- Может быть, он не знает, что о нем говорят. Кто осмелится пересказывать все эти сплетни?
- Никто, но он догадывается. После смерти жены он изменился. Поведение у него не монашеское, но женщин он, видимо, презирает. Иногда я думаю, что он очень несчастный человек.
Обсуждать хозяина дома со слугами - наверное, дурной тон, но я умирала от любопытства и при всем своем желании не могла остановиться. Еще одна новая черта, которую я обнаружила в себе. Я уже не хотела следовать правилам этикета.
- Странно, почему он снова не женился? - спросила я. - Мужчина в его положении должен хотеть сына.
- Вряд ли он женится. Иначе, зачем он послал за господином Филиппом?
- Он сам послал за ним?
- Да, недавно. Полагаю, господин Филипп скоро вступит в брак, и тогда все перейдет его сыну.
- Мне это сложно понять.
- Его Светлость вообще сложно понять, мадемуазель. Говорят, в Париже у него много развлечений, но здесь он одинок. Ему скучно, единственное его удовольствие - нагонять тоску на других.
- Превосходная черта характера! - с сарказмом заметила я.
- Жизнь в замке непростая, труднее всего Женевьеве. - Нуну коснулась моей руки своей холодной ладонью, и я почувствовала, как сильно она волнуется за свою воспитанницу. - Женевьева - хорошая девочка. Ее несдержанность… это возрастное. У нее была прекрасная мать. Милое, нежное создание, каких еще надо поискать.
- Не волнуйтесь, - сказала я. - Я не стану говорить о том, что произошло, - ни с ее отцом, ни с кем-нибудь еще. Однако с ней мне поговорить следует.
Лицо Нуну прояснилось.
- Поговорите… а если вам доведется беседовать с Его Светлостью… скажите ему, как хорошо она говорит по-английски… какая она добрая… какая тихая…
- Уверена, по-английски она скоро станет говорить лучше, но вот тихой я бы ее не назвала.
- Из-за слухов о самоубийстве ее матери люди склонны считать, что девочка немного не в себе…
Я подумала, что в этом мнении есть доля правды, но говорить ничего не стала. Забавно, Нуну привела меня к себе, чтобы я успокоилась, а в результате я должна успокаивать ее.
- Но Франсуаза была самым нормальным ребенком, - закончила Нуну.
Она поставила чашку на стол и пошла в другой конец комнаты, откуда вернулась с деревянной шкатулкой, украшенной перламутром.
- Я храню некоторые ее вещи. Иногда их перебираю, чтобы ничего не забыть. Она была очень послушным ребенком. Гувернантки не могли на нее нарадоваться. Я часто рассказываю о ней Женевьеве.
Нуну открыла шкатулку и вынула из нее книжку в красном кожаном переплете.
- В ней она сушила цветы. Очень их любила. Специально, чтобы нарвать букет, бродила по полям. А бывало, собирала их в саду. Вот, смотрите, незабудка. А это платок, она вышила его для меня. Какая прелесть! Она часто вышивала для меня к Рождеству или именинам, а как подойду поближе - спрячет, чтобы сделать мне сюрприз. Добрая, спокойная девочка. Такие не кончают жизнь самоубийством. Кроме того, она была очень набожной католичкой. Так усердно твердила молитвы, что у вас на ее месте разболелась бы голова. Она всегда сама украшала нашу часовню. Самоубийство она посчитала бы непростительным грехом.
- У нее были братья или сестры?
- Нет, она была единственным ребенком в семье. Ее мать была слаба здоровьем. Ее я тоже нянчила. Она умерла, когда Франсуазе было девять лет, а в восемнадцать моя девочка сама вышла замуж.
- Она радовалась, когда вступила в брак?
- Она не знала, что такое семейная жизнь. Я до сих пор помню торжественный обед в честь подписания брачного контракта. Вы знаете, что это такое, мадемуазель? Может быть, в Англии этого нет? У нас до свадьбы заключают договор, а когда все улажено, в доме невесты устраивают праздничный обед. За столом - невеста, ее семья и жених со своими родственниками. После обеда подписывают брачный контракт. Думаю, в тот вечер она была очень счастливой. Ей предстояло стать графиней де ла Таль, а де ла Тали - самая влиятельная и богатая из всех соседских семей. Это была хорошая партия, настоящий триумф. Потом заключили гражданский брак, а еще позже настал черед венчания.
- После которого она стала уже не такой счастливой?
- Да, жизнь - это не девичьи мечты.
- Особенно, если эта девица вышла замуж за графа де ла Таля?
- Вот именно. - Она передала мне шкатулку. - Сами видите, какой славной девочкой она была, какими невинными были ее забавы. Замужество за таким человеком, как граф, стало для нее потрясением.
- Потрясения такого рода уготованы многим молодым девушкам.
- Истинная правда, мадемуазель. Она любила писать в книжечках, как она их называла. Ей нравилось вести записи о том, что произошло за день. Я храню их. - Нуну подошла к буфету и, выбрав один из висевших у нее на поясе ключей, открыла ящик, из которого извлекла тонкую тетрадку. - Это первая. Посмотрите, какой хороший почерк.
Я открыла тетрадь и прочитала:
"Первое мая. Молилась с папой и слугами, повторила для папы молитву, и он сказал, что я делаю успехи. Пошла на кухню, посмотрела, как Мари печет хлеб. Она дала мне кусок сладкого пирога и просила никому не говорить, потому что печь пирог ей не велели".
- Что-то вроде дневника, - заметила я.
- Тут она еще маленькая. Ей не больше семи. Многие ли дети в семь лет умеют так хорошо писать? Давайте я вам подолью кофе, мадемуазель, пока вы смотрите книжку. Я часто ее читаю, это напоминает мне о Франсуазе.
Я переворачивала страницы, пробегая глазами строчки, написанные крупным детским почерком.
"Думаю вышить моей Нуну скатерку для подноса. Это займет много времени, но если я не успею к ее дню рождения, то подарю на Рождество".
"Сегодня после молитвы со мной говорил папа. Он сказал, что я должна быть послушной девочкой и больше думать о других".
"Вчера видела маму. Она меня не узнала. Папа сказал, что она, наверное, недолго пробудет с нами".
"Я достала голубые шелковые нитки для скатерки, хорошо бы еще найти розовых. Сегодня Нуну чуть не увидела мою работу, я очень разволновалась".
"Вчера я слышала, как папа молился в своей комнате. Он позвал меня и велел молиться с ним. Мне было больно стоять на коленях, но папочка ничего не заметил".
"Папа сказал, что на следующий день рождения покажет мне какое-то величайшее сокровище. Мне исполнится восемь лет. Интересно, что это будет?"
"Мне очень хочется с кем-нибудь поиграть. Мари говорит, что раньше она работала в доме, в котором было девять детей. Здорово, когда столько братьев и сестер. Хоть бы у меня появился братик или сестричка".
"Мари испекла мне на день рождения пирог. Я ходила на кухню смотреть, как она его готовит".
"Я думала, что папино сокровище - рубины и жемчуг, а это всего лишь старая ряса с клобуком: черная и пахнет чердаком. Папа сказал, чтобы я не принимала тень вещи за саму вещь".
Нуну выжидательно смотрела на меня.
- Все это довольно печально, - сказала я. - Она была одиноким ребенком.
- Одиноким, но очень добрым. Вы согласны? Она вся в этих строчках, как живая. У нее был мягкий характер. Она принимала жизнь такой, какая она есть… понимаете, что я имею в виду?
- Думаю, да.
- Такие люди не кончают жизнь самоубийством. В ней не было ничего истерического. Женевьева такая же… в глубине души.
Я молча потягивала кофе. Эта женщина вызывала у меня симпатию, как глубоко она предана своим воспитанницам - и матери, и дочери! Чувствовалось, что она хочет склонить меня па свою сторону. Что же, буду с ней откровенна.
- Должна сказать, - начала я, - Женевьева в первый же день повела меня на могилу матери…
- Она часто ходит туда, - перебила меня Нуну. В ее глазах мелькнул страх.
- …и повела себя странным образом. Сказала, что хочет познакомить меня со своей мамой… Я подумала, что мы пойдем к живой женщине.
Нуну кивнула и отвела глаза в сторону.
- Потом она заявила, что ее мать стала жертвой отца.
Нуну в тревоге нахмурилась и взяла меня за руку.
- Но ведь вы понимаете, не так ли? Такое потрясение… найти тело собственной матери. А сплетни? Вполне естественная реакция, правда?
- Не вижу ничего естественного в том, что ребенок обвиняет отца в убийстве матери.
- Такое потрясение… - повторила она. - Ей в самом деле нужна помощь, мадемуазель. Вы только представьте, в какой обстановке она выросла! Смерть… намеки в замке… сплетни в городке. Я знаю, вы женщина разумная. Вы, конечно, сделаете правильные выводы из моего рассказа.
Она сжала мою руку, продолжая беззвучно шевелить губами, будто не осмеливаясь произнести вслух слова мольбы. Она боялась последствий проделки своей питомицы и просила о помощи. Я осторожно заметила:
- Да, конечно, это было огромное потрясение. К девочке нужен особый подход. Похоже, ее отец этого не понимает.
Нуну горько усмехнулась. Я подумала, что она ненавидит графа. Ненавидит за то, как он обращается с дочерью… и за то, как обращался с женой.
- Но мы-то понимаем, - сказала Нуну.
Я была тронута. Мы пожали друг другу руки, словно заключая договор. Ее лицо прояснилось. Вдруг она спохватилась:
- Ох, что же это мы! Ваш кофе остыл. Я сварю еще.
Вот в этой маленькой комнатке, сидя с чашечкой кофе в руке, я почувствовала, как необратимо вовлекла меня в свой водоворот жизнь замка.
4
Я сказала себе, что мое дело не выяснять, причастен ли хозяин замка к смерти своей супруги, а определять, насколько его картины нуждаются в реставрации и какие методы будут здесь наилучшими. Несколько последующих недель я посвятила работе.
В замок приехали гости, а потому к семейному столу меня не приглашали. Я не очень расстроилась, гораздо больше обеспокоенная своими ухудшающимися отношениями с графом: он как будто надеялся на мой провал. Я боялась обмануться в своих надеждах, а когда занимаешься такой тонкой работой, важно верить в успех начатого дела. Но в одно прекрасное утро граф все-таки пришел в галерею.
- Боже мой! - воскликнул он, посмотрев на стоящую передо мной картину. - Мадемуазель Лосон, что вы делаете?
Его недовольный тон поразил меня - уже сейчас было видно, что мои старания не пропали даром. Я почувствовала, что заливаюсь краской, и уже приготовилась резко возразить, но он продолжил свою мысль:
- Вы вернете картине яркость красок, которые снова заставят всех вспомнить об этих проклятых изумрудах?
Он был доволен шуткой и тем, как я вздохнула, услышав, что у него нет других претензий ко мне. Чтобы скрыть свое смущение, я сказала:
- Теперь вы убедились в том, что женщина может обладать некоторым профессиональным мастерством?
- Я всегда подозревал, что вы - непревзойденный реставратор. Кто, как не женщина решительная, с характером, поторопится приехать сюда, чтобы отстоять в глазах света вторую половину человечества, которую, как мне представляется, ошибочно называют слабым полом?
- Единственное, чего я хочу, - это качественно закончить работу.
- Если бы у всех феминисток был ваш здравый смысл, мы бы избежали многих проблем!
- Полагаю, некоторых проблем с моей помощью вы все же избежали, потому что еще немного и картины пришлось бы…
- Знаю, знаю. Поэтому я и решил вызвать вашего отца. Увы, он не смог приехать. Но вместо него приехала дочь. Нам очень повезло!
Я повернулась к картине, но не решилась до нее дотронуться: боялась, что дрогнет рука. Моя работа требует полной сосредоточенности.
Граф подошел и встал совсем рядом. Делая вид, что разглядывает картину, он явно наблюдал за мной.
- Это, наверное, очень интересно, - заметил он. - Вы должны посвятить меня в суть дела.
- Прежде чем начать реставрацию, я провела пару экспериментов, чтобы убедиться, что использую самый лучший метод.
- И какой же оказался самым лучшим? - Он пристально посмотрел на меня, и я снова почувствовала, что краснею.
- Слабый спиртовой раствор. Он бессилен на затвердевшем слое масляной краски, но в данном случае ее смешали с древесным маслом…
- Какая вы молодец!
- Это моя работа.
- В которой вы настоящий профессионал.
- Значит, вы в этом убедились? - Мой голос прозвучал немного нетерпеливо, и я сжала губы, чтобы сгладить впечатление, которое могло произвести мое восклицание.
- Еще нет, но уже начинаю убеждаться. Вам нравится эта картина, мадемуазель Лосон?
- Интересная работа, но не самая лучшая. Ее, конечно, не сравнить с полотнами Фрагонара или Буше. Видимо, художник был мастером цветовой гаммы. Прекрасный ализарин, смелость в выборе колорита, кисть немного тяжеловата, но… - Я замерла, почувствовав, что он подсмеивается надо мной. - Боюсь, я становлюсь довольно скучной, когда говорю о живописи.
- Вы слишком самокритичны, мадемуазель Лосон.
Я? Самокритична? Мне об этом говорили первый раз в жизни, но я знала, что это правда. И еще знала, что похожа на ежа, защищающегося с помощью своих иголок. Значит, я выдала себя.
- Вы скоро закончите реставрацию этой картины, - продолжал он.
- И узнаю о вашем решении, - подхватила я.
- Уверен, вы не сомневаетесь в том, каков будет вердикт, - ответил он и, улыбнувшись, оставил меня одну.
Через несколько дней картина была закончена, и граф пришел, чтобы объявить приговор. Несколько секунд он неодобрительно хмурился, и я совсем упала духом, хотя до того, как он вошел, была довольна своей работой. Яркие краски, выделка платья и смелость цветовых сочетаний, отличавшие стиль художника, напоминали Гейнсборо. До реставрации все это было скрыто.
А он стоял и уныло покачивал головой!
- Вы недовольны? - спросила я.
Он покачал головой.
- Ваша Светлость, я не знаю, что вы ожидали увидеть, но уверяю вас, любой знаток живописи…
Он переключил внимание на меня. Брови приподнялись, губы дрогнули в улыбке, маскируя удивление, которое чуть не выдали его глаза.
- …оценил бы вашу работу, - закончил он за меня. - О да, обладай я талантом, я бы закричал: "Это чудо! Скрытое под пеленой времен предстало перед нами во всем своем блеске!!" Действительно, это великолепно, но я все еще думаю об изумрудах. Вы не представляете, сколько они нам доставили хлопот. Теперь, благодаря вашим стараниям, мадемуазель Лосон, в замке опять начнется изумрудная лихорадка. Возникнут новые догадки, предположения.
Граф дразнил меня! Я со злостью подумала, что он надеялся на мой провал, и теперь не хочет признавать себя побежденным, а поскольку он не может отрицать очевидного, то заговорил о своих изумрудах.
Затем я напомнила себе, что каков бы он ни был, меня это не касается. Меня интересует не граф, а его коллекция.
- К работе у вас претензий нет? - холодно спросила я.
- Вы оправдали ваши рекомендации.
- Так вы хотите, чтобы я продолжала работу?
На его лице мелькнуло непонятное мне выражение.
- В противном случае я был бы очень огорчен.
Я просияла. Победа!
Но мой триумф был неполным. Граф стоял передо мной и улыбался, будто напоминая мне, как безошибочно он угадывал мои сомнения и страхи - все, что я хотела скрыть.
Мы оба не заметили, как в галерею вошла Женевьева. Возможно, она уже несколько секунд наблюдала за нами.
Граф первым увидел ее.
- Что тебе надо, Женевьева? - спросил он.
- Я… Я пришла посмотреть, как идет реставрация.
- Что ж, подойди и посмотри.
Она приблизилась с тем угрюмым видом, какой у нее часто бывал на людях.
- Вот! - сказал граф. - Ну, не чудо ли?
Она промолчала.
- Мадемуазель Лосон ожидает похвал. Ты же помнишь, какой картина была раньше?
- Не помню.
- Ба! Да у тебя совсем нет художественного вкуса! Ты должна воспользоваться приездом мадемуазель Лосон - пусть она научит тебя разбираться в живописи.
- Значит… она остается?
Его голос вдруг изменился.
- И надеюсь, надолго, - сказал он почти ласково. - Ты же знаешь, наш замок нуждается в таких замечательных реставраторах, как она.
Женевьева быстро посмотрела на меня. Ее глаза были похожи на черные холодные камни. Она повернулась к картине и сказала:
- Раз она такая умная, пусть найдет изумруды.
- Вот видите, мадемуазель Лосон, именно об этом я и говорил.
- Они в самом деле выглядят великолепно, - ответила я.
- Без сомнения, это благодаря смелости… э-э-э… цветовых сочетаний?
Его насмешки были мне также безразличны, как и затаенные обиды его дочери. Меня интересовали только эти прекрасные картины, а окутывавший их туман забвения делал мои планы еще заманчивее.
Он опять отгадал, о чем я думаю.
- Ну, я покидаю вас, мадемуазель Лосон. Полагаю, вам не терпится побыть наедине… с картинами.
Он знаком приказал Женевьеве следовать за ним. Они ушли, а я осталась стоять в галерее, переводя взгляд с одной картины на другую.
В моей жизни редко выпадали такие волшебные минуты.
Теперь, окончательно утвердившись в замке, я решила воспользоваться предложением графа и наведаться в конюшню. Получив в свое распоряжение лошадь, я смогла бы лучше узнать окрестности. Я уже изучила городок, пила кофе в булочной, поболтала с ее радушной, но излишне любопытной хозяйкой. О графе она говорила с почтением, хотя и не совсем охотно, о Филиппе - с легким пренебрежением, о Женевьеве - с жалостью. Ах! Мадемуазель, значит, чистит картины! Да, да, это очень интересно, очень, и она надеется, что мадемуазель зайдет еще и попробует кусочек нашего фирменного пирога, который очень любят в Гайаре. Была я и на рынке, где на меня бросали любопытные взгляды, и на старом постоялом дворе, и в церкви.
Понятное дело, теперь меня привлекали дальние прогулки, тем более, что конюшня всегда была к моим услугам. Мне подобрали коня по кличке Боном, и мы с самого начала понравились друг другу.
Я была приятно удивлена, когда Женевьева как-то утром спросила, нельзя ли ей поехать со мной. Она была в миролюбивом настроении, и по дороге я поинтересовалась, зачем она закрыла меня в каменном мешке.
- Вы же сами сказали, что не боитесь. Я и не думала, что вы примете это так близко к сердцу.
- Очень глупо. А если бы Нуну меня не нашла?
- Через некоторое время я бы вас освободила.
- Через некоторое время! А ты знаешь, что я могла бы там умереть?
- Умереть?! - воскликнула она в ужасе. - Никто не умирает оттого, что его заперли в темной комнате.
- Некоторые нервные люди могут умереть от испуга.
- Но не вы. - Она пристально посмотрела на меня. - Вы ничего не рассказали моему отцу. Я думала, расскажете… раз вы такие друзья.
Она пришпорила коня и поехала немного впереди, а когда мы вернулись на конюшню, небрежно заметила:
- Мне не разрешают ездить одной. Я должна брать с собой одного из грумов. Сегодня утром меня некому было сопровождать. Если бы я не поехала с вами, то не поехала бы вообще.
- Всегда к твоим услугам, - холодно ответила я.