буду делать и бросится на меня с первым же моим движением. О Жан-Пьер, ты не сможешь причинить мне зло - даже ради изумрудов Гайара!
У меня дрожали руки. Я презирала себя. Я была ничем не лучше слуг, боявшихся зайти сюда. Меня, как и их, пугали призраки прошлого.
- Кто здесь? - крикнула я довольно твердым голосом.
Ответом мне было только гулкое эхо.
Я сознавала, что должна уходить не мешкая. Именно это мне подсказывал инстинкт самосохранения. Уходить немедленно и больше не возвращаться сюда одной!
- Есть здесь кто-нибудь? - повторила я и вслух добавила: - Никого тут нет.
Я не понимала, зачем произнесла эти слова. Возможно, хотела заглушить охвативший меня страх. Там, во мраке, притаился не бестелесный дух. Живого человека я опасалась больше, чем покойника. Стараясь двигаться с осмотрительной неспешностью, я повернула к двери. Задула фонарь и опустила его на место. Потом прошла за дверь и поднялась по каменным ступеням, а, оказавшись наверху, поспешно отправилась к себе.
Никогда больше не пойду туда одна. Я живо представила, как дверь захлопывается передо мной и неведомая опасность настигает меня. Неважно, что именно могло произойти, но моя мечта навсегда остаться в замке вполне могла осуществиться.
Я приняла решение. Мне нужно срочно поговорить с графом.
Особенностью Гайара было то, что виноград давили традиционным способом - ногами. В других местах появились прессы, но в Гайаре почитали старые обычаи.
- Новым методам не сравниться со старинными, - заметил однажды Арман Бастид. - Никакое вино не имеет такого вкуса, как наше.
Теплый воздух наполняли звуки шумного веселья. Собранные ягоды ссыпали в огромный чан слоем в три фута толщиной. Давильщики уже до блеска отскребли ступни и ноги, музыканты настраивали инструменты. Всюду царило оживление.
Я никогда не видела ничего подобного, и эта сцена, залитая лунным светом, казалась мне фантастической. Я завороженно наблюдала, как давильщики в коротких белых шортах, босые, залезли в чан и начали танец.
Я узнала старую песню, которую в первый раз слышала от Жан-Пьера. Теперь она приобретала особый смысл:
Кто станет беден,
Кто станет богат…
Глубже и глубже погружались танцоры в багряное месиво; лица их сияли, они дружно пели песню. Музыка звучала все громче, музыканты обступили чан. Ведущая партия принадлежала скрипке Армана Бастида. В оркестре были так же аккордеон, треугольник и барабан. Некоторые давильщики держали в руках кастаньеты. Они друг за другом двигались по чану.
По кругу танцоров пустили бутылку коньяка. Они шумно выражали свой восторг, пение становилось все громче, танец - зажигательнее.
Мельком я увидела Ива и Марго. Шальные от восторга, они плясали вместе с другими детьми, вопили и смеялись, подражая движениям взрослых.
Женевьева, с растрепавшимися волосами, тоже была среди них. По ее возбужденному таинственному виду и беспрестанным быстрым взглядам, я поняла, что она разыскивает Жан-Пьера.
Неожиданно возле меня оказался граф. Он радостно улыбался, и я, догадавшись, что он искал меня, ощутила прилив восторга.
- Дэлис! - позвал он, и звук моего имени в его устах наполнил меня счастьем. - Вам нравится праздник?
- Никогда не видела ничего подобного.
- Приятно, что у нас нашлось нечто, чего вы никогда не видели.
- Я хотела поговорить с вами, - произнесла я.
- А я с вами. Но не здесь. Тут слишком шумно.
Граф увлек меня прочь от толпы, и я вдохнула свежего воздуха. В тот вечер даже у луны был пьяный вид. Казалось, что с неба на нас смотрит чье-то смеющееся лицо.
- С тех пор, как мы разговаривали в последний раз, прошло немало времени, - начал он. - Я никак не мог решить, что вам сказать. Мне все хотелось обдумать… Чтобы не показаться опрометчивым… импульсивным. Вам бы это не понравилось.
- Да, - откликнулась я.
Мы вышли на дорогу к замку.
- Сначала вы скажите, что хотели, - попросил он.
- Через несколько недель я закончу работу. Мне пора уезжать.
- Вы не уедете.
- Разве на это есть причина?
- Мы вместе найдем причину… Дэлис.
Я резко повернулась к нему. Время шуток прошло. Я узнаю правду, даже если выдам себя с головой.
- Что же это могла быть за причина?
- Я прошу вас остаться, потому что ваш отъезд станет причиной моего несчастья.
- Что вы этим хотите сказать?
- Что не позволю вам уехать; что хочу, чтобы вы остались здесь навсегда и замок стал вашим домом; что люблю вас.
- Это предложение?
- Пока нет. Сначала нужно кое-что обсудить.
- Но вы решили больше не жениться.