Я помахала рукой водителю подъезжающего "козелка". Он махнул мне в ответ. Потом машина затормозила, дверь, скрипя, отварилась, и из кабины показалась голубоглазая, румяная, хорошенькая, но сердитая физиономия моего жениха.
- Залазьте, - скомандовал он.
- Коленька! - радостно заголосила подружки и резво закидали вещи в салон. - Каким ветром?
- Так и знал, что на автобус опоздаете, - недовольно пробурчал он. - Никуда вас отпустить нельзя.
- Пупсик, - промурлыкала я и потрепала Колюню по волнистым, как у херувима, волосам. - Не ругайся.
- Едут, черт-те, куда. Лыжницы, тоже мне, - продолжал бубнить Геркулесов. - Будто я не знаю, что им не горы снежные, а дискотека нужна…
- Коленька, - начала увещевать его Сонька. - Ты же знаешь, что любим мы только тебя.
- Задницами там не крутить! - рыкнул Геркулесов, не обращая внимания на наши заискивания.
- Да перед кем там? - я невинно захлопала глазенками. - Ты же знаешь, что за мужики работают в нашем НИИ. Чудики одни…
- Ладно, - буркнул он и замолк.
- А ты ему не сказала, что на турбазу биатлонистов привезут? - прошептала мне на ухо Ксюша.
Я в ужасе замотала головой. Скажи я ему, не видать мне турбазы, как своих ушей.
- И про банкиров, которые там будут чей-то день рождение справлять? - в другое ухо дунула мне Сонька.
Я вновь задергалась, как китайский болванчик. Еще ни хватало ему знать, что на турбазе будет полным полно нормальных мужиков. Пусть уж живет спокойно, считая, что кататься на лыжах мы будем исключительно в компании наших институтских чудаков. А о них он знал не понаслышке.
Дело в том, что познакомились мы с Коленькой не при самых романтичных обстоятельствах, а именно при расследовании убийства, даже нескольких, кои совершал в нашем НИИ один мерзкий мужик. Геркулесов приехал на вызов, а я была главной свидетельницей по делу, вот так мы и пересеклись. Пока шло следствие, мы часто встречались, так как я, по моей версии, силилась помочь стражам правопорядка, а по его, путалась под ногами и мутила воду. Ладили мы, как кошка с собакой, если не сказать больше: как коммунисты с демократами, но, как и они, жить друг без друга не могли. Сблизились мы только после того, как он спас меня от убийцы, который чуть не пустил меня на фарш.
С тех пор прошло пол года, но практически ничего в наших отношениях не изменилось - мы так же плохо ладим, но жить друг без друга не можем. Главная проблема, на мой взгляд, в том, что мы совершенно друг другу не подходим - он не в моем вкусе, а я не в его. Начнем с внешности. Мне нравятся брюнеты, демонической наружности, но с ангельским характером. Геркулесов же прямая противоположность моему идеалу - светлый, румяный, смазливый херувим с мерзким нравом. К тому же упертый, твердолобый, взрывной, и что самое ужасное - романтичный. Именно из-за своего романтизма и упертости он бросил адвокатскую практику (он служил в престижнейшей юридической фирме) и по зову сердца (?!) устроился работать в уголовный розыск. Понимаете? Тогда больше ничего объяснять не надо. Скажу только одно - мы с его мамой, дамой необыкновенного ума и деловитости, почти уговорили нашего Коленьку вернуться к юридической практике. И он почти согласился. Сейчас он для виду выкабенивается, но, как мы ожидаем, к весне сдастся. Вот тогда я и приму, наконец, его предложение, и стану его женой.
Кстати, я тоже не попадаю под его идеал. Коленька всегда балдел от тургеневских девушек, эдаким скромниц, аккуратисток, домоседок с длинными естественными волосами, в приличных платьях и с каким-нибудь невинным хобби, типа вышивания крестиком. Я же прямая противоположность сему пресному образу. Яркая, быстрая, шумная и бесшабашная, я обожаю откровенные наряды, яркий макияж, дорогие безделушки. Любимым моим местом отдыха является ночной клуб, любимым напитком - ерш, а главным хобби - кокетство. Правда, я не курю, много читаю, дальше кокетства не захожу и очень хорошо готовлю. Видимо, по этому Коленька меня и терпит.
- Теплые вещи взяли? - нарушил свое обиженное молчание Геркулесов.
- Взяли, - радостно доложили мы.
- Книги?
- Да когда нам там чи… - начала Сонька, но, получив удар локтем под дых, затараторила. - Конечно, взяли, Николай Николаич, полное собрание сочинений Эмиля Золя.
- Водки, надеюсь, немного?
- Не-е-ет. Бутылочку.
- Смотрите у меня. - Он погрозил нам пальцем.
Мы послушно закивали и, как примерные детсадовки, положили ручки на коленочки, всем своим видом выражая смирение. Но Геркулесов не унимался.
- Ну а ты, невестушка моя золотая, что взяла с собой, кроме вагона косметики?
- А что, мне разве еще что-то понадобиться? - невинно поинтересовалась я.
- Леля, - строго прикрикнул Геркулесов. - Смотри у меня…
- Смотрю, смотрю…
- Писульки-то свои взяла?
Я кивнула. Геркулесов успокоился.
Дело в том, что "писульками" бесстыжий Коленька называет мой литературный труд. Именуемый романом "Преступная страсть". Пишу я его давно, и все никак не удосужусь закончить. И дело не в том, что Муза меня редко посещает. Отнюдь. Меня муза просто задолбала своими визитами, причем, в самые неподходящие часы, например, рабочие. Проблема состоит в том, что я ваяю свой "шедевр" на допотопном, почти антикварном компьютере, который регулярно виснет, или как говорят программисты "глючит". Виснет он наглухо, то есть перезагрузкой дело не поправишь - надо его разбирать и заменять одну из "сдохших" деталей другой. Пока я провожу диагностику, пока достаю раритетные запчасти, пока чиню, проход месяц, а то и полтора. И за этот срок я успеваю забывать не только сюжетные повороты, которые продумала и выстрадала до поломки компьютера, но даже имена главных героев…
Когда мне это надоело, я решила мысли записывать. Вроде выход. Но не в моем случае. Проблема оказалась в том, что я, оператор ЭВМ со стажем, могу быстро печатать, но совершенно не умею писать от руки. Конечно, когда-то могла и даже имела красивый почерк, но за годы работы на компьютере мои пальцы привыкли к необременительному тыканью и касанию, и совсем разучились держать ручку. По этому, мои рукописи похожи на что угодно - на письмена древних египтян, на записи дауна-левши, на рисунки ребенка с ДЦП - на что угодно, но только не на заметки писателя. Ко всему прочему мои мысли (мои скакуны) проносятся в голове с такой скоростью, что неуклюжие пальцы за ними просто не поспевают.
Вот и прибавьте к терниям корявых букв еще непонятные сокращения, аббревиатуры, многозначительные многоточия. А ошибки! Господа, я уже забыла, что писать без орфографических ошибок тоже надо уметь! Что надо вспоминать забытые правила правописания, и исключения из этих правил. А я ни одного, (кроме "жи, ши" пиши с буквой "и") не помню. Да и что еще ждать от человека, за которого правописание проверяет "Windows XP"…
Вот по этому Геркулесов и называет мое творение "писулькой". И гогочет, видя, как я днями разбираю свои же собственные заметки. Он не догадывается, какой глубокий смысл, какая интрига прячется за неровным частоколом моих каракулей. И не верит, что когда-нибудь бестселлер "Преступная страсть" будет закончен… Он вообще в меня, как в литератора, не очень верит. Думает, это очередная моя блажь, новый заскок, дурость, а иногда, в особо дрянном настроении, что изысканный способ потрепать ему нервы.
Говорю же - несносный характер!
- Обратно доберетесь? - бесцеремонно прервал мои размышления вредный Геркулесов.
Его вопрос вернул меня на бренную землю. Я протерла запотевшее стекло, выглянула на улицу. Оказалось, что мы уже приехали. И стоим у гостеприимно распахнутых ворот. Ворота венчала железная ракета, без одного закрылка. На ее брюхе (или спине, это кому как нравится) красовались красные буквы "Салют", и все они, за исключением "т" и палки от "ю" радостно нам подмигивали.
- Как турбаза называется? - сморщилась от напряжения мысли Сонька.
- Салют.
- А почему написано "Сало"?
Я пригляделась, и правда - сослепу можно принять за "Сало".
- Кормить им будут. На завтрак, обед и ужин.
- Не надо! Я его терпеть не могу…
- Мне отдашь - я сало люблю.
Ксюша засмеялась, Геркулесов нахмурился - он не любил нашу пустую трепотню.
- Ну так как? Доберетесь обратно? - вновь осведомился он.
- Конечно, дорогой, - чирикнула я и чмокнула жениха в белокурый затылок. - В воскресенье, как три штыка, будем дома.
2.
Когда милицейский "козелок", урча, удалился прочь, мы вошли в распахнутые настежь ворота турбазы. Кругом лежали сугробы, из которых торчали высокие, разлапистые ели. Слышно было, как в сторожке лают собаки, а в сердце турбазы (на столбе у столовой) громкоговоритель исторгает из себя бодрую музыку.
Постояв немного у ворот, дабы в полной мере насладиться пейзажем и свежим морозным воздухом, мы двинулись по расчищенной дорожке на свет и музыку.
- О! - восхитилась Ксюша. - Какая красота! Елочки, сосеночки, пенечки, шишечки…
- Мальчики, девочки, - язвительно поддакнула Сонька. - И все без голов. - Она дернула подбородком в сторону двух полу развалившихся гипсовых пионеров, карауливших запорошенный фонтанчик. - Не турбаза, а кунсткамера…
- А в руках у них что? - хихикнула Ксюша. - Ну у пацана вроде понятно - барабан, а у девчонки? - она хихикнула еще раз. - Вы меня, девочки, извините, но похоже на фаллоимитатор.
- Древко знамени у нее в руках, дура ты сексуально озабоченная. Древко, ясно? Это же бывший пионерлагерь, - пояснила я. - Наш институт его у какого-то ЖУ или РУ выкупил. За гроши.
- А они, - Сонька вновь кивнула в сторону пионеров-инвалидов. - Вам с головами достались или без?
- Да что ты прицепилась! - разозлилась я. - Топай давай.
Сонька хмыкнула и потопала.
Шли недолго. Буквально через пару минут бравурный марш врезался в наши уши, а глаза ослепил яркий свет автобусных фар. Тут же мы увидели добротное кирпичное здание в два этажа, с выкрашенными в яркий цвет оконными рамами, крутым крыльцом, колоннами, поддерживающими мощный козырек и бодрым полу стертым лозунгом под самой крышей "Пионер - всем пример!"
- Пришли, - сказала я, хотя подружки и без меня это поняли.
- Ну-с, - бодро молвила Сонька, оглядывая площадку перед столовой. - Где потенциальные женихи?
Мы пожали плечами и тоже уставились на группу толкущихся у крыльца людей. Надо отметить, народу было не так уж и много, человек 40. В основном, свои. Только у самой двери кучковалась компашка незнакомых мужиков, в количестве 4 штук.
- А где обещанные биатлонисты? - недовольно буркнула Сонька, щурясь на многоцветную толпу.
- Не приехали еще. Наверное.
- Зато банкиры приперлись, - объявила Ксюша, кивнув на незнакомцев в авангарде. - Смотрите.
Мы посмотрели и прыснули, потому что вся четверка дружно вынула свои мобильники, потыкала на кнопки, после чего тупо на них воззрилась.
- Не берут здесь телефоны. Вышка далеко, - звонко и громко, чтобы ее услышали, сказала Сонька. А после того, как мужики синхронно обернулись, она кокетливо улыбнулась и тряхнула помпоном. - Здрасьте.
Банкиры кивнули и расплылись в улыбках. Мы ответили тем же. Тут в рядах нихлоросвких дам раздалось шипение: "Вечно это Володарская выставляется, специально на автобус опоздала, чтобы к себе внимание привлечь!". Я фыркнула и с гордой миной врезалась в толпу.
О! Да тут одни знакомые физиономии. Вот Серега стоит, наш программист. Худенький, маленький, но с таким огроменным уровнем мужского гормона в организме, что, даже свежевыбритый, он поражает всех своей синеватой щетинистостью. Вот два неразлучных друга - Лева Блохин и Юра Зорин. Оба огромные, лохматые, холостые и до неприличия чудаковытые. Первый, блондин, с широченными плечами и руками грузчика, трудится научным сотрудником в лаборатории, а второй, необъятный, кудреватый брюнет с лопатообразной бородой, числится программистом в нашем отделе. Блохина природа наградила ангельским терпение, добродушием и нежным характером (именно таким, какой бы понравился моему Геркулесову), а Зорина блестящим умом и луженой глоткой. Этот шарообразный компьютерщик вечно исполнял оперные арии, даже когда его об этом не просили: например, сидя на унитазе, он неизменно громко (что слышно было даже в женском туалете) выводил "Что наша жизнь - игра!".
Рядышком, опустившись костлявым задком на свой баул, коротал время Суслик - Миша Суслов, трижды разведенный инженер. Он был очень активным - ездил на все тур слеты, соревнования, концерты художественной самодеятельности - надеясь, найти-таки свою половину. Совсем по другой причине прибыли на турбазу мои коллеги Санин с Маниным (два закадычных друга, почти брата), это примеривались, что бы украсть. У них дня не проходила без экспорпреации государственного имущества. А вот скучающий неподалеку Сеня Уткин, по кличке Тю-тю, никогда ничего не крал, он был патологически честным. К тому же добрым, умным и красивым. У Сени был один недостаток - он никак не мог решить к какому полу он относится: к мужскому или женскому. На работе он ходил мужик-мужиком: синяя роба, грубые ботинки, волосы в хвост, в зубах сигарета, а вместо аромата парфюмерии стойкий запах канализации (что не удивительно - Тю-тю работал сантехником). Но стоило рабочему дню закончиться, как Сеня преображался. Вместо спецовки - юбочка из бархата, на ногах лодочки, волосы по плечам, губки куриной гузкой и в перламутре. И весь, с ног до головы, облит духами "Хьюго вуман".
Пройдя дальше, я заметила "святую троицу". Состояла триада из дам разного возраста, комплекции, характера, которых объединяло одно - все они были старыми девами. Носили они свое нелестное звание с большим достоинством, но так сильно старались его не уронить, что всем было ясно - страдают, бедняжки. Самой старшей из них, Галине Ивановне, начальнице Патентного бюро и оголтелой коммунистке, было года 52-53, но, не смотря на возраст, энергия в ней била через край, питая ее коренастую, ширококостную фигуру, молодым задором. Вторая - Ниночка - не смотря на уменьшительный суффикс, приближалась уже к критическому сороковнику. Одевалась она безвкусно-ярко, красила губы морковной помадой, носила огромные очки-бабочки и богатый парик "грива льва". Вот и теперь из-под ее пуховой шали выбивалась пышная кудрявая челка.
Третьей, примкнувшей к троице совсем недавно, железобетонной холостячкой была довольно молодая (32-33) бухгалтерша Изольда. Но ее сравнительно юный возраст с лихвой компенсировался ее заскоками - так что самой закоренелой "старой девой" я бы назвала скорее ее, нежели Галину Ивановну. И дело даже не во внешности, хотя и внешность отвечала всем требованиям "синего чулка" (анемичная костлявая ужасно подстриженную бабешка в юбке до полу), а в том, что Изольда только тем и занималась, что ходила по экстрасенсам, гадателям и прочим шаманам. Между походами посещала гомеопата и астролога, вечерами писала длинные, нескладные стихи, учила по самоучителю японский, раскладывала пасьянсы и стучала в стену своей соседке, любительницы выпить-погулять (как я думаю из зависти).
- Что это за зоопарк? - спросила у меня Ксюша и недвусмысленно кивнула в сторону "святой троицы".
- Последний оплот нравственности и чистоты.
- О-о! - Ксюша с брезгливым сожалением покосилась на кудри Ниночки. - Старые девы, понятно.
Тут от толпы отделился Лева Блохин, он, видимо, только что нас заметил, и тут же поспешил выразить мне свое почтение. Дело в том, что он безнадежно в меня влюблен вот уже несколько лет.
- Леля! - радостно воскликнул он и затряс мою руку с таким пылом, что чуть ее не оторвал. - Как я рад… видеть… лицезреть… так сказать Ты с кем?
- С подругами, - ответила я, насилу выдернув свою изящную тонкопалую ладошку из его мощной пятерни. - Познакомься, Ксюша, Соня.
Представляя подруг, я имела тайный умысел. Я размечталась, что Лева, увидев перед собой вместо одной красавицы (меня) сразу трех, растеряется и перевлюбится. Например, в Ксюшу. Она ему и по росту больше подходит. Но не тут-то было. На девчонок он даже не взглянул, похоже, очень обрадовался, что я без Геркулесова. Зато на имя Соня прореагировал его друг Зорин. С гиканьем и радостным гудением он рванул в нашу сторону.
- Сонечка, вы ли это?
Сонька испуганно попятилась. Она знала Юрку. Он когда-то за ней пытался ухаживать, но она, обозвав его, естественно, за глаза, "поющим бочонком", на ухаживания не прореагировала.
- Сонечка, какая радость! Вы здесь! Как долго я вас не видел!
- Угу. Угу. - Угукала Сонька растеряно - она не ожидала от судьбы такой подлянки. Мало того, биатлонистов не привезли, так тут еще Зорин со своей вновь вспыхнувшей страстью.
- Давайте столик в столовой возьмем на шестерых, - предложил Лева, счастливый и торжественный. - Будем кушать вместе.
- А вам на двоих три стула что ли надо? - насмешливо спросила Ксюша - похоже, ее эта ситуация веселила.
- Шутите, да? - гоготнул Зорин.
- Кто шестой? - строго спросила Ксюша.
- Серега, - мигнув, доложил Зорин.
И только после его слов мы заметили, что за широкой, нет, широченной, спиной Юрки вот уже несколько минут стоит программист Сереженька. Стоит, сопит и пускает слюни, глядя (запрокинув голову, между прочим) на Ксюшино лицо.
- Ну-у, - засмеялась я. - Теперь у каждой по кавалеру.
- К-хе. - Ксюша почесала нос. - Мой-то мелковат.
- Давай меняться, - быстро нашлась Сонька.
- Пожалуй… Не стоит. Мой безобиднее.
Мы уже привыкли, что, появляясь вместе, привлекаем всеобщее мужское внимание. И дело не в том, что мы писаные красавицы, нет, мы самые обычные привлекательные девушки, с маленькими изъянами (у меня нос картошкой, у Соньки глаза глубоко посажены, у Ксюши уши торчат), просто каждая из нас хорошо по-своему. Ксюша: стройная, длинноногая красавица скандинавского типа, ростом под 180 - мечта низкорослых, полноватых и богатых. Я: пониже, но с формами (высокая грудь, крутые бедра, тонкая талия), с темными восточными глазами и большим полным ртом - мечта сексуально озабоченных, только что освободившихся и престарелых. Наконец, Сонька - миниатюрная, хорошенькая, с ямочками на щеках и вечным румянцем - эта просто мечта.
- И все блондинки, - чуть слышно проскулил Серега, глядя на нас.
Мы вновь хихикнули. Ни одна из нас натуральной блондинкой не была. Ближе всех к излюбленной джентльменами масти приближалась Ксюша со своими пепельными волосами, Соньку природа наградила средне русыми косами, я же всю сознательную жизнь была очень темной шатенкой, перекрасившись в блонд только два года назад. И не пожалела. Мне, девушке начитанной, много мыслящей, с лицом, обезображенным интеллектом, не хватала чуточки легкомыслия, кокетства во взоре. Темные длинные волосы меня делали серьезнее, интеллектуальнее и старше. Но стоило мне перекраситься, как из строгой, холодновато-красивой брюнетки я превратилась в озорную, легкую блондиночку. И если раньше меня обзывали "заумной выскочкой", то теперь часто кличут "глупышкой". А однажды мой очередной поклонник, увидев меня с книжкой в руках, очень искренне удивился и недоуменно спросил "А вы еще и читать умеете?". Вот так…
- Как поживает твой Арнольд? - спросил елейным голоском Зорин, который буквально втиснулся между мной и Сонькой, дабы ухватить нас под руки.
Я буркнула, что нормально. Хотя было все совсем наоборот.
Поясняю. Арнольд - это мой дорогой, уважаемый, любимый кусок металлолома, который называется компьютером только из сострадания.