…с ногами и на неширокий подоконник, прилепиться к стене, выворачиваясь настолько, насколько получится вывернуться, с одной целью – выглянуть наружу. Пусть и в старый леток… или в бойницу, которая была здесь вместо окон. Главное – увидеть эту бескрайнюю синь. Корабли, что уходят и приходят, следуя невидимым нитям морских дорог.
На картах они проложены по бумаге.
И Урфину казалось, что на море тоже видны. Если присмотреться. Он и смотрел, сколько выходило.
– Здесь так много кораблей… – Она все-таки встала с кресла, хорошо хоть шаль с собой прихватила. И босиком, конечно. – В Тиссель тоже отовсюду приходили. С Севера чаще, конечно, но и с Юга бывало что. Иногда бросали якорь в нашей бухте. Она удобная…
…для контрабандистов, потому как прочим нет нужды останавливаться на пути к порту, что находится – если Урфин правильно помнил карту – меньше чем в двадцати лигах к югу.
– А откуда вы узнали? – Тисса обернулась и посмотрела с подозрением.
– Что узнал?
– Что я море люблю.
Не знал, но запомнит. Мало ли для чего пригодится.
– Догадался, – соврал Урфин. – А будешь хорошо себя вести, и подзорную трубу дам. Есть тут окно, из которого порт как на ладони. Наблюдать за людьми и кораблями интересней, чем просто за кораблями.
Улыбка у нее очаровательная. Живая. И наверное, в этой вылазке имеется смысл, который дойдет до Урфина позже. Магнус ведь говорил, что у него инстинкты вперед головы работают.
– А теперь обедать.
Леди едят аккуратно. Даже когда тарелку приходится держать на коленях, а вместо столового ножа предлагается охотничий, и салфетки отсутствуют, равно как прочие мелочи жизни.
Но леди едят аккуратно.
Медленно.
Мало.
Тщательно скрывая, что все еще голодны.
– Ешь. – Урфин выдерживает обиженный взгляд. – Все. До последней крошки.
Подчиняется.
Он в ее возрасте не стеснялся того, что постоянно голоден. И ел все, что попадалось под руку, даже пшенку, которую голубям запаривали. Ничего была, твердовата, но в целом ничего. Кто придумал, что в четырнадцать лет ужин необязателен и хватит хлеба с маслом… Урфину хватало ума не верить в эту чушь. Но молчание вновь становится напряженным, и Урфин просит:
– Расскажи, пожалуйста, как вы жили.
– Обыкновенно. Как все. Папа. Мама. Я и Долэг. И еще дедушка был… он мне корабли показывал. Рассказывал, откуда они и что везут.
…и что оставляют на берегу бухты. А потом старик, надо полагать, умер, и связь с контрабандистами разорвалась. Денег не стало…
– Я еще думала, что однажды уплыву.
– Куда?
– Куда-нибудь. Глупо, да?
Нет. Но если просто сказать, то решит, что Урфин опять издевается.
– Мне тоже хотелось убраться на край мира. Там бы не нашли. У меня и план был. Пробраться на корабль. Спрятаться в трюме. Сбить ошейник. И затеряться в другом городе, где никто меня не знает. Я стал бы свободным человеком.
Не отвернулась. И не отшатнулась. А в глазах не отвращение. Жалость? И проклятая метка вдруг вспыхивает. Болезненная алая точка за ухом как напоминание о том, кто он есть.
Как-то Урфин не привык, чтобы его жалели.
– Почему вы не сбежали?
– Потому что не хотел бежать один.
А вдвоем не вышло.
Но это не тот разговор, который следует продолжать.
Подзорная труба слишком тяжела для девичьих рук, и Урфин долго ищет треножник, который совершенно точно где-то был, но где, он не помнит. Как-то выясняется, что давно пора было бы навести порядок. Вот зачем ему медвежий капкан? Хорошо, что не взведенный. Или свирель… свитки, кажется, что-то полезное. Звездный атлас. И мешок овса, изрядно облюбованный мышами.
Но треножник все-таки находится.
Глава 11
ЛОСКУТНАЯ
– Я жду с минуты на минуту гонца. Взгляни на дорогу, кого ты там видишь?
– Никого.
– Мне бы такое зрение – увидеть никого, да еще на таком расстоянии.
Диалог дамы с дозорным
Тиссу обняли. Поцеловали в макушку. Обули. Обернув соболями – шаль волочилась по земле, как мантия, – потащили прочь.
И что это значит?
Она опомнилась, лишь оказавшись в уже знакомой комнате.
– Вы оба ждете меня здесь. – Их неугомонное сиятельство переодевались быстро и не думая о том, что леди не должна видеть… хотя успокаивает что синяки почти сошли. А шрамы вот остались и тот, который за ухом, наверняка тоже. – Запоминай. – Урфин протянул руку, и Тиссе пришлось завязывать манжеты старой рубашки. Он опять собрался в город? Мало было? – Если дядя потом спросит, то я неотлучно был при тебе. Ясно?
Нет.
– Да.
Со вторым рукавом Тисса справилась быстрее. Пуговицы на жилете сам застегнул.
– Я вернусь через час или два… скоро, в общем. Гавин, присмотри. И развлеки. Еда есть. Вода тоже. Все, радость моя, скоро буду. Поцелуй на удачу.
И этот невозможный человек наклонился, а Тисса, ошалев от происходящего, не нашла ничего лучше, кроме как поцеловать его в щеку.
– И как это следует понимать? – спросила она, когда в двери с оглушительным скрежетом повернулся ключ, и Гавин вздохнул:
– Их светлость запретили лорду выходить из замка. Но, наверное, что-то случилось…
…из-за Тиссы.
Тот корабль что-то значил. И теперь ей придется врать не только тану, но и старому лорду.
Обучение плохому проходило крайне интенсивно.
– А запирать зачем?
Тисса подошла к двери и подергала за ручку, убеждаясь, что ей не почудилось: дверь определенно заперта.
– Если, – Гавин сглотнул и отступил, – если кто-то вдруг будет вас искать, то он подумает… решит… что вы и мой лорд…
И Тисса поняла. Она не завизжала сугубо потому, что от возмущения пропал голос. За что с ней так? В чем она провинилась?
– Вы… вы не сердитесь, пожалуйста, – взмолился Гавин.
Тисса не сердится. Она в ярости. Любому терпению есть предел. Но это… это же запредельно просто! Запереть ее здесь, чтобы все подумали… дверь она все-таки пнула.
Не очень удачная идея – пинать дверь, когда на ногах домашние туфельки.
Больно!
И слезы потому, что больно. Надо было этого человека в ванной утопить! А она еще переживала, что врать приходится. Больше переживать не станет. Плакать тоже. Сейчас успокоится, допрыгает до кресла – Гавин мог бы и помочь, – проверит, целы ли пальцы, и решит, как отомстить. Планы, приходившие в голову отличались кровожадностью и малой вероятностью осуществления.
– Вы ведь не выдадите его? – Гавин наблюдал за Тиссой настороженно, точно ожидая от нее подвоха.
– Выдам. Обязательно.
Потому что подло так поступать!
И нога болит.
– Не надо! Он хороший! Он очень хороший… он умный, и добрый, и…
И следующие полчаса Тисса слушала, с каким замечательным человеком она связала свою жизнь. Их сиятельство обладали неиссякаемым списком достоинств – и как в одного человека вместились-то? – о которых Гавин рассказывал с искренним восторгом. У него и глаза-то сияли… впору поверить, что их сиятельство тщательно скрывают от Тиссы другое свое обличье – благороднейшего человека.
– Гавин, – Тисса поняла, что слушать больше не способна, – если ты не замолчишь, я заору. Громко. И кто-нибудь придет на помощь.
…выбьет дверь…
…их светлости донесут, что тан ослушался приказа…
…а Тисса соучаствовала и, более того, сама стала причиной побега. Она же корабль увидела…
– Ты же не выдашь. – Гавин сел на пол и скрестил ноги.
Где это Тисса подобную позу видела? О нет, двух танов она не выдержит.
– Не выдам.
В конце концов, вдруг случится чудо и об этом приключении никто, кроме Гавина не узнает?
– Тебе не надо бояться. Мой лорд не позволит тебя обидеть.
Чудесно. Вот только верится слабо. Да и никто не обижает Тиссу. Просто получается все как-то нелепо.
– А он скоро вернется? – На часах была половина пятого.
– Если повезет, то скоро.
Хотя бы лгать не стал.
Стало тихо. Слышно было, как трещат дрова в камине и щелкают шестеренки в часах. В трубах урчала вода, а откуда-то издалека доносились звуки клавесина. Этот инструмент Тисса никогда не осилит. У нее пальцы толстые и неповоротливые.
– И что мы будем делать?
Гавин пожал плечами и почесал переносицу:
– А что ты хочешь?
Чтобы дверь открылась, а их сиятельство вернулись, осознав, что поступили нехорошо.
Или еще какое-нибудь чудо.
– Не знаю… – Взгляд скользнул по книжным полкам.
Вряд ли там отыщутся баллады о любви… или хотя бы стихи. Тан не походил на человека, который стихами увлекается. Да и вообще обрадуется ли он, узнав, что Тисса в его библиотеку руки запустила?
С другой стороны, сам виноват.
И если совсем-совсем трогать нельзя, то Гавин скажет.
– Тут всякие есть. – Гавин поднялся и, подобрав шаль, о которой Тисса напрочь забыла, сложил ее. – Есть про то, как корабли строить. И еще про дома… про всякие земли. Что там растет и что живет. Есть с рыцарями… и вот про животных. С картинками.
Тисса согласилась на животных, но фолиант пришлось вытаскивать вдвоем. Обтянутая черной кожей с россыпью заклепок, книга выглядела ужасно зловещей.
И на столе не поместилась.
С другой стороны, ковер теплый и мягкий, а платью хуже все равно не будет. Гавин на правах хозяина открыл книгу.
– Здесь про всех-всех зверей есть… вот, смотри. Это – саблезубый тигр… они в Самалле водятся. Мой лорд там был и охотился даже. У него и шрам есть.
Шрамов на его лорде было с избытком. И Тисса очень боялась, что после сегодняшней прогулки добавятся новые. А рисунки были красивыми. Подробными. И очень настоящими.
Махайродонт выглядел почти живым.
У дедушки была его шкура и ожерелье из длинных изогнутых клыков. Он тоже бывал в Самалле, но почему-то не слишком любил рассказывать об этом.
– Медведь… они разные есть. И на Севере живут самые большие из всех. Ну, не там, где мой дом, а еще дальше. Там, где всегда лед.
Огромный зверь с непропорционально маленькой головой стоял на задних лапах. Было что-то человеческое в его позе и взгляде.
– А это моа – слоновья птица… они траву едят. Но огромные-огромные…
– Ты уже читал?
Тисса лишь картинки разглядывала.
– Учил.
– Зачем?
Вряд ли рыцарям пригодятся такие знания.
– Ну… мой лорд сказал, что глупо не учить, если можно выучить.
И Гавину оказалось достаточно.
– Гиена.
Он побледнел и как-то очень быстро перевернул страницу, но потом передумал и вернул гиену назад. Отвратное существо с массивными плечами, тонкими задними лапами и низко посаженной головой.
– Они очень свирепые. И сильные. У них зубы такие, что… ломают кости. Пахнут мерзко. Гийом всем своим сказал, что месяца не пройдет и ты будешь принадлежать ему.
Тисса моргнула, пытаясь осознать только что услышанное.
– Я знаю тех, кто ему служит. Гийом любит хвастать. И умеет красиво говорить. Женщинам это нравится. Но ты не приходила. И он разозлился.
Настолько, чтобы нанять убийц. А если бы Тисса согласилась тогда?
– Не слушай его. – Гавин лег на живот и подложил руки под подбородок. – Он… жестокий.
– Он тебя бил?
– Он всех бьет. Я думал, что везде так… рыцарь должен уметь переносить трудности. Стойко.
Какой из него рыцарь? Он же маленький еще. Всего на пару лет Долэг старше. Круглолицый и курносый. Лохматый вечно, как будто гребень потерял. Рыцари не такие… А какие? Раньше Тисса думала, что знает.
– Если холодно. Или есть хочется. Или мерзко… плакать нельзя. Только хуже будет. Надо быть сильнее. И я пытался. Честно. А потом он запер меня с гиеной.
Вот с этим чудовищем в пятнистой шкуре?
– Гиена была очень голодной и злой. Ее посадили на цепь, такую, чтобы хватило почти до самого края клетки. А на меня ведро крови вывернули.
Тиссу замутило.
– Она чуяла кровь и рвалась. А я стоял.
– Долго?
– Всю ночь. Было очень страшно. Я думал, что цепь не выдержит. Или крепление. Или вдруг она сумеет как-то вывернуться… у меня ведь ничего из оружия.
– И ты сбежал? Потом?
Гавин кивнул и перевернул страницу, скрывая чудовищное существо. Он все-таки рыцарь, если может о таком рассказывать. Тисса не дожила бы до утра – умерла от ужаса прямо на месте.
Она вообще жуть до чего трусливая. Пауков боится. И мышей. А тут – целая гиена.
– Мне было стыдно, но… я не мог там оставаться. Он бы снова меня отправил.
– Почему его не судили?
И почему не нашлось никого, кто остановил бы… это же неправильно, когда такой человек остается безнаказанным.
– За что? – Гавин глядел с грустью. – Я ведь целый. Ни царапины даже. Он так папе и ответил. А если я боюсь животных, то значит – трус и толку с меня не выйдет. И что я, наверное, даже не Деграс… что только ублюдки и рабы настолько трусливы. Папа очень разозлился.
И отдал Гавина в оруженосцы их сиятельству. Тан не обижает Гавина. Если бы обижал, Гавин не стал бы так его хвалить. И говорил бы совсем иначе.
– Почему ты мне раньше не сказал? Про… Монфора.
Наверное, потому что у Гавина были сестры и он их любит так же, как Тисса любит Долэг.
– Ты бы мне не поверила.
Пожалуй, что так. И Тиссе стыдно. Ну почему она такая наивная?
– Не расстраивайся. – Гавин раскрыл страницу со странствующим паладином. – Я тоже сначала не верил, что Гийом такой. Думал, что пугают на новенького… а они всерьез.
Зверь был нарисован с удивительной точностью. Он был именно таким, каким его Тисса запомнила. Огромным, ужасающим мощью и в то же время беззащитным. Тогда паладин смотрел на Тиссу, а она – на него, умоляя не трогать ее. Как будто бы зверю была интересна бестолковая девчонка.