* * *
Четвертые сутки подряд Даша с Никитой ждали в избе Седого. Ни он, ни полиция, никто другой так и не показались на поляне все это время. Провизия давно закончилась, и Никите удавалось добыть только мелкую дичь с помощью силков. Даша сидела у окошка с книгой, пока Никита ощипывал рябчика.
- Я так хочу просто помыться! - она обернулась к Никите, - ты себе не представляешь!
- Так в чем проблема, - он хитро улыбнулся, - сейчас мы тебе затопим баньку!
- Баню! Здесь?!
Да еще какую! - он закончил с рябчиком и положил его в чугунок, залив водой. - Пока наша еда готовится, я тебе устрою настоящую черную баню, это тебе не китайские ароматы с иголками!
Никита вышел из избы и скрылся с топором в лесу. Послышался стук, через два часа он вернулся, неся связку хвороста и дров. Еще немного времени спустя Даша, раздевшись, поливала себя из ушата теплой водой. В бане было так жарко, что её кожа еле терпела горячий воздух. Внезапно вошел Никита, раздетый до пояса, и плеснул из ковша на каменку березового отвару. Горячий пар клубами обволок обоих, в следующую секунду сильные руки подняли Дашу и уложили на скамью.
- Никитка, выйди. Ну не надо!
- Уж не стесняешься ли ты меня? Я то конечно выйду, но ты знаешь, что с банником молодым девушкам наедине оставаться очень опасно! - он веселился от души, - Банник- это как домовой, только живет в бане. С молодыми девушками он частенько шалит, и даже может под видом любимого мужчины заниматься с ними любовью, а потом защекочет до смерти, - Никита смеялся, - ну так я пошел!
- Нет, нет, останься!
- Ну, хорошо, а теперь я буду тебя парить, перевернись на живот!
Даша послушно улеглась на лавку. Никита взял два распаренных веника и принялся водить им над Дашиным телом. Затем начал слегка похлопывать. Затем все сильнее и сильнее. Замечательный запах березовых листьев, горячий пар так расслабляли, что Даше захотелось спать прямо здесь, и вдруг, тело, словно кипятком обожгло. Никита вылил на неё сверху ушат ледяной воды. Даша вскочила и кинулась на него с кулаками. Он поймал её, обнял, не давая даже двигаться, стал целовать. Он снова был с ней, поначалу сопротивлявшейся, но вновь и вновь таявшей от его поцелуев. Только с наступлением темноты он отнес её, на руках в избу, где она, едва одевшись, расчесав свои густые кудри и пригубив горячего бульона, тут же уснула, словно устала от тяжелой работы. Еще одна ночь. Еще одна ночь, когда он будет сидеть на лавке за дверью с кинжалом в руке, ожидая врага.
Снова сон завладел его сознанием.
Послышался шорох. Никита очнулся. Казалось, он задремал всего на минуту, но в окно уже глядел рассвет. Даша стояла у окошка, заплетая волосы в косу. Никита потянулся, взял Дашу за руку и, притянув к себе, поцеловал.
- Я думаю, он уже не вернется сюда. Кто-то мог его предупредить, нам надо уходить. Мы не можем вечно сидеть тут.
- Никитушка, давай еще один денек, завтра, я обещаю, если он не вернется, мы обязательно пойдем домой. Еще только один день. Мне так хорошо с тобой здесь, так спокойно, мы можем быть вдвоем, не скрываясь ни от кого, я могу быть с тобой все время и никого не бояться. Я бы ушла совсем в лес с тобой, если бы знала, что не смогу рано или поздно дать тебе свободу и другую жизнь.
- Другую жизнь! Мне не нужна другая жизнь, мне нужна только ты! Только ты, слышишь, - он снова и снова целовал её, - Я тоже не хочу больше прятаться, я люблю тебя, Дашенька, люблю. Он поднялся, взял ее на руки и усадил на кровать.
- А пока я должен кормить свою королеву, - он поклонился, - я сейчас, проверю силки и вернусь. Будь по-твоему, ждем еще один день.
Даша сидела с книгой за столом у открытого окна. Сзади скрипнула половица. Она обернулась, увидела седую бороду, почувствовала удар по лицу и потеряла сознание.
Очнулась она от боли. Она лежала на земле. Тугой веревкой Седой прикручивал ей раскинутые в разные стороны руки к стоящим рядом пригнутым к земле и привязанным согнутыми молодым соснам.
- Догадываешься, как умирать будешь? - Седой оскалился, - Страшно будешь умирать!
- Никита! - Она закричала во весь голос, - Никита!
- Если не замолчишь - обрежу деревья прямо сейчас.
Даша испуганно замолчала.
- Ты явилась в гости, хотя тебя не звали, да не одна? Ты что не боишься меня?
- Я не знаю, почему я должна тебя бояться.
- Даже жалко тебя убивать, ты так похожа на свою мать! Я хотел дождаться твоего поганца отца, чтобы сначала тебя прикончить на его глазах, а потом и его самого. Но ничего, - глаза Седого злобно сверкнули, - уж я позабочусь, чтобы он по приезду нашел твои обглоданные кости висящими на верхушках этих прекрасных молодых деревьев. - Он злобно ухмыльнулся.
- Почему ты нас так ненавидишь, что плохого я тебе сделала?
- Что плохого? Что плохого? - он подлетел к Даше и вцепился ей в горло, - вы отняли у меня мою Машу! Мою, только мою Машу! Я жил ради неё, я любил её всегда! Я верил, что она вернется ко мне, я ждал её! Я все сделал, чтобы она была со мной.
Он отпустил её горло. Даша закашлялась.
- А я, как я могла тебе помешать.
- Своим рождением! Я знал твою мать с детства, я любил её, еще когда она была ребенком, я жил с ней в Любляне в одном доме, я был её учителем, я был старше всего на десять лет, я полюбил её и мечтал, что она выйдет за меня! - он сел на траву и обхватил голову руками. - отец Машеньки выдал её за твоего проклятого отца против её воли, она тоже всегда любила меня, только меня, слышишь! Я уехал за ней в вашу проклятую страну, бросив родных и близких, только чтобы быть с ней! Мы встречались здесь, в этой избушке, которую я построил сам, своими руками! Она любила меня, она мне верила! Семь лет я тайком, под видом лече6ных отваров, поил её травами, чтобы она не могла забеременеть, в надежде, что она бросит твоего отца! Она так хотела ребенка, я подкинул ей ребенка! Я украл хорошего, породистого выродка и отдал цыганам, с тем, чтобы они продали малыша ей, и её материнские потребности были удовлетворены. Твой отец изменял ей, портил деревенских девок, чтобы доказать что он самец! Устинья чуть не умерла, рожая его сына, а он даже доктора не удосужился позвать. Продать её хотел, он бы и сына своего продал, если бы она померла. Нам с Калинихой непросто было её выходить. А потом он увез Машу на воды, и она приехала уже с тобой! С тобой в животе! - он кричал, слезы текли по морщинистому лицу. - Я простил её! Я хотел только одного, чтобы она была со мной, пусть даже с его ребенком! Но она перестала приходить ко мне. Она была все время занята тобой и этим щенком!
- У кого ты украл Никиту! Скажи! У кого ты украл Никиту!
- Терпение, ты так торопишься умереть? Ты умрешь сразу, как только узнаешь правду!
- Только скажи, у кого ты украл Никиту!
- Предсмертное желание - закон для всех! Я сделал яд, хороший, верный яд! Твой поганец отец так любил выпить, я подмешал его в бутылку с настойкой. Верная Устинья поставила её на видное место. Он бы умер в мучениях. В течение месяца! Маша была бы свободна! Маша была бы со мной! Но ты, гадкая маленькая девчонка, ты нашла бутылку и, открыв, собиралась попробовать что там. Твои няньки упустили тебя из виду. Маша испугалась, она выхватила её из твоих рук, и ей стало дурно. Твой идиот отец влил ей глоток в рот, чтобы она пришла в себя, а потом, узнав, что ты чуть не выпила спиртного, приказал в сердцах бутылку выкинуть. Если бы только твой отец выпил эту настойку! - Седой выл и рвал на себе волосы! - Потом её увезли на долгие десять лет! Я ждал её каждый день, я не смыкал глаз, глядя на дорогу, я чуть не умер, когда увидел почтовую карету и знакомый профиль, я не поверил своим глазам, когда увидел её прежнюю, молодую, красивую, как ни в чем не бывало сидящую на этой опушке! Но это была ты! Ты сказала, что её больше нет! Твой отец убил её, напоив из той бутылки!
- Ты убил её. Подложив в бутылку яд! Теперь я понимаю, почему она так мучилась все эти годы! Знаешь, как она умирала! Она так кричала, что слуги, зажав уши, убегали из дома не в силах это терпеть! Теперь пришла моя очередь?! Почему же не яд, это было бы так пикантно, Отравил мать, отрави и дочь! У кого ты украл Никиту?!
- Ааааа! - Седой бросился с ножом к узлу, связывавшему сосны у земли…
* * *
Картины, которые память прокручивала неспешно вдруг стали сменяться с невыразимой быстротой. Густой, клейкий воздух стал разреженным, мгновения, которые тянулись словно часы, палящее нещадно солнце и резкая боль в запястьях. - все вдруг закончилось. Наступила темнота.
Вернул её в реальность глухой стук. Седой, отлетел в сторону, Никита, стоял с обломком ствола березы в руках. Даша вновь потеряла сознание.
Открыв глаза, Даша подумала, что ей все приснилось, Никита прикладывал к лицу мокрый, холодный платок.
- Очнулась, очнулась моя хорошая! Ну вот, теперь все будет хорошо.
- Никита, она заплакала навзрыд, обняв его за шею, Никитушка, он меня убить, представляешь, разорвать хотел.
- Не плачь, моя хорошая, он тебе больше не причинит зла.
Он взял Дашу на руки и понес через лес. Проходя по поляне, где Седой привязал её к соснам он подошел к лежащему на земле телу и ногой перевернул его. Глаза Седого были закрыты. Он не дышал, в углу рта виднелась струйка крови.
- Я таким ударом бешеных быков успокаивал, не то, что человека.
- Ты его убил?!
- За тебя я убил бы кого угодно… да я и сам бы за тебя умер.
- Это он тебя в детстве украл! Он обещал мне сказать откуда! Он почти сказал!
- Теперь он уже ничего не скажет. - Никита прижал её к себе.
- Я все равно узнаю откуда, слышишь, Никита, я узнаю…
Даша прижалась головой к его груди. Он нес её как пушинку. К сумеркам они вышли на опушку перед Зеленым хутором.
Неделя после событий в лесу прошла спокойно. Полиция так и не смогла найти ни Федора, ни избу Седого, ни его тело. За Федором объявили охоту по дорогам губернии. Первые дни Даша, после всего пережитого отлеживалась в своей мягкой, теплой постели, Марфа отпаивала её Калинихиными отварами, которые та готовила специально для барышни, и старалась во всем угодить и побаловать свою любимицу. Никита неотлучно был при Даше днем, а ночью она по прежнему спала на его плече, и уже трудно представляла себе, как это - быть без него. Сердце её по началу падало от страха, при мысли, что снова может что-то случиться, но дни проходили, а в поместье новых неприятностей не было. Все начали потихоньку успокаиваться, и Марфа с Порфирием даже стали намекать, что, дескать, пора бы и снять часового в лице Никиты, а то не ровен час, приедет хозяин и неприятностей не оберешься. Даша послушалась и Никита вернулся к себе. Теперь она просто не представляла себя отдельно от Никиты. Уже открыто она любовалась его по настоящему мужской красотой. Такой сильный, статный, широкоплечий! Она считала дни до своего совершеннолетия, когда, вступив в права наследования, она, наконец, подарит ему свободу, и, возможно не здесь, а где-то еще они смогут быть вместе и быть счастливы.
История о нападении на дочь князя Домбровского так потрясла всю округу, что ежедневные визиты то одних соседей, то других, приезжавших справиться о здоровье хозяйки и поглазеть на её спасителя совсем замучили Дарью. Ежедневные приемы гостей с обильными обедами и ужинами задавали работы Марфе и всем в доме. Марфа не раз благодарила Дашу от всего сердца, что та догадалась набрать помощников, иначе ей бы ни за что не справиться. Даша устала придумывать различные причины случившегося, чтобы не выдавать истинных. К тому же все эти приемы отнимали у неё возможность быть с её Никитой, любимым и желанным еще больше чем прежде, который тоже с тоской глядел на окна усадьбы и как никогда понимал, что рано или поздно эта сказка закончится, особенно с приездом князя. Даша больше не выходила к ужину на кухню, положение обязывало радушной хозяйке развлекать гостей. Душа его рвалась к ней. Он ждал, что она выглянет в окно, подаст ему знак. Сердце просто сгорало от любви, от страсти, от невозможности видеть её, прикоснуться к ней прямо сейчас. Только после отъезда гостей, с наступлением ночи он тихонько через открытое окно пробирался к Даше и, словно умиравший от жажды, утолял её в объятиях любимой.
Эта ночь не была исключением. Экипаж Федяевых выехал со двора усадьбы и скрылся в темноте, увозя Петрушу и его родителей, которые вовсю уже, не стесняясь, вели разговоры о том, что надо бы поженить детей. На протесты Даши никто не обращал внимания, и даже Петр уже не возражал, мотивируя это тем, что лучше друга, чем Даша у него нет, а так у него будет самая понимающая в мире жена. Жена - лучший друг. И вообще, если выбирать между Дашенькой и дочками Смоляковских - этими напыщенными гусынями, то все очевидно и без слов!
Николай Григорьевич, весь вечер, бесцеремонно подмигивая Даше, намекал на то, что вдову-то в возрасте не каждый замуж возьмет, мол, и молодежи состоятельной сейчас хоть отбавляй, вот хоть у Смоляковских дочери на выданье, любая готова хоть сейчас с Петрушей под венец. Да только Петруше они совершенно не глянутся.
Ирина Львовна уже прикидывала, сколько белого шелка, кружева и жемчуга нужно будет на самое лучшее свадебное платье, и даже предлагала фасоны из предусмотрительно захваченных с собой модных журналов.
Даша терпеливо отнекивалась, мотивируя отказ тем, что она не представляет Петечку в роли супруга своего, и вообще, как можно обсуждать такое без батюшки! На что Ирина Львовна отвечала, что муж из Петечки будет великолепный, а согласие папеньки лишь дело времени, и что они уже отписали ему в Любляну, чтобы с приездом он был готов дать им ответ.
Никита проник в спальню к Даше, когда та сидела на кровати, свернувшись клубочком и поджав ноги под себя.
- Я ждала тебя!
- Я здесь, здесь, Дашенька!
Он присел рядом с ней и обнял её, прижав к своей груди.
- Тяжелый день?
- Никита, у меня ощущение, что веревка вокруг горла затягивается. Федяевы тешатся мыслью поженить нас с Петром. Даже тот уже смирился. Ему, похоже, даже нравится эта мысль. Они уже и отцу отписали. Я даже знаю, каков будет его ответ! Я в ужасе, Никита, скорей бы именины. Я смогу тогда сама своей судьбою распоряжаться.
- Я не могу даже слышать о том, что тебя отдадут замуж. Знаешь! Я начинаю понимать Седого! Да и вряд ли ты сможешь противостоять натиску отца. Он тебя и после вступления в наследство принудит пойти за Федяева. Проклятьем пригрозит, или еще чем.
- Зато тогда я смогу сбежать, и самое главное, смогу освободить тебя! Мы сможем тайком пожениться, а потом он уже ничего не изменит. Пусть проклинает, пусть меня не примут в приличное общество! Пусть откажутся от меня и родные и знакомые. Только бы быть с тобой!
- Дашенька! Родная моя! - Никита обнял её, целуя, шептал ей на ухо, - Никому тебя не отдам, выкраду сам, слышишь, выкраду, убью любого, кто тебя у меня отнять захочет, только ты люби меня, только будь со мной.
Слезы текли по её лицу, каждый поцелуй Никиты огнем обжигал кожу, она хотела только одного, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась. Тревожное предчувствие смешивалось в душе со сладкой болью запретной любви. Словно в последний раз, она старалась запомнить каждое прикосновение каждое слово, каждый поцелуй. Она заснула, утомленная, счастливая и несчастная одновременно на его плече. Словно провалившись в тревожный сон. Во сне ей виделся Ли, укоризненно качающая головой Марфа, Ирина Львовна, со свадебным платьем в руках…
Не то вскрик, не то хрип заставил её открыть глаза. В лучах рассветного солнца на пороге стоял Дмитрий Алексеевич с выпученными глазами и хрипел:
- Это что такое…
Даша подскочила на кровати. Никита, обняв её сел рядом.
- Никита! - Даша повернулась к нему, - ты не запер дверь!
- Я уже понял!
Князь Домбровский не верил своим глазам. Его единственная красавица и умница дочь в постели с холопом. На несколько мгновений он застыл. Кровь прилила к голове, мысли путались. Он кинулся к Никите, который, наспех одевшись, стоял перед ним, дерзко глядя ему прямо в глаза:
- Да как ты посмел! Холоп!
- Батюшка! - Даша кинулась ему в ноги, - батюшка, погоди. Не сердись, я тебе все расскажу! Батюшка, он мне жизнь спас! Не надо, не трогай его!
В комнату влетела Марфа, за ней Порфирий. Дмитрий Алексеевич хрипел:
- На конюшню его! Запороть холопа! На конюшню!
Никита, перемахнув подоконник, оказался во дворе усадьбы! Князь кричал вслед во все горло:
- На конюшню мерзавца! Запороть до смерти! Держи его! Держи!
Со всех сторон к Никите кинулись слуги и, связав ему руки за спиной, поволокли к конюшням. Даша смотрела молча на происходящее. Князь вытолкал Марфу с Порфирием за дверь и обернулся к Даше:
- Как же ты посмела, дрянь, развратница! - Лицо его было багровым от гнева, со лба тек обильный пот.
- Я тебе еще раз говорю! - Даша подошла к нему вплотную, - Он жизнь мне спас, сказать сколько раз? За твои грехи меня чуть чокнутый старик на куски не разорвал! Меня едва не растерзали дикие звери, твой сынок Федька убил Ли, а Никита меня спас! Он спас меня, слышишь! Отмени приказ! Отмени приказ сейчас же! Если он умрет - я тоже жить не буду! - она кричала и плакала навзрыд.
- Опомнись, опомнись Дарья, что ты говоришь! Нет! Чуяло мое сердце, что случится что-то нехорошее, хоть ты и вдова, но ты дочь князя. Где твоя честь! С холопом!
- Я все знаю, папенька, про Устинью, про Федора, да ты Марфу с Порфирием расспроси, они тебе в подробностях все расскажут, все, что здесь за последние дни стряслось! - она кинулась к тумбе и схватила рушник с кровавой надписью, - Это узнаешь?! Этим завернули булыжник, который мне влетел в окно, а если бы не Никита, то и в голову. На могилку к Ли сходи, там я должна была лежать! - она кричала во весь голос, - Отмени приказ! Он мне жизнь спас! Немедленно отмени, слышишь! Я без него жить не буду! Я люблю его!
Князь с размаху влепил ей пощечину, схватив за руку, потащил на второй этаж: