Тем временем русская армия наступала в Восточной Пруссии. Направление наступления было выбрано из‑за завышенной почти втрое оценки численности германских войск - предполагалось отсечь в Пруссии "главные силы" ударом на Алленштайн (Ольштын) и только затем идти на Берлин. На практике задачами 1–й и 2–й армий стало отрезать германские силы одновременно от Вислы и от Кёнигбсерга. Немецкая территория была заранее подготовлена к обороне, и русским войскам приходилось идти по сравнительно глухой местности без продовольствия и фуража. Полковник Желондковский вспоминал: "Артиллерийские лошади выбивались из сил, приходилось прибегать к помощи пехоты. Помню, с каким трудом двигался вперед автомобильный прожектор. Прекрасная машина "Фиат" зарывалась на малейших незначительных песчаных подъемах - приходилось подкладывать доски, применялись цепи, в конце концов обращались опять же к людям". Район Мазурских болот разделял две наступающие армии, и для взаимодействия между собой после перехода границы им даже без сопротивления противника требовалось не меньше недели. После первых побед риск, что немцы будут атаковать эти армии по частям, посчитали несущественным - в штабе фронта больше думали о том, чтобы не дать противнику отойти за Вислу (и такие планы у немцев действительно были), задав операции слишком большой размах. По резкому выражению Н. Н. Головина, "оперативные планы делались "на глазок", не на основании продуманной мысли, а на основании разгулявшейся фантазии". В результате немцы смогли разбить армию Самсонова и вытеснить армию Ренненкампфа. Общие потери 2–й армии Самсонова под Танненбергом составили 6789 убитых, 20 500 раненых и более 93 000 пленных, включая 15 генералов и 1830 офицеров, захвачено 350 орудий. Немцы потеряли 1891 убитого, 6579 раненых, 4588 пропавших без вести, 16 орудий.
В советской популярной литературе, например, у Пикуля, красочно описывалась неприязнь между этими командующими, что якобы и послужило причиной поражения. Но тот же Ренненкампф вполне успешно и грамотно действовал в 1900 г. в Китае при подавлении "боксерского" восстания. Деникин дает ему следующую характеристику в Русско–японской войне: "Генерал Ренненкампф был природным солдатом. Лично храбрый, не боявшийся ответственности, хорошо разбиравшийся в боевой обстановке, не поддававшийся переменчивым впечатлениям от тревожных донесений подчиненных во время боя, умевший приказывать, всегда устремленный вперед и зря не отступавший".
Как немцы, так и Лиддел Гарт и другие историки справедливо отмечали легкий перехват и чтение немцами русских радиограмм. Благодаря этому немцы заранее знали о перемещения русских частей и их целях. После директивы Верховного главнокомандующего, требовавшей более осторожно пользоваться радиосвязью и запрещавшей передавать нешифровашше радиограммы, радио стали считать основной причиной, погубившей армию Самсонова, и перестали им пользоваться. В конце февраля 1915 г. пришлось даже издать новую директиву, где говорилось: "Радиотелеграф является единственным техническим средством связи при нарушении других и пользоваться им надлежит до последней возможности, не боясь потери материальной части, если тем могут быть достигнуты важные результаты в общем ходе боя". И, как отмечает Пересыпкин, в целом ряде случаев, от левобережья Вислы до Сарыкамыша, грамотное использование радиосвязи, особенно при маневренных действиях и в окружении, способствовало успеху русских частей.
Но и сами немцы на Западном фронте из‑за путаницы в шифрах, когда радиограммы почти невозможно было прочитать, вынуждены были прибегнуть к передаче нешифрованных радиограмм, особенно в кавалерии.
Гораздо более существенным недостатком русской армии, по мнению Головина и Лихотворика, было то, что войска постоянно проигрывали темп и перемещались позже, чем предписывалось приказами, запаздывая где на 10 часов (Сталлупенен), а где и на день (Франкенау и Алленштейн). Это же отмечал и Иссерсон: "Часто войска узнавали задачу своего дневного перехода только к 10 часам; выступали не ранее полудня и потому лишь с наступлением позднего вечера достигали - по плохим песчаным дорогам - места ночлега". Наступления шли очень медленно, несмотря на перевес в количестве и людей и орудий.
Из‑за недостатка и плохого качества приданной пехоте войсковой кавалерии (обычно формируемой из второочередных казачьих частей) при каждом выстреле немецкой жандармерии и добровольческих сообществ пехотным авангардам приходилось разворачиваться, теряя драгоценное время и не имея должной разведки. Например, донесение начальника 27–й дивизии 4/17 августа: "Третий день стараюсь войти в связь с 40–й дивизией, вчера послал офицерский разъезд пограничников, но сведения о точном месте ее нахождения не имею". "Артиллерия не держала с нами связи, ее наблюдателей не было у нас в окопах и, благодаря этому; такая прекрасная цель осталась не обстрелянной". То же отмечалось и на других фронтах: "С гвардией связи нам не удалось установить. Нам даже не было известно, где она оперировала, а кроме того у нас не было телефонных проводов". Как отмечал Н. Морозов, при наступлении X армии в Восточную Пруссию в октябре и ноябре 1914 г. постоянно приказы с указанием выступить в 7 часов получались в штабе корпуса только в 9 или 10 часов. Даже в ноябре "движение по Восточной Пруссии шло ощупью; был случай, когда наша 5 рота, посланная в сторожевую заставу на одном из ночлегов, оказалась в тылу какого‑то полка 28 дивизии, имевшего в свою очередь полную схему сторожевого охранения. Сразу чувствовалось, что никто из высших чинов не осведомлен о противнике, а действует на "авось"". Хотя, по данным Головина, были и случаи успешной разведки даже в тылу противника, например, на левобережье Вислы в сентябре-октябре. Но он же отмечал, что в целом "руководство боем разбросавшимися частями… требовало тоже проволоки, проволоки и проволоки", т. е. устойчивой связи. Завышенные данные о гарнизоне Кёнигсберга требовали правильной осады, отвлекая главные силы 1–й армии и мешая ее соединению со 2–й. И в целом численность германских войск неоднократно завышалась во много раз.
Германская армия в Восточной Пруссии широко применяла автомобили, отряды мотоциклистов и самокатчиков, в Царстве Польском - и бронепоезда, для фоторазведки - аэропланы и дирижабли. Уже ночью 10 (23) августа при налете цеппелина были убиты 18 и ранены 10 солдат. Пользуясь развитой дорожной сетью и связью, опираясь на стремительно подготовленное местное ополчение (ландштурм) и второразрядные войска (ландвер), систему мелких укреплений–блокгаузов (с 2-3 ярусами амбразур и проволочными заграждениями), немцы значительно стесняли действия русских подвижных частей.
Так, по воспоминаниям Г. А. Гоштовта, "высланные вперед немецкие самокатчики не дали возможности вернуться прямой дорогой через Краупишкен, и потому гусары, посланные со спешным донесением, проблуждали лишний час по проселкам и в поисках брода через реку Инстер" (орфография современная. - Е. Б.). В результате штаб конного отряда не знал об изменении ситуации даже двухдневной давности. "Пехотные же самокатчики, засевшие в канавах за проволокой, подпустили на 200 шагов головную заставу корн. Карангозова и открыли по ней огонь… Немецкая цепь стала отбегать и, сев на велосипеды, под прикрытием огня с бронированного автомобиля полным ходом ушла назад". А русские самокатные команды Гвардейской стрелковой бригады, по запискам начальника ее штаба Э. А. Верцинского, "наспех сформированные, снабженные машинами невоенного образца и попавшие к тому же еще для действия в местность с тяжелыми песчаными дорогами, сравнительно скоро растратили свои самокаты и, понемногу сокращаясь, перешли из боевых команд в команды для связи при штабах".
Многочисленная русская конница практически не смогла ни воздействовать на противника, ни обеспечить разведку, втягиваясь в затяжные пешие бои. Что прямо противоречило приказам, например, перед Каушеном: "В затяжной ружейный бой не втягиваться, чтобы иметь возможность маневрировать и быть подвижным; действовать, главным образом, во фланг и тыл и использовать побольше артиллерийский огонь". И позднее немцам в большинстве случае удавалось организованно отступать, отрываясь от противника (октябрь 1914 г.): "Дороги по пути отхода испорчены, мосты разрушены, телеграф порван, столбы участками на большом протяжении срезаны, на немецких позициях трофеев не видно". По словам Е. А. Меньчукова, "достойны удивления смелость, настойчивость и выносливость германских самокатчиков", доставивших зимой важное донесение через расположение противника, после бессонных ночей.
А при обороне русских войск немцам удавалось чрезвычайно быстро для русского командования сбивать заслоны, пусть и правильно расставленные. Это вызывало быструю дезорганизацию и потерю управляемости. Так, в бою под Сталлупененом 4 (17) августа вышедший во фланг 27–й пехотной дивизии германский отряд в составе 4 батальонов, 1 эскадрона и 5 батарей вынудил к беспорядочному отходу части, которые в общей сложности насчитывали 20 батальонов. В ночь на 8 (21) августа германская авиация временно прервала телеграфное сообщение между штабами Ренненкампфа и Жилинского. Генерал Самсонов, покинув 15 (28) августа командный пункт армии и сняв телеграфный аппарат, практически полностью утратил контроль над соединениями своей армии и фактически оставил ее безо всякого руководства. Его примеру следовали и другие командиры. Больше того, даже при наличии средств слабая культура связи приводила к какофонии. В конечном итоге запоздал и приказ на общее отступление. Характерна реакция генерала Данилова на известие об отсутствии связи с командующим армией (!): "Отсутствие связи с Самсоновым, конечно, тяжко, но ведь у него пять корпусов, и едва ли неудача там может иметь решающее значение, особенно если Ренненкампф не будет заниматься Кёнигсбергом, на что, к сожалению, есть признаки, а заслонившись от него, поторопится войти в оперативную связь со 2–й армией". Разрыв между этими армиями составлял по прямой всего 30 км, но благоприятный момент для соединения был упущен. По выражению С. Г. Нелиповича, "практически центр и каждый фланг 2–й армии действовали уже третий день по собственному усмотрению, не считаясь с положением соседей и не имея связи". И на нижних уровнях в бою управление быстро терялось: "Принужден откровенно сказать, что полк я потерял. Еще в самом начале боя, я лично повел 4–й баталион к дер. Михалкен и там расположил его, возложив на него задачу прикрывать левый фланг боевого порядка корпуса. Вернулся я уже в темноте и остальных 3–х баталионов не нашел. Все попытки установить с ними связь не привели ни к чему. Я разослал всех имевшихся в моем распоряжении конных. Наконец, послал адъютанта и сейчас остался совершенно один".
То же встречалось и на других фронтах, как писал A. A. Зайцов, "главной помехой в наступлении 21 августа были не австрийцы, а отсутствие связи и карт, а также неясность общей обстановки". И даже в апреле 1915 г. "в первый же день отхода оказалось, что штаб корпуса снял свои провода и ушел "неизвестно куда". Хотя этот корпус располагал 15 км кабеля и 5 телефонными аппаратами, состоящими при штабе корпуса, имелась телеграфная рота с 50 км воздушного и 35 км подземного кабеля с 12 телеграфными аппаратами. То есть слабая управляемость, в чем позднее будут упрекать советскую армию, имела, увы, глубокие корни…
Причем немецкая разведка докладывала об этих недостатках русского командования еще в 1913 г.: "Передвижения русских войск совершаются теперь, как и раньше, крайне медленно. Быстрого использования благоприятного оперативного положения ожидать от русского командования также трудно, как быстрого и точного выполнения войсками предписанного приказом маневра. Для этого слишком велики препятствия со всех сторон при издании, передаче и выполнении приказов. Поэтому немецкое командование при столкновении с русскими будет иметь возможность осуществлять такие маневры, которых оно не позволило бы себе с другим, равным себе противником".
В точности это и произошло в действительности. Исключением, возможно, были действия отрядов 2–й бригады, не позволившие (по мнению Я. М. Ларионова) XX немецкому корпусу быстро форсировать реку Ангерап (Ангерапп), что привело бы к окружению и армии Ренненкампфа. Справедливости ради, некоторые оценки русского генералитета немцами не нашли подтверждения. Немцы тоже допускали промахи (например, их артиллерия не раз обстреливала свои же войска) и несли серьезные потери, но смогли переломить ход операции и добиться победы, хотя и не сразу. И в 1915 г. характерна их постоянная забота о связи - наведение телефонных сетей, перемещение радиостанций и штабов за наступающими войсками.
Свечин, имевший личный опыт и Русско–японской, и мировой войны, писал: "Легкомысленному французскому наблюдателю перед мировой войной казалось, что русский солдат столь нетребовательный, что русскими солдатами бесконечно легче командовать, чем французскими. Это абсолютно неверно… Русские полки успешно работали только в атмосфере порядка и авторитета, а обстановка современного боя сковывала возможности проявления личности начальников и создавала хаос. В немецкой армии существовал определенный "стандарт" боеспособности полевой, ландверной, ланд–штурменной части; в русской же армии существовал удивительный разнобой: иные второочередные полки дрались превосходно, а другие первоочередные при малейшем активном усилии сразу переходили в полное расстройство. Контроль сверху совершенно отсутствовал, критика снизу оставалась тайной, и командование в каждом полку получало самые причудливые, разнообразные формы".
Характерно, что эти же недостатки скажутся и в последующих операциях, когда зимой 1915 г. выбор целей операций на стратегическом уровне метался от Восточной Пруссии до Карпат.
Плюс лучшая организация и развитая дорожная сеть давали немцам возможность быстрее перебрасывать войска - по выражению Головина, в сентябре "мы оказывались вположении пешехода, состязающегося с железной дорогой" - русским частям приходилось делать по колено в грязи пешие переходы в 30-50 км ("неутомимость" имела свои пределы), тогда как германские части спокойно отдыхали в вагонах. Железные дороги Восточной Пруссии могли пропускать 550 эшелонов в сутки. Любопытно, что, по мнению Н. Морозова, успешность железнодорожных перебросок германских дивизий против армии Самсонова в значительной степени была обязана командировке на станции погрузки специальных офицеров Генерального штаба, моментально устранявших на месте все трения.
К началу сентября армии Северо–Западного фронта потеряли более 160 000 человек, германская армия - 18 500. Всего в Восточно–Прусской операции были потеряны до 245 000 человек, из них почти 135 000 - пленными. Немцы за два месяца боев потеряли 3867 погибших, 7053 пропавших без вести и 21 987 раненых, причем 20 415 за это же время были возвращены в строй. В плену оказались 3000 германцев.
В ноябре командующий Северо–Западным фронтом генерал Рузский дал в войска телеграмму: "Если я не могу рассчитывать на элементарную доблесть войск, если целые корпуса отскакивают на десятки верст под давлением лишь передовых частей противника, не оказывая врагу никакого сопротивления, то я, как главнокомандующий, не могу ни комбинировать никаких оперативных планов, ни нести за них какой‑либо ответственности".
Что дала жертва русских войск союзникам? Да, немцы в разгар битвы на Марне перебросили в Восточную Пруссию два корпуса и кавалерийскую дивизию - менее 40 000 человек. Однако те же немцы выделили два корпуса против бельгийского Антверпена и три бригады против французской крепости Мобеж (по подсчетам Нелиповича-до шести корпусов). Даже Восточная Пруссия, которой они вполне готовы были пожертвовать во имя общей победы, теперь стала объектом для срочного спасения. Причем победа при Танненберге–Сольдау была достигнута имеющимися там силами еще до того, как переброшенные войска вступили в бой.
Нелипович отмечает, что к началу Восточно–Прусской операции (17 августа) угрожающего положения во Франции… просто не было - французы имели численное преимущество и наступали в Лотарингии и Вогезах. Причем переброшенные на восток два корпуса из осаждавших крепость Намюр войск к битве на Марне также не успевали.
На Западном фронте, по подсчетам Галактионова, 7 дивизий были переброшены на левое крыло; 4 дивизии переброшены на Восточный фронт; 4 дивизии осаждали Антверпен; 2 - Мобеж; 1 дивизия - Живе; 2 дивизии находились между Тионвилем и Верденом для предотвращения наступления французов из района Верден-Гуль. Оккупационные войска, по статистике Нелиповича, выросли почти втрое - до 67 000 человек, тыловые и этапные службы - с 25 000 до 161 000 человек. Наконец, 8 корпусов второразрядных войск были или уже растрачены, или еще не сформированы.
Поэтому германские войска, чтобы избежать еще большего растягивания фронта и быстрее уничтожить противника, вместо обхода Парижа с северо–запада устремились на юго–восток, к реке Марне, подставившись под фланговый удар. Добавились несогласованные действия отдельных армий и чрезмерно паническая реакция на первые успехи французов. Ошибки во время сражения допускали обе стороны, и это неудивительно, просто немцы совершили их больше. Одной из наиболее грубых ошибок стала, по мнению Галактионова, попытка прикрыть разрыв в 50 км между армиями одной кавалерией и задержать ею на несколько дней значительно превосходящего противника, для чего кавалерия не была приспособлена.
Германские войска потеряли в августе примерно 136 500 человек - 18 662 убитых, 28 553 пропавших без вести и 89 902 раненых, из них вернулись в строй 39 898 человек. Французы и англичане потеряли порядка 240 000 человек, но сорвали весь германский план войны. На Марне потери немецких армий составили 10 602 убитых, 16 815 пропавших без вести и 47 432 раненых, союзники потеряли 45 000 убитых, 173 000 раненых и 50 500 пленных. Да, соотношение потерь и здесь было в пользу немцев, но не была выиграна война. Поэтому Марна стала шагом к поражению.